Третий рейх

История НСДАП в Кёнигсберге началась с того, что один из солдат, кёнигсбергский булочник Магуния, в 1921 году вступил в Мюнхене в партию. В 1925 году была организована местная группа с небольшим отрядом штурмовиков (СА). В 1926 году в Кёнигсберге впервые выступил Гёббельс, после чего в зале произошло побоище. После внутренних разногласий и споров в 1927 году гауляйтером Восточной Пруссии стал чиновник железнодорожного ведомства Эрих Кок, уроженец Эльберфельда. В то время на весь Кёнигсберг приходилось всего 80 партайгеноссе. Своей бесцеремонностью и отчаянной энергией Кох помог «движению» набрать высоту. В мае 1929 года кёнигсбержцы впервые услышали в Городском холле выступление «фюрера». Год спустя Кох уже издавал партийную газету «Preußische Zeitung» («Прусская газета»). Партия росла, а вместе с ней созревали и внутренние кризисы, росли коварство, противоречия между политической организацией и штурмовыми отрядами (СА), другими «подразделениями и союзами», постепенно выходившими на арену. Общественности об этом мало что было известно, но идеологически сплочённым блоком НСДАП никогда не являлась. На виду была лишь необыкновенно активная деятельность партии, проявлявшаяся на собраниях и демонстрациях, в шумных сборищах и драках, вплоть до нападений и убийств, в особенности в «боевом 1932 году» под девизом «Защита от красного террора». Демонстрации становились всё пестрее и громче, а массы всё фанатичнее.

Партия имела только трёх представителей в городском депутатском собрании. В магистрате ей получить места не удалось, хотя она вела яростную агитацию против обербургомистра Ломайера. В то же время она имела своих людей во всех городских службах и инстанциях. Ещё никогда в жизни недоверие людей друг к другу не было так велико, как в период «боевого времени», и никогда ещё идеализм и человеческая подлость так не сближались, как теперь. Как бы ни оценивался этот период, ясно одно — национал-социализм никогда не являлся продолжением прусских традиций, ни консервативных, ни либеральных, ни социалистических. Он не имел в Кёнигсберге предшественников и зачинателей, не было их и в духовной жизни, питательной средой которой были либерализм, демократия и патриотизм. Эти духовные позиции всегда были чужды национал-социализму.

Поэтому Кёнигсберг никоим образом не способствовал принятию тех решений, которые были приняты 30 января 1933 года в Берлине. Никто в тот день не мог предвидеть, к каким последствиям приведёт назначение Гитлера на пост рейхсканцлера. Угроза гражданской войны всё ещё не была устранена. В феврале «Союз красных фронтовиков» и «Железный фронт» всё ещё призывали своих единомышленников к акциям протеста. Ясность в политическую ситуацию города внесли лишь последние более или менее свободные выборы в городское депутатское Собрание, прошедшие 5 марта. Национал-социалисты получили абсолютное большинство голосов (54 %) и мандатов. На втором месте находилась СДПГ, на третьем — КПГ.

Политические последствия этого «захвата власти» в Кёнигсберге были такими же, как и повсюду в Германии. Ведущие деятели, если они в спешном порядке не вступали в ряды НСДАП, были постепенно уволены со своих постов, а на их место назначены надёжные, но в профессиональном отношении в своём большинстве некомпетентные «старые бойцы». Руководители высших имперских и земельных ведомств, Торгово-промышленной палаты, Сельскохозяйственной палаты, правлений союзов и обществ должны были подчиниться «господствующей идеологии». Только новый обербургомистр Хельмут Виль, сменивший Ломайера, не являлся «старым бойцом». Он был избран на этот пост по рекомендации оберпрезидента Кутшера городским депутатским Собранием — правда, уже после «чистки» последнего, — как ценный финансовый специалист, дабы избежать банкротства города. Это ему удалось в первую очередь путём замены непродуктивного пособия по безработице на продуктивную трудовую занятость и путём повышения долговых обязательств до 141 миллиона рейхсмарок. Обербургомистр оставался на этом посту до тех пор, пока не устроился в частную фирму в Гамбурге. Городским казначеем стал Фритц Гёрделер, брат предыдущего бургомистра. На своих постах осталось ещё несколько прежних городских советников, но лишь потому, что они являлись специалистами в своей области, заменить которых было трудно. Большинство же штатных и добровольных городских советников являлись надёжными партайгеноссе, членами нацистской партии. В провинциальных органах власти смена руководства произошла только через четыре месяца. «Человек Папена»^{142} Эрнст Кутшер должен был уступить свою должность гауляйтеру; Эрих Кох, душегуб Восточной Пруссии, стал в июне 1933 года оберпрезидентом.

И в Кёнигсберге, как и повсюду, партия упорно и рьяно преследовала своих противников, приравнивая их к врагам Германии. Все другие партии запрещались или же самораспускались, их средства конфисковались. Профсоюзы были реорганизованы в «Трудовой фронт», а их имущество изъято. Дом профсоюзов стал «Коричневым домом» партии. Тираж «Прусской газеты» вырос за счёт принудительной подписки. Достопочтенную «Гартунгскую газету» задушили, прекратила свой выпуск и «Восточно-Прусская газета». Выжили только «Всеобщая газета» и «Ежедневный листок», встав полностью на партийную линию.

Фашистские молодчики штурмовали ложи, а позднее, в так называемую «хрустальную ночь»^{143}, и синагоги. Здания лож использовались для других целей, а синагоги сожгли. Евреям, как исповедовавшим иудаизм, так и перешедшим в христианство, запретили работать по профессии, особенно преследовались адвокаты и врачи; еврейские магазины бойкотировались. Кто вовремя не успел выехать за границу, того заставили носить шестиугольную еврейскую звезду как знак унижения, а позднее отправили в концлагеря Риги или Терезиенштадта, если только он не избегал этой участи, покончив жизнь самоубийством, как это сделал попечитель городских учебных заведений Штеттинер. Концлагеря в Кёнигсберге и его окрестностях не было, однако, казематы форта Кведнау первое время являлись своего рода сборным пунктом для беспорядочно и противозаконно арестованных.

Лишь немногие организации не сразу же перешли на указанную партией линию диктатуры «всенародного государства»: университет, управление юстиции, союз «Стальной шлем» и Вермахт.

Союз «Стальной шлем» партия запретить не могла, как она это сделала со всеми другими политическими организациями, так как была с ним определённым образом связана. Поэтому она избрала путь постепенной «унификации», постепенного приобщения к господствующей идеологии, путь, которым руководители «Стального шлема» на западе пошли бесприкословно, в Восточной Пруссии же очень неохотно и только потому, что не смогли никак этому воспрепятствовать. Молодые «шлемовцы» были переведены в гитлерюгенд, члены союза постарше постепенно интегрированы в штурмовые отряды (СА). С большой помпой основанный «Союз национал-социалистических фронтовиков» гауляйтер в 1935 году запретил, обвинив его в «реакционных происках». Гитлерюгенд, как и штурмовики, претендовали на свою исключительность. Все молодёжные общества были распущены или приобщены к гитлерюгенду.

Университет потерял своих доцентов-неарийцев и некоторых других, неугодных партии или национал-социалистическому «Студенческому союзу», но оставался в общем обителью научных исследований и образования. Некоторые профессора ожидали для себя большего от «национального возрождения», но Альбертина не стала оплотом партии. Национал-социалистический «Студенческий союз», вначале состоявший из маленькой группы студентов, сумел захватить ключевые позиции во «Всеобщем студенческом комитете» и с помощью гитлерюгенда добился роспуска всех остальных студенческих организаций. «Товарищества», которые должны были прийти им на смену, зачахли.

Школы были ещё беспомощней против «унификации», чем университет. Почти все директора и ректоры были смещены. Назначенные на их место члены партии были без исключения менее способными, чем их предшественники, однако, власть имущих это особенно не беспокоило. Всё же следует отметить, что два самых известных и толковых директора — Артур Ментц из Городской гимназии и Бруно Шумахер из Фридрихсколлегии — остались на своих местах, их даже не вынуждали вступить в партию.

Как сильно юстиция старалась сохранить законность, видно из того, что беспощадный всемогущий Кох за 12 лет «израсходовал» четырёх президентов земельного Верховного суда, пытавшихся оградить своих судей от партийного произвола. В адвокатуре было несколько «старых бойцов» и известных партийных адвокатов, но были и другие лица, которые не боялись брать на себя защиту коммунистов и прочих «врагов Третьего рейха», насколько это тогда вообще являлось реальным. Политизацию уголовной юстиции предотвратить было невозможно.

Первоначально рейхсвер оставался верен себе в неприятии «солдатских игр» и милитаристских форм в партийном обиходе, но после введения всеобщей воинской повинности и гонки вооружения в армию стали проникать убеждённые национал-социалисты, к тому же командующие генералы фон Бломберг и фон Браухич не хотели конфликтов с партией. Вскоре Вермахт не смог даже удержать на своём посту заслуженного генерала в отставке Хэнике, ставшего по протекции Гёббельса интендантом радиостанции «Остмаркен-Рундфунк», но вызвавшего своей прямотой вскоре недружелюбное отношение к себе. Его преемником стал надёжный член партии Альфред Лау.

Лишь сопротивление церкви партия не смогла сломить, поскольку оно было непредсказуемо, так как исходило из самой веры, черпая в ней силу, которую невозможно было уничтожить даже мощью полицейского государства. Правда, в начале шла борьба не НСДАП против церкви, а борьба внутри церкви, особенно евангелической. Заслуженный генерал-суперинтендант Геннрих был недостаточно воинственнен и вскоре лишился своего поста. Власть переняли Немецкие Христиане^{144}. Преемник Генриха епископ Кессель руководил по принципам фюрера. Теологический факультет раскололся на два лагеря, но его ведущий глава, профессор Шнивинд, был решительным противником партии. Так как гауляйтер Кох был убеждённым христианином, процесс поляризации сил тянулся в Восточной Пруссии дольше, чем в других землях. Церковь Откровения^{145}, заявившая о себе на своём собрании в сентябре 1934 года, объединила в своих рядах 30 из 50 кёнигсбергских приходских священников. Собрание состоялось в зале евангелической общины на улице Кнохенштрассе, почему противники этой церкви и окрестили его презрительно «Кнохенсинод» («Синод костей»). Несмотря на преследования со стороны партии (гестапо осуществляло негласный надзор за проведением церковных служб, запрет на сбор пожертвований и чтение проповедей, арест и смещение церковных деятелей с их постов — семеро кёнигсбергских пасторов было брошено в тюрьму), Церковь Откровения во главе с пасторами Бекманном и Линком всё же отстояла и сохранила своё единство.

Как 6ы эта борьба всех ни волновала, но писать о ней открыто в газетах не разрешалось. В них сообщалось только о всевозможных успехах партии, особенно в борьбе по преодолению безработицы. Партия использовала старые планы, не выполненные раньше только потому, что не было денег. Теперь они появились. Но разве спрашивал безработный, откуда вдруг эти деньги взялись? Его не волновало, что оживление экономики должно было финансироваться капиталовложениями из национального богатства. Он видел исключительно конечный результат: вновь действующие фабрики и заводы, строящиеся улицы и дома, исчезнувшие очереди на биржах труда. Эти успехи принесли партии больше сторонников, чем её борьба против церкви могла способствовать появлению противников.

Конечно, в этой «трудовой битве» было много пропаганды и блефа, но и энтузиазма и надежды. Попытка претворить в жизнь так называемый «план Эрика Коха» — расширение индустрии путём привлечения фирм в Восточную Пруссию — дальше начальной фазы не продвинулась. Провалилась и другая его идея, которой гауляйтер дал своё имя — учреждение «фонда имени Эриха Коха». За этой маской скрывался трест, сколоченный посредством угроз и спекуляций и к 1945 году оценивавшийся в 330 миллионов рейхсмарок — неслыханный грабёж, осуществлённый доктором Дзюббой, «грязной рукой» Коха. Из 121 предприятия, входившего под конец в этот трест, большинство находилось в Мемеле и во вновь организованном административном округе Цихенау. В Кёнигсберге, к нему относились «Прусская газета» и «Всеобщая газета», имение Фридрихсберг, перестроенное под летний замок гауляйтера, а также имения Метгетен и Фридрихсвальдэ, в Пиллау гостиница «Парк-отель» и рыбная консервная фабрика, открывшая во многих городах свои фирменные магазины под названием «Ostsee» («Балтика»).

Но за бесхозяйственностью, которую учинил больной манией величия сатрап, нельзя забывать той работы, которую «тысячелетний рейх» действительно проделал в Кёнигсберге. Было построено несколько новых народных школ, молодёжная гостиница, детские приюты и приюты для женщин с детьми, школа профессиональной переподготовки и большой холл «Восточная Пруссия» у парка имени Хорста Весселя, вблизи Главного железнодорожного вокзала. Увеличилось число спортивных комплексов и детских площадок, застраивались окраинные районы города, был расширен рыбный порт Пайзе, находившийся за городом. В связи с ростом армии необходимо было возвести немало зданий для войсковых частей, штабных и управленческих служб. В лесах Самландии строились заводы и склады боеприпасов, а люфтваффе опоясала весь город широким кольцом, состоящим из полдюжины аэродромов. Всё это финансировалось в принципе из национального богатства. Правда, после победного завершения войны планировалась генеральная перестройка города. Предпосылкой к такому проекту послужило последнее интенсивное присоединение к городу пригородов в апреле 1939 года. В результате объединения округов Кёнигсбергского и Фишхаузенского в новый округ Самландский, 7416 гектаров земли со всеми поселениями и имениями отошли к Кёнигсбергу, что увеличило его коммунальный район до 19281 гектара. Но это крупное присоединение из-за начала войны прошло для горожан как-то незаметно.

«Врагами народа» в хозяйственной деятельности, по мнению догматиков НСДАП, являлись не только евреи, но и торговые дома, потребительские общества, магазины единых цен. Победил тут всё-таки здравый экономический смысл. Эти предприятия, если того требовали обстоятельства, «аризировались», что означало их продажу за бесценок своим партайгеноссе, но продолжали существовать, хотя уже под другим именем.

Этому в немалой степени способствовала речь рейхсминистра по развитию промышленности Шахта, которую он произнёс при открытии ярмарки в Доме техники в 1935 году. К ужасу Гёббельса, её распространили по радио и в частном порядке отпечатали по заказу Рейхсбанка. Речь являла собой голос разума в сплошном пропагандистском потоке.

В промышленности преуспевали только те фирмы, которые занимались строительством или военными поставками. Торговля, а именно внешняя торговля сильно сократилась, так как рейхсмарка за рубежом не ценилась и только внутри страны искусственно поддерживалась. Начало второй мировой войны помогло эти признаки упадка скрыть прежде, чем они стали ясны народу.

Для развития культуры партия предпринимала определённые шаги, но только в области своих интересов. Действовали театр, концерты, выставки, но все они регламентировались. Свободного искусства не существовало. Даже музыка, раздававшаяся каждое утро и каждый вечер с башен замка, подверглась «унификации» и перешла в ведение оркестра гитлерюгенда, который исполнял всё те же старые хоралы. Большой популярностью пользовались концерты новых оркестров рейхснера. Еврейские актёры увольнялись; исполнение произведений еврейских композиторов, так же, как п постановка драм еврейских авторов запрещались. Национал-социалистическое общество «Сила через радость»^{146} заняла место распущенных обществ любителей театра и заботилось о том, чтобы посещались драмы Йоста и Биллингера. Кёнигсберг перестал быть обителью современной музыки и литературы.