Глава XVI О РУЧНОМ СКОТЕ И КАРАВАНАХ, КОТОРЫЕ ИЗ НЕГО СОСТАВЛЯЛИСЬ

Домашние животные, которых бог дал индейцам Перу, говорит отец Блас Валера, соответствовали мягкому характеру самих индейцев, потому что они были такими ручными, что любой ребенок мог отвести их куда бы он не пожелал, особенно тех, которые служили для перевозки грузов. Их два вида, одни крупнее других. Всех вместе индейцы называют их этим словом льама, что значит скот; пастуха они называют льама мичек; это означает пастуший скот. Чтобы различать, крупный скот называют ванаку-лъама по причине его полной схожести с диким животным, которое называют ванаку и которое отличается от него только лишь цветом, ибо ручной скот бывает всех цветов, как лошади в Испании, как уже говорилось в других местах, а дикий ванаку бывает только одного цвета, каковым является линялый каштановый цвет, светлеющий у брюха. Этот скот высотою с оленя в Испании; больше всего из животных он похож на верблюда, если с того снять горб и уменьшить на одну треть его тело; у него длинная и гладкая шея, мех с которой индейцы сдирали целиком (cerrado); они разминали его с салом, пока он не размягчится и не станет словно бы дубленым, [тогда] из него делали подошвы для обуви, которую носили; а так как они его не дубили, то снимали обувь, когда переходили ручьи и в очень дождливую погоду, потому что, намокнув, он становился, словно кишки. Испанцы делали из него очень красивую узду для своих лошадей, весьма похожую на ту, которую делают в Берберии; они делали из него также подпругу и ремни для дорожного седла, и кнуты, и ремни для подпруг и седел для всадников. Кроме того, этот скот используется индейцами и испанцами для перевозки на нем своих товаров в любое место, куда они хотят их доставить, однако наиболее обычной и удобной для них перевозкой, поскольку та земля является равнинной, была [поездка] из Коско в Потокчи, что составляет около двухсот лиг, и из многих разных мест они едут туда и обратно в те шахты, [груженые] всяческим продовольствием, индейской одеждой, товарами из Испании, вином и растительным маслом, вареньем и всем другим, что употребляется там; из Коско главным образом они везут траву, именуемую кука. В мое время для этих перевозок в том городе имелись караваны в шестьсот, в восемьсот, в тысячу и более голов того скота. Караваны в пятьсот голов и меньше ценились невысоко. [Льама] несет груз от трех до четырех арробов и проходит за день путь в три лиги, так как этот скот не способен на большой труд; его нельзя останавливать во время движения, так как он устает и ложится на землю и, чтобы с ним ни делали, нет сил, чтобы заставить его подняться и нельзя снимать с него груз; тогда можно с него хоть шкуру сдирать, ибо нет других средств. Когда делают попытку поднять их и к ним подходят [люди], чтобы поставить их на ноги, они защищаются слюной, которую держат в зобу, и они изо рта выплевывают ее в того, кто находится ближе всего к ним, и стараются попасть ему прежде всего в лицо, а не куда-либо в другое место. У них нет другого оружия для защиты, даже рогов, как у ланей; несмотря на все это, испанцы называют их баранами и овцами, хотя имеется столь огромная разница между одним и другим скотом, о котором мы рассказали. Чтобы они не доходили бы до [такой степени] усталости, с караваном идет сорок или пятьдесят лам без груза, и когда [погонщики] чувствуют, что какое-то животное с грузом слабеет, его снимают с него и навьючивают на другое прежде, чем оно упадет; потому что, когда оно упало, остается только одно средство — убить его. Мясо этого крупного скота — самое лучшее из того, что едят в мире; оно нежное, полезное и вкусное; мясо ламят четырех, пяти месяцев врачи приказывают давать больным, отдавая ему предпочтение перед курицей и цыпленком.

Во время вице-короля Бласко Нуньеса Вела — годы тысяча пятьсот сорок четвертый и сорок пятый — среди других болезней, которые распространились тогда в Перу, у этого скота возродилось заболевание, которое индейцы называют караче, это чесотка; то была жесточайшая болезнь, до того никогда не виданная; она возникала на брюхе и оттуда распространялась по всему телу, покрывая его струпьями в два, три пальца высотой; особенно на брюхе, где всегда больше всего сосредотачивалась болезнь, оставляя там трещины в два и три пальца глубиной, т. е. в толщину струпьев, доходя прямо до мяса; из них так текли кровь и гной, что за несколько дней животное высыхало и погибало. Это была очень заразная болезнь; она распространилась, к величайшему удивлению и ужасу индейцев и испанцев, на две трети крупного и мелкого скота: ванаку и пако. От них она перешла на дикий скот, именуемый ванаку и викунъа, однако для них она оказалась не столь жестокой, поскольку местность, где они водятся, является более холодной, а еще потому, что они не ходят так близко друг к другу, как ручной скот. Болезнь не пощадила лис; скорее, она обошлась, с ними наижесточайшим образом, ибо я видел в 1548 году, когда в Коско находился Гонсало Писарро, радовавшийся победе в сражении в Барина, множество лис, которые были поражены той чумой; они ночью пробирались в город, и их живых и мертвых находили на улицах и площадях, [с] телами, рассеченными двумя, тремя и более трещинами, проходившими вдоль всего тела, причиной которых была чесотка; и я вспоминаю, что индейцы, будучи такими прорицателями, предсказывали по [случившемуся] с лисами поражение и смерть Гонсало Писарро, что [действительно] случилось вскоре после этого. Когда началась эта болезнь, среди других отчаянных средств, которые применялись, были убиение и закапывание живьем животных, у которых она начиналась, как об этом также рассказывает отец Акоста, книга четвертая, глава сорок первая, однако, поскольку вскоре болезнь так сильно распространилась, индейцы и испанцы, не зная, что предпринимать, чтобы остановить ее, стали лечить жгучим составом; они готовили варево из сулемы, и комовой серы, и других сильно действующих веществ, которые, как они воображали, могут оказаться кстати, но скотина погибала еще быстрее; они обливали [пораженные места] кипящим свиным салом — животные также очень скоро погибали. Они делали многие другие вещи, которые я не. могу вспомнить, однако все заканчивалось плохо, пока мало-помалу, пробуя одну вещь и другую, они на опыте обнаружили, что лучшим средством было натирание мест, пораженных чесоткой, теплым свиным салом, и еще нужно было следить, чтобы животные не расчесывали себе брюхо, ибо там начиналась болезнь, чтобы лечить ее прежде, чем она распространится дальше; это во многом излечивало болезнь, и поэтому ее дурное воздействие должно было начать утихать, потому что позже она уже не проявляла себя так жестоко, как первоначально. По причине полезности, которую обнаружили в сале, свиньи стали цениться дороже, ибо, поскольку они так быстро размножаются, они почти ничего не стоили [раньше]; следует отметить, что, хотя болезнь была такой всеобщей, она не коснулась оленей, косуль и ланей; должно быть, они имеют другую комплекцию. Я вспоминаю также, что в Коско призвали в качестве защитника и ходатая против этой болезни святого Антония, вытянутого по жребию, и каждый год в его честь отмечался большой праздник; то же самое происходит сейчас.

Хотя караваны были столь крупными, как [об этом] было сказано, а дороги такими длинными, их владельцы [сами] ничего не оплачивали — ни еду, ни постоялый двор, ни ковку, ни сбрую для вьючного седла, ни верховое седло, ни сыромятную кожу, ни подпруги, ни перемяты, ни какую-либо иную вещь из стольких необходимых погонщику скота для своих животных. Устраиваясь на ночлег, они освобождали их [животных] от груза и отпускали в поле, где они паслись, поедая траву, которую найдут; и так их содержали всю дорогу, не давая им ни зернышка, ни соломинки; они прекрасно едят сару, когда им ее дают, однако животные настолько благородные, что даже в процессе труда они обходятся без зерна; они не стаптывают подковы, потому что, хотя они и принадлежат к парнокопытным, у них на задних и на передних ногах не копыта, а мягкие подушечки. Им не нужно ни вьючного, ни какого-либо иного седла, потому что у них достаточно густая шерсть, чтобы переносить груз, который на них взваливают; погонщики же должны [лишь] заботиться о том, чтобы так расположить и соединить вьючные мешки по одну и по другую сторону хребта, чтобы они не ложились бы на него, ибо это то место, где можно [легко] убить животное. Вьючные мешки не связываются шнуром, который погонщики называют лассо, ибо, раз у ламы нет подпруги и вьючного седла, шнурок мог бы врезаться в тело под воздействием тяжести груза. Вьючные мешки пришиты один к другому с помощью груботканного холста, и, хотя он ложится на хребет, холст не причиняет вред, так как не приводит к перегрузке [в одном месте]. На каждого индейца приходилось по двадцать пять лам, которых они нагружали и разгружали, помогая один другому, ибо один только человек не сможет ничего сделать, поскольку вьючные мешки были соединены вместе, как мы рассказали [об этом]. Торговцы берут с собой свои палатки и устанавливают их в поле в любом месте, где захотят спать, а во внутрь складывают свои товары; они не идут в селения, чтобы [там] спать, потому что было бы слишком докучливым делом отводить и приводить с поля скот. Поездка из Коско в Потокчи занимала четыре месяца — два туда и два назад, помимо задержек на разгрузку товаров. В Коско отборная лама стоила восемнадцать дукатов, а бракованные — двенадцать и тринадцать. Главным товаром, который вывозили из того города, были трава кука и носильная одежда индейцев. Все то, о чем мы говорили, происходило в мое время, ибо я это видел собственными глазами; я не знаю, как это происходит сейчас; я беседовал со многими из тех, кто уезжал и приезжал [оттуда]; на некоторых [из этих] дорог стоимость корзины куки превышала тридцать песо с пробой. Хотя они везли товары такой стоимости, а возвращаясь, имели с собой тридцать, сорок, пятьдесят и сто тысяч песо, испанцы не испытывали опасений, не боялись и индейцы, которые их доставляли; [они] спали в поле без какого-либо военного отряда и иной охраны, а только лишь одна их команда, потому что у них не было воров и налетчиков. Та же самая уверенность царила в торговле и в перепродаже товаров в кредит, в [реализации] урожая, который жители получали со своих владений, в денежных займах, ибо какими бы крупными ни были бы партии товаров или суммы займа, они не пользовались никакими расписками, или извещениями, или удостоверениями в письменном вице, а только лишь своим словом, и оно выполнялось неукоснительно. Много раз случалось, что испанец проигрывал деньги, которые ему должен был другой [человек], отсутствовавший и находившийся где-то далеко; и он говорил тому, кто у него выиграл: «Ты скажешь такому-то, чтобы он заплатил тебе долг, который он мне должен, ибо ты его выиграл у меня». И этого было достаточно, чтобы выигравший поверил и получил бы долг, каким бы большим он не был бы; вот так, как в этом случае, каждый уважал и доверял слову каждого, будь то торговец, будь то местный господин индейцев, будь то солдат, ибо во всех жили это доверие и верность [слову], [уверенность] в безопасности дорог; все это можно было бы назвать золотым веком; думаю, что то же самое имеет место сейчас.

В мирное время, когда не было войны, многие солдаты, известные рыцари и знатные люди, чтобы не бездельничать, занимались этим делом доставки туда и обратно из Потокчи травы кука и одежды индейцев, и они продавали товары оптом, а не в розницу; таким образом, люди, какими бы знатными они ни были бы, могли заниматься продажей и перепродажей своего имущества; [товаром] не могли быть ткани (гора) из Испании, которые продаются [только] по варам и [только] в лавках, имеющих разрешение (fienda de asiento). Многие из них охотно отправлялись со своим имуществом, а чтобы не двигаться шагом ламы, они брали с собой пару соколов, и легавых и борзых собак, и свой аркебуз, и, пока шагал караван своим медленным шагом, они отъезжали в одну или в другую сторону от дороги и охотились; когда они приходили на ночлег, у них была дюжина убитых куропаток, или ванаку, либо викуньа, или олень, ибо земля широка и все там есть. Таким образом, они двигались туда и обратно, отдыхая и развлекаясь; и скорее это был случай поохотиться и отдохнуть, нежели заниматься торговлей; а богатые и могущественные люди очень высоко ценили знатных солдат, занимавшихся этим. Отец Хосеф де Акоста, книга четвертая, глава сорок первая, говорит много похвального об этом крупном скоте и о его полезности.

О мелком скоте, который называют пако-лъама, не следует так много рассказывать, потому что он не пригоден для грузов или какой-либо иной службы, а только идет на мясо, которое немного хуже, чем мясо крупного скота, и дает прекраснейшую и длинную шерсть, из которой они делают свою одежду для ношения трех категорий, как мы рассказывали, окрашенную в тончайшие цвета, что индейцы умеют очень хорошо делать, ибо они никогда не выцветают. Индейцы не пользуются молоком ни того, ни другого скота; они не делают из него сыр и не пьют сырым; правда, у них [у животных], имеется в малых количествах, не больше того, что необходимо для выкармливания своих детенышей. В мое время в Перу привозили сыры из Мальорки и ниоткуда более; и их очень высоко ценили. Молоко они называют нъунъу, и грудь они называют нъуньу, и кормление грудью называют ньуньу, как сосание младенцем груди, так и кормление грудью матерью. Мы говорим, что у индейцев были собаки, которые не различались [по породам], как кастильские собаки, которые имеются в Европе; у них были только такие, которых здесь называют ставками; среди них были большие и маленькие; всех их называют алько, что означает собака.