Эпоха Альбрехта Фридриха и Георга Фридриха

В год смерти герцога Альбрехта его сыну Альбрехту Фридриху исполнилось 15 лет. И хотя его уже в 17 лет объявили совершеннолетним, а в 1573 году он женился на Марии Элеоноре, старшей дочери герцога Вильгельма Юлих-Клевебергского, он никогда не был способен управлять государством. Верховные и правящие советники-дворяне руководили Пруссией, извлекая выгоды для себя и для своего сословия. В Кёнигсберге отпраздновали роскошную свадьбу, но вскоре меланхолия герцога перешла в душевную болезнь. До конца своей жизни — а умер он 28 августа 1618 года, — таким образом, в течение ещё 45 лет этот «слабоумный государь» не был способен управлять страной, а Мария Элеонора до самой своей смерти в 1608 году была прикована к этому больному человеку, которому родила пятерых детей. Пруссия была в это время «дворянской республикой», и герцогиня была настолько умна, чтобы не вмешиваться в политику. Однако она упорно и целеустремлённо стремилась выгодно выдать замуж своих дочерей и преуспела в этом.　

Вместе с Элеонорой, либо по её приглашению в Кёнигсберг прибыли некоторые граждане из Юлиха, как например, художник и резчик по дереву Антониус ван Мильдерт. Он женился в Кёнигсберге и стал отцом известного скульптора Ханса ван Мильдерта, который учился скульптурному делу в своём родном городе, но вскоре переехал в Антверпен и там стяжал себе славы.　

Политическому и культурному застою Пруссии под господством правящих советников был положен конец, когда герцог Георг Фридрих Бранденбург-Ансбахский и Байройтский, двоюродный брат «слабоумного государя», принял опёку над больным герцогом и управление Пруссией. Против воли сословий, которые почувствовали опасность своему своекорыстию, он в 1578 году добился от польского короля Стефана Батория право опёки над Альбрехтом Фридрихом, а также на герцогский титул и ленное право в Пруссии. 21 мая на площади перед замком граждане Кёнигсберга очень неохотно присягнули ему на верность. Георг Фридрих прожил в Пруссии с короткими перерывами лишь восемь лет, но этому деятельному правителю удалось настолько укрепить свой авторитет среди сословий, что он до самой смерти (1603) мог управлять Пруссией из Ансбаха.　

Как в своё время гохмейстер Фридрих привлёк своих саксонских, герцог Альбрехт — франконских, Мария Элеонора — юлихских земляков, так вместе с герцогом Георгом Фридрихом в Кёнигсберг ко двору для управления государством прибыли многие ансбахцы. Они стали помощниками в деле, которое Георг Фридрих теперь начал. В своих франконских сословных землях и в своём силезском герцогстве Егерндорф герцог зарекомендовал себя способным суверенным правителем. Накопленный там опыт он применил в Пруссии. Не было ни одной области управления, экономики или культуры, в которой он не принимал бы деятельного и инициативного участия. Вместе с земляками-ансбахцами он организовал франконскую канцелярию, действовавшую наряду с прусской. И точно так же в замке существовало два двора: прусский Марии Элеоноры, находившийся в известной степени в тени, и франконский Георга Фридриха и его супруги.　

Так как замок стал мал для двух дворов общей численностью около 700 человек, земельных властей и канцелярий, Георг Фридрих полностью перестроил и расширил его западное крыло. Архитектором был Блазиус Берварт из Вюртемберга, который участвовал в сооружении замков в Тюбингене и Штуттгарте, а позднее по заданию Георга Фридриха и в перестройке крепости Плассенбург.　

Залы для торжеств в западном крыле украсил лепными украшениями Ханс Виндраух, который работал и в датских королевских замках. Банкетный зал размером 18x83 метра находился над церковным помещением и являлся самым большим для своего времени. В 1711 году его ошибочно назвали «Залом московитов», от названия помещения северного крыла замка, которое раньше именовалось покоями московитов.　

Авторитет Георга Фридриха как правителя утверждался во всех областях. Он реформировал придворный суд, привёл в порядок церковные дела, придал новые силы пришедшему в упадок университету. Три старые городские школы и далее оставались в подчинении муниципалитетов. Однако направляющая рука герцога чувствовалась и здесь, когда он в 1585 году подверг их основательной проверке. Подробные протоколы этого посещения дают хорошее представление о том, как была организована внутренняя жизнь школ, как инсценировались школьные комедии, как проводились праздник св. Григория и похороны.　

Свою суверенную власть над бюргерским сословием Георг Фридрих утверждал во многих правовых спорах, в решении налоговых вопросов и конфликтов, разгоравшихся по поводу распределения компетенций. Когда город в 1596 году запретил вывоз зерна, чтобы удержать низкие цены на ячмень для пивоварения, герцог поучал из Ансбаха: «Вам вменяется в обязанность хорошо управлять городом, но не господствовать по своему благорасположению над реками, торговлей и развитием порта». В этих словах прослеживается переход от сословного управления к абсолютистскому государству. Показательны и слова, которыми магистрат в 1595 году пытался навязать новый порядок в ношении одежды: «Кто противится такому порядку, тот вызывает на себя гнев Божий и возмущение святых ангелов на небе, тот не может по-настоящему молиться, потому что он противопоставляет себя власти, тот живёт с нечистой совестью и находится на плохом счету у всех благочестивых христиан, и если он не кается в грехах, его ожидает мирское и вечное наказание».　

При всём том, что он осознавал себя правителем, Георг Фридрих легко находил общий язык с кёнигсбержцами. Он участвовал в их праздниках, танцевал с бюргерскими девушками. Своим добросердечием, а ещё более благодаря заказам, раздаваемым двором, как и во времена Альбрехта, он завоевал немало сторонников в среде купечества.　

Раздачей новых грамот, особенно ремесленным цехам в слободах, Георг Фридрих способствовал развитию ремёсел, хотя цехи своей мелочной политикой личных интересов и доставляли ему много хлопот. Акты того времени полны споров цехов между собой и против «чердачных зайцев». При этом, под предлогом справедливого порядка, речь шла о равномерном распределении заработков («питания»), то есть о гарантированном властями существовании каждого члена цеха. Личная инициатива и свободная конкуренция были нежелательны, их следовало исключать, так как они подрывали заведённый порядок. Несмотря на политику корпоративного своекорыстия экономика процветала. Праздники ремесленников никогда не отмечались так весело, как во времена барокко, когда почитались роскошь и наслаждения. Эти праздники, о которых мы знаем по картинам и стихам, не зависели от времени года, а проводились по особым поводам. Так, например, танец плотников с топорами, танец ножовщиков с мечами и парусная регата были показаны 7 ноября 1589 года при посещении Кёнигсберга королём Сигизмундом Ⅲ. Позднее, в 1594 году, парусная регата состоялась ещё раз, возможно, и в 1613 году; в знак приветствия нового столетия в 1601 году снова были показаны танцы с топорами и мечами. По своему ритуалу они походили на те, которые танцевались и в других немецких городах.　

Далеко за пределы Кёнигсберга разнеслась слава о длинной колбасе и больших батонах с изюмом. «Праздник длинной колбасы» проводился восемь раз, наиболее весёлым он был на Новый 1601 год. Если в 1520 году колбаса имела длину лишь в 41 локоть, то в 1601 году она достигла невероятных размеров — 1005 локтей. Три мастера и 87 подмастерьев потратили на её изготовление 81 свиной окорок и 18 фунтов перца. 103 подмастерья в праздничной одежде несли на плечах колбасу весом в 885 фунтов. Со знамёнами и музыкой шествие двигалось от постоялого двора мясников к замку, где часть колбасы, длиною в 130 локтей, передали в качестве новогоднего подношения земельному властителю. Далее колонна направилась к бургомистрам трёх городов. Закончилось шествие около постоялого двора пекарей в Лёбенихте, где мясники и пекари вместе съели значительный остаток колбасы и много другой еды. Пекари брали реванш на Крещение, когда они приносили к постоялому двору мясников большие батоны с изюмом или калачи. Они были высотой в пять локтей, испечены из двенадцати четвериков пшеничной муки и двух фунтов аниса и украшены коронами, звёздами и гербами из пряничного теста.　

Некоторые праздники проводились по определённым дням года. 1 мая пивовары и солодильщики вместе со своими жёнами в праздничных одеяниях проходили стройной колонной от кнайпхофского гемайнгартена через все три города и Россгартен и выходили к Марауненхофскому лесу, праздновали там всю ночь напролёт, и в полдень следующего дня возвращались обратно в город.　

Неизвестно происхождение праздника пива, который проводился в день Вознесения во дворе замка. Он не походил на праздники ремесленников, не являлся и всенародным, хотя его ошибочно связывали с мнимым подвигом Ханса Саганского. Просто обербургграф приглашал около 300 граждан Кнайпхофа в замок на трапезу и круговую чарку, где пробовали и новое замковое пиво. Во время торжества пили также вина, съедали огромное количество мяса, птицы, рыбы и яиц. На этот праздник граждане Кнайпхофа во главе со своим бургомистром тоже проходили стройной колонной через рыночную площадь Альтштадта и поднимались по замковой лестнице к замку. Вечером менее стройной колонной шли обратно. Праздник пива по преданию проводился уже во времена Ордена. В последний раз он устраивался в 1619 году.　

Еда и питьё являлись главными и в «праздник ярмарочного быка», которого мясники водили по городу. Его украшали пёстрыми лентами и венками, а затем разыгрывали в гемайнгартене Альтштадта, то есть его отдельные части можно было выиграть по определённым правилам игрой в кости. Праздник просуществовал долго, в последний раз его отмечали в 1766 году.　

В отличие от такого рода организованных праздников, карнавал являлся тем гуляньем, когда народ в различных масках и маскарадных костюмах отводил душу в грубых шутках и веселье. Церковники стремились запретить его. Они возмущались «досадным и языческим обычаем, ибо прославлением скверного дьявола чрез чревоугодие, возлияния, игры, переодевание и пение вокруг колбасы, когда собирается всякий сброд пропивать наклянченное, и другими легкомысленностями не только растрачиваются зря время и деньги прилежных и благочестивых мастеров, но и подаётся повод нашим противникам, кальвинистам и анабаптистам^{48}, осквернять наше христианство и имя Господне».　

Но помимо больших праздников существовали и другие развлечения для бюргеров, когда на ярмарках выступали фокусники, канатоходцы и шуты. В 1639 году жители Кёнигсберга впервые увидели слона. Оборотной стороной жажды наслаждений являлось обжорство и пьянство, высокие ставки при играх в карты и кости, страсть к скандалам студентов, которых то и дело приходилось уговаривать, не являться непрошенными гостями на свадьбы, не набрасываться на горожан и городскую охрану с обнажённой шпагой. Модные излишества в одежде из мехов, шёлка и бархата, в украшениях из бус и золота грозили стереть сословные различия. Богатые граждане одевались, как представители аристократии, а ремесленники стремились не отстать от купцов. С церковных кафедр священники рьяно выступали против высоких гофрированных воротников, чрезмерно больших ватных камзолов с ватированными животами, соответствовавших испанской моде. Правила ношения одежды 1595 года и 1606 года детально предписывали, что каждому надлежало одевать, а что запрещалось. Но даже строгие наказания со временем не могли противостоять человеческому честолюбию. Некоторые циркуляры ограничивали расходы на приёмы гостей, свадьбы и похороны, детально расписывая, сколько времени должны продолжаться празднества, сколько следует пригласить гостей, какие необходимо подавать блюда. Никак не удавалось искоренить «похмельный понедельник». В конце концов его разрешили, но при условии, чтобы подмастерья в другие будние дни работали до вечерни.　

В этот период благополучия в Кёнигсберге много строили. Самые старые, сохранившиеся до 1944 года, амбары под названиями «Медведь», «Бык» и «Жеребец» были возведены в эти годы. В 1592 году в Лёбенихте выстроили новую ратушу, а ворота Грюнес Тор получили прекрасную надстройку в стиле Ренессанса. В некоторых церквах установили новые органы, в Кафедральном соборе появились кафедра, которую пожертвовал Сигизмунд Шарфф, и крестильница, подаренная членом муниципалитета Петером Резекирхом. Антон Мёллер, прежде, чем в 1587 году переехал в Данциг, написал для штайндаммской церкви алтарный триптих «Страшный суд». Герцогские слободки разрослись, получили право на собственные герб и печать: Ближний Россгартен в 1576 году, Трагхайм в 1577, Закхайм в 1578, Дальний Россгартен в 1596 году. И тем не менее они до 1724 года не входили в черту города, а находились на «общинной территории». О развитии городских слобод у нас нет полной информации. Известно, что в 1586 году Штайндамм «расширяется, как пригород, и постепенно по всей своей длине застраивается домами».

Георг Фридрих был поклонником современной музыки. Из Ансбаха он пригласил свою франконскую придворную капеллу и расширил её за счёт прусской. Капельмейстером стал итальянец Теодор Риччио, который сочинял в итальянском стиле. Но не он являлся самым известным музыкантом. Им тогда считался Иоганнес Эккард из Мюльхаузена в Тюрингии, которого Георг Фридрих в 1580 году переманил от аугсбургских Фуггеров и пригласил в Кёнигсберг. Эккард был учеником Орландо ди Лассо и сочинял в стиле нидерландской школы. Он и его ученики сделали Кёнигсберг на целое столетие главным городом протестантского музыкального искусства.

Когда Георг Фридрих в 1586 году поехал в Ансбах, то не предполагал оставаться там надолго. Однако многочисленные политические задачи задерживали его возвращение в Пруссию. Таким образом, он отсутствовал в Кёнигсберге, когда в 1589 году там дружески встречали нового короля Польши из династии Ваза, чествуя его упомянутыми праздниками. Он не присутствовал и на великолепной свадьбе, которую Мария Элеонора 20 октября 1594 года устроила в Кёнигсберге своей дочери Анне. Благодаря ей Мария Элеонора вышла, наконец, из долгого добровольного затворничества.　

Бранденбургские курфюрсты уже в 1563 году получили Пруссию в лен, и это ленное право потом неоднократно возобновлялось. Возможность продолжения ленного договора возросла после венчания принцессы Анны с курпринцем Иоганном Сигизмундом. Свадьба обошлась в три раза дороже, чем оценённое в 45 тысяч марок приданное невесты. На ней присутствовали пять немецких герцогов, посланники императора и королей Польши и Дании. Много дней длились турниры, маскарады, фейерверки и факельные шествия. С флагами в руках горожане выстраивались в шеренги, слышна была салютная пальба. Курпринц и его молодая супруга покинули Пруссию вскоре после свадьбы. Георг Фридрих правил своим герцогством из Ансбаха. Только в 1601 году он решил, что настало время послать Иоганна Сигизмунда в Кёнигсберг, чтобы познакомить его с делами. Мария Элеонора замкнулась в тиши своего двора. Она умерла в 1608 году.

В это время Кёнигсберг вновь подвергся нашествию чумы. Она началась в октябре 1601 года в результате неурожая и была занесена в город голодавшими крестьянами. Эпидемия была тяжелее тех, которые свирепствовали в 1564, 1580 и 1597 годах. В Кёнигсберге еженедельно умирало от 500 до 600 человек, и к концу августа 1602 года умерло около 12 тысяч человек, среди них бургомистры Альтштадта и Кнайпхофа. Город опустел. Рынки и университет закрыли, все праздники в юнкерхофах и гемайнгартенах были запрещены. Многие жители бежали в ближайшие леса. Постовые у ворот города и на лодках на Прегеле заботились о том, чтобы никто не проникал в город. Для устранения «трупного воздуха» на улицах сжигали можжевельник. Дома, в которых лежали больные, отмечали белыми простынями и заколачивали, а пищу больным ставили перед дверью. Мёртвых было так много, что кладбища не могли всех вместить и жертвы эпидемии хоронились в общих могилах за чертой города. Церковный обряд захоронения соблюдался, но колокольный звон, который только увеличивал бы страх живых, запретили. Ещё в 1567 году вышел указ построить за воротами каждого города чумной дом для изоляции больных. Эти дома возвели в ноябре 1602 года; когда эпидемия наконец-то стихла.