5.1. Боевые операции РККА в Сербии

Вхождение советских войск в Югославию в сентябре 1944 г. привело к двум фактическим последствиям: с одной стороны, к изгнанию из Сербии немецких, болгарских и венгерских оккупационных войск, с другой стороны — к установлению в Белграде коммунистического тоталитарного режима. Советские войска, с боями прошагавшие всю восточную часть Югославии осенью 1944 г., в югославской историографии впервые получили кавычки к своему титулу освободителей после советско-югославского разрыва 1948 г., когда по Югославии прокатилась массовая волна демонтажей памятников советским солдатам[813]. Эти кавычки появились в антисоветских публикациях 1951–1953 гг., причем в дальнейшем они исчезли, оставшись лишь у карманного титовского диссидента М. Джиласа в его «Разговорах со Сталиным»[814]. Таким образом, была поставлена под сомнение роль РККА как главной силы в освобождении Сербии от немцев осенью 1944 г.

С полной переоценкой событий осени 1944 г. и с отрицанием того, что тогда вообще имело место освобождение, Сербия столкнулась лишь после падения монопартийного режима в 90-х гг. прошлого века. Хотя в странах Восточной Европы такое направление историографии получило широкое распространение, в Сербии пока нет научных работ, которые опровергали бы освободительную роль РККА осенью 1944 г., хотя многие из них неартикулированно исходят именно из этого тезиса. Публицистические работы такого направления, конечно, уже есть и в Сербии. Например, ведущий современный биограф Тито, журналист Перо Симич, тщательно изучавший югославские и российские архивы и издающий свои книги многотысячными тиражами в Белграде, считает действия РККА в Сербии осенью 1944 г. «вторжением»[815]. При этом недалек от истины профессор истории Белградского факультета Никола Самарджич, который, выступая по радио в 2007 г., констатировал, что «Сербия разделилась по вопросу о том, началась ли оккупация в 1941 г. или вхождением южного фланга Красной армии в 1944 г. Для некоторых это был намного худший вид оккупации, так как последствия были намного более тяжелыми». Такая «младоевропейская» тенденция в сербской историографии находит активную поддержку и в трудах западноевропейских ученых. Например, ведущий современный немецкий специалист в области истории Сербии, написавший объемный обзор истории Сербии, переведенный огромным тиражом на сербский язык, полагает, что «немецкие войска в октябре 1944 отступили из Сербии», затем «Белград захватили части Красной армии и Народно-освободительной армии Югославии», а «после этого ''освобождения'' началась волна арестов и расстрелов»[816].

Объективно говоря, вхождение РККА на территорию Югославии нельзя рассматривать как однозначное явление. Многослойность «освободительного похода Красной армии на Балканах» стала ясной даже для ученых из Института военной истории МО РФ. Даже они признают, что «Многомерный характер деятельности Красной армии… определяется сложностью задач, которые они решали, спецификой военной ситуации… в Румынии, Югославии и Болгарии… Нельзя не взять во внимание то, что Красная Армия даже по своему названию выражала не только национально-государственную принадлежность, но и социально-классовое назначение, типичное для нее с первых дней существования советского государства — революционная армия, вооруженный отряд мирового пролетариата…»[817]. Проблему двойного значения событий осени 1944 г. нельзя рассматривать вне контекста взаимного восприятия советских солдат и населения Сербии (партизан, четников, гражданских лиц), столкнувшихся лицом к лицу. Поведение советского солдата в Сербии осенью 1944 г. и отношение к нему местного населения оказали в дальнейшем исключительное влияние на формирование стереотипов друг о друге.

Югославская и советская историографии долго проходили через фазу «соревновательного» подхода к роли советских и партизанских войск в изгнании немцев из восточной части Югославии и Белграда. В то время как советские авторы говорили о «наступлении советских войск в Югославии и освобождении восточной части страны и Белграда»[818], югославские титовские историки рассказывали о «прорыве основных сил НОАЮ в Сербию и наступлении на Белград 1-й армейской группы НОАЮ и 4-го механизированного корпуса Красной армии»[819]. Элегантно манипулируя названиями эти «ученые» забывали соотнести численность 4-го мехкорпуса РККА и 1-й армейской группы НОАЮ. Лишь исследования 90-х годов, основанные на материалах открывшихся архивов, сделали эту дискуссию беспредметной. С советской стороны в Белградской операции с 28 сентября по 20 октября 1944 г. были задействованы около 300 000 человек (3-й Украинский фронт — 200 000, части 2-го Украинского фронта на севере Сербии — 93 500, Дунайская флотилия — 6500)[820]. НОАЮ использовала для прорыва в Сербию 9 дивизий, насчитывавших всего 26 бригад, а в самой Сербии НОАЮ имела еще 5 дивизий, каждая из которых также насчитывала не более 3 бригад, хотя их состав и боевая эффективность достаточно спорны[821]. Исходя из средней численности бригады НОАЮ на 1944 г. в 950 человек[822], общая численность югославских сил, участвовавших в Белградской операции, должна была составлять около 40 тысяч человек. Войдя на территорию Сербии, НОАЮ активно проводила мобилизацию, но роль этого нового пополнения, не имевшего боевой подготовки, не могла быть значительной в событиях октября 1944 г.

Еще одной острой темой, касающейся осени 1944 г., было «приглашение» или даже в некоторых югославских работах «разрешение» (!), которое Тито дал на «советскую просьбу о проходе через югославскую территорию». Речь идет об опубликованном в «Правде» заявлении ТАСС от 28 сентября 1944 г., поданное как результат переговоров Сталин — Тито. Это сообщение гласило: «Несколько дней назад советское командование, имея в виду интересы развития боевых операций против немецких и венгерских войск в Венгрии, обратилось к Национальному комитету освобождения Югославии… с просьбой дать согласие на временный вход советских войск на югославскую территорию, которая граничит с Венгрией…»[823]Стоит отметить, что еще 26 сентября 1944 г. В.М. Молотовым было передано послу США в СССР У.А. Гарриману сообщение о том, что «…советское командование обратилось к Верховному командованию и Национальному комитету Югославии с просьбой разрешить некоторой части советских войск в целях развития операций против немецко-венгерских войск в Венгрии, вступить временно на территорию Югославии, примыкающую к Венгрии, с тем чтобы по миновании надобности, советские войска были уведены из Югославии…», и что НКОЮ и штаб НОАЮ «…удовлетворили просьбу советского командования при условии, что в тылу советских войск на территории Югославии будет функционировать исключительно югославская гражданская администрация народно-освободительного движения»[824].

Югославская историография очень серьезно подошла к этому документу, который появился лишь с целью укрепления авторитета югославских партизан как независимой стороны в международных отношениях. Югославские историки до самого конца существования СФРЮ серьезно относились к разрешению «на вход», данному Сталину маршалом Тито, и даже критиковали некоторые недостаточно дипломатические выражения из сообщения ТАСС![825]Лишь отдельные югославские историки смогли признать очевидное намерение советской дипломатии, породившей это сообщение ТАСС[826].

Конечно, реальное значение этой «просьбы» исследователю ясно. Неизбежность вхождения РККА в Югославию была очевидна еще до того, как ночью 18 сентября советская «Дакота» с маршалом Тито на борту вылетела с о. Вис в сторону Румынии[827].

Еще в конце августа 1944 г. немецкий оккупационный аппарат начал готовиться к эвакуации Белграда[828]. А в начале сентября 1944 г. «флагманские разведчики» (т. е. разведотряд штаба) Дунайской флотилии под командованием опытного морского диверсанта старшего лейтенанта В.А. Калганова («Бороды»), вели разведку сербского берега Дуная в Восточной Сербии[829]. После молниеносной «добровольной смены внешнеполитической ориентации» Румынии и Болгарии 17-я воздушная армия РККА генерал-полковника В.А. Судца уже действовала по целям и вела разведку над территорией северо-западной Греции, Македонии и Восточной Сербии[830]. Бойцы ЮВвО впервые столкнулись с советской разведгруппой 75-го стрелкового корпуса 2-го Украинского фронта 5 сентября. Эти разведчики перешли Дунай и даже вступили в бой с немецким гарнизоном придунайского города Кладово. Перешедшие на территорию Румынии бойцы ЮВвО видели 12 сентября 1944 г., как гвардейские минометы БМ-13-катюша» активно обстреливали немецкие позиции на сербской стороне Дуная со своих позиций на другой (румынской стороне Белграда)[831]. А 22 сентября 1944 г. 75-й стрелковый корпус 46-й армии 2-го Украинского фронта форсировал Дунай в районе Турну-Северин — Брза-Паланка в Восточной Сербии[832]. Эта операция шла с большим трудом, часть войск 46-й армии даже была рассеяна в бою, но вскоре плацдарм на правой стороне Дуная удалось захватить, к нему устремились массы советских войск 4-го мехкорпуса и 57-й армии, поддержанные авиацией 17-й воздушной армии и Дунайской флотилии. Очевидно, что и предшествовавшие этим событиям тыловые перемещения масс войск, начавшиеся сразу после выхода Румынии из войны (24 августа 1944 г.), не были вызваны лишь потребностями оккупации Румынии и давления на Болгарию. Безусловно, 300 000 советских солдат не могли появиться на границах Сербии внезапно, а лишь после того, как согласие на это дал НКОЮ.

Решимость СССР войти на территорию Югославии была выражена еще до Ясско-Кишиневской операции, сломившей сопротивление Румынии. По воспоминаниям начальника штаба Дунайской военной флотилии А.В. Свердлова, решение о формировании Дунайской военной флотилии появилось в апреле 1943 г., т. е. еще в то время, когда Тито вместе со своим штабом был в Боснии! Дунайская флотилия должна была «содействовать наступательным операциям… войск, которые вышли к Днестру и должны были продвигаться к Дунаю, а затем участвовать в освобождении стран, прилегающих к его бассейну». В июле 1944 г. корабли флотилии уже базировались в Одессе, Очакове и Херсоне. Они объединялись в бригаду бронекатеров (22 бронекатера, 10 полуглиссеров, 10 катеров «ЗИС») и 4-ю отдельную бригаду речных кораблей (монитор «Железняков», 14 бронекатеров, 12 минометных катеров, 22 катерных тральщика, 15 полуглиссеров). Кроме того, в состав флотилии входили сектор береговой обороны, включавший пять передвижных артиллерийских батарей (22 орудия крупного калибра) и отдельный зенитный артдивизион (12 орудий калибром 85 миллиметров), 369-й отдельный батальон морской пехоты, дивизион дымзавесчиков (4 катера) и район службы наблюдения и связи[833].Ленточки с надписью «Дунайская флотилия», появившиеся на бескозырках советских моряков и морпехов в июле 1944[834], характеризовали стратегические планы советской Ставки. Поднять корабли Дунайской флотилии вверх по Дунаю и не войти на территорию Югославии невозможно.

Понятно, что согласие маленьких стран на вхождение на их территорию вооруженных сил супердержав было к тому времени «анахронизмом», который не волновал руководство ни СССР, ни США и Англии[835]. Пренебрежение к суверенитету маленьких стран, исполненное сознанием собственной силы и превосходства, культивировалось политическим управлением РККА. Пропагандисты РККА обращались к опыту царской армии времен Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., прозрачно объясняя вопрос о разрешении на проход. «В вагоне поезда Бухарест — Журжев сидели румыны и группа русских офицеров. Разговоры шли о событиях дня, о войне. Румыны начали восхвалять достоинства своей армии, и один из них, по выражению Воейкова, “завравшись” не в меру, обратился к русским и сказал: “Ну, хорошо, что вы теперь, в союзе с нами, беспрепятственно прошли до берегов Дуная и бьете неприятеля, а что бы вы сделали, если бы мы вас не пропустили” Сказав это, румын самодовольно улыбнулся, окинул всех гордым взглядом, полагая, вероятно, что озадачил русских офицеров. Ответ не заставил себя ждать. Один из офицеров, усмехнувшись, сказал: “Ну, это была бы не особенная беда. Мы сначала побили бы вас, а потом били бы турок. Только и всего!»[836]

Боевой путь советских войск от высадки у Неготина до Белграда достаточно подробно реконструирован в советской и югославской историографии[837]. Дивизии РККА с современным тяжелым вооружением и боевым опытом сломили немецкое сопротивление в Сербии и привели немецкие тылы в состояние хаоса, облегчившее прорыв в Сербию партизанских дивизий. С другой стороны, прорывом в Сербию партизанские отряды еще более усилили это состояние хаоса, мешавшее немцам организовать надежное сопротивление до подступов к Белграду, окруженному в результате совместного наступления частей РККА и НОАЮ. Роль многочисленных, насыщенных артиллерией и бронетехникой частей РККА неоспорима. Попытка НОАЮ, получившей от СССР значительную помощь в авиаподдержке, артиллерии и бронетехнике, вступить после ухода РККА в Венгрию во фронтальные бои с немцами привела к тяжелым, кровопролитным и неудачным боям — т. н. «Сремскому фронту»[838]. Весомым был и вклад НОАЮ: знание партизанами местных условий рельефа, развитая разведывательная сеть в тылу противника, помощь в организации тыла, полностью лояльного Красной армии.

Белград обороняли около 30 тысяч немецких солдат и офицеров, однако часть из них находились на левой стороне Савы и не участвовали в бою. Войска 4-го механизированного корпуса генерала В.И. Жданова РККА и 1-й армейской группы НОАЮ под командованием генерала П. Дапчевича подошли к Белграду с юго-востока, со стороны холмистых пригородов и 14 октября вступили в бои на окраинах города, в дальнейшем к ним присоединились еще четыре стрелковые дивизии 3-го Украинского фронта, одна стрелковая дивизия из состава 2-го Украинского фронта. Огневую поддержку оказывали бронекатера Дунайской флотилии и 9-го корпуса 17-й Воздушной армии[839]. Официально при взятии Белграда погибли около 1000 советских воинов и 2953 бойцов НОАЮ[840].

Оказавшаяся в тылу советских войск корпусная группа Штеттнера попыталась 17 октября прорваться к Саве, спускаясь с Авалы (самой высокой горы в пригороде Белграда) и нанося удар в спину красноармейцам и партизанам, ведущим уличные бои. Продвижение советских войск по белградским улицам пришлось приостановить, но часть группы (в том числе сам Штеттнер) была уничтожена, на северную сторону Савы удалось прорваться лишь части его солдат, бросивших всю тяжелую технику. Командовавший немецкими войсками, оборонявшимися в Белграде, генерал Фелбер имел приказ оборонять город только до отхода группы Штеттнера[841]. После ее разгрома и частичной эвакуации он попытался отступить на левую сторону Савы и закрепиться на ней, используя размещавшиеся там части. В течение 18–20 октября немцы были окончательно вытеснены из Белграда. Отступая через Саву, они попытались взорвать мост, однако провода к заряду перебил лопаткой старый сербский учитель, живший неподалеку от моста, ветеран Первой мировой войны. Ранним утром 20 октября на спасенный Савский мост на спине отступавших немцев ворвалась штурмовая группа из состава 73-й гвардейской стрелковой дивизии 68-го стрелкового корпуса 57-й армии[842]. В течение 3 часов 12 гвардейцам, захватившим мост, удалось удерживать его, защищая от натиска немцев, пытавшихся отбить мост. Воспользовавшись шансом, по мосту перешли красноармейцы и бронетехника 13-й и 14-й механизированных бригад 4-го мехкорпуса, два полка 73-й стрелковой дивизии и две бригады 6-й дивизии НОАЮ. В то же время в районе Чукарицы (южного пригорода Белграда) был ликвидирован последний немецкий плацдарм на правой стороне Савы, что и ознаменовало окончательное освобождение Белграда. С изложенной картиной боя за Белград согласны большинство югославских и советских историков, ее подтверждают и немецкие данные из архива Фрайбурга, и советские данные из журналов боевых действий в Подольске[843].

Единственное исключение, получившее значительное распространение в российском Интернете, в том числе и на официальных страницах, представляет статья д.и. н В.Д. Кузнечевского[844]. Развивая неоспоримый тезис о том, что долю «ответственности за… искажение исторической истины несут… наши историки, которые в советское время в угоду социалистическому интернационализму много сделали для того, чтобы “поправить” историю войны не в пользу России», уважаемый коллега дошел до исключительно спорных выводов: «…за весь период борьбы с 1941-го по осень 1944 г. югославские партизаны не уничтожили ни одного немецкого танка, не пустили под откос ни одного эшелона, не сбили ни одного немецкого самолета». Это утверждение легко можно опровергнуть на основании многочисленных фотоматериалов времен Второй мировой войны[845].

Столь же экстравагантно и его описание битвы за Белград, базирующееся на том, что рассказал в 1959 г. призванному тогда в ряды СА и служившему второй год «срочной» В.Д. Кузнечевскому тогдашний заместитель командующего войсками Забайкальского военного округа, генерал-полковник танковых войск В.И. Жданов. «Сама операция по освобождению Белграда началась 28 сентября 1944 г., но только 12 октября 4-му гвардейскому механизированному корпусу под командованием генерала Жданова удалось выйти на границу города, к мосту через реку Саву. На этом узком участке фронта немцы сосредоточили 40 танков, 170 орудий и минометов, другое вооружение… через два дня в расположение 4-го мехкорпуса подъехал… Пеко Дапчевич…». Потом описываются пререкания между Дапчевичем и Ждановым, где основной аргумент Жданова — там, за Савой «столица твоей Югославии», а основное возражение Дапчевича, что он «не сумасшедший посылать людей на верную смерть». По ходу этой беседы Жданов созвонился с Толбухиным, который посоветовал Жданову не ссориться с Дапчевичем, приказал взять Белград за три дня и пообещал: «Я сейчас позвоню Коневу (командующий 2-м Украинским фронтом), попрошу у него пару эскадрилий штурмовиков из 5-й воздушной армии и подброшу пару полков артиллерии». После этого, согласно В.Д. Кузнечевскому, «три дня штурмовики утюжили немецкие позиции на другом берегу Савы, а потом интенсивно заработала приданная артиллерия. После чего Жданов посадил на броню своих танков пехоту и югославских партизан, и корпус ворвался в столицу».

Проблема лишь в том, что для наступавшего Жданова Белград был по эту, а не по ту сторону Савы и никаких мостов для его освобождения форсировать не требовалось. Неясно, как эта чехарда с мостами ускользнула от внимания В.Д. Кузнечевского, прослужившего в течение пяти лет первым секретарем советского посольства в Белграде. По сравнению с этой историей о «мосте, который слишком далеко», мелочью выглядят остальные огрехи, например, то, что 2-м Украинским фронтом в то время командовал вовсе не маршал Конев, что у Толбухина была под рукой незадействованная половина 17-й армии, и ему вовсе не надо было просить у соседей штурмовики из 5-й армии и т. д. Несмотря на эти недочеты, статья В.Д. Кузнечевского представляет собой крайне важный для российской историографии Второй мировой войны отход от официальной советской концепции истории в сторону реальной оценки происходившего на Балканах в годы Второй мировой войны.

Воспоминания В.И. Жданова, переданные В.Д. Кузнечевским, содержат множество крайне интересных и характерных деталей. Например, впечатления В.И. Жданова о его первой встрече с П. Дапчевичем: «…к расположению 4-го мехкорпуса подъехали грузовики, в которых находились несколько десятков облаченных в ветхое обмундирование, вооруженных винтовками партизан. Под стать им был и их командир, генерал Пеко Дапчевич, не худощавый, а просто худой, с немецким пистолетом в кобуре на поясе». Не очень сильно различаясь по возрасту (31 — Дапчевичу, 42 — Жданову), они разительно отличались по внешнему виду, судя по воспоминаниям тогдашнего работника политпропаганды Б. Слуцкого, впервые увидевшего командующего 4-ом мехкорпуса как раз в дни битвы за Белград. «Я нашел Жданова на главной улице, чуть согнутого близкими разрывами, высокого, красивого и демонстративно в полной генеральской форме. Меня всегда удивляло, до чего крупный, упитанный народ наши генералы…» [846]

Наименее изученным периодом военных действий РККА на территории Югославии является тот, который начался после того, как немцы покинули столицу — Белград, перейдя реку Саву, а РККА, оттеснив немцев от берега Савы и заняв первый приграничный город НГХ Земун, создали линию обороны, перпендикулярную Дунаю. Речь идет о событиях в период между Белградской и Будапештской операциями РККА — о форсировании Дуная при выходе из Сербии, которое получило название «Батинская битва» и о сопровождавших ее десантных операциях. Участники этих операций считали их самыми тяжелыми боями, в которых участвовали советские солдаты на территории Югославии[847]. Более того, Батинская битва, вообще была самой крупной битвой Второй мировой войны на территории Югославии. Батинская битва разительно отличалась от средних показателей активности Красной армии во время Белградской операции, в которой при ширине фронта боевых действий в 400–620 км среднесуточные темпы наступления составляли 8–9 км[848].

После того, как 20 октября Белград был освобожден от немцев, а КПЮ стала приспосабливаться к роли официальной правящей партии, части РККА продолжили свой поход на запад, к последним вражеским столицам — Будапешту, Вене и Берлину. Так как путь вдоль правой стороны Дуная был прегражден эшелонированной линией обороны, выгодно дополненной особенностями местности[849], частям 3-го Украинского фронта пришлось переправиться через Дунай в Воеводину (Северная Сербия). Было принято решение обойти линию обороны противника с левой стороны Дуная, а потом вновь форсировать его, перейдя, таким образом, на территорию НГХ, откуда открывался прямой путь в западную Венгрию и Австрию.

Покидавшим Сербию войскам РККА путь вновь преградил Дунай. На этот раз форсировать его было намного сложнее. Немцы хорошо подготовили линию обороны, стремясь использовать широкое среднее течение Дуная как непреодолимое водное препятствие. В тылу немцев на этот раз не было возможности опоры на массовое движение Сопротивления. Местное население уже не было столь дружески расположено к русским, как это было в Болгарии и Сербии[850].

О том, насколько кровавыми и тяжелыми были боевые действия за форсирование Дуная на нынешней границе Сербии и Хорватии, свидетельствует и число награжденных «высшей степенью отличия… за личные… заслуги перед советским государством, связанные с совершением геройского подвига» — званием Героя СССР[851]. Всего за участие в боях на территории Югославии в годы Второй мировой войны звание Героя СССР получили 66 советских военнослужащих. Награды за общий вклад, без уточнения конкретного подвига, получили 23 человека: из АДД — 8, из транспортной авиации — 6, пилотов штурмовой авиации — 1, высших офицеров — 5, советских бойцов в НОАЮ из бывших военнопленных — 2, из РУ РККА — 1. Судя по этой статистике, можно прийти к выводу, который подтверждает и журнал боевых действий 17-й воздушной армии: немцы не оказывали серьезного воздушного сопротивления ВВС РККА в небе Югославии.

За отдельные подвиги в ходе Белградской операции (т. е. от форсирования Дуная в районе Восточной Сербии и до освобождения Белграда) награды получили только 4 человека. За бои на подступах к Белграду — в селе Винча — награду получил 1 красноармеец. Непосредственно за бои в самом Белграде звание Героя СССР получил лишь один человек, — 23-летний лейтенант медицинской службы Николай Никитич Кравцов, фельдшер батареи управления 42-й отдельной истребительно-противотанковой бригады, приданной 4-му мехкорпусу, смертельно раненный в результате штурма здания Главной почты[852]. Еще 2 получили звание Героя СССР за бои в районе с. Ритопек, где несколько стрелковых дивизий из состава 2-го Украинского фронта, шедших на помощь 4-му мехкорпусу из Воеводины, также форсировали Дунай. На этом фоне исключительно отчетливо выделяется статистика награждений лицам, совершившим подвиги по окончании операций за Белград, в ходе боев по захвату и удержанию плацдарма на хорватской стороне Дуная. За героизм в ходе операций по форсированию Дуная в районе Вуковара звание Героя СССР получили 7 красноармейцев и краснофлотцев, за форсирование Дуная напротив воеводинского города Апатин — 11, а за форсирование Дуная в районе села Батина — 19 (!) человек. Кроме того, еще 2 человека получили Золотую Звезду Героя за подвиги, совершенные в боях по расширению плацдарма, захваченного советскими войсками после успешной высадки в районе с. Батина и напротив г. Апатин.

Бои за участие Красной армии на оперативном пространстве Панонской равнины и удар на Будапешт и Вену в историографии Второй мировой войны не были достаточно изучены по ряду причин. Югославская историография после 1948 г. старалась доказать тезис о «самоосвобождении», недооценивая роль Красной армии даже в боях за освобождение Белграда, и старалась избежать ненужной разработки темы о «дунайском Сталинграде», что привело к тому, что единственная югославская монография о Батине появилась лишь на излете СФРЮ[853]. Советские историки не выделяли Батинскую битву как нечто особо значимое, т. к. она сливалась с Будапештской операцией, куда более грандиозной по объему боевых действий, чем Белградская операция. На фоне боев за Будапешт Батинская битва не выглядит настолько кровавой и напряженной, чтобы привлечь некое особое внимание кого-либо, кроме лиц, непосредственно в ней участвовавших[854].

Накануне Батинской битвы советская армия совершила перемещение войск вдоль линии фронта: 2-й Украинский фронт ушел на север, на территорию современной Венгрии, в междуречье Дуная и Тисы. На их место в Воеводине пришли войска 3-го Украинского фронта, которые должны были продолжить наступление на северо-запад — вдоль хорватско-венгерской границы, в направлении австрийской столицы. В то же время наступление Красной армии на территории Сербии и НГХ было прекращено, благодаря чему немцы и лояльные им силы местных коллаборационистов удерживали большую часть НГХ до середины апреля 1945 г., а сопротивление на территории Хорватии и Словении оказывали вплоть до 15 мая 1945 г.

Командованием 3-го Украинского фронта было принято решение о форсировании Дуная в районе Вуковара, Апатина и Батины. При этом основной удар намечалось нанести в районе села Батина, находившегося на правой (хорватской) стороне Дуная у подножия Беломонастырской гряды, которая возвышается над равнинными пределами с пологой левой стороны. Немцы превратили Батину в мощный укрепрайон с несколькими линиями оборонительных позиций. На самом берегу реки находилась разветвленная сеть окопов, пулеметных гнезд и позиций для полевой артиллерии. Колючая проволока, минные поля и другие инженерные средства были использованы для того, чтобы усилить прибрежный пояс обороны. На скатах Беломонастырской гряды над селом Батина проходила вторая линия обороны, а третья шла по гребню Беломонастырской гряды. Ключевыми узлами обороны были оборудованные огневые позиции в районе господствующих высот (169, 205, 206 и 209) и на железнодорожной станции Батина. Дунай в районе Батины имеет ширину около 500 метров, а дополнительной проблемой при форсировании было то, что левая (сербская) сторона не только равнинная, но и болотистая, что существенно уменьшает проходимость войск. Из-за обильных осенних дождей движение обозов и техники вне единственной дороги, ведущей из ближайшего транспортного узла в районе Сомбор-Бездан, было практически невозможно. А эта дорога находилась в зоне прямой видимости (и обстрела) для батарей противника, размещенных на склонах Беломонастырской гряды, из-за чего безопасное движение по этой дороге было возможно лишь в темное время суток[855].

Почему же именно в районе Батины было решено нанести основной удар? Ответов три. Во-первых, неприступность позиций Батины была очевидна немцам, не ожидавшим, что высадка в районе этой хорватской деревеньки будет иметь основное значение. Во-вторых, советская разведка не могла не знать, что именно в районе села Батина проходила граница ответственности армейской группы «Юг» (под командованием Верховного командования вермахта — OKW) и командования Юго-Востока (под руководством Верховного командования сухопутных сил — OKH). Данный факт не мог не замедлить приток резервов в этот населенный пункт. Наконец, в-третьих, за сравнительно неширокой Беломонастырской грядой открывается выход на широкую равнину, простирающуюся вплоть до оз. Балатон.

В Батинской битве с немецкой стороны участвовали дивизия «Браденбург», 13-я дивизия СС «Ханджар», 31-я дивизия СС, 1-я горная дивизия, 118-я ягд-дивизия, дивизионная группа «Штефан» (остатки полка «Крепость Белград»), части 44-й дивизии «Хох унд Доймейстер», 71-я ягд-дивизия, 117-я ягд-дивизия, 164-я пехотная дивизия, остатки 92-й моторизованной бригады и еще ряд мелких немецких, венгерских и хорватских частей, срочно переброшенных на помощь с территории Венгрии, Хорватии и даже Италии по мере усиления немецкого внимания к плацдарму в районе Батины. Всего с немецкой стороны участвовали около 60 000 солдат и около 200 орудий и минометов. С советской стороны в боях участвовала та же 57-я армия, которая освобождала Сербию, при поддержке авиации из состава 17-й воздушной армии. В боях участвовали 5 пехотных дивизий (19-я, 74-я, 113-я, 233-я, 236-я), 3 гвардейских дивизии (20-я и 73-я пехотные, 10-я воздушно-десантная), 32-я гвардейская механизированная бригада и еще несколько артиллерийских, минометных, гвардейских минометных и инженерных частей, усиливавших войска, приготовившиеся к форсированию. В боях участвовали и части НОАЮ — 7-я, 12-я и 51-я воеводинские бригады, сформированные из партизанских частей, усиленные в результате ускоренной мобилизации и вооруженные советским оружием. Таким образом, в операции по форсированию Дуная и расширению плацдарма были задействованы около 90 000 советских и югославских солдат и около 1200 орудий и минометов[856]. Наступлением руководил командующий 57-й армией генерал-лейтенант Михаил Николаевич Шарохин. Этот сравнительно молодой (46 лет) выпускник академии Генерального штаба СССР уже имел богатый опыт в форсировании рек и организовывал форсирование Днепра, Буга, Днестра и Дуная. Позднее именно «за умелую организацию, чёткое управление войсками армии при форсировании рек… обеспечение захвата и удержание плацдармов» генерал-лейтенанту Шарохину Михаилу Николаевичу было присвоено звание Героя СССР[857].

Первая попытка форсировать Дунай в районе Батины была предпринята в пасмурную ночь 8 ноября 1944 г. В деревянных весельных лодках, вмещавших по 12 человек с оружием, эту попытку произвела 1-я рота 703-го полка 223-й стрелковой дивизии. Немцы рано обнаружили это и артиллерийским огнем уничтожили лодки и десант на середине реки. Через некоторое время такую же попытку предприняла 2-я рота 703-го полка, которой удалось высадиться на противоположном берегу Дуная, однако в скоротечном огневом контакте эта рота также была уничтожена противником. На следующую ночь на другую сторону Дуная двинулась 3-я рота 703-го полка, которой командовал капитан Сергей Никитович Решетов[858].

«Подготовка началась вечером. Кое-как удалось собрать 10 рыбацких лодок, и для десанта был сформирован отряд в 100 человек, собранных из остатков всего батальона… Каждый из десантников старался взять по 5–6 гранат, по несколько снаряженных автоматных дисков и пулеметных лент. Ящики с боезапасом укладывали в лодки. От ненужных личных вещей старались избавиться. Кое-кто потихоньку разматывал и бросал в сторону портянки, чтобы легче было сбросить сапоги при случае, если окажешься в воде… Около часа ночи 10 ноября десять лодок с десантом бесшумно отошли от берега… Едва лодки достигли середины реки, как ее поверхность осветило множество ракет. И в тот же миг вокруг лодок от разрывов вражеских снарядов и мин вскипела вода… Две лодки, на одной из которых находился и я, удачно миновав стремнину реки, быстро приближались к берегу противника… Десантники, выскочив на берег и попав под сильный огонь противника, залегли на склоне… В темноте мы почувствовали под собой тела убитых людей. Стало ясно, что попали точно на то место, где накануне высадились наши товарищи и здесь же, у среза воды они все погибли… Совсем рядом, всего в нескольких шагах, наверху дамбы виднелась траншея. Там был противник. Забросав траншею гранатами, с возгласами ''Вперед! Ура!'' да с крепким русским матом мы дружно поднялись, вскарабкались на ту дамбу и сразу оказались в траншее… Немцы… стали отходить по траншее вправо и влево… В наших руках в результате оказались четыре домика, стоящие сразу за дамбой, и траншея метров в сто. Наступило небольшое затишье. Воспользовавшись им, подсчитали свои силы. Остались 16 человек… А около 6 часов утра… две лодки благополучно приткнулись к берегу и… с ними 17 бойцов из 7-й бригады НОАЮ… мы вместе с югославами бросились вперед… В наших руках оказалась прибрежная полоса, длиной около 120 метров и глубиной в 35–40 метров, вместе с 12 домиками, отбитыми у противника. На этом рубеже мы начали энергично окапываться… В течение дня нам пришлось отбить около 10 атак… по условному сигналу ракеты, выпущенной в сторону противника, наши артиллеристы… немедленно открывали огонь. Несколько раз… давали залпы ''катюши''… День был на исходе, и нужно было продержаться до вечера — тогда под прикрытием темноты могли подойти и подкрепления наших сил… вдруг прямо из устья канала, расположенного против нас, выскочил катер, да еще с лодкой на буксире… Около 40 человек… высадились на берег и с ходу бросились в атаку. Был отвоеван еще кусок плацдарма… С наступлением темноты саперам удалось навести понтонный мост. На плацдарм переправились наш 703-й стрелковый полк, другие полки и подразделения дивизии, а также 7-я и 12-я бригады НОАЮ… В ночном бою противник был выбит из села, и мы вышли на высоты… Бои на плацдарме всегда отличаются особой ожесточенностью… Противник пытался, чего бы то ни стоило, вернуть потерянные позиции. Из глубины тылов немцы перебрасывали все новые силы и при поддержке танков и самоходных орудий пытались сбросить нас в Дунай. А 233-я стрелковая дивизия вместе с бригадами НОАЮ словно вросла в этот пятачок… В лице югославских бойцов там, на плацдарме мы обрели верных боевых друзей. Вот если в окопе находился хотя бы один советский солдат, то не было случая, чтобы этот окоп или рубеж покинули югославские бойцы. В темноте, не видя их лиц, я развёл их на исходный рубеж для атаки…» Так запомнил начало Батинской битвы капитан С.Н. Решетов, которому в то время был всего 21 год[859].

Напротив роты Решетова в Батине в то время стояли части 4-го венгерского пограничного полка, части 31-й дивизии СС (немцы из Воеводины) и полицейские части НГХ. При этом не только воинская дисциплина и приказы Верховного командования, но и само происхождение многих солдат этих частей — венгров, немцев, хорватов, — давали богатую почву для нацистской пропаганды, обращавшийся к ним как к защитникам собственных домов от «восточных варваров» — русских из 233-й дивизии РККА и сербов из 7-й, 12-й и 51-й бригад НОАЮ[860]. В разведывательных сводках штаба 68-го стрелкового корпуса, действовавшего до этого на территории Сербии, ни разу не фигурировали в качестве реального противника, вступавшего в боевое противодействие РККА, сербские части — ни под командованием Д. Михайловича, ни М. Недича, ни Д. Льотича. Однако после вступления РККА в районы с хорватским населением в качестве противника неоднократно упоминались хорватские части усташей (аналога СС) и домобранов (аналога вермахта). При этом отмечалось, что «домобранские войска продолжают воевать в силу того, как показывают пленные, что они обороняют свои села, дома, семьи, ибо большинство домобранских солдат — выходцы с данной территории»[861].

Немецкое командование, почувствовав угрозу стабильности всего фронта, попыталось ликвидировать плацдарм в районе Батины, применяя не только бронетехнику, но и авиацию, которая крайне ограниченно использовалась в Белградской операции[862]. Интересно отметить, что плечом к плечу с немцами, венграми и хорватами «защищали Европу» от «восточных орд» и бойцы отдельного татарского батальона, пятеро из которых были взяты в плен[863].

Пока шли бои за Батинский плацдарм (7 — 20 ноября 1944 г.), было проведено еще несколько высадок в соседних районах. Небольшой плацдарм на правом берегу Дуная, напротив сербского г. Апатина удалось захватить 74-й стрелковой дивизии. Наконец, 23 ноября, несмотря на непрекращающиеся контратаки немцев, батинский и апатинский плацдармы удалось расширить и соединить. Там были сконцентрированы войска 75-го и 64-го стрелковых корпусов[864]. Таким образом, стало возможным развить наступление в направлении Кнежеви-Виногради — Бели-Монастир, после взятия которых Красная армия вышла на оперативный простор.

Тем не менее Дунай еще долго оставался блокированным, так как немецкие и хорватские части самоотверженно защищали город, а размещенные в городе артиллерийские батареи мешали кораблям Дунайской флотилии подняться вверх по течению[865]. Поэтому 8 декабря 1944 г. морская пехота из 315-го батальона, артиллеристы из 1-го гвардейского укрепленного района и солдаты 5-й воеводинской бригады НОАЮ попытались при поддержке бронекатеров Дунайской флотилии занять Вуковар в результате неожиданной десантной операции. Однако десант не удался. Неприятель уже сконцентрировал в районе города бронетехнику и артиллерию и поэтому смог оперативно блокировать место высадки, а потом и начать его зачистку. Войскам 52-й стрелковой дивизии не удалось пробиться на помощь десанту вдоль берега Дуная[866]. Оставшихся в живых десантников пришлось эвакуировать под прикрытием огня бронекатеров. Корабли Дунайской флотилии смогли подняться вверх по течению Дуная с использованием воеводинской сети каналов. Вуковар остался в составе НГХ до апреля 1945 г., когда НОАЮ удалось ценой максимального напряжения и при поддержке Советской армии совершить т. н. прорыв Сремского фронта. В то время части 3-го Украинского фронта уже вышли вдоль северной границы Югославии на территорию Австрии. Бывшая в их составе 233-я стрелковая дивизия, сражавшаяся на территории Сербии и форсировавшая Дунай у Батины, участвовала в тяжелом бою с казаками генерала фон Паннвица в районе Питомача. Эта же дивизия в самом конце войны участвовала во взятии в плен тех же казаков на территории Словении и Австрии[867].