1.6. Влияние РПЦ(з) на эмиграцию и пронемецкие русские военные формирования во время Второй мировой войны в Югославии

РПЦ(з) была одним из важнейших связующих факторов в жизни русской эмиграции[223]. Основание РПЦ(з) произошло на территории Королевства сербов, хорватов и Словенцев в г. Сремские Карловцы, неподалеку от г. Новый Сад, куда русские иерархи в изгнании переселились по приглашению патриарха Димитрия, давшего ВЦУ исключительно большие привилегии[224].

В августе 1938 г. в г. Сремские Карловцы под руководством митрополита Анастасия (Грибановского) и под покровительством почетного председателя патриарха Гавриила открылся Второй Собор РПЦ(з). В ходе Собора присутствующие посетили Белград и Памятник русским солдатам на Новом кладбище. В Иверской часовне состоялась лития и торжественная служба за упокой души царя-мученика Николая II и его семьи, убиенных большевиками, а также за всех, положивших жизнь за Веру, Царя и Отечество. По окончании Собора его участники подписали два воззвания: «К русскому народу, во Отечестве страждущему» и «Русской пастве, в рассеянии сущей»[225]. Таким образом была еще раз подчеркнута решимость РПЦ(з) бороться с коммунизмом вплоть до Гражданской войны, т. к. «никакая брань не бывает без жертв: надо дать кровь, чтобы получить дух». С учетом того, что Европа тогда уже катилась в бездну новой мировой войны, необходимо упомянуть и то, что отношение РПЦ(з) к нацистской Германии на тот период было достаточно положительным[226]. С другой стороны, следует отметить, что Гитлер в то время еще не показал своего настоящего лица и казался респектабельным партнером для переговоров большинству консервативной Европы, а также правительствам Англии и Франции.

После начала Апрельской войны РПЦ(з) призвала свою паству приложить все усилия для защиты своей новой Родины[227]. Дальнейшее описал в своем издании Е.И. Махароблидзе: «…6 апреля началась военная гроза — бомбардировка Белграда. Мы все оставили свои квартиры и попрятались по подвалам… убежищам. Иные бежали из города, другие ушли на окраины его, на кладбища и там укрывались до 12 апреля — дня занятия Белграда войсками Вел. Германии… о.о. протоиереи И. Сокаль, В. Неклюдовъ, В. Тарасьевъ и С. Ноаров и протосингел о. Аверкий без устали исполняли пастырские обязанности, утешая пасомых, напутствуя раненых и умирающих, погребая умерших. Непрестанно ими совершались моленья, богослужения и в церквах, и на местах своего пребывания во время бомбардировки. Владыка митрополитъ Анастасий сначала перешел в Русский Дом и там молился с укрывшимися в нем, а затем переехал въ Земун, где оставался до Великого Четверга, а с этого дня возвратился в Белград и здесь совершал богослужения. Все вечерние службы заканчивались по обстоятельствам военного времени до 7 час вечера, а пасхальная заутреня началась в 6 ч. утра в Светлое Воскресение. Горячо молились в эти дни русские люди, испытавшие новый перелом в своей жизни. Иных не было с нами — они ушли по призыву своего нового отечества в армию, и судьба их тревожила родню. Другие лежали, раненые, по домам и больницам, а некоторые остались под развалинами домов. Спасенные отъ смерти в эти дни спешили в храм Божий и к чудотворному образу Божьей Матери — принести слезы горячей благодарности за спасение. Среди наших беженцев в дни Страстной и Светлой недель за богослужениями мы видели немало немецких воинов: офицеров и солдат. Было заметно, что им нравится наша служба, наше церковное пение. Благоговейно выстаивали некоторые из них службы до конца. Они очень интересовались нашими воинскими знаменами и войсковыми регалиями. Внимательно осматривали их после богослужения. Подходили к могиле ген. Врангеля и отдавали ему честь. Владеющие немецким языком русские давали им соответствующие разъяснения…»[228]. В следующий раз столь же трагические обстоятельства сопутствовали празднеству Пасхи в 1944 г. Тогда Белград разрушали бомбы с американских бомбардировщиков, а русские монахини монастыря Хопово шли с литией вокруг своего пристанища на Сеняке и молились о спасении от новой волны воздушного террора[229].

После капитуляции, оккупации и раздела Югославии РПЦ(з) оказалась в сложной и деликатной ситуации — часть приходов оказалась вне границ Сербии[230], а общение с епархиями в других странах было крайне осложнено вследствие жестких мер безопасности и цензуры. Таким образом, глава РПЦ(з) и русских православных общин в Югославии митрополит Анастасий оказался в фактической изоляции[231].

Кроме внешней изоляции, имела место и внутренняя изоляция, фактический разрыв связей со светскими властями. Немцы не только ликвидировали государственные институты королевства Югославии, поддерживавшие эмиграцию, но и сместили главу эмигрантского представительства — В.Н. Штрандтмана[232]. При бомбардировке погиб и начальник русской колонии в Белграде Евграф Евграфович Ковалевский. Новый же управляющий делами русской эмиграции генерал Скородумов был чересчур радикален и требователен, а потому отношения РПЦ(з) с ним устанавливались с трудом вследствие его попыток вмешиваться во внутреннюю жизнь церкви. Для обеспечения собственного статуса РПЦ(з) через секретаря Св. синода Юрия (Георгия) Павловича Граббе вступила в прямые связи с командующим немецкими оккупационными силами в Сербии и с местными представителями СД. Вскоре «генерал Скородумов был смещен, а на его место назначен генерал Крейтер, с которым уже не было никаких недоразумений или столкновений: он отлично понимал положение Церкви.»[233]. Помогли делу и личные связи Ю.П. Граббе с Димитрием Льотичем; последний тепло относился к Ю.П. Граббе, в 1943 г. написал по его просьбе введение к книге Граббе о еврейском вопросе, состоял с ним в переписке до самой смерти[234]. По словам самого Ю.П. Граббе, «…Летич (Льотич. — Примеч. ред.) был замечательнейший человек. Он… был настоящим верующим и очень церковным человеком. Я с ним познакомился уже во время войны, и мы стали с ним очень близкими друзьями. Он умел разговаривать с немцами, при этом не сдавая никаких позиций… С другой стороны, Недич, очень видный генерал, который был в родственных отношениях с Летичем, был очень солидным человеком. Он старался и порядок поддерживать, и защищать население от немецких преступлений»[235].

Положение РПЦ(з) поменялось в конце июня 1941 г., когда Германия напала на СССР, что значительная часть клириков и мирян РПЦ(з) восприняли, на первых порах, как долгожданный «освободительный поход на Москву». Заявления в поддержку немецкого нападения на СССР сделали летом 1941 г. архиепископ Берлинский и Германский Серафим (Ляде) и архимандрит Иоанн (Шаховской)[236]. И это было в некоторой степени объяснимо: к началу июня 1941 г. в СССР осталось 3732 действующих православных храма, 3350 из которых находились на воссоединенных территориях Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Буковины. При этом на «старых» подсоветских землях действовало всего 350–400 храмов. Количество открытых храмов и священников (около 500 человек) было очевидно недостаточно и составляло всего 5 % от состояния на конец 20-х годов. После оккупации только лишь в занятых немцами районах РСФСР было открыто: на северо-западе — 470, в Курской области — 332, в Ростовской области — 243, в Краснодарском крае — 229, в Ставропольском крае — 127, в Орловской области — 108, в Воронежской области — 116, в Крымской области — 70, в Смоленской области — 60, в Тульской области — 8 и около 500 в Орджоникидзевском крае, в Московской, Калужской, Сталинградской, Брянской и Белгородской областях, т. е. всего около 2150 церквей. В Белоруссии было открыто около 600 храмов, а на Украине — около 5400 православных храмов. При этом большинство этих храмов после изгнания немецких оккупантов не были закрыты советской властью по пропагандистским соображениям. В этих условиях понятно, почему немецкая оккупация воспринималась частью иерархов и мирян РПЦ(з) через призму борьбы с безбожными большевиками.

Самая большая степень политического радикализма была характерна для верующих РПЦ(з), собравшихся вокруг Ексакустодиана Ивановича Махараблидзе. Группа эта находилась в некоторой степени оппозиции даже по отношению к канцелярии Синода РПЦ(з). Махараблидзе происходил из семьи военного священника и после духовной семинарии учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. Во время Первой мировой войны он был начальником канцелярии протопресвитера Русской армии и флота Георгия Шавельского, в годы Гражданской войны был начальником канцелярии протопресвитера в Вооруженных силах Юга России; а впоследствии служил секретарем ВЦУ. В эмиграции стал управляющим канцелярией Архиерейского синода РПЦ(з) [237]. Именно Махараблидзе был автором реферата Карловацкому собору, поднесенного 1 сентября 1922 г., о спорном акте патриарха Тихона, с которого начался процесс разделения РПЦ на РПЦ(з) и РПЦ (МП). В этом реферате Махараблидзе выразил сомнение в достоверности подписи патриарха, доказывал, что текст был написан под диктовку большевиков, и пришел к выводу о том, что Синод должен отбросить послание патриарха как противоречащее православным канонам[238]. Вследствие недоразумений личного и финансового характера в 1931 г. Махараблидзе был уволен с места начальника канцелярии[239], после чего было закрыто и официальное издание РПЦ(з) «Церковные ведомости» (1922–1930 гг.), которое он редактировал. Лишь позднее РПЦ(з) вновь начала выпускать собственное издание «Церковная жизнь» (1933–1944 гг.), которое редактировал новый секретарь Синода, Ю.П. Граббе. Параллельно с этим изданием в Югославии выходило крайне правое «Церковное обозрение» (1932–1944 гг.). Кроме Махараблидзе с «Церковным обозрением» активно сотрудничали известный публицист и проповедник протопресвитер Владимир Игнатьевич Востоков и последний протопресвитер Российской императорской армии и военно-морского флота Георгий Иванович Шавельский[240].

«Церковное обозрение» с неприкрытой радостью комментировало нападение нацистской Германии на большевистский СССР: «…ныне идет решительный бой Света с тьмою. Ей мощная рука объявила смертный бой. Все верующие, все христиане, а особенно мы, православные сыны России, должны эту борьбу превратить во всехристианский крестовый поход и, сопровождая горячими молитвами, ощутительно принять в нем участие всеми доступными нам средствами»[241]. Газета, издаваемая Махараблидзе, превратилась в беспрестанного певца восхвалений «новому светскому порядку» и его вождю, переходя в этом восхвалении все границы сдержанности и пристойности[242]. Более умеренные позиции заняло официальное издание РПЦ(з) «Церковная жизнь», прервавшее свой выход после Апрельской войны до конца 1941 г. и получившее, таким образом, необходимую временную дистанцию для того, чтобы делать более взвешенные заявления и призывы. Уже первый номер под оккупацией содержал и немецкое название издания «Das kirchliche Leben» (в отличие, например, от издания Махараблидзе, который не помещал на передней странице немецкого перевода названия). Этот первый номер не был переполнен неумеренным ликованием по поводу нападения Германии на СССР, но не был и полностью аполитичным, т. к. содержал большую статью митрополита Анастасия. В этой статье владыка сконцентрировал свое внимание на антихристианской и антигуманной природе коммунизма. По его мнению, «люди, одержимые злыми, разрушительными идеями, отличаются большим фанатизмом, вдохновляющим их на ожесточенную, демоническую волю к сопротивлению. Когда они располагают при этом большою вооруженною силою, борьба с ними становится особенно тяжелой; она посильна только крепким духом и военной мощью народам, как, например, германскому, объявившему непримиримую брань не только русскому большевизму, но и всякому проявлению коммунистического духа в других странах Европы. Сколько бы силы зла ни оказывали сопротивления в нынешней решительной борьбе с ними, на которую смотрит весь мир, они уже чувствуют свою обреченность, ибо зло обладает только кажущимся, призрачным могуществом, как и сам князь мира сего, вдохновляющий этих людей на их преступную, разрушительную работу».[243]В следующем номере этого официального издания РПЦ(з) та же мысль получила дальнейшее развитие. «…Русская Зарубежная Церковь с напряженным вниманием следит за ходом войны на Востоке, молитвенно поддерживая самоотверженных бойцовъ против безбожников, и всегда готовая по мере своих сил и возможности помогать этой борьбе, которая, кроме внешнего боевого фронта, в том или ином виде ведется по всему миру…»[244]В последующих рождественских и пасхальных посланиях митрополита Анастасия присутствовали слова поддержки «…крестоносному воину, подвизающемуся на поле брани…», который «…творит великое дело любви и самоотвержения…полагает свою душу за такие ценности, которые выше и дороже самой жизни, ибо имеют непреходящее, вечное значение»[245]. Лишь с пасхального послания 1943 г. риторика несколько изменилась, и хотя перечисление большевистских грехов осталось, слова поддержки «борцам с большевизмом» стали иссякать, а на смену им пришли полные боли и печали перечисления «…жертв и страданий. Нет страны, откуда не слышались бы стоны и вздохи, где люди не просыпались бы в тревоге, не зная, что ожидает их в нынешний день. На полях сражения смерть косит, как траву, тысячи юных жизней, лучшую надежду и утешение каждого народа. Нарастающая каждый день вражда и злоба доходят до сатанинского ожесточения, доводящего до крайних пределов и без того едва переносимые тяготы войны. Летающие воздушные чудовища дышат на все разрушением и смертью, не щадя ни мирных беззащитных городов, ни священных алтарей, ни больниц, ни жизни невинных младенцев, кровь которых поистине вопиет на небо»[246].

Причина такой разительной перемены заключалась в том, что с ходом войны в России иерархам РПЦ(з) становилось все яснее, «… что немцы никак не хотят оказывать нам поддержку в работе в России… больше всего они добивались разделения…»[247]. Нацисты старались предотвратить не только контакты между РПЦ(з) и оккупированными советскими территориями, но и между советскими военнопленными и священниками РПЦ(з). Вследствие этого старания РПЦ(з) помочь восстановлению нормальной церковной жизни в России пошли окольными путями. Православное миссионерское издательское дело активно развивалось не вблизи Синода, а в братстве преп. Иова в Ладомирово (Словакия), имевшем свою типографию. Это подозрительное отношение немецких властей к РПЦ(з) исходило от политической верхушки Третьего рейха[248]и приводило к попыткам сохранить за РПЦ(з) исключительно статус «эмигрантской церкви». Несмотря на давление немцев, РПЦ(з) пыталась участвовать в оказании поддержки православному возрождению в России. Летом 1942 г. «…в Белграде с благословения митрополита Анастасия был образован комитет для сбора средств на покупку и заготовку священных сосудов, церковных облачений, икон, крестиков и богослужебных книг для русских церквей в освобожденных местностях»[249]. Большую партию церковных книг, крестиков и антиминсов канцелярия Синода смогла переслать из Сербии в Россию только через третьих лиц. Отношение немцев к РПЦ(з) улучшилось лишь в 1943 г., когда Сталин разрешил избрать патриарха РПЦ (МП) и нацистам из пропагандистских целей пришлось уменьшить часть ограничений в деятельности РПЦ(з), чтобы противостоять советской пропаганде. Для оценки выбора в Москве патриарха состоялась встреча епископов РПЦ(з) в Вене, после которой появилось необходимое немцам осуждение «неправедных выборов»[250].

Кроме попыток вступить в контакт с русскими людьми на Родине, РПЦ(з) продолжала исполнять свои пастырские обязанности по отношению к верующим из рядов русской эмиграции. Помимо этого РПЦ(з) открыла в Русском доме курсы анти-атеистических пропагандистов, которые вели многие известные лекторы, а также курсы иконописи под руководством иеромонаха Антония Бартошевича[251]. Владыка Анастасий уделял большое внимание воспитанию молодежи и неоднократно посещал Кадетский корпус в Белой Церкви[252], где Закон Божий преподавал всесторонне одаренный и любимый учениками иеромонах Антоний (Бартошевич). Посещал митрополит Анастасий и русскую гимназию в Белграде, где Закон Божий преподавал прославленный богослов Георгий Васильевич Флоровский[253]. Владыка посещал и традиционную рождественскую елку для детей малоимущих русских эмигрантов[254]. РПЦ(з) участвовала и в помощи престарелым и ослабевшим представителям русской эмиграции, чье количество по объективным причинам возросло в годы войны. Храмы РПЦ(з) действовали при русском Доме престарелых в г. Кикинде[255]и при русском Доме престарелых в Белграде (в районе Вождовац) [256], а также при русском госпитале в Панчево. Все эти приходы владыка Анастасий посещал и по мере сил пытался оказывать им необходимую помощь и поддержку[257]. Благословение и внимание митрополита Анастасия привлек и еще один проект русской эмиграции — совместное сельскохозяйственное имение на Банице, где в поисках выхода из тяжелых сложившихся условий люди занимались совместными сельскохозяйственными опытами для обеспечения себя продовольствием[258].

Синод РПЦ(з) с пониманием относился к тяжелому положению, в котором оказалась СПЦ, чей патриарх был арестован немцами, а значительная часть владык погибли или были насильственно отделены от своей паствы. Уже после войны Ю.П. Граббе вспоминал, как митрополит Анастасий пытался поздравить с церковным праздником патриарха Гавриила и епископа Николая (Велимировича), несмотря на сопротивление немецких властей и изоляцию, в которой оказались эти сербские духовные лидеры. Последовательную и честную позицию заняла РПЦ(з) и по вопросу о «хорватской православной церкви» («хпц»), основанной в 1942 г. Из 62 клириков «хпц» в 1942 г. 20 человек были русскими, в том числе ее глава Григорий Иванович Максимов (митрополит Гермоген)[259]. Как только митрополит Анастасий получил сообщение о возникновении этого проекта усташских властей, он незамедлительно выразил по этому поводу свое отрицательное мнение. Митрополит Анастасий сразу резко осудил и поведение Гермогена, о чем РПЦ(з) поспешила сообщить СПЦ (об этом и письменно, и устно оповестили местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Иосифа). Немцы запретили публиковать сообщения об этой реакции РПЦ(з) в газетах, но пастыри РПЦ(з) на проповедях донесли до прихожан воззрения главы церкви по вопросу о «хорватской церкви». Эта последовательность и преданность сестринским отношениям с СПЦ не остались незамеченными и в СПЦ. После окончания войны патриарх Гавриил во время своего пребывания в Лондоне заявил, что «митрополит Анастасий с большой мудростью и тактом вел себя во время оккупации и всегда был лоялен к сербам»[260].

Политические и личные взгляды начальника канцелярии Синода Ю.П. Граббе, выраженные в положительной оценке личности и политической деятельности Д. Льотича и М. Недича как непримиримых борцов с коммунизмом в Сербии, совпадали с воззрениями значительной части русского священства, проживавшего в Сербии. Эти же позиции в дальнейшем выразились в участии священников РПЦ(з) в церковной жизни русских воинских формаций в Югославии, а в конце войны — в установлении связей с РОА и самим генералом Власовым. Эти связи были настолько крепкими, что осенью 1944 г. митрополит Анастасий часть своего пути по Германии и Чехии проделал в штабном автобусе генерала Власова. Установились сердечные связи между руководством РОА и старейшинами РПЦ(з), особенно важной была первая встреча митрополита Анастасия и генерала Власова. В ноябре 1944 в огромном русском православном соборе в Берлине, построенном при поддержке немецкого государства в тридцатые годы, состоялся торжественный молебен «за победу русского оружия», которым предводительствовал прибывший незадолго до этого из Белграда митрополит Анастасий[261].

После начала гражданской войны в Сербии последовательные антикоммунистические взгляды выражали и проповедовалиа значительная часть русского священства, служившего в приходах СПЦ в сербской провинции. В результате многие из них[262], так же как и их единомышленники из рядов сербского священства, пали от рук партизан[263]. Сравнительно большое число русских священников, убитых партизанами, не могло не вызвать внимания официального издания РПЦ(з) [264].

Отметим, что число русских православных священнослужителей, погибших в годы Второй мировой войны в Югославии от рук партизан, является достаточно заметным. На основании послевоенных исследований СПЦ можно сделать заключение, что от рук оккупантов и их помощников погибли шесть человек: четверых убили усташи в НГХ (о. Бориса Мулева в августе 1941 г. у г. Слунь, о. Андрея Семилуцкого в октябре 1941 г. у г. Пакрац, о. Ивана Княжева в декабре 1941 у г. Брчко, о. Михаила Гутовского 7 января 1942 у г. Карловац), а двоих по неясным причинам убили сами немцы в конце войны в Воеводине (протодьякона Ивана Котова 11 апреля 1944 в г. Алибунар, иеромонаха Платона Бондаря 23 октября 1944 в с. Врдник). Некий русский монах Вениамин, игумен монастыря Св. Наума в Македонии, был убит неизвестными людьми в районе Охрида. Кроме этих жертв немцев и их союзников, двух священников якобы убили боевики Д. Михайловича — протоиерея Валериана Бортинского в с. Рипань у Белграда 7 декабря 1943 г. и о. Иосифа Брагина в июле 1942 в с. Лазница у Браничева[265].

Стоит отметить, что последних двух священников современники событий относили все-таки к жертвам «красного террора»[266]. Не стоит, разумеется, забывать, что в условиях крайнего ожесточения гражданской войны четники также совершали убийства священников. Так, например, в июле 1942 г. в центре г. Чачка боевики Д. Михайловича зарезали священника Драгутина Булича, бывшего сторонником Д. Льотича. Поэтому практически невозможно определить, пали ли эти две жертвы гражданской войны в Сербии от рук партизан или четников.

В то же время ясно, что последовательно антикоммунистические воззрения, которые выражали русские священники, служившие в СПЦ, не могли не приводить к тому, что некоторые их них погибли именно от рук партизан[267]. Такая тенденция особенно заметна в Браничевской епархии, в восточной части Сербии (это, кстати, особенно заставляет усомниться в том, что четники убили о. Иосифа Брагина, также погибшего в тех краях. Всего с 1941-го по 1944 год партизанские боевики убили в Браничевской епархии как минимум трех сербских и шестерых русских священников (не считая о. Иосифа Брагина).

В июле 1942 г. был убит о. Вячеслав Яковлевский. Во время Гражданской войны в России он был священником в Добровольческой армии. По прибытии в Сербию он служил в СПЦ в приходе с. Брза Паланка (Тимокская епархия), а затем был перемещен в Браничевскую епархию, где и снискал мученический венец. В июле 1942 г. партизаны убили и священника о. Вячеслава Зейна, племянника известного Ф.А. Зейна, губернатора Финляндии, последовательно защищавшего русские интересы в этой северной провинции Российской империи. До революции Вячеслав Зейн был чиновником, но в эмиграции встал на пастырскую стезю, служил в православном приходе в городе Ромб во Франции, а после этого переехал в Сербию, где и погиб[268]. В августе 1942 г. был убит еще один русский священник — о. Пантелеймон Кокаев. Отец Пантелеймон происходил из осетинской семьи и закончил в 1914 г. Ставропольскую семинарию «по первому разряду». Приехав в Сербию, он служил в Нишской епархии, а после этого был переведен в Браничевскую епархию, где и погиб. В августе 1942 г. был убит священник Браничевской епархии о. Сергий Белавин[269]. В марте 1943 г. убит священник Кленьского прихода Браничевской епархии о. Григорий Волков, причем случилось это спустя несколько месяцев после того, как браничевский епископ Вениамин наградил его за отличную службу. Наконец, в марте 1943 г. был убит священник о. Василий Толмачев[270].

Епископ Вениамин Браничевский несколько раз (в сентябре 1942 г. и в апреле 1943 г.) «с горечью и печалью» сообщал митрополиту Анастасию о том, что в Браничевской епархии «безбожные разбойники убивают сербских и русских священников». В связи с этим епископ Вениамин сделал «циркулярное распоряжение… о внесении в диптихи всех церквей имен этих жертв, умерщвленных безумием безбожников, чтобы на всех проскомидиях за них вынимались частицы. В то же время… предприняты все шаги у соответствующих властей для охранения жизни священнослужителей, как русских, так и сербов. Некоторых… переместили в более верные места, где жизнь их будет в большей безопасности»[271].

Все эти события не могли не повлиять на и без того твердую поддержку, которую руководство РПЦ(з) оказывало РОК[272]. С момента основания РОК в сентябре 1941 г. митрополит Анастасий благословил вступление в него своей паствы и саму эту «крестоносную рать». Митрополит Анастасий регулярно участвовал в военных парадах РОК, служил для него торжественные службы и получал письменные благодарности от генерала Штейфона.

С особой торжественностью в течение двух дней была отмечена годовщина основания РОК. Сначала 30 августа/12 сентября, в день праздника Св. Александра Невского, походная церковь в казармах РОК в районе Белграда Дединье отпраздновала свой престольный праздник. По этому поводу в церковь прибыл митрополит Анастасий, который в сослужении прибывшего духовенства и настоятеля корпусной церкви о. иеромонаха Никона провел торжественный молебен. После молебна состоялся парад. А на следующий день, 31 августа /13 сентября, отмечали саму годовщину основания РОК. День этот был отмечен торжественным молебном, отслуженным во дворе русской Свято-Троицкой церкви в присутствии командующего РОК генерала Штейфона с его штабом, роты Четвертого полка РОК, начальника Бюро русской эмиграции генерала Крейтера, многих эмигрантов и корпусного оркестра. Молебен совершил митрополит Анастасий в сослужении многочисленного духовенства. После молебна владыка Анастасий произнес слово, «в котором отметил жертвенное чувство, привлекшее русских воинов в ряды Охранной группы для вооруженной борьбы с коммунизмом. Генерал-лейтенант Штейфон благодарил митрополита за его слово и за всегдашнее внимание к духовным нуждам Группы». Затем он обратился со словом к выстроенной роте, которую поздравил со знаменательной годовщиной. Торжество кончилось парадом. В тот же день в помещении Дома императора Николая II состоялся банкет, на который, кроме ген. Штейфона, Крейтера и митрополита Анастасия, прибыли командующий немецкими войсками в Сербии генерал Бадер со свитой и советник германского посольства д-р Файне[273].

Не менее торжественно выглядело посещение в 1943 г. митрополитом Анастасием с чудотворным образом Богоматери «Знамение» (Курской Коренной) казармы РОК в районе Белграда Баница для освящения полевой полковой церкви. Митрополит Анастасий выражал свою поддержку также семьям солдат и офицеров РОК[274].

На Пасху в 1943 г. был организован массовый поход в церковь Св. Троицы в центре Белграда молодого пополнения РОК, тепло встреченного массами собравшихся на службу эмигрантов. Молодые солдаты РОК присутствовали на торжественной службе, которую вел митрополит Анастасий, обратившийся к новобранцам с вдохновенными и убедительными словами[275]. Помимо непрерывного внимания митрополита Анастасия к РОК, в нем с самого начала присутствовали представители РПЦ(з) — полковые священники о. Владимир Могилев, о. Владимир Ульянцев, протоиерей Борис Молчанов, протоиерей Григорий Баранников, иеромонахи Никодим (Нагаев), Антоний (Медведев), Викторин (Ляйбах). Во главе корпусной службы военных священников стояли сначала протоиерей Иоанн Гандурин, а позднее иеромонах Никон (Рклицкий). Корпусные священники самоотверженно вершили свои обязанности военных священников. Например, осенью 1944 г. во время боев за г. Чачак под огнем советской артиллерии и «катюш» (гвардейский ракетный миномет БМ-13) о. Никон и его помощник иеродиакон Вассиан без устали причащали раненых бойцов и отпевали погибших. Когда ракетно-артиллерийский огонь усилился, о. Никон был ранен, а иеродьякон погиб. Путь войскового священника РОК не был престижным и не обещал материальных благ, многие избегали его[276]. Священники РОК отличались своей готовностью к самопожертвованию и огромным старанием, о чем свидетельствует хотя бы то, что после войны четверых из священников РОК рукоположили в епископы в различных епархиях РПЦ(з) [277]. В отличие от других частей русских коллаборационистов, окормлявшихся священниками Вселенского или даже Московского патриархата, РОК был на особом положении[278]. Священство РОК находилось под омофором митрополита Анастасия, имевшего статус управителя русских приходов в Сербии, и потому (как и в во всех других приходах РПЦ(з) в Сербии) на службах корпусные священники регулярно поминали имя мирского правителя сербских земель — короля Петра II Карагеоргиевича и главы СПЦ — патриарха Гавриила[279]. Осенью 1944 г. за три недели до вхождения Красной армии и партизан в Белград иерархи РПЦ(з) вместе с многочисленными русскими эмигрантами, не испытывавшими симпатий к коммунистам, покинули Сербию[280]. Ю.П. Граббе вспоминал: «В конце концов… мы получили вагон. Стали укладывать в ящики Канцелярию… Из Белграда все выезжало. Уехали все учащиеся с педагогическим персоналом, уехали уже и мои дети с женой. Через три недели после нашего отъезда из Белграда он был взят большевиками. Когда мы подъехали к поезду, то вместо обещанного нам вагона была только часть вагона III класса. С нами ехал теперешний Владыка Аверкий. У него была такая масса личных вещей, что он не смог взять Чудотворную Икону, поэтому взял ее я. Весь багаж был свален в единственный в поезде товарный вагон. Конечно, все сваливалось без всяких расписок или счета. Так мы и поехали в Германию»[281].

Стоит отметить, что среди клириков РПЦ(з) были и люди, не согласные с основным курсом церковных старейшин. Несмотря на угрозу преследования со стороны гестапо, они составляли «… оппозицию в вопросе отъезда Чудотворной Иконы и самого Владыки Митрополита»[282]. Это была небольшая часть эмигрантов, так называемые «левые» и «советские патриоты», считавшие, что нельзя воевать с большевиками, т. к. интересы советской власти совпадают с интересами России. Их «предводили два священника, протоиерей И. Сокаль и протоиерей В. Неклюдов». Стоит отметить, что эта симпатия к красным не была лишь следствием успехов Красной армии. Идея о союзе с РПЦ(МП) уже до войны витала в головах некоторых из пастырей РПЦ(з). Так, еще до войны, в 1938 году, о. В.Неклюдов заклеил листком бумаги образ Николая II в русской часовне на Новом кладбище. [283]. И. Сокаль и В. Неклюдов были против курса на борьбу с большевиками и несколько раз собрали настоящие митинги у церкви Св. Троицы, уговаривая паству саботировать призыв в РОК. Эти священники говорили прихожанам, что «большевиков больше нет и остались только русские». Во время наступления Красной армии эти пастыри уговаривали свою паству оставаться в Сербии и ждать «русских воинов-освободителей»[284].

Вся власть над приходами Русской церкви в Югославии после ухода из Сербии иерархов РПЦ(з) осталась в руках Епархиального совета, членами которого были: о. Иоанн Сокаль (зам. председателя), о. Виталий Тарасьев, о. Владимир Мошин, Викентий Фрадинский (секретарь)[285]. Фактически власть перешла в руки старейшего священника, отца Иоанна Сокаля. На тот момент оставшаяся в Сербии Русская церковь состояла из двух общин, двух монастырей, 20 священников, 15 монахов, 32 монахинь и 3000 прихожан[286]. В крупнейшей русской церкви в Белграде остались служить четыре священника: о. И. Сокаль, о. В. Неклюдов, о. В. Тарасьев и о. В. Мошин[287]. По решению Синода СПЦ и по просьбе Епархиального совета и старейшин Свято-Троицкой церкви с ноября 1944 русские приходы в Сербии перешли под омофор СПЦ[288]. Таким образом, РПЦ(з) была окончательно вытеснена из духовной жизни Югославии.