Эпилог

Эпилог

Сегодня следует признать, что осень 1989 г. в качестве рубежа в истории Венгрии была выбрана мной в достаточной степени произвольно. Можно было остановиться также на нескольких иных датах, в равной мере произвольных: эффектное снятие Кадара в мае 1988 г. (обозначившее предположительно необратимую дезинтеграцию старого режима и начало переходного периода), или первые свободные выборы в марте 1990 г., или же уход с венгерской земли последнего советского солдата в июне 1991 г. (восстановление суверенитета Венгрии). Можно также утверждать, что главные события октября 1989 г. имели в основном символическое значение и не были столь уж решающими в сравнении с какими-то иными событиями. Мой выбор обусловливается следующими соображениями.

Понижение Кадара в должности (своего рода отставка с повышением) вызвало цепь событий, исход которых в то время был еще не совсем ясен, хотя сегодня, бросая ретроспективный взгляд спустя десятилетие, можно высказать соображения совершенно противоположного свойства. Осенью 1990 г. весьма представительная дискуссия ведущих политиков и ученых, многие из которых принимали самое непосредственное участие в процессе перехода, была специально организована будапештским Университетом им. Лоранда Этвёша с целью получить ответ на вопрос: «Представляли ли они себе вполне определенно, что надвигалось?» (Речь, разумеется, шла о событиях осени 1989 г. в том виде, в каком они произошли.) И участники дискуссии, и зрители пришли к единодушному мнению: «этого» нельзя было предвидеть вплоть до начала самих событий. Нестабильность и непредсказуемость ситуации предопределялись тем, что Горбачев раскрыл свои планы по выводу войск только в самом конце 1988 г. Что касается выборов 1990 г., проведенных в соответствии с решениями, принятыми осенью 1989 г., то они привели к созданию одного — но только одного — из существенных институтов многопартийной демократии. С другой стороны, полный вывод советских войск был завершен лишь некоторое время спустя после того, как опасность возврата к прошлому стала близка к нулю (хотя точно определить, сколь продолжительным было это «некоторое время», тоже невозможно: соглашение между Бушем и Горбачевым, когда последний признал 2 декабря 1989 г. принцип невмешательства, — это лишь одно из возможных событий, способных сыграть решающую роль в этих процессах).

Напротив, осень 1989 г. действительно стала временем подведения итогов и, следовательно, началом нового этапа. Роспуск ВСРП и появление временной Конституции в октябре 1989 г. оказались явлениями поворотными. После них движение вспять было уже невозможным: они разрушили законодательный и политический фундамент однопартийного государства — жизненно необходимый для системы коммунистического тоталитаризма и обладающий особой прочностью элемент. Теперь восстановление этой системы могло быть осуществлено только с помощью еще одной революции или, точнее, контрреволюции. Правда, венгерская «революция» 1989 г. коренным образом отличалась от событий в Чехословакии, Восточной Германии и Румынии, где перемены произошли неожиданно, а «разрыв с прошлым» — во всяком случае внешне — оказался более драматичным. Но в Венгрии также не было и периода участия во власти, как это произошло в Польше, где «конструктивной» части оппозиции были предложены четыре места в кабинете Мечислава Раковского еще в сентябре 1988 г., до начала развернувшихся в Польше дискуссий круглого стола. В Венгрии последний шанс на совместное участие во власти был упущен в связи с неудачей Пожгаи стать президентом новой республики в результате референдума в ноябре 1989 г., на котором было решено отложить выбор главы государства на период после всеобщих выборов.

Можно также утверждать, что деятельность последнего парламента, избранного еще при коммунистах, а также политика правительства Немета осенью — зимой 1989–90 гг. во многом были следствием ancien r?gime.[45] Несколько мин замедленного действия после своей отставки кабинет Немета в самом деле оставил: например, неясный статус национальных средств массовой информации, что породило горячие поли- тические дебаты в течение нескольких лет после ухода этой команды из власти. У многих вызвали также недовольство вскрывшиеся факты постоянной слежки службой безопасности Министерства внутренних дел за несколькими оппозиционными политиками. Следует также подчеркнуть, что обстоятельства мирного и поэтому излишне растянутого переходного периода дали возможность, как отмечалось ранее, части старой элиты, ответственной за тяжелое положение Венгрии, поменять свою административно-политическую власть на чисто экономическую.

Но, в целом, это не были арьергардные бои коммунизма или же агония парализованной системы. Институциональные основы государственного социализма были потрясены событиями 1989 г. И в этом немалую роль сыграл кабинет министров: освободившись от партийного контроля, он создал Агентство национальной собственности, которому поручил надзирать за процессом приватизации; издал декрет о равенстве всех религиозных деноминаций (Управление по делам церквей было упразднено еще в июне 1989 г.); подготовил соглашение о выводе советских войск; проработал вопрос о вступлении Венгрии в Совет Европы. Все эти шаги правительства принадлежат уже новой эпохе. Основные столкновения интересов в одновременно проводимой кампании по выборам в стране подтверждают это впечатление. Соперничество между новой Венгерской социалистической партией (МСП) и оппозицией в целом отступило на задний план под воздействием все более ужесточившейся борьбы между оппозиционными партиями, особенно между двумя самыми влиятельными из них: МДФ и СДС (первая — выдавала себя за христианско-консервативную, умеренно реформистскую «силу спокойствия», уходящую корнями в национальную традицию, а вторая — подчеркивала свой крайний антикоммунизм, а также современные либеральные западнические настроения).

Если рассмотреть мой выбор еще с одной точки зрения, то он, как и любой другой, является условностью, которая применяется в основном для удобства. При концентрации внимания на иных аспектах перехода — на создании экономики рыночного типа как на практике, так и в сознании людей, на формировании менталитета, соответствующего правовому, демократическому, многопартийному государству, на интеграции в Европу и т. д. — мы, естественно, выявим иные временные рубежи и ориентиры, многие из которых еще скрыты от нас пеленой времени, а их анализ и оценка — дело будущего. Весьма сомнительно, что мы уже сегодня обладаем достаточной временной дистанцией, необходимой для анализа последних этапов правления Кадара методами историографии. И совершенно ясно, что мы вообще еще не дистанцированы от событий, порожденных 1989 г. В настоящем эпилоге отнюдь не преследуется цель дать оценку основным событиям новейшей истории или же тем тенденциям, которые проявились в процессе экспериментального перехода общества от коллективизма и однопартийной диктатуры к рыночной экономике и политическому плюрализму. Это была бы неслыханная, невообразимая дерзость. Тем не менее, считаю своим долгом дать краткий фактографический перечень этих событий и тенденций.

В течение всего последнего десятилетия наблюдались очень активные, подчас весьма поразительные процессы, происходившие как внутри отдельных партий, так и между ними, обусловливаемые в основном борьбой за власть в структурах новой демократии. Темы, вызывавшие иногда ожесточенные споры среди политиков, не всегда выражали интересы и настроения народа. Должен был пройти определенный промежуток времени, чтобы многие представители новой политической элиты осознали бы свое место и свою роль в новых процессах. Поскольку необычно много политиков этого периода были интеллектуалами, втянутыми в общественную деятельность из сферы гуманитарных наук, они не сразу осознали, что отнюдь не все население разделяет их страсть к идеологии. Как только им удалось продемонстрировать свою приверженность свободе и патриотизму, попиравшуюся при Кадаре, народ стал больше интересоваться улучшением реальных условий жизни, которые при старом режиме одно время были вполне приличными. Интерес этот носил весьма острый характер, поскольку многие граждане также не сразу осознали, что перестройка едва ли быстро улучшит их жизнь и что, скорее всего, сначала жить станет даже труднее. Демонтаж патерналистского государства не мог проходить безболезненно, равно как и формирование постоянно конкурирующей социально-экономической модели. Многие испытывали горечь разочарования, с ностальгией вспоминая прошлое. В 1995 г. более половины населения считало, что предыдущая система была «лучше» нынешней.

У них действительно имелись основания в это верить. В начале 1990-х гг. Венгрия, имея долг в 20 млрд. долл., доставшийся ей от коммунистического прошлого (сумма которого продолжала расти, достигнув к 1995 г. 33 млрд. долл.), и переживая огромные трудности перевода экономики страны на новые рельсы, оказалась в глубоком экономическом кризисе. По своим показателям этот кризис превзошел обвал времен Великой депрессии 1930-х гг., ВВП вернулся на уровень 1989 г. лишь десять лет спустя. Но это ни в коей мере не должно вызывать удивления: хотя среди политических сил и движений существовал приблизительный консенсус относительно ближайших задач системных перемен, эти задачи оказались очень сложными, и для их реализации предлагались различные альтернативные пути решений. Важнейшим вопросом, стоявшим на повестке дня, стала приватизация государственной собственности. Хотя в ряде случаев она приняла форму реприватизации или компенсации (возвращение ранее национализированной собственности в виде ваучеров тем, кто выступал с обоснованными притязаниями, — отдельным лицам или корпорациям, но, прежде всего, церкви), было ясно, что следовало отдать предпочтение процессу рыночной приватизации, как из соображений того, что это смягчит долговой кризис, так и потому, что этот процесс с наибольшей вероятностью породит «реальных» собственников. Хотя обстановка, в которой началась приватизация, не способствовала этому выбору: совокупная оценка стоимости государственной собственности за последние годы социализма в 20 раз превышала находившиеся у населения средства. В итоге процесс шел туго, особенно при консервативном правительстве 1990–94 гг., которое отдавало явное предпочтение отечественным инвесторам, чтобы способствовать возникновению нового класса венгерских предпринимателей. Ситуация заметно изменилась после 1994 г., когда новая коалиция социалистов и либералов открыла широкий доступ в страну иностранному капиталу.

В определенной степени обнадеживает то, что среди новых демократических стран Центральной Европы Венгрия привлекает наибольшие иностранные инвестиции на душу населения (преимущественно в промышленность, банковское дело, энергетику, оптовую торговлю и телекоммуникации), именно это в немалой степени способствовало увеличению доли частного сектора в экономике до более 80 %; что принятая в 1995 г. программа радикальной финансовой стабилизации (навязавшая стране режим строгой экономии и названная по имени министра финансов — «пакет Бокроша») позволила за короткое время серьезно улучшить макроэкономические показатели и снизить темп ежегодной инфляции с 35 % до чуть ниже 10 %. Имеются и определенные инфраструктурные улучшения. Например, покончено с нищетой и убожеством телекоммуникационных систем. Современные, оснащенные по последнему слову техники бензозаправочные станции, как грибы, выросли по всей стране, снабжая топливом быстро растущий (но и быстро стареющий) парк автомобилей. Компьютеризация рабочих мест идет бурными темпами как в государственном, так и в частном секторе, а принятая в 1996 г. национальная программа развития сыграла важную роль в подключении школ к сети Интернет. Значительно более противоречивые явления, носящие черты современного потребительства, как, например, торговые центры, буквально заполонили Венгрию и в настоящее время накладывают отпечаток на городские пейзажи и повседневную жизнь новых городских центров.

Однако этого далеко не достаточно для того, чтобы с нынешним положением вещей смирились те, кто считает, что он «проиграл» в результате перестройки. За это время соотношение доходов 10 % наиболее высокооплачиваемых и 10 % наименее обеспеченных граждан, прежде составлявшее 5:1, увеличилось до 10:1. И хотя сами эти пропорции считаются вполне обычными, ситуация в Венгрии представляется болезненной потому, что эти перемены произошли очень быстро и потому, что они сопровождались уменьшением реальной заработной платы, окладов и пенсий на 25 % за период с 1989 по 1996 г., пока не начался медленный рост. В результате очень сильно выросла дистанция между малочисленным высшим слоем и средним классом, представители которого ведут нелегкую борьбу за жизнь, стараясь удержаться на плаву и не оказаться в числе тех 35–40 % населения, которые живут, едва сводя концы с концами на грани или даже ниже прожиточного минимума. Более всего пострадали примерно те же самые группы населения: неквалифицированные рабочие, крестьяне и сельскохозяйственные рабочие, а также пенсионеры, к которым теперь добавилось огромное число безработных, доля которых среди активной части населения достигла предельного уровня — более 13 % в 1994 г. — и которая оставалась в пределах 8–10 % в последние годы этого десятилетия. В низших слоях социальной иерархии в значительной степени преобладают многосемейные лица и цыгане.

Равным образом выросла пропасть и между регионами — теми, что выиграли от перестройки, и теми, которые от нее только пострадали. К первым относится, в первую очередь, Будапешт (или скорее его окрестности, ибо, в целом, столица, как полагают, порождает все большее неравенство на национальном уровне), а также городские центры Западной Венгрии с прилегающими к ним областями. Среди них имеются примеры действительно крупных успехов. Одним из наиболее поучительных является бывшая главная королевская резиденция Венгрии — Секешфехервар, который еще до 1989 г. был центром телекоммуникационной индустрии и производства аудиовизуального оборудования. Крах крупных социалистических предприятий поначалу вызвал в городе скачок безработицы, но вскоре капитал соединился с высококвалифицированной рабочей силой, которая обслуживала эти предприятия, и во второй половине 1990-х гг. конгломерат Секешфехервара стал одной из десяти наиболее динамично развивающихся бизнес-зон мира. В поисках примера другого рода можно обратиться, в первую очередь, к Северо-Востоку, например, к району таких промышленных гигантов индустрии, как Мишкольц, построенных еще в годы социализма, а также традиционно бедным сельскохозяйственным районам. Фактически на протяжении всего рассматриваемого периода экономика сельскохозяйственных районов в целом, страдающих от засух и наводнений, а также от плохого руководства, находится в состоянии глубокого кризиса. Рост преступности, сопровождаемый появлением совершенно новых ее видов, таких, как организованная преступность или незаконный оборот наркотиков, — а Венгрия превращается из транзитной страны на тайных путях наркоторговли в ее объект — также стали приметами перестройки.

На другом крайнем полюсе находится новая элита, состоящая из высших и средних менеджеров, преуспевающих частных предпринимателей, технократов, а также представителей интеллигенции, которая по своим трудовым навыкам, мировоззрению, устремлениям и образу жизни все меньше отличается от своих западноевропейских коллег. В обстановке, все еще тесно связанной с традициями фиктивного равенства, которые насаждались в обществе в течение нескольких десятилетий, эта новая элита зачастую является объектом возмущения благодаря взлету своей карьеры и новому общественному положению, что бросается в глаза частично из-за бравады нуворишей, а частично из-за испытываемых другими людьми трудностей, и мишенью для критики по причине «джентльменского озорства»: реальных или вымышленных случаев коррупции и всякого рода злоупотреблений в процессе приватизации, а также других сомнительных способов создания крупных состояний. Во время пребывания у власти всех трех администраций после 1990 г. (сюда же следует включить последнее до сегодняшнего дня правительство) происходили крупные и не очень крупные скандалы, когда приватизационные проблемы увязывались с созданием политической клиентуры. Тем не менее, хотя некоторые из немногочисленных сколь-либо значимых протестных движений после 1989 г. были вызваны неудачами в развитии отдельных аспектов рыночных отношений (включая необходимость приведения в соответствие правовой основы венгерской экономики с требованиями Европейского союза), те несколько сот тысяч человек, которые испытывали настоящие лишения, оставались в основном безмолвной массой; и даже в редких случаях, когда они поднимали голос, к их мнению не прислушивались. Внимание уделялось лишь тем сравнительно малочисленным группам давления, которые действовали с относительным успехом: водителям такси, парализовавшим все дорожное движение в стране с помощью блокад в знак протеста против неожиданного и существенного роста в 1990 г. цен на горючее, или фермерам, прибегнувшим к такой же стратегии, чтобы выразить свое разочарование в аграрной политике правительства в 1993 и 1997 гг.

Фактически это были единственные за все десятилетие серьезные примеры участия народа в решении политических проблем. Третий довольно бурный и к тому же продолжительный конфликт — борьба за контроль государственных электронных средств массовой информации («медийная война») в первой половине 1990-х гг. — был в основном внутренним делом политической и интеллектуальной элиты, но именно по этой причине он получил широкую огласку. (Спор, в ходе которого правые радикалы в основном выступали с обвинениями, что национальное телевидение и радио находятся под «либерально- большевистским» контролем, а левые либералы ратовали за свободу слова и высказывались против вмешательства правительства в теле- и радиовещание, закончился, как полагали, с принятием закона от 1996 г. Согласно ему эти средства массовой информации становились независимыми компаниями с президентами, назначаемыми правлением, члены которого отражали относительную силу партий в парламенте, — решение, видимо, далекое от идеального.) Однако отчасти в силу национальной традиции, отчасти в связи с вышеупомянутыми событиями и явлениями сама политика стала все больше рассматриваться как «джентльменское озорство», и в обществе временами стали проявляться признаки безволия и безразличия, словно «договорная революция» превратилась в «дистрофию затянувшегося периода». Хотя этот сплин, или хандра, пока еще очень далеки от того, чтобы откровенно ставить под сомнение переход к политическому плюрализму и рыночной экономике, это явно и постоянно прослеживалось в опросах общественного мнения. Удовлетворение деятельностью политических институтов и доверие к ним, которое и в самом начале не было высоким, стали постоянно снижаться в Венгрии на протяжении 1990-х гг. наряду с ослаблением веры в целесообразность политического участия. Падает не только уровень участия в демонстрациях, публичных собраниях и забастовках по сравнению с картиной, которую мы наблюдаем в большинстве западноевропейских стран, а также в новых демократиях, например, Польше и Чехии. Участие масс в трех парламентских выборах в Венгрии после 1989 г. также было не очень впечатляющим (от 56 до 68 %), хотя оно, по крайней мере, свидетельствует о том, что народ достаточно понимает свой гражданский долг. Несмотря на взлеты и падения общественных настроений, Венгрия по-прежнему сохраняет репутацию «гостеприимной страны», хотя на публичной авансцене временами отчетливо проявляется нетерпимость ко всему чужеродному (к евреям, гомосексуалистам, беженцам и т. п.). Приклеиваемые с целью осуждения ярлыки, как, например, «либерально-большевистский», «плутократический», «чуждый» и др., которые часто используются в выступлениях националистически настроенных крайне правых, имеют в венгерском просторечии дополнительное значение — «еврейский». За один лишь 2000 г. можно составить целый том документов по материалам печати и электронной прессы об «антисемитских настроениях в Венгрии». Но все это не ставит под угрозу политическую стабильность общества (по крайней мере, частично из-за отсутствия высокой «культуры участия»). За полгода до выборов в 2002 г. нет никаких сомнений в том, что нынешняя администрация последует примеру своих предшественников и останется у власти, пока не истечет ее мандат.

При всей непоследовательности и противоречивости процессов, происходивших на внутриполитической сцене, в целом, в стране была создана законодательная база парламентской республики. Для осуществления перемен в государственном устройстве не созывалась конституционная ассамблея: основные принципы парламентской республики, приоритет закона, разделение властей и т. п. были провозглашены в ряде поправок к конституции. Государственная система Венгрии рассматривается как ограниченная форма парламентской системы правления, при которой — несомненно, ввиду стремления законодателей в 1989–90 гг. после многих лет государственного социализма избежать создания всемогущей исполнительной власти — сфера деятельности правительства ограничивается несколькими факторами. К ним относятся: Конституционный суд с необычайно широкими полномочиями; сравнительно частое использование квалифицированного большинства в 2/3 голосов (не только для выборов высоких должностных лиц, но и в осуществлении законодательной деятельности); сильная и всеобъемлющая система парламентских комитетов; система местных органов самоуправления, достаточно действенная, если учесть, что, согласно Конституции, Венгрия — не федеральное, а унитарное государство; значительная независимость Национального банка Венгрии и т. д. Сменяющие друг друга премьер-министры пытаются пробиться сквозь эти ограничения или избежать их воздействия, выбирая при этом различные стратегии. Причем больше всего преуспел в этом нынешний премьер Виктор Орбан, расширив полномочия Секретариата премьер-министра, сократив число созываемых сессий парламента и используя другие приемы. Хотя институт референдума, который, согласно существующим нормам, может быть инициирован после сбора 200 тыс. подписей, и сохраняет видимость прямого демократического участия, в венгерской демократии господствует представительный принцип. Однопалатный парламент избирается раз в четыре года на основе избирательной системы, сочетающей мажоритарный и пропорциональный принципы; глава же государства избирается парламентом каждые пять лет (перевыборы на новый срок разрешаются только один раз). Муниципальные выборы также проходят раз в четыре года.

После более, чем десятилетних интенсивных перемен в политико-идеологическом спектре партийной системы победил западноевропейский тип центростремительного движения, сблизивший правый и левый «центры» и оставивший в подавляющем меньшинстве лишь истово убежденных экстремистов. Подспудное, с великим трудом изживаемое противостояние «народников» и «урбанистов» время от времени всплывает на поверхность общественной жизни в виде борьбы между «патриотами» и «космополитами». Из 65 партий, сформировавшихся в 1988–89 гг. только 12 попали в общенациональный список на выборах 25 марта 1990 г., причем 4 %-ный барьер (поднятый до 5 % к выборам 1998 г.) оставил в парламенте лишь половину из них. МДФ, одна из шести партий, преодолевших этот минимум и имевшая самую крупную фракцию, пригласила мелких сельских хозяев и христианских демократов создать совместную правоцентристскую коалицию, утверждая, что она, помимо демократических идей и рыночной экономики, также отстаивает национальные и христианские ценности. Эта коалиция имела в парламенте 60 % депутатских мест. В оппозиции к ней находились фракции двух либеральных партий: СДС (вторая по числу полученных на выборах голосов) и ФИДЕС, а также социалисты, упорно вырывавшиеся из той политической изоляции, в которой они оказались из-за коммунистического прошлого своей партии. В соответствии с «договором» между Йожефом Анталом (историком по образованию, работавшим прежде директором музея), который в 1989 г. стал председателем МДФ и первым премьер-министром новой демократической эры, и лидерами СДС писатель и переводчик Арпад Гёнц, видный деятель СДС, был избран президентом Венгерской Республики. В 1995 г. Гёнца переизбрали на второй срок. Он весьма широко использовал свои прерогативы, чтобы создать реальный противовес деятельности правительства, особенно в период нахождения у власти правоцентристской коалиции в 1990–94 гг. Ференц Мад, ученый-юрист, сменивший в 2000 г. Гёнца, демонстрирует, что он является более благожелательным партнером нынешнего национально-консервативного правительства.

В результате первых после падения государственного социализма свободных выборов произошло почти полное изменение в высших эшелонах политической элиты: 95 % законодателей оказались новыми лицами. Почти столь же драматичными были перемены, затрагивавшие социальное происхождение и политические убеждения новой элиты. Естественно, что в трудных условиях, связанных с изменением государственного устройства и экономическими переменами, правительственные партии больше, чем оппозиция, пострадали от общего разочарования деятельностью всего политического бомонда, к тому же свою роль сыграли и весьма нестабильные партийные предпочтения. Со смертью в конце 1993 г. после продолжительной болезни Антала (его место занял министр внутренних дел Петер Борош) МДФ лишилась политика, статус которого был непревзойденным в ее рядах. Но первые неудачи ожидали МДФ уже осенью 1990 г. на муниципальных выборах. Большинство мест по сельским округам оказалось у «независимых» кандидатов, но на местном уровне лидеры, находившиеся у власти до 1989 г., были не столь сурово «наказаны», как на национальном уровне. В более крупных центрах картина была иной, но и здесь обе либеральные партии выступили значительно лучше, чем сторонники правительства. Пост мэра Будапешта, имеющий огромное значение с точки зрения рисков, вызовов, а также влияния и возможностей, перешел к Габору Демски, получившему известность в СДС в качестве главного деятеля самиздата прежней «демократической оппозиции». Демски повторил свою победу на выборах в 1994 и 1998 гг., и, во всяком случае, в этом отношении его можно считать самым успешным политиком в Венгрии после 1989 г.

Но дело не только в сдвиге политических симпатий значительной части избирателей, который начался задолго до парламентских выборов 1994 г. Исход этих выборов удивил многих и вызвал массу вопросов. Примерно на полпути первого тура парламентских выборов среди партий произошла переоценка их роли и идеологических обязательств, а также изменились их партнерские предпочтения. Еще ранее МДФ, возникшая как массовое движение за демократию и выступающая за «третий путь» между капитализмом и коммунизмом (открытая также «демократическому социализму»), приспособилась к характеру Антала, преимущественно консервативного либерала, которому тогда пришлось затратить много сил, чтобы очистить партию от радикально-националистического правого крыла, выделившегося из МДФ в качестве Партии венгерской правды и жизни (МИЕП). После победы на выборах сама МДФ развернула воинствующую антикоммунистическую пропаганду, которая, с учетом прежней деятельности партии, застала врасплох многих ее сторонников. Это контрастировало с курсом СДС. Будучи партией, которая пыталась подорвать доверие к МДФ, обвиняя ее в сотрудничестве с коммунистами во время избирательной кампании 1990 г., СДС во время «медийной войны» почувствовала, что, хотя открытость по отношению к правым опасна для ее основополагающих ценностей (права человека, гражданские свободы, мультикультурализм), ее политика в отношении левых должна быть подвергнута переоценке. Такой сдвиг позволил МСП выбраться из того политического гетто, в котором она временно оказалась после 1989 г. Тем самым был, наконец, открыт путь к сближению между обеими партиями на основе Демократической хартии, провозглашенной интеллектуалами из обеих партий, для борьбы с потоком национального радикализма (в то время еще вынашиваемого в рамках МДФ). В таких условиях стало разваливаться тесное в прошлом сотрудничество между СДС и ФИДЕС, и принципиальные различия между ними становились все более очевидными. Из трех первоначальных отличительных черт партии — антикоммунизм, активность, укоренившаяся в субкультуре молодежи, и политический либерализм — полностью сохранилась лишь первая, от второй же поспешно отказались, а третья постепенно отошла на второй план в результате усиления акцента на христианских ценностях и традициях, а также на вере в сильное правительство. К 1994 г. ФИДЕС трансформировалась в правоцентристскую партию с огромными (и, видимо, в конечном счете, обоснованными) претензиями на интеграционную роль этой части политического сектора; символом этого процесса должно было стать изменение в 1994 г. официального названия партии (к «ФИДЕС» было теперь добавлено «МПП», что означает «Венгерская гражданская партия») и ее выход в 1999 г. из Либерального Интернационала ради Европейской народной партии.

Ко времени парламентских выборов 1994 г. позиции социалистов окрепли. Это соответствовало общей тенденции «полевения» парламентов во всех странах региона, что дало немалую пищу для размышлений историкам и политологам. Приверженность МСП социал-демократическим ценностям выглядело достаточно правдоподобно, чтобы добиться международного признания и вступления в Социалистический Интернационал; свободный от идеологических наслоений прагматизм партии и акцент на модернизации и технократической экспертизе позволил ей одержать внушительную победу на выборах в стране, большинство населения которой устало от идеологической борьбы, столь упорной в начале 1990-х гг., и разочаровалось в экономических переменах. Хотя социалисты получили более 50 % мест в парламенте, СДС приняла предложение о создании коалиции от председателя МСП Дьюлы Хорна, этой коалиции противостояла оппозиция, состоявшая из четырех партий прежнего состава парламента. Как подчеркивали обе новые правящие партии, несмотря на серьезные различия в их изначальных позициях и разделяемых ценностях, существуют широкие возможности сотрудничества между ними благодаря сходству их мнений по целому ряду острых практических проблем, как, например, интеграция Венгрии в Европу и Североатлантический договор и валютная реформа. В этих приоритетных областях они могут с полным основанием похвастаться достижениями, однако ни одно из этих достижений не повлияло серьезным образом на смягчение недовольства, которое многие избиратели испытывали при прошлой администрации. К тому же в СДС многие были озадачены примирением партии с социалистами, а позднее пришли к выводу, что ее роль в коалиции во многом изменила характер партии.

В свете этого неудивительно, что на выборах 1998 г. СДС вслед за другой крупной партией, действовавшей в период изменения режима в 1990 г., МДФ, в значительной степени потеряла свой политический вес. Постоянно растущая поддержка избирателями ФИДЕС на последней фазе второго парламентского тура объяснялась не только ошибками социалистов и собственных правильных шагов, но и оттоком голосов от этих двух партий (СДС и МДФ). Если социалистам удалось сохранить большую часть своего влияния, то ФИДЕС — МПП одержала победу сравнительно небольшим числом голосов (фактически получив меньше голосов по партийному списку, чем МСП) и в конце избирательной кампании выступала «не столько за изменение режима, сколько за изменение правительства»: ее целью была «гражданская Венгрия», в которой посткоммунистическое наследие будет окончательно похоронено, а государство возьмет на себя больше ответственности, чем раньше, и поддержит рост среднего класса, исходя из национальных и христианских традиций. Ради достижения прочного правительственного большинства тогдашний председатель ФИДЕС и новый премьер-министр Виктор Орбан провозгласил эту программу в коалиции не только с МДФ, но и с партией мелких сельских хозяев (Независимая партия мелких собственников) — ФКГП. Хотя исторически ФКГП занимала почетное место в традиционно демократических устремлениях Венгрии XX в., ее собственная наследница представляет собой антиэлитистскую силу с популистским подходом к демократии. Она приобрела печальную известность на протяжении 1990-х гг. (а теперь уже можно говорить и о более позднем периоде) своими внутренними неурядицами и своеобразным политическим стилем ее лидеров. В настоящее время, помимо левой оппозиции социалистов и СДС, в парламенте находится не входящая в правительство правая партия, которая, однако, зачастую оказывает правительству поддержку: радикальная националистическая МИЕП выступает за «реальное» изменение режима — за антикоммунизм, антикапитализм, антилиберализм и антиглобализм, которые, используя ее терминологию, не отличаются от антисемитизма. На другом конце политического спектра находится леворадикальная Рабочая партия, которая открыто провозглашает себя наследницей эры Кадара. Эта партия осталась внепарламентской оппозицией после всех трех выборов.

Наш краткий обзор событий, происходивших на венгерской политической сцене, по-видимому, достаточно полно иллюстрирует те пируэты, которые исполнялись почти всеми ее участниками, пока они наконец не нашли соответствующие им места. Впрочем, и сейчас нет уверенности, что это — окончательный расклад сил. Тенденция, тем не менее, относительно ясна. Определенная и при этом значительная часть электората постоянно поддерживает консервативно-либеральную линию с христианско-национальным оттенком (какая бы партия ни брала подобную программу на вооружение в текущий момент); своего избирателя — после первоначального периода изоляции — получили также социалисты, причем их представления и ценности разделяет примерно такое же число избирателей, как и у правого центра. «Чистые» либералы растеряли свой электорат и по числу поддерживающих их избирателей сравнялись с правыми радикалами. Получается картина, мало чем отличающаяся от того, как развивались события в странах Западной Европы.

Несмотря на наличие жесткого противоборства, все же наметился круг вопросов, не вызывающих разногласий в обществе. Внешнеполитические отношения — это та область, в которой чаще всего мнения относительно приоритетов совпадают (хотя пути, рекомендуемые для достижения целей, значительно расходятся). Происшедшие после 1989 г. перемены также привели к пересмотру места и возможностей Венгрии на международной арене. Окончание «холодной войны» и разрушение «железного занавеса» устранили политические препятствия на пути интеграции Венгрии в европейско-атлантические организации. Этому еще больше способствовало то обстоятельство, что с распадом Советского Союза центр притяжения Европы сместился к Западу (хотя Россия, естественно, остается доминирующей силой, прежде всего, на центральноевропейском и восточноевропейском направлениях). В то же время крушение двуполярного мирового порядка и его замена глобальным господством Соединенных Штатов не сделали мир более безопасным, что было драматически продемонстрировано событиями 11 сентября 2001 г. И если антагонизмы и подозрения, искусственно нагнетаемые послевоенным разделом Европы, в огромной степени ослабли после 1989 г., то всплыли на поверхность давние конфликты, связанные с проживанием венгерских меньшинств в соседних странах, проявилась напряженность отношений, доселе скрытая тонкой пеленой интернационализма. Все это происходило в тот период, когда распались два столпа Версальской системы: Чехословакия — путем переговорного процесса и Югославия — в результате нескольких кровопролитных войн.

Таким образом, ключевыми направлениями внешней политики Венгрии после 1990 г. стали поиски обеспечения безопасности и сотрудничества путем присоединения к существующим европейско-атлантическим организациям, стремление играть ведущую роль в региональном сотрудничестве и защита интересов венгерских меньшинств за границей. Части населения страны не чужды националистические настроения, во всяком случае, первоначальные надежды на пересмотр границ, определенных Трианонским мирным договором, разделялись пусть и не всем, но значительным числом населения, хотя из политических сил лишь МИЕП считает это перспективным политическим курсом, постоянно предлагая конкретные шаги в этом направлении. Правда, в своем самом первом интервью в качестве премьер-министра Антал заявил, что «в душе чувствует себя премьером 15 миллионов венгров». Но это был пример неудачной, легко доступной для превратного истолкования риторики, когда он высказал свое личное мнение, которое, как он полагал, должны разделять по отношению к венгерским меньшинствам за границей все венгерские политики. В самой Венгрии это заявление было воспринято в основном с неодобрением, а за границей вызвало еще большее недовольство. Фактически ни один венгерский кабинет с 1990 г. не претендовал на большее, нежели оказание помощи легальным организациям венгерских меньшинств, в деле сохранения их культурных прав и элементарного самоуправления. В период с 1993 по 1996 г. Венгрия подписала договоры с Украиной, Румынией и Словакией о нерушимости нынешних границ и о правах этнических меньшинств. Правительство Орбана считало, что эти договоры не имеют необходимых гарантий и что они слишком оптимистичны, поскольку возникли в основном из-за слишком рьяного стремления соответствовать требованиям Европейского союза в связи с планируемым вступлением в него Венгрии. Поэтому оно стало снабжать «венгерскими удостоверениями личности» проживающих в соседних странах венгров, предоставляя им в Венгрии особый статус (в трудовых отношениях, образовании и т. п.), что привело к напряженным отношениям, особенно с Румынией и Словакией.

Одновременно с процессом распада военной и экономической организаций советского блока и выводом советских войск (все закончилось практически одновременно в июне — июле 1991 г.) Венгрия стала предпринимать активные шаги по установлению регионального сотрудничества и интеграции в евроатлантические структуры. Уже существовавшее Альпийско-Адриатическое содружество пограничных регионов Австрии, Италии, Югославии и Венгрии сначала стало «пятеркой» (после приема Чехословакии), потом — «шестеркой» (включая Польшу), а затем уже превратилось в Центральноевропейскую инициативу (распространив свое влияние на правопреемников бывшей Югославии). Помимо этого, Польша, Чехословакия и Венгрия объявили в 1991 г. о создании Вишеградской инициативы. Однако к середине 1990-х гг. все эти попытки установить экономические и культурные взаимосвязи стали неактуальными или оказались малоэффективными из-за отсутствия необходимого уровня экономических составляющих, утраты интереса со стороны Чехии участвовать в них и проявленного недоверия Словакии к Венгрии.

Что касается интеграции в Европу, то все сколь-либо значимые политические силы, кроме МИЕП, выступали «за». Хотя Совет Европы положительно отнесся к просьбе Венгрии о ее вступлении туда еще в ноябре 1990 г., и Венгрия в декабре 1991 г. стала ассоциированным членом Европейского союза, этот процесс будет продолжаться значительно дольше, чем можно было рассчитывать. Тем не менее, данные в 1997 г. Европейским союзом в Амстердаме и Люксембурге рекомендации предусматривали конкретные переговоры о полном членстве Венгрии (наряду с Чехией, Эстонией, Польшей и Словенией), которые действительно начались в марте 1998 г. Хотя к тому времени общественное мнение Запада уже было довольно скептически настроено по отношению к расширению Европейского союза, а правительства (даже правительство Германии, самый твердый сторонник расширения ЕС) начали проявлять нежелание брать на себя финансовые расходы, Венгрия по-прежнему считается «первоочередным» кандидатом на прием в ЕС. Венгерское правительство заявляет, что оно будет «готово» к концу 2002 г., но в настоящее время рассчитывать на вступление в ЕС раньше 2004 г. значит проявлять чрезмерный оптимизм.

Вступление в НАТО также было сопряжено с жесткими условиями: тщательный пересмотр всей военной структуры и технологическая модернизация. Кроме того, протест России против принятия в НАТО Венгрии (а также Польши и Чехии) как представляющего угрозу ее безопасности также замедлил этот процесс. Однако уже в 1994 г. правительство Венгрии дало санкцию на размещение военно-воздушных баз НАТО на юге вдоль русла Дуная, а венгерские инженерные войска приняли участие в восстановительных работах, проводимых ИФОР/СФОР в Боснии после окончания войны. Двенадцатого марта 1999 г. был, наконец, подписан договор о вступлении в НАТО Венгрии и двух ее восточноевропейских соседей. Менее, чем через две недели НАТО впервые начало войну против преступного режима Слободана Милошевича в Югославии, в ходе которой использовались венгерские военно-воздушные базы. Когда пишутся эти строки, НАТО вновь ведет войну, на сей раз с глобальным терроризмом, и пока невозможно оценить ее последствия для Венгрии. Лишь время покажет, ускорит ли вовлечение Венгрии — каков бы ни был его характер и глубина — процесс ее вступления в ЕС или же, напротив, атмосфера растущего беспокойства по поводу глобальной безопасности, новые требования по защите границ, действия по охране порядка и выдаче преступников приведут к дальнейшей его отсрочке.

На фоне упомянутых выше мрачных событий Венгрия, стремясь доказать свою принадлежность западной цивилизации, все же вступила на путь, возможно, не без колебаний, которого будет придерживаться на рубеже третьего тысячелетия. И добавим, что она поступает так уже не в первый раз. Остается надеяться, что ей не придется вновь начинать все сначала.