Глава 15. Предыстория Гражданской войны на Украине

В советское время была признана лишь одна схема Гражданской войны на Украине. Трудящиеся Украины с помощью трудящихся Центральной России бок о бок боролись с эксплуататорскими классами и интервентами. Всех несогласных с этой схемой объявляли врагами народа.

С 1991 г. официальный Киев предложил иную схему: главное содержание Гражданской войны 1918–1920 гг. — борьба украинского народа за национальную независимость против русских колонизаторов.

Коммунистическая схема что-то объясняет, но во многом не верна, а в целом представляет собой грубое упрощение. Поэтому применять ее серьезному историку — все равно что ограничиться в курсе ядерной физики Физтеха МГУ или МИФИ изучением планетарной модели атома.

Ну а «оранжевая» схема Гражданской войны не тянет даже на грубейшее упрощение. Это — 100-процентный вымысел!

Чтобы понять события Гражданской войны на Украине, нужно четко представить себе исходную ситуацию на начало 1917 г. или даже на середину 1916 г.

Тут важно все, даже терминология. Как и в XVI–XVII веках, в 1916 г. слово «Украина» для 99,9 % населения империи означало чисто географическое понятие. Куда едешь? — На Украину, на Урал и т. д. Даже Сибирь — конкретная территория, требующая предлога «в» — «отправить в Сибирь».

Почему крайне трудно писать об участии украинцев в Отечественной войне 1812 г., в Крымской войне, кавказских войнах, войне 1877 г., Русско-японской войне 1904–1905 гг.? Да потому, что слова «Украина» не было в официальной терминологии и статистике! Да и сами уроженцы Малороссии в подавляющем большинстве не знали, что они — украинцы.

Мог ли в царской России уроженец Киева или Диканьки подвергнуться дискриминации за то, что он украинец? Никак не мог, поскольку ни в одном документе империи национальность не указывалась, а указывалось только вероисповедание. Ну а православный человек автоматически ставился в статистике русским, хоть ты татарин, якут, грузин или еврей.

Лишь на бытовом уровне человека могли назвать хохлом, армяшкой и т. д.

Кстати, я в молодости никогда не обижался, если меня в Москве звали хохлом за фамилию, а в УССР — кацапом за московскую прописку. Ну а сейчас спектр моих «национальностей» значительно расширился. Поглядите Интернет! Там много Широкорадов: один — белорус, другой — украинский националист, третий — русский шовинист, четвертый — «еврей, которого печатают одни его соплеменники» и т. д. А я не обижаюсь! Пущай!

Итак, в Европе к 1914 г. проживали только подданные Российской и Австро-Венгерской империй. А термин «украинец» означал принадлежность к определенной партии. Так, в Австро-Венгрии русское население делилось на партию русинов и партию украинцев. Причем в 1914–1916 гг. вторые вместе с австрийской полицией перебили или отправили в концлагерь десятки тысяч русинов.

В Австро-Венгрии государственным языком был немецкий, а после революции 1848 г. в отдельных областях допускался венгерский. В Российской империи, естественно, единственным государственным языком был русский. Другой вопрос, что люди, проживавшие на Полтавщине, в Полесье, Киеве и Австро-Венгрии, говорили на различных диалектах русского языка. Замечу, что это не мое личное мнение.

Так думают все русины в Австро-Венгерской империи. В 1865 г. львовская газета «Слово» открыто выступила, доказывая, что галицкие русины — один народ с великороссами, а украинский язык — только разновидность русского языка, «отличающаяся лишь выговором; зная правила произношения великорусского языка, галицкий русин может „в один час“ научиться говорить на нем; и нет собственно никаких русинов — есть один только „русский народ“, от Карпат до Камчатки; поэтому нечего хлопотать над созданием народной украинской литературы, раз есть готовая русская, т. е. великорусская литература»[160].

Историк М.Б. Смолин разоблачил мифы о Галиции, как о главном центре чистого, без примеси чего-либо русского, «дистиллированного украинства»: «Многие люди, выросшие в Галиции, напротив, утверждают, что язык архангельских и вологодских жителей им гораздо более понятен, чем язык их „псевдоукраинских“ сородичей из Полтавской губернии. Вышивки Прикарпатья очень похожи на олонецкие. Кстати, и в архитектурном плане бревенчатые дома Галиции никак не похожи на Полтавские или Винницкие мазанки, а скорее родственны все тем же северно-русским постройкам. Это отнюдь не говорит о том, что жители Полтавы или Винницы не являются русскими, это красноречиво подчеркивает лишь местный материал, из которого русское население строило свои жилища и попутно общерусскость прикарпатского населения»[161].

Еще историк А. Волконский обнаружил в книге Михаила Грушевского («украинского Карамзина») «История Украины» многочисленные фальсификации. Например, в книге Грушевского приводится изображение монет, а под ними текст: «Cpiбнi монети… Володимира, з його» портретом; а на самой монете вычеканено «Владимир на столе, а се его серебро». Следовательно, на монете надпись сделана по-русски, а язык Грушевского отдалился от нее. Дочь Ярослава Мудрого подписывается во Франции «Аnа», согласно русскому звуку, но Грушевский пишет, что это подпись «Гании» Ярославны.

Сами иллюстрации в книге Грушевского свидетельствуют о единстве русского языка. «Надпись на колоколе, отлитом во Львове в 1341 году, могла бы стоять на московском колоколе XVII века. Возьмите лупу — и вы увидите в факсимиле грамоты, заключенной между Любартом и Казимиром в 1366 году, что она написана на чистейшем русском языке. Совсем непонятно, почему Грушевский под факсимиле документа 1371 года о продаже земли заверяет, что она написана на „староукраинской мове“, когда она написана русским языком того времени. Факсимиле печатей и выбитых польским королем (Казимиром Великим) монет свидетельствуют, что Галиция в течение всего XIV века называлась по-латыни „Russia“. Вы перелистываете эту „Историю Украйны“ и нигде до XVI века не находите документа с тем именем, которым пестрит текст самого Грушевского, — все нет как нет этого желанного слова „Украйна“ ни на монете, ни в былине, ни на стенной росписи…»[162]

В 60—70-х годах XIX века «украинствующие» выдвинули теорию, что Галиция станет украинским Пьемонтом. Такое сравнение вызвано чисто австро-венгерской ментальностью. Дело в том, что в начале XIX века значительная часть Италии принадлежала Австрии, но постепенно одна за другой итальянские области присоединялись к Пьемонтскому королевству, и 17 марта 1861 г. король Пьемонта Виктор Эммануил II был провозглашен королем Италии. На австрийцев это произвело огромное впечатление, зато 99 % жителей Малороссии в 1861 г. и не подозревали о существовании Пьемонта и короля Виктора Эммануила.

Между прочим, кроме переезда в Рим потомков Савойской династии, Италия почти ничего не получила от Пьемонта ни в культурном, ни в политическом отношении.

Галицийским же самостийникам, как австрийскоподданным, была хорошо известна история с Пьемонтом. Но они, проводя аналогию Италии с Малороссией и называя Галицию Пьемонтом, имели в виду совсем другое — им хотелось играть роль спартанцев, а всех жителей Малороссии сделать илотами.

Замечу, что наличие множества мелких диалектов было в XIX веке свойственно всем государствам Европы от Англии до Испании.

К 1876 г. ситуация с региональными языками в большинстве западноевропейских стран была куда более сложной, нежели в России. Так, в объединенной Германии имелись десятки диалектов, которые различались между собой куда больше, чем великорусский говор, черниговско-северский, полтавско-черкасский и другие местные диалекты. До сих пор в Германии различают Хохдейч (Hochdeutsch) и Нидердейч (Niederdeutsch), то есть верхнегерманский и нижнегерманский языки. Каждый из этих языков имеет десятки диалектов, например, баварский. Если верить германской прессе, то остальные немцы и сегодня с трудом понимают баварцев. Я уж не говорю о том, что к 1876 г. на востоке Германии среди крестьян сохранялись и древнеславянские языки, которые окончательно исчезнут к 1914 г.

Германское правительство с начала 70-х годов XIX века принимает самые решительные меры по ограничению использования местных языков. Унифицируется правописание, в государственных учреждениях, армии, школах и университетах используется лишь один официальный диалект германского языка. Следует заметить, что в Германии к тому времени была конституционная монархия, и влияние Рейхстага было очень велико. Но большинство депутатов поддержали действия правительства, направленные на консолидацию страны.

Ну а теперь перейдем к Франции. С легкой руки бездарных советских историков 99,9 % населения Российской Федерации считает, что во Франции все и всегда разговаривали по-французски. Ну а на то, что в романе Дюма д'Артаньян и де Тревиль могли разговаривать между собой на гасконском языке, непонятном Атосу и Портосу, обыватель как-то не обращал внимания.

На самом деле в Средние века на территории нынешней Республики Франция коренное население использовало десятки местных языков. Так, например, в Бретони разговаривали на особом бретонском языке, относящемся к кельтской языковой группе и очень близком к языку древних галлов.

В 1491 г. Бретонь из независимого герцогства превратилась в провинцию Франции. С этого времени начинается принудительное насаждение французского языка. Речь идет о языке германского племени франков, который стал к VIII веку господствующим в районе Парижа. В 1539 г. король Франциск I издал эдикт Виле-Коттере, которым обязывал все юридические акты и иную деловую документацию королевства вести исключительно на французском языке.

На юге Франции говорили на провансальском языке. С XIX века его называют окситанским. Некоторые лингвисты считают окситанский язык совокупностью провансальского, лиможского, овернского и других языков.

Провансальский язык стал первым во Франции литературным языком. В X–XII веках на провансальском были созданы сотни литературных произведений, в то время как на севере Франции писали исключительно по-латински. Всего до нас дошло около 2500 лирических произведений, в том числе эпос трубадуров, 1100–1500 од, около 500 сервентосов, то есть сатирических произведений. И все это было написано в X–XV веках.

В современном департаменте Восточные Пиренеи (Руссильон и Северная Сердань) был распространен каталонский язык. Этот регион вошел в состав Французского королевства в 1659 г. И уже в 1682 г. был принят закон об обязательном знании французского языка при занятии административных должностей. В 1700 г. было запрещено использование каталонского языка в документах, а старейший каталонский университет в Перпиньяне, основанный еще в 1350 г., был полностью переведен на французский язык.

В Эльзасе в 1802 г. было запрещено преподавание эльзасского языка в средней и высшей школе, а в 1853 г. — и в начальных классах.

Этот список можно еще долго продолжать.

Возможно, кто-то из читателей недоумевает: что говорить о притеснениях местных языков королевской властью, это, мол, когда было… Увы, с началом Великой Французской революции гонения на региональные языки не ослабли, а усилились. Все сменявшие друг друга революционные и не очень революционные партии — якобинцы, жирондисты, термидорианцы, брюмеранцы и т. п. — провозглашали одинаковый лозунг: «Французская республика едина и неделима».

Для реализации этой идеи большие провинции упразднили, а взамен республику разделили на маленькие департаменты, жестко контролируемые центральной властью.

Деятели Великой Французской революции считали, что все местные языки должны исчезнуть, а французский должен стать единственным национальным языком, «языком свободы». «Мы революционизировали правительственные законы, торговлю, саму мысль, — говорили они. — Давайте же революционизируем и язык — повседневное орудие всего этого. Свет, посылаемый на окраины Франции, приходя туда, гаснет, поскольку законы остаются непонятными». Поэтому, по мнению якобинцев, языки национальных окраин таили в себе опасность для самой революции.

Гонения на региональные языки продолжил и Наполеон Бонапарт. По его приказу префекты французских окраин регулярно доносили об уровне использования «местных» языков.

К 1876 г. на местных языках во Франции говорили несколько миллионов человек, но языки эти были окончательно изгнаны не только из официальной документации, судопроизводства, армии, начального, среднего и высшего образования, но и из литературы и театра.

Итак, ситуация с региональными языками в Германии, Франции, Италии и ряде других стран была зачастую хуже, чем в России. Но там путем строгих запретов удалось снизить употребление этих языков до чисто бытового уровня и тем предотвратить возможность распад государства.

Но, как я уже говорил, советские и сейчас либеральные историки предпочитают помалкивать о языковых проблемах Западной Европы XIX века. Зато незалежные историки вовсю обличают Эмский указ Александр II.

Содержание же указа 1876 г. таково:

«1) Не допускать ввоза в пределы Империи, без особого на то разрешения Главного Управления по делам печати, каких бы то ни была книг и брошюр, издаваемых за границей на малороссийском наречии.

2) Печатание и издание в Империи оригинальных произведений и переводов на том же наречии воспретить, за исключением лишь: а) исторических документов и памятников и б) произведений изящной словесности, но с тем, чтобы при печатании исторических памятников безусловно удерживалось правописание подлинника; в произведениях же изящной словесности не было допускаемо никаких отступлений от общепринятого русского правописания, и чтобы разрешение на напечатание произведений изящной словесности давалось не иначе, как по рассмотрении рукописей в Главном Управлении по делам печати».

А что, собственно, в Эмском указе и циркуляре Игнатова ужасного? Требуется соблюдение русского правописания? Так это требование касалось всех областей России. У поморов был свой говор, у нижегородцев — свой, и т. п. И что теперь, каждая область должна была иметь свое правописание? Тем более что в Полесье селяне говорили на одном диалекте, на Полтавщине — на другом, в Галиции — на третьем.

Кстати, украинские власти уже свыше двадцати лет, как отказались от общепринятой нормы — «при печатании исторических памятников безусловно удерживалось правописание подлинника», которой придерживался даже сам Александр II.

На Украине «переводят» на новояз произведения Гоголя и даже Шевченко, грамоты малороссийских полковников XVI–XVIII веков, запорожских атаманов и т. д.

Кстати, тот же Тарас Григорьевич три четверти своих произведения писал на… русском языке.

На каком же другом языке, кроме русского, писал Шевченко? Частично на это отвечает ультранационалист канадскоподданный Орест Субтельный: «Язык Шевченко — это смелый синтез речевого потенциала украинских диалектов, сельского и городского просторечия, словаря и форм церковнославянского языка»[163].

Если перевести Субтельного на простой русский язык, то Тарас Григорьевич собрал до кучи несколько малороссийских диалектов (вариантов суржика) и добавил элементы церковнославянского языка, то есть Шевченко попытался создать новый язык, на котором никто не говорил ни на селе, ни в городе.

Следует заметить, что Тарасу Григорьевичу приходили в голову и более экзотические затеи. Так, хороший знаковый Шевченко Иван Тургенев вспоминал, «как однажды Тарас дошел до идеи смешанного русско-украинского эсперанто: „Во время своего пребывания в Петербурге он додумался до того, что не шутя стал носиться с мыслью создать нечто новое, небывалое, ему одному возможное, а именно: поэму на таком языке, который был бы одинаково понятен русскому и малороссу; он даже принялся за эту поэму и читал мне ее начало. Нечего говорить, что попытка Шевченко не удалась, и именно эти стихи его вышли самые слабые и вялые из всех написанных им, — бесцветное подражание Пушкину“»[164].

Сейчас самостийники подвергают цензуре самого Шевченко. Ну а что делать? Вот, в поэме «Гайдамаки» он пишет:

Розбрелись конфедерати,

По Польщі, Волині,

По Литві, по Молдованах

І по Україні.

Украина здесь — Поднепровье, а Волынь — не Украина. В своем дневнике Шевченко употребляет термин «Украина» всего три раза, термин «Малороссия» встречается девять раз. Даже в своих письмах, притом написанных по-малорусски и адресованных малороссам (например, Бодянскому), поэт употребляет термин «Малороссия».

Вторым после Шевченко «апостолом» украинской идеи и создателем украинского языка националисты называют Кулиша.

Пантелеймон Александрович Кулиш — писатель, фольклорист, этнограф и историк — родился 8 августа 1819 г. в Черниговской губернии в селе помещика, происходившего из казацкой старшины. Кулиш учился в Киевском университете, но ушел, не окончив его. Печататься начал в 1840 г. Поначалу использовал псевдоним Панько Казюка. Преподавал в петербургской гимназии, а затем в университете.

Кулиш, подобно Шевченко, решил заняться созданием украинского языка. Он выдумывает «граматику», то есть грамматику украинского языка, окрещенную «кулешовкой». «Кулешовка» представляла собой тот же русский алфавит с заменой нескольких русских букв. Кулиш уже заслужил себе скандальную репутацию попыткой перевода Библии («хай дуфае сруль на пана» не что иное, как кулишовский перевод «да уповает Израиль на Господа»).

Аналогичный инцидент произошел в 1861 г., когда разрешили печатать государственные документы по-малоросийски. Первым опытом должен был стать манифест об освобождении крестьян. Кулиш путем введения полонизмов и коверканья русских слов накатал свой вариант манифеста, вызывавший гомерический хохот у всех его читателей.

Ответом правительства была политкорректная резолюция, где «разработчику языка» советовалось «держаться сколь возможно ближе к тому языку и тем выражениям, кои употребляются ныне малороссийскими крестьянами». Ведь при переводе манифеста выяснилось полное отсутствие в малороссийской мове государственно-политической терминологии. И опять пришлось спешно ее разрабатывать путем введения полонизмов или коверканья русских слов. В результате получился текст, совершенно непонятный малороссийским крестьянам, которым он, собственно, и предназначался. «Напечатанный впоследствии в „Киевской старине“, он служил материалом для юмористики», — писал Николай Ульянов.

Кулиш тоже пытался создать русско-украинское эсперанто. Но, в конце концов, он признал, что такая «отдельная словесность» не нужна, поскольку лучшие малорусские умы такую словесность уже создали. И эта словесность — «общерусская» (или «русская»).

Кирилло-мефодиевский период Кулиша выразился в «Повести об украинском народе» — «компиляции шкодливых выдумок, которые наши летописцы выдумывали про ляхов, да тех, что наши кобзари сочиняли про жидов, для возбуждения или для забавы казакам пьяницам, да тех, которые разобраны по апокрифам старинных будто бы сказаний и по подделанным еще при наших прадедах историческим документам. Это было одно из тех утопических и фантастических сочинений без критики, из каких сшита у нас вся история борьбы Польши с Москвою» — так охарактеризует повесть ее автор спустя 30 лет.

В «Записках о Южной Руси» Кулиш говорит: «Следует ли делить наречие Польское и Мазовецкое, Краковское и Горское. В том же убеждают нас и самые сочинения русских, в разных местах напечатанные, как-то: в Вильне, Остроге, Львове, Заблудове, Почаеве, Унинове, Супрасле и др. Если сравнить эти книги между собой, то, несмотря на разность места и времени, язык их везде один и тот же. Итак, в Великорусских землях: Малой, Червонной, Белой и Черной Руси одно и то же наречие было всегда в употреблении. А посему даже до XVIII столетия называлось оно без всякого прибавления, просто русским языком, а о Белорусском или Малорусском (языке) и не упоминалось»[165].

Забегая вперед, скажу, что, по моему мнению, в 1920-х годах руководство большевиков упустило шанс сблизить языки граждан РСФСР и УССР и постепенно вернуться к единому языку Руси. Разумеется, речь идет о крестьянской мове, на которой они говорили в 1920–1925 гг.

Замечу, что большевики и так ввели тысячи новых слов в русский язык в 1917–1930 гг. В результате можно говорить о разном диалекте эмигрантов и советских граждан в 30—40-х годах XX века. Известны случаи, когда иностранные шпионы из белоэмигрантов «горели» на эмигрантском диалекте. Они не знали слова «авоська», говорили «ледник» вместо «холодильник» и т. д.

Собственно, ничего в этом нового нет. Например, около 2000 г. в Южной Корее был создан северо-южнокорейский словарь объемом 50 тысяч слов! Замечу, что до 1950 г. в обеих частях Кореи говорили на одном и том же языке.

Так что в 1920—1930-х годах большевики могли бы вспомнить, что наши великие предки говорили «друкарня», а вот «типография» — это германизм, навязанный нам царем Питером.

Единый язык украинцев и русских — это не фантазия Шевченко и Кулиша. Я свободно читаю переписку малороссийских полковников конца XVII — начала XVIII века. Украинский крестьянин в 1922 г. что в Киеве, что в Брянске не нуждался в переводчике, его везде понимали без труда. Посмотрим десятки, если не сотни советских фильмов 30—70-х годов, где герои говорят по-украински. Там есть субтитры? Да и сейчас, в XXI веке, нам совсем не нужен переводчик для просмотра этих фильмов.

Сейчас же на Украине сельскому населению буквально навязывают новояз. Замечу, что в оном новоязе десятки тысяч (!) слов было изобретено в 1991–2005 гг. Одних только математических, медицинских и военных терминов «оранжевые» лингвисты изобрели тысячи.

Ну а диалекты, на которых веками разговаривало население Киевщины, центральных и северных областей Украины, сейчас власти именуют «суржиком», «испорченным украинским языком». На нем запретили людям разговаривать в учреждениях, учебных заведениях, детских садах. Людей, говорящих на суржике, публично унижают. По телевидению периодически показывают издевательские «похороны» суржика и т. д. Представим, что по французскому телевидению покажут похороны прованского, гасконского и корсиканского языков! Гарантирую серьезные беспорядки. А ведь там процент использования этих языков куда ниже, чем на Украине — суржика.

Даже виднейший националист начала XX века, глава Центральной Рады Михаил Грушевский украинскому языку так и не научился. «До конца жизни русским он будет владеть куда более свободно. Любая бумажка, написанная им на „великом и могучем“, вполне удобочитаемая. Конечно, не Пушкин. Но нигде — ни в полиции, ни в университете на непонимание Грушевского не жаловались.

Украинские же „перлы“ академика звучат как наглая издевка над „солов'їною мовою“. Читая Грушевского, и не поверишь, что она вторая по благозвучности после итальянской. Просто терновые „заросли“ какие-то: „Ось от того, про мене, ми до Москви у неволю попали, що вискочив з неволі лясської, до Москви почали присикуватись, а якби пан Зіновій (це вже тут він й не дуже винен) перше улагодивсь гарненько у себе дома, добре Украйну арештував (?), то й не було б цього нічого…“

Белиберда какая-то! „Добре Украйну арештував“ — это что значит? Арестовал? Но как можно арестовать целую страну?

И кого, извольте спросить, назначить ее охранять, чтобы не сбежала? Ногайских татар?»[166].

Впрочем, я тут немного упрощаю, чтобы быть понятнее читателю, не являющемуся профессиональным историком.

«Когда среди Галицких селян-русинов агитаторы-украинофилы начали внедрять термин „украиноцы“, селяне очень обижались такому названию: „Прозывают нас украинцами, а ведь мы ничего не украли“. Поэтому „украинофилам“ пришлось выдумать легендарное племя „укров“, по аналогии с реальным племенем „угров-венгров“. Однако в этом случае получалась новая нестыковка — в этой новой „истории“ не оставалось места руссам, которые создали Русь. Из этой ловушки Грушевский так и не смог выбраться, поэтому его работы не воспринимались серьезными историками-современниками. Однако для культурно невежественных и малограмотных масс годились любые теории, что и было использовано на территории Руси в начале XX в. для смены культурной самоидентификации русинов-малоросов. Термин „украинец“ впервые был использован в Австро-Венгрии на официальном уровне в 1898 г. для переписи населения. В 1912 г. его впервые применил император Франц-Иосиф, а в 1915 г. императорский Меморандум заявил о необходимости исключительного употребления названия „украинец“ в отношении русинов. Термин „украинец“ официально легализовал новый император Австро-Венгрии Карл I в августе 1917 г. Он постановил называть „украинцами“ австрийских русинов греко-католического вероисповедания. Он планировал создать на территории проживания Галицких и буковинских русинов-украинцев коронный край „Украина“ и уравнять его статус в империи с Австрией и Венгрией. Однако впоследствии, убедившись в их неспособности к государственному строительству, стал поддерживать поляков и включение Восточной Галиции в состав Польши. Название „Украина“ осталось в резерве для территории Юго-Западной Руси — „Большой Украины“»[167].

Назвать Грушевского, Винниченко, Петлюру и других деятелей, которые пытались украинизировать Малороссию до 1917 г., а затем возглавляли Центральную Раду и Директорию, просто националистами будет неверно. Есть форма точнее. Они все — национал-социалисты. Они пропагандировали национализм и сепаратизм, замаскировав их под социалистические идеи.

Тот же Михайло Грушевский вступил в украинскую партию социал-революционеров. В декабре 1905 г. заявила о себе «Украинская социал-демократическая рабочая партия» («Украенська соціал-демократична робітнича партія»), преобразованная из «Революционной украинской партии» — РУП (1900–1905). УСДРП возглавили Д.В. Антонович, В.К. Винниченко, С.В. Петлюра, А. Жук и И.Б. Гринченко.

УСДРП доказывала историческое право Украины на самостоятельность, закрепленную Переяславской радой 1654 года, а ее программа сочетала социалистические, общедемократические и национальные требования: введение в России республиканского строя с Законодательным собранием, установление национального равноправия, признание свободы общественно-культурного национального развития, национальное самоуправление и создание украинской автономии с представительным Сеймом.

Но вот эти лихие эсеры и социал-демократы захватили власть в Центральной Раде. Власть — Раде, финансы — Раде. А землю —…крестьянам? А с землей подождите, пока в России будет создано Учредительное собрание, принят закон о земле, наконец, фактически «будут конфискованы все помещичьи… земли», и только тогда наша Рада возьмется за передачу земель крестьянам на Украине.

Блеск! Тут шулерству украинствующих позавидовал бы и сам Геббельс. Земли народу не давать, а когда «селяне» с топорами спросят, где же обещанная землица, то уж и ответ готов: виноваты злыдни-москали, никак не решат сей вопрос. Бей кацапов!

Естественно, киевские масоны прекрасно знали, что их петроградские братья во Временном правительстве не желают давать землю крестьянам и будут «тянуть резину» до последнего.

О том, что Временное правительство было масонским, повторяли десятки раз все — от Ленина до Берберовой. Но ведь Ленин никогда не употреблял слово «масоны»! Ну и что. Так ведь и сами масоны своих соратников (подельщиков) масонами не называли, а выражались всегда как-нибудь иносказательно. Так вот что писал вождь: «Эта восьмидневная революция была, если позволительно так метафорически выразиться, „разыграна“ точно после десятка главных и второстепенных репетиций; „актеры“ знали друг друга, свои роли, свои места, свою обстановку вдоль и поперек, насквозь, до всякого сколько-нибудь значительного оттенка политических направлений и приемов действия»[168]. Замените слово «актеры» на «братья» — и все встанет на свои места.

По данным масона Н. Берберовой[169], в первый состав Временного правительства (март — апрель 1917 г.) вошло десять «братьев» и один «профан». «Профанами» масоны называли близких к ним людей, которые, однако, формально не входили в ложи. Таким «профаном» в первом составе Временного правительства оказался кадет П.Н. Милюков, назначенный министром иностранных дел.

Куда менее известно, что руководство Центральной Рады и Директории тоже сплошь состояло из масонов.

В 1903 г. Грушевский посещает Париж, где вступает в масонскую ложу. В 1909 г. Грушевский вступает в киевскую масонскую ложу «Правда». Историк В.А. Савченко писал: «После гонений 20-х гг. XIX века масонство в Украине начало возрождаться только в начале XX века. Создание первых украинских и российских лож связано с выдающимся ученым Максимом Ковалевским (1851–1916).

М. Ковалевский родился на Харьковщине, в двадцать семь лет стал профессором Московского университета, а через некоторое время — основателем отечественной социологии, творцом парижской Высшей школы общественных наук. Михаил Грушевский, в будущем — глава Центральной Рады стал масоном в 1903 г. в Париже под влиянием М. Ковалевского.

В 1906–1907 гг. М. Ковалевский — член Государственной Думы и Государственного Совета, признанный и авторитетный лидер как российских либералов, так и русского и украинского масонства.

В 1900–1905 гг. в Украине открываются ложи: в Киеве — „Святой Владимир“, „Северное сияние“, в Харькове — „Шевченко“, в Полтаве — „Любовь и верность“ и „Кирилл и Мефодий“, в Чернигове — „Братство“. Наиболее влиятельной была харьковская ложа „Возрождение“, в которую входили М. Ковалевский, В. Немирович-Данченко, будущий руководитель Временного правительства А. Керенский и др. В 1900 г. прошел первый Украинский масонский конгресс, на котором были представлены, кроме перечисленных, масонские ложи Житомира, Каменец-Подольского и Одессы.

Примерно в 1905–1908 гг. в Киеве утвердилась ложа „Киевская зоря — Правда“ и ложа высших ступеней „Великая ложа Украины“. В них входили: миллионер барон Ф. Штейнгель, банкир И. Полторацкий, член Государственной Думы А. Вязлов, ведущие деятели украинского политического движения: С. Ефремов, П. Скоропадский, С. Петлюра, лидеры украинских партий и будущие министры Украинской Народной Республики и Гетьманщины (А. Никовский, В. Прокопович и др.).

Самым ярким масонским лидером в Российской империи тех лет был Александр Керенский, который осуществлял связь украинских масонов с их русскими „братьями“. Будущий гетман Украины генерал П. Скоропадский состоял и в мартинистской ложе „Нарцисс“»[170].

Повторяю, в масонских ложах собрались все будущие лидеры борьбы за «незалежную Украину» 1917–1920 гг.

Любопытно, что среди «украинствующих» в начале XX века не было никого, кто проповедовал бы отделение Украины от России и создание независимого капиталистического государства. Почему? Да потому, что последовал бы убийственный вопрос: «Зачем?» Экономика Малороссии была неразрывно связана с остальными регионами империи.

Представим на секунду фэнтези. Скажем, в 1912 г. без войн и революций несколько губерний, где, по мнению националистов, преобладало украинское население, мирно и цивилизованно отделяются от империи. Мгновенно устанавливается граница с прохождением таможни и т. д. Выхода к морю нет — ни крымчан, ни одесситов в 1912 г. «в Украину» ни калачом, ни нагайкой загнать было физически невозможно.

Поэтому масонам и понадобилась болтовня о социализме, земле и воле. Мол, была у селянства воля, да ее злыдня Катерина забрала, ввела на вильной Украине крепостное право, нагнала помещиков-москалей.

Воля была исключительно у казачьей старшины, а селянам Екатерина II лишь облегчила долю. Теперь они хоть и по-прежнему батрачили на старшину, но посадить хлопа на кол или даже повесить стало никак не можно. Ну а всякие там старшины Милорадовичи, Шпаки, Кислобздеи[171], мазавшие дегтем сапоги, были записаны по указу императрицы в родовитые дворяне. Мудрая Екатерина сделала вид, что поверила в их родословные, которые фабриковались в еврейских конторах Бердичева.

Но об этом все забыли, да и сейчас в Киеве не любят вспоминать. А иметь могучих, храбрых и вольнолюбивых предков — великий соблазн.

Тем не менее социальная риторика «украинских» партий привлекла к ним сотни, ну, с натяжкой, тысячи малороссов-«образованцев». Речь идет о мелких чиновниках, студентах, сельских учителях, врачах и т. д. Но общая численность членов всех этих партий не составляла и 0,1 процента от населения Малороссии (без Крыма и Донбасса).

Распространение же украинского языка наводило ужас на самостийников. Об этом хорошо написано у украинского историка и филолога Александра Каревина: «С началом профинансированного австрийским правительством „крестового похода“ (в 1906 году) в Киеве, Полтаве, других городах Малороссии стали основываться „украиноязычные“ газеты и издательства. Туда хлынул поток соответствующей литературы.

Сотни пропагандистов „украинской национальной идеи“ наводнили города и села.

Оправдались и ожидания на помощь изнутри. Подсчитав, что ослабление позиции русской культуры на Украине повлечет за собой ослабление позиций здесь государственной власти („царского режима“), российская оппозиция бурно приветствовала „крестоносцев“ как „братьев по борьбе“ и оказала им всяческое содействие. Трудности возникли с другой стороны.

Новый язык, с огромным количеством включенных в него польских, немецких и просто выдуманных слов, еще мог при поддержке властей кое-как существовать в Галиции, где малороссы долгое время жили бок о бок с поляками и немцами, под их управлением и понимали польскую и немецкую речь. В российской Украине дело обстояло иначе. На придуманную за границей „рiдну мову“ смотрели как на какую-то абракадабру. Печатавшиеся на ней книги и газеты местные жители не могли читать.

„В начале 1906 года почти в каждом большом городе Украины начали выходить под разными названиям газеты на украинском языке, — вспоминал один из наиболее деятельных „крестоносцев“ Ю. Сирый (Тищенко). — К сожалению, большинство тех попыток и предприятий кончались полным разочарованием издателей, были ли то отдельные лица или коллективы, и издание, увидев свет, уже через несколько номеров, а то и после первого, кануло в Лету“. Причина создавшегося положения заключалась в языке: „Помимо того маленького круга украинцев, которые умели читать и писать по-украински, для многомиллионного населения Российской Украины появление украинской прессы с новым правописанием, с массой уже забытых или новых литературных слов и понятий и т. д. было чем-то не только новым, а и тяжелым, требующим тренировки и изучения“.

Но „тренироваться“ и изучать совершенно ненужный, чужой язык (пусть и называемый „рiдной мовой“) украинцы, естественно, не желали. В результате периодические издания „крестоносцев“ практически не имели читателей. Например, по данным того же Ю. Сирого, судя по всему завышенным, даже „Рiдний край“, одна из самых распространенных украиноязычных газет, имела всего около двухсот подписчиков (в основном самих же „крестоносцев“). „И это в то время, когда такие враждебные украинскому движению и интересам украинского народа русские газеты, как „Киевская мысль“, „Киевлянин“, „Южный край“ и т. д., выходившие в Украине, имели огромные десятки тысяч подписчиков и это подписчиков — украинцев, а такие русские журналы, дешевого качества, как „Родина“, „Нива“ и т. д., выходили миллионами экземпляров и имели в Украине сотни тысяч подписчиков“»[172].

Однако в ходе революции и Гражданской войны ситуация кардинально изменилась.