V. «Старший брат»

Выражение «старший брат» до недавнего времени в историографии и публицистике надо было воспринимать как псевдоним или синоним слова «россиянин». Как средство идеологической шовинистической пропаганды выражение «старший брат» стало в СССР широко распространяться с 1936 г., а с 1938 г. появилось выражение «большой русский народ»[218]. В работе российского историка Б. Волина «Большой русский народ» утверждается: «Народы СССР гордятся своим старшим братом, первым среди равных в братской семье народов»[219]. Москва приложила много усилий, чтобы прочно связать словосочетание «старший брат» с российским этнонимом. «Партийные вожди любили манипулировать словами из родственной сферы — самый большой тиран XX ст. назывался „отцом народа“, российский народ был для всех других „старшим братом“, коммунистическая партия именовала себя „родной“»[220]. Интересно, что первым, кто употребил метафору «родные братья» относительно украинцев и россиян, был жандармский полковник барон Корф[221]. Провозглашалось равенство трех «единокровных» восточнославянских «народов-братьев», но цензура сурово следила, чтобы перечень этих народов шел не в алфавитном порядке: российский «старший брат» всегда должен был быть на первом месте[222]. Как отметил Р. Кись, «братские славяне („родные поколения“) видятся Москвой не в одной плоскости с ней, а иерархически „по вертикали“, на, безусловно, низшей ступени»[223]. Относительно украинцев идеологам «старшебратства» нужно было сделать такие три шага: «Сначала россиян выделить из числа других этнических меньшинств, сделать рядом с украинцами титульной нациями. Потом предоставить российскому народу роль „старшего брата“, „первого среди равных“. И лишь на третьем этапе сделать российский язык и культуру господствующей в Украине»[224]. Из-за того, что понятие «старший брат» тесно объединилось сходом формирования российского этнического сообщества и с соответствующими процессами у белорусов и украинцев, нельзя избежать рассмотрения некоторых малоизвестных широкой публике, но принципиальных для понимания истории вопросов этногенеза восточных славян. В этногенном аспекте термин «старший брат» реально означал, что украинцы и белорусы, в звании «младших братьев», являются производными от россиян. Другими словами, этногенез украинцев и белорусов будто бы происходил позже российского.

На самом деле историческая хронология свидетельствует как раз о противоположном.

Исследование происхождения отдельных восточнославянских народов принадлежит к числу наиболее заполитизированных в истории Восточной Европы. К сожалению, оно формировалось и решалось преимущественно политиками, а не научными работниками. Как следствие, историческая истина оказалась настолько искривленной, что наиболее молодой среди восточных славян этнос был провозглашен «старшим братом».

Вопрос формирования трех восточнославянских народов является исключительно актуальным и сегодня. «Актуализация этой проблематики усиливается также позицией определенных кругов, которые выступают за реинтеграцию Украины в рамках постсоветского сообщества. Ряд московских авторов стараются доказать существование „первичного государства“, первичной Руси, из которой якобы выделились со временем три восточнославянские государства, и дать, таким образом, некоторое историческое обоснование идеи реанимации СССР, политической интеграции трех восточнославянских народов. С этой целью обосновывается мифическое старшинство российского народа — „старшего брата“. Украинские историки понимали политический вес вопроса этногенеза восточных славян. „Этот вопрос имеет такие далекоидущие практические последствия политического характера, что эта сугубо научная историческая проблема была в течение долгих лет живым доказательством того, как историческая правда может быть жертвой политического давления со стороны заинтересованного режима“»[225].

Сами российские историки жалуются, что вопрос о происхождении российского народа не имеет достаточного решения. «Казалось бы, что крайне необходимо образование российского государства связать с образованием российского (великорусского) народа не только в монографической литературе, а и в общих обзорах и учебных пособиях. Обычно дело ограничивается тем, что в учебниках рассматривается возникновение не великорусского народа, а украинского и белорусского. Читателю, очевидно, предлагается сделать вывод, что если уже образовались украинский и белорусский народы, то должен возникнуть и великорусский. Но как, при каких условиях и когда случился этот очень важный факт, об этом не говорится»[226].

1725 г. в Петербурге была основана Академия наук под названием «Академия наук и курьезных художеств». Шутя, позднее говорили, что это странное название объясняется тем, что от российских ученых-природоведов требуется наука, в то время как от ученых-гуманитариев и, прежде всего, историков — «курьезные художества». Как уже говорилось, из-за недостатка собственных квалифицированных научных кадров в Академию широко приглашаются иностранцы — главным образом немцы. На смену украинскому культурному влиянию XVII ст. приходит волна немецкого культуртрегерства. Дело доходит до того, что первый российский исторический журнал, который постоянно издается Академией с 1732 г., выходит на немецком языке («Sammlung Ru?ischen Geschichte»). Немецкие историки Миллер, Шлоцер и Стриттер почему-то сразу усомнились в славянском происхождении россиян. Против такой позиции остро выступила царица Екатерина II, которая сама в этом вопросе взялась за перо. По соответствующим государственным учреждениям был разослан тайный циркуляр, в котором правительство уверяло, что россияне, такие как весь, меря, мурома, являются славянами и происходят от древних Роксоланов, то есть народов рассеянных, от чего, дескать, и возникли названия Россия, россияне. Дальше в этом указе-циркуляре царица писала: «Искусительным (соблазнительным) покажется всей России, а еще примете толкование господина Стриттера о происхождении российского народа от финнов»[227]. После такого монаршего окрика научное исследование российского происхождения надолго затормозилось.

Аж в XIX ст. с научной объективностью стал рассматривать этногенез россиян профессор Петербургского университета Константин Кавелин. В свое время его «еретические» утверждения вызвали волнение среди российской общественности. И неспроста. Кавелин писал: «Раскроем первую нашу летопись, которая писана во всяком случае не позднее XI века. Составитель ее знает малороссиян и перечисляет разные отделы этой области русского племени; называет северо-западные области того же племени: кривичей (белорусов) и славян, упоминает еще радимичей и вятичей, которые происходят от ляхов; но на удивление великорусов он совсем не знает. На восток от западных русских племен, где теперь живут великорусы, живут, по летописи, финские племена, частично существующие и сейчас, частично уже исчезнувшие. Где же были тогда великорусы? О них в перечне племен, которые живут в современной России, не упоминается ни словом… С другой стороны, мы знаем, колонизация финского востока началась с XII век. Таким образом, мы имеем все основания предполагать, что великорусы сложились в отдельную область не раньше XI века»[228]. Концепцию К. Кавелина о возникновении россиян в XI веке подтверждают новейшие данные археологии, антропологии и этнологии. Согласно этим данным, славянские племена, которые заселяли территорию современной Украины (волыняне, древляне, поляне, белые хорваты, уличи, тиверцы, северяне), никуда не переселялись и стали предками украинского народа. Племена, которые занимали территорию современной Белоруссии (дреговичи, кривичи, радимичи), стали предками белорусского народа. «Верхнее Поднепровье и области современной Белоруссии, как ярко свидетельствуют материалы гидронимики и археологии, к приходу славян были заселены балтоязычными племенами. Эти племена не покинули мест своего обитания и постепенно были ассимилированные славянами»[229]. Ильменские словене образовали отдельный псково-новгородский этнос, который в XV–XVI ст. был частично уничтожен, а частично насильно ассимилирован Москвой. А в Залесье на основе смешения славянских колонистов с финнами образовался со временем наиболее молодой восточнославянский этнос — россияне.

В инкубационном периоде этногенеза россиян на Залесье возник ряд княжеств, среди них известнейшее — Владимиро-Суздальское. Земля Владимиро-Суздальского княжества была заселена большим финно-угорским племенным объединением меря. «Колонизация этого края, которая началась в конце X ст., привела к обрусению мери и формированию здесь со временем великорусской народности»[230]. Обрусение мери состояло в принятии христианской веры и языковой ассимиляции. Это подтверждают археологические и в частности антропологические источники. «Дело Волго-Окского бассейна решается сравнительно просто. Славянский элемент во время средневековья в физических чертах населения очень небольшой. В современную эпоху соотношение финно-угорского и славянского населения меняется в пользу славянского. Однако резкого изменения населения здесь не было»[231]. Известный российский ученый и общественный деятель П. Милюков утверждал: «Все мы на глаз готовы признать финские черты в типе великоруса»[232].

Некоторые авторы предпочитают говорить, что от мери осталось только прилагательное «мерзкий» как синоним чего-то плюгавого, надоедливого, а сам «народишко» каким-то чудесным образом вдруг исчез. Таким образом стараются обойти «стыдливый» вопрос о роли мери и других чудских племен (мордва, весь, мурома) в формировании россиян. «Летописец, который сначала упоминает о мери, со временем будто о ней забывает. Если бы меряне выселились в другую область или были бы уничтожены на месте, летопись знала бы об этом, и исчезновение этого племени для русских людей произошло совсем незаметно. Однако смешивание русских поселенцев с финскими туземцами не прошло бесследно для россиян»[233].

По этому поводу Б. Греков высказался так: «Славянская культура оказалась более стойкой и находилась на значительно высшем уровне, чем мерянская. Этим объясняется факт исчезновения мери и слиянии ее с русским населением Ростово-Суздальской земли»[234].

К. Кавелин выдвинул знаменитый тезис, что именно «обрусение финнов составляет интимную, внутреннюю историю российского народа, которая до сих пор остается как-то в тени, почти забытая; а однако, именно в ней и лежит ключ ко всему ходу российской истории»[235]. Подобным образом высказался В. Ключевский: «Вопрос о взаимодействии руси и чуди, о том, как оба племени, встретившись, повлияли друг на друга, что одно племя позаимствовало у другого и что передало другому, принадлежит к числу интересных и трудных вопросов нашей истории»[236].

Участие мери в этногенезе россиян российскими историками, как правило, не отрицается. «Особые свойства говора настоящего Великорусского населения губерний Ярославской, Костромской и Владимирской, племенной характер этого населения, его быт, обычаи, народные праздники, обряды и поверья, в которых много черт, которые отличают население этой местности от других местностей России, дают право предполагать, что когда-то чудский народишко мери, который проживал в пределах этих губерний, пропал не бесследно: дают право предполагать, что остатки этого народца живут в современном населении края»[237]. О роли мери в этногенезе россиян пишет и Е. Горюнова: «Современное великорусское население Владимирской, Ивановской и особенно Ярославской и Костромской областей сохранило в виде этнографических пережитков много черт культуры древнего местного населения Мери»[238]. Отмечается еще участие в формировании россиян угро-финской мордвы. «Тамбовская и Пензенская губернии — обруселая мордва: убеждает внешний вид тамошних крестьян и географические названия»[239].

Корифеи российской истории Г. Соловьев и В. Ключевский считали, что говорить о сформированном российском этносе можно лишь со второй половины XII ст., то есть со времен Андрея Боголюбского. «В лице Андрея великоросс впервые вышел на историческую арену», — писал В. Ключевский. Потому что именно тогда «переселенцы из разных областей старой Киевской Руси, поглотив туземцев-финнов, образовали здесь компактную массу, однородную и деловитую, со сложным хозяйственным бытом и еще более сложным социальным составом, — ту массу, которая стала зерном великорусского племени»[240]. С таким утверждением соглашается большинство исследователей. «Население Северо-Восточной Руси, которое образовалось через смешивание, взаимную ассимиляцию славян лесной полосы и финнов, превращается в особую народность „великоруссов“»[241]. Итак, в XI–XII ст. молодые восточнославянские этносы (псково-новгородцы, белорусы и россияне) ответвились от правящего русско-украинского этноса Киевской империи. Новые молодые этносы появились в процессе славянизации, а точнее — русинизации лесных просторов Восточной Европы, испокон века заселенных балтами и финнами. Из сказанного вытекает, что россияне отнюдь не имеют оснований называться «старшим братом». Если идти по логике истории, «то именно „старший брат“ должен был овладеть родительским, основным наследством — Киевом, а младшие братья искать свою судьбу где-то в других местах. Именно украинский народ стал безоговорочным наследником Киевского государства»[242]. Таким образом, россияне считают колыбелью своей народности не свои автохтонные земли, а территорию бывшей метрополии, откуда пришли колонизаторы. «Поскольку российский этнос появился на исторической арене не раньше XII ст., то претензии официальной Москвы на Киевскую Русь как на первое российское государство выглядят абсурдными. Ведь значит, что российское государство появилось прежде самых россиян»[243]. Народ, который уже с IX ст. назывался «Русью», не имел «ничего общего с московским народом, поскольку возникновение московского народа относится к XII ст.: четыре века разделяют те два народа уже в начале истории»[244].

Наличие в эпоху расцвета Киевского государства на территории Залесья автохтонного чудского населения ставит великодержавных историков в проблемную ситуацию. С одной стороны, сделать из этого надлежащий вывод им нельзя, потому что расшатываются основы официальной исторической доктрины, а с другой — факты, как известно, вещь упрямая, и говорят сами за себя. Метко охарактеризовал это двойственное положение академик М. Покровский: «Так вот, то, что финны составляли коренное, осевшее и более или менее культурное население будущей Московии… относительно этого, в сущности, не было расхождений у буржуазных историков. Но российские историки, — продолжает М. Покровский, — представив целиком убедительный материал, просили потом своего читателя не делать из этого материала выводов, которые они внутренне, без всякого сомнения делали, — этот комический прием не может, конечно, никого обмануть, как не одурачивал он, разумеется, и читателей-современников. Возможно, что именно это и натолкнуло наиновейших авторов на другую тактику: или полного замалчивания самого сюжета, или бесстыдного подсовывания читателю (и за дурака его считают!) выводов, прямо противоположных фактам»[245].

Еще Ломоносов когда-то писал, что чудь с давних времен «в единый народ с нами совокуплена»[246]. Мы уже упоминали современника Ломоносова, императорского историографа Миллера и его пронорманское произведение «Origines gentis et nominis Russorum» («Происхождение племени и имени российского»). В этой работе Миллер доказывал, что коренным населением Московии являются финские племена, и за это его произведение было запрещено, а напечатанные экземпляры почти все уничтожены[247]. И корифеи российской истории, и все объективные исследователи, так или иначе, признают влияние чуди на российский этногенный процесс (К. Кавелин, Д. Корсаков, М. Любавский, М. Покровский, И. Третьяков, Е. Горюнова, Л. Гумилев и др.)[248]. Характерным является такое высказывание: «Великорусская народность образовалась из смешения разных славянских племен, которые расселились в Восточной Европе, между собой и с инородцами, преимущественно финских корней»[249]. Один из величайших российских историков С. Соловьев пишет, что россияне сформировались как народ из двух, по его словам, племен: «славянского и финского» [250]. Аналогично высказывался и Г. Костомаров: «Славянские пришельцы смешались с туземцами восточно-финского племени, и из такой смеси образовался великорусский народ»[251]. М. Покровский, рассматривая способы завоевания чудского Залесья русской дружиной, сделал знаменательный вывод: «Российскую империю называли „тюрьмой народов“. Мы знаем теперь, что этого названия заслуживало не только государство Романовых, а и ее предшественница, вотчина потомков Калиты. Уже Московское большое княжество, не только Московское царство, было „тюрьмой народов“. Великороссия построена на костях „инородцев“, и едва ли последние сильно утешены тем, что в жилах великороссов течет 80 % их крови»[252]. Ошеломляющее утверждение Покровского о 80 % чудской крови нарушает основные принципы великодержавной историографии, в частности, делает мифической идею панславизма и «старшебратства». «На территории Суздальского, Владимирского, Московского княжеств основным населением были финские племена — меря, весь, мурома и прочие. Они были поглощены пришельцами с юга, христианизированы, потеряли свой язык и стали говорить на языке колонизаторов. М. Н. Покровский, ортодоксальный марксист, который не придавал значения национальным проблемам, считал, что великорусы являются этнической смесью, в которой финнам принадлежат 4/5, а славянам — 1/5»[253].

Попытку нейтрализовать утверждение М. Покровского сделал этнограф Д. Зеленин. Он категорически опротестовывал любую заметную роль угро-финнов в этногенезе россиян[254]. В 1927 г. в Берлине он издал на немецком языке этнографическую работу «Russische (ostslavische) Volkskunde», в которой обосновал свою позицию. Интересно, что в российском переводе, который появился аж в 1991 г., слово Russische исчезло. Осталось название «Восточнославянская этнография», будто бы существует какой-либо единый восточнославянский народ. Этнографию народов Восточной Европы Зеленин рассматривает целостно, смешивая все в кучу. «Автор перемешал много терминов без всякого размежевания, не указывая, какой термин кому принадлежит, не указывая, есть ли среди них и украинский термин или нет, очевидно, с целиком ясной целью: стереть в глазах европейского читателя всякие различия между восточнославянскими нациями»[255]. Зеленин использует простой метод: все, что создано славянскими народами бывшей Российской империи, он объявляет российским «независимо от того, какая на самом деле этническая группа создала это»[256]. Зарубежных исследователей Зеленин поучает, что с мыслью о том, «будто российский народ появился в результате смешения славян и финно-угорских племен… ни в коем случае нельзя согласиться»[257]. Взгляды Зеленина в свое время подвергались в самой России сокрушительной критике. В начале 30-х гг. XX ст. большевики еще допускали критику великодержавных идеологов. Например, С. Толстов писал, что утверждение Зеленина «является антинаучной попыткой тенденциозно интерпретировать факты» в стремлении создать «научную» базу для развития российского шовинизма[258]. Однако в скором времени Зеленин получил возможность публично обозвать своих критиков «бухаринцами» и «врагами народа». Именно тогда с помощью органов НКВД начался тотальный разгром «школы М. Покровского»: российская историография в СССР вернулась на старые великодержавные позиции. Покровский был завзятым изобличителем российского империализма, российского колониализма, российского самодержавия. Для Покровского «московский империализм» существует уже в XVI ст., когда «был захвачен южный конец большого речного пути из Европы в Азию, от Казани до Астрахани и началась попытка захватить северный конец, выход на Балтийское море. Покровский разоблачает пороки российских царей: сифилитика Петра I, изверга Ивана Грозного»[259]. Почти одновременно с публикацией Зеленина появилась работа языковеда и этнографа, эмигранта князя Трубецкого «К проблеме русского самопознания». В этой работе подчеркивается, что российская народная (этнографическая) культура «является особой зоной», в которую, кроме самых россиян, входят еще угро-финские «инородцы», вместе с тюрками волжского бассейна[260].

Трубецкой утверждает, что народный костюм россиян является не славянским, а скорее угро-финским. «В русском-финском костюме есть несколько общих характерных черт (лапти, косоворотки, женский головной убор), не известных романогерманцам и славянам»[261]. Кроме неславянского лаптя, князь Трубецкой указывает еще на неславянскую пятитоновую гамму народных российских песен и определенные другие неславянские признаки фольклора, которые принадлежат к обрядности (отсутствие русального цикла, колядок, культа Перуна, наличие финского культа березы вместо индоевропейского дуба и т. д.). К этому можно добавить характер памятников архитектуры, которые свидетельствуют, что основным архитектурным типом были шатровые здания и храмы и срубные и многосрубные строения с «подклетями и крыльцами» — здания, которые встречаются лишь на чудской этнографической территории. Совсем не известны в России ни коляда, ни веснянки, ни Русалочья Пасха, ни Купала и т. д. Следует заметить, что после присоединения Западной Украины этот же Зеленин вынужден был написать, что такой тип одежды, как «сарафан» и «лапти», чужд для украинцев. «Название „сарафан“ — новое, персидское. Сарафан изначально был мужской, а не женской одеждой; он имел рукава, которые потом потерял. Российским национальным костюмом сарафан сделался уже в качестве дворянского московского костюма, а не раньше. Не диво, что этот тип одежды чужд украинцам… На Украине не было лаптей, плетеных из древесной коры… Их распространение среди россиян объяснялось исключительно недостаточностью кожи и вообще чрезвычайной бедностью населения»[262]. Проблема участия угро-финнов в российском этногенезе никогда в России не была сугубо научной: в высокой мере примешивались здесь политические интересы. Во второй половине XIX ст. польский публицист, этнограф и историк Ф. Духинский выступил со своей скандальной теорией, которую, между прочим, доброжелательно воспринял Карл Маркс. Ф. Духинский старался досказать, что «москали» не принадлежат не только к славянам, а и к индоевропейцам вообще. У «москалей», — на взгляд Духинского, — властвует неевропейская по типу, деспотическая форма правления, бытует азиатская коллективистская община, существует склонность к кочевничеству Как племя «туранское» они незаконно присвоили себе название «Русь», которое по праву принадлежит только украинцам. Язык россиян, по утверждению Духинского, — испорченная церковнославянщина, а потому этот язык лишен четко выраженных диалектных черт, в отличие от всех остальных славянских языков[263]. Похожих взглядов придерживается англо-польский историк Г. Пашкевич. Россиян он считает почти чистыми угро-финнами, которые после христианизации приняли славянский язык, но не ввели в свой состав некоторого существенного компонента праславянского населения[264].

Духинский, Пашкевич и их единомышленники опирались на известное утверждение, что этногенез (происхождение народа) и глоттогенез (происхождение языка) редко совпадают. Это — разные процессы. Распространенный взгляд, что этнос и язык являются тождественными, как показывают исторические примеры, не соответствует действительности. «Если это было бы в самом деле так, понятие этноса вообще было бы не нужно — достаточно было бы понятия языка»[265]. В конце концов, это подтверждается многими доводами. Например, вследствие испанизации аборигенов Центральной и Южной Америки зародились многочисленные испаноязычные этносы: мексиканцы, аргентинцы, чилийцы, кубинцы, венесуэльцы, колумбийцы и др. Захват Португалией огромной части Южной Америки привело к образованию там португалоязычного бразилийского народа. Заморская экспансия англичан привела к образованию ряда англоязычных народов: американского, канадского, австралийского, новозеландского и др. В результате арабского завоевания много народов Северной Африки и Передней Азии перешли на арабский язык. У арабского полководца Амра ибн аль-асса, который завоевал в VII ст. многомиллионный Египет, было всего три с половиной тысячи всадников. Через сто пятьдесят лет весь Египет заговорил на арабском языке. Аналогичные процессы происходили во время образования тюркской семьи языков, монгольской семьи языков и т. п. Предполагают, что таким образцом, путем княжеско-военной и монастырской колонизации, было ассимилировано туземное чудское население Залесья.

Можно отметить, что существует группа российских языковедов (Б. Серебренников, В. Лыткин, П. Кузнецов, А. Челищев и др.), которые объясняют некоторые специфические особенности российского фольклора и языки именно чудским влиянием. Языковед Е. Леви выдвинул теорию финно-угорского субстрата (языковой подосновы) российского языка.

Финно-угорскими влияниями объясняют такое, например, явление российского языка, как аканье, неразличение «а» и «о» в безударном положении: «вода-вада», «Москва-Масква». Параллель находят в мордовском языке. Финно-угорскими влияниями объясняют цоканье, неразличение «ц» и «ч». «Русский язык, в отличие от других индоевропейских и славянских языков, — пишет В. Журавлев, — не только не сократил число падежей, а наоборот, у нас наблюдается тенденция увеличения их числа: появляются будто два родительных падежа (вкус чая и стакан чаю) и два предлога (живу в лесу и пою о лесе). А из всех языков мира именно финно-угорские характеризуются большим числом падежей: угорский — 21–22, пермский — 17–18, финский — 15–17. Это дает определенное основание видеть здесь финно-угорское влияние.

В отличие от других славянских языков, российский язык последовательнее ликвидировал различение рода в формах множественного числа, а в некоторых наречиях „растворяется“ категория среднего рода. И в этом видят финно-угорское влияние на российский язык, потому что финно-угры не знают категории рода»[266]. К финно-угорскому языковому влиянию лингвисты зачисляют распространенные в разговорном языке выражения с частицами «-то», «-ка». Например, «а рыба-то жареная», «взгляни-ка!». Конструкции «я имею» в других индоевропейских и славянских языках отвечает российская конструкция «у меня есть». «Этот оборот присущ финно-угорским языкам и его распространение в российском языке объясняют их влиянием»[267]. Существует ряд других языковых явлений в фонетике и синтаксисе, которые объясняются финно-угорскими влияниями. Как бы там ни было, такие влияния прослеживаются выраженно, так что нельзя не согласиться, что здесь существуют взаимовлияния. Из разряда взаимовлияний приведем такой пример: в 1960 г. на встрече с французской делегацией Н. Хрущев пообещал показать Западу «русскую кузькину мать». Вокруг этого скандального высказывания развернулась бурная дискуссия на тему, что этот фразеологизм означает. А походит «кузькина мать» из чудского языка, где слово «кузё» означает лесного черта (лешего)[268]. Совокупность вышеизложенных данных дала основание Я. Пастернаку сделать такой вывод: «Археологические, антропологические, исторические и этнографические материалы доказывают, что обособленность украинского народа от московского существовала во все времена. Она проявляется в отдельном стиле жизни, в духовной и материальной культуре, в психике, духовной структуре и в глубоко ощутимой национальной индивидуальности… Совсем другим путем, из других корней, под влиянием других климатических условий и географического положения шло развитие московского народа. Его древнейшей этнической базой были праугорские бродячие племена звероловов и собирателей»[269]. Даже российские националисты признают, что «финская по натуре и крови составная часть российского населения характеризуется короткоголовостью, широким лицом, выпяченными скулами, маленькими глазками, средним ростом, короткими ногами, светлыми волосами и светлыми глазами»[270].

Согласно украинской исторической традиции (Г. Грушевский, В. Щербаковский, М. Чубатый), в настоящее время историком Я. Дашкевичем разработана взвешенная, логическая и убедительная концепция этногенеза восточных славян. В основе ее лежит идея неодновременного и независимого развития отдельных народов и теория субстрата (подосновы). Я. Дашкевич, во избежание «сопротивления в этнонимии», вводит символические обозначения, которые определяют отдельные нации. «Альфа» — символизирует украинскую нацию, «бета» — новгород-псковскую, «гамма» — российскую, «дельта» — белорусскую. Все нации имеют примеси иноэтнических субстратов: «альфа» включает иранский субстрат и норманский суперстрат, «бета» — балтский субстрат и норманский суперстрат, «гамма» — угро-финский субстрат, «дельта» — балтский субстрат[271]. Формирование украинского этноса («альфа») состоялось раньше, чем других восточнославянских народов («бета», «дельта» и «гамма»). Такой же мысли придерживаются некоторые молодые отечественные историки. «Об украинцах, как об этно-культурно консолидированной целости, можно говорить с образованием первого украинского государства Киевская Русь, то есть с X ст. Насколько лондонцы, парижане, пражане или жители Гнезно Х-ХIII ст. были соответственно англичанами, французами, чехами или поляками, настолько современные им жители Киева, Чернигова, Галича были украинцами»[272]. Европейская история свидетельствует, что большинство крупных народов Европы начинают собственную национальную историю с возникновения своих независимых государств в IX–X ст. После X ст. этнический состав средневековой Европы больше существенным образом не менялся вследствие чужеземных вторжений. Предки поляков, венгров, чехов, немцев расселились в тех самых регионах, которые и ныне принадлежат их потомкам.

В итоге можно сказать: как не существуют в природе «единокровные» народы, так и россияне отнюдь не являются для украинцев «старшим братом».