Консолидация в условиях консервативного режима

Консолидация в условиях

консервативного режима

Режим Хорти был порожден массовым террором, тем не менее, его существование обусловливалось в меньшей степени поддержкой внутри страны, нежели случайным влиянием внешнеполитических сил и обстоятельств. Несмотря на опору в ультраправых движениях, режим этот нес на себе несомненную печать версальского происхождения. Старые приоритеты, продолжавшие довлеть над миротворцами, укрепляли режим еще в пору его зрелости, в 1930-х гг., когда изменения, затронувшие всю мировую политику, заставляли власти чаще обращаться к своим корням. Личность Хорти, ставшая символической для своего времени, вполне отражала эту противоречивую двойственность. Адмирал Миклош Хорти — отпрыск мелкопоместных кальвинистов из восточной части Венгрии, не наделенный особой силой воображения, вообще не интересовался политикой вплоть до лета 1919 г. Ему было уже за пятьдесят, когда он временно оказался у руля антипарламентского движения христиан (т. е. не-евреев) из среднего класса. Все остальные лидеры движения, как и он, привлеченные эффективностью авторитарных методов управления, принадлежали к более молодому поколению. Именно эти его связи, склонности и взгляды сделали Хорти достойным соратником Гитлера, хотя лично он никогда не был свободен от сомнений и колебаний на этот счет, ибо обладал чисто консервативным, традиционным складом ума. Западные союзники, очевидно, проявили свою оптимистическую наивность и малую осведомленность, а возможно, даже и цинизм, когда осенью 1919 г. предпочли увидеть в Хорти решительного воина, который сначала наведет в стране порядок, а затем отдаст власть парламентскому правительству. Поначалу все вроде бы так и получалось, хотя по ходу дела приходилось прибегать к внешнему давлению и мириться с издержками. Постепенно старая феодальная и капиталистическая элита вновь вернулась на политическую сцену, отодвинув в сторону крайне правых вплоть до начала 1930-х гг., когда доминирование в бассейне Дуная от победителей в Первой мировой войне перешло к нацистской Германии и фашистской Италии.

В реставрации, несомненно, заинтересована была только элита старой империи, но это не касалось новой политической системы, созданной под давлением внешних обстоятельств и внутренних социально-экономических проблем и характеризующей эпоху Хорти в истории страны. Система эта в некотором смысле была более демократична, имела расширенную избирательную базу и представителей крестьянских и рабочих партий в парламенте, но при этом стала менее либеральной, а общественная жизнь оказалась под усиленным полицейским контролем и жестким надзором цензуры. Антисемитизм, то усиливаясь, то несколько ослабевая, стал частью официальной политики властей. К тому же надо иметь в виду, что Хорти не был единственным архитектором послевоенного государственного устройства. Известно мнение, что не меньшая, если не большая роль здесь принадлежит двум его премьер-министрам, руководившим кабинетом в 1920-х гг., — графу Палу Телеки и особенно графу Иштвану Бетлену. Оба они являлись выходцами из старинных трансильванских родов, оба искренне восхищались достижениями либерализма после 1867 г. Однако послевоенные события привели их к выводу, что либерализмом тоже следует управлять. По их представлениям, Центральная и Восточная Европа, включая Венгрию, еще не созрела для демократизации ее парламентской системы, которую они, тем не менее, рассматривали в качестве единственно приемлемой формы правления. Поэтому и Телеки, и Бетлен ратовали за «консервативную демократию» под эгидой аристократии и землевладельческой знати как политическую систему, соответствующую условиям региона в демократические времена. Они противостояли любым попыткам как расширить, так и ограничить либеральные права, освященные парламентаризмом эпохи дуалистической монархии. Либеральная демократия представлялась им чисто механическим действием принципа большинства, подрывающим политическую ответственность граждан и стабильность общества. Они отвергали коммунизм и с подозрением относились к социал-демократии из-за ее покушения на частную собственность. Наконец, они сражались против праворадикальных и фашистских течений в лице Дьюлы Гёмбёша и других «защитников расы», заявлявших, что парламентаризм изжил себя и его должно заменить авторитарное правление, которое облегчит перераспределение экономических функций за счет еврейской буржуазии в пользу венгерских христиан из средних классов.

Подобные приоритеты явным образом влияли на процесс политической консолидации и возврата Венгрии к господству права после подписания Трианонского мирного договора. Назначение 19 июля 1920 г. многоуважаемого Телеки главой кабинета министров, куда вошло также немало других выдающихся личностей, завершило период переходных правительств и послужило сигналом для старой элиты после стольких месяцев выжидания вернуться в политику. Это был этап искусного политического лавирования и балансирования, в чем настоящим мастером оказался Бетлен. Была объявлена амнистия для всех заключенных, осужденных за революционную деятельность на срок не более пяти лет. Лица, уличенные в зверствах «белого террора», вообще получили прощение. Правительство предприняло энергичные меры, чтобы разогнать как правых, так и левых экстремистов. Оно покончило с бесчинствами офицерских «особых отрядов», запретив некоторые из них и арестовав нескольких деятелей, через какое-то время, правда, нашедших себя на государственной и административной работе. Принятый в 1921 г. закон о поддержании порядка в государстве и обществе в основном был направлен против коммунистов, однако время от времени срабатывал также в борьбе с правыми радикалами: будущие диктаторы Венгрии, облаченные в разные политические цвета, Матьяш Ракоши в 1925 г. и Ференц Салаши в конце 1930-х гг. получили сроки тюремного заключения именно на основании этого закона. Он не давал возможности бывшим вождям Венгерской Советской республики поддерживать деятельность подпольной организации, которой они руководили сначала из Вены, а затем из Москвы. Масштаб активности организаций рабочего класса, насчитывавшего в своих рядах около четверти населения страны, систематически сужался, пока не остались только официальные партийные организации, финансировавшиеся из бюджета и не имевшие сколь-либо широкой опоры в массах. Тем временем Хорти создал «Орден героев», т. е. особо почетную организацию для тех, кто доказал свою приверженность христианским и национальным ценностям (а также личную преданность регенту) и отличился в боях против революции.

Чтобы хоть немного снять напряжение, порождаемое аномалиями в системе земельной собственности, и несколько ослабить политический вес Партии мелких сельских хозяев, правительство Телеки в декабре 1920 г. предложило проект земельной реформы. Около 425 тыс. семей, главным образом безземельных батраков, получили земельные наделы, не превышавшие 5 акров, а в среднем — по 3 акра на семью. Эта мера, затрагивавшая всего 8,5 % пахотных площадей, была бледной копией реформы, предпринимавшейся Каройи или проведенной в соседних государствах (которые, разумеется, могли себе это позволить и щедрой рукой раздавали поместья, прежде принадлежавшие австрийским и венгерским магнатам).

Однако земельная реформа все же достигла основной своей цели: играя на чувстве гордости или, вернее, на иллюзии обладания собственностью, она расширила социальный состав той части населения, которая поддерживала режим, несмотря на то, что высокие ставки выкупа за землю очень скоро заставили многих облагодетельствованных реформой отказаться от своих новых владений. Впрочем, никаких серьезных изменений в самой социальной структуре общества реформа не вызвала: она просто увеличила число владельцев карликовых наделов, оставив почти половину крестьян (более 20 % от всего населения страны) без земли, что вынуждало их работать на других и отодвигало в сторону от процессов модернизации и улучшения быта, очень медленно происходивших в среде более обеспеченного сельского люда, постепенно привыкавшего к электричеству, медицинскому обслуживанию и веяниям моды. Батраки продолжали ютиться по нескольку семей (вместе со своими животными) в одном доме, их дети пили молоко не чаще раза в месяц и вообще не ели масла, их не касалась система обязательного страхования. Именно в их среде свирепствовал туберкулез, от которого в межвоенный период умирало по 10 тыс. человек в год. Их участь более не облегчалась ни масштабными общественными работами, прежде организовывавшимися правительством Австро-Венгрии, ни эмиграцией в Новый Свет, которая теперь очень жестко ограничивалась самими Соединенными Штатами.

С другой стороны, земельная реформа оставила около 30 % всех сельхозугодий страны в руках менее 400 магнатов, каждый из которых имел свыше 1,5 тыс. акров. Земли, распределенные между крестьянством в 1921 г., примерно равнялись земельной собственности католической церкви или пяти поместьям Эстерхази. Это означало, что экономический приоритет землевладельцев, их нравы и образ жизни на широкую ногу по-прежнему, как и во времена дуалистической монархии, оставались в эпоху хортизма характернейшей чертой жизни страны. Впрочем, очень многие дворяне после Трианона уже не могли позволить себе показного блеска «счастливого времени мира». Классовая элитарность аристократии проявлялась не только в поспешности, с которой юные леди из благородных семейств покидали благотворительные мероприятия, когда начинались танцы, опасаясь получить приглашение от каких-то «темных личностей», не только в очень узком кругу общения, но и в консервативном презрении к правому радикализму как политическому течению, приличествующему разве что «унтер-офицерам и домохозяйкам». Утонченность, манерность и высокомерие аристократов, равно как и традиционно гуманистическое воспитание, делали их невосприимчивыми к ультраправому радикализму. Большинство из них отвергало фашизм, а некоторые даже активно противодействовали его напору.

Но даже в 1920 г., помимо чисто силового давления и административных действий против праворадикальных организаций, необходимы были меры по нейтрализации антисемитских настроений христианского среднего класса и установлению стабильности. Принятый соответствующий закон вполне отвечал этой задаче. Он регулировал набор в высшие учебные заведения с тем, чтобы сократить число студентов-евреев, которое действительно с 24 % в 1914 г. (46 % в медицинских вузах и 33 % в Техническом университете) упало до 8–12 % в период с 1920 по 1935 г. (хотя этот процент все равно превышал долю еврейского населения — 6 % — в Венгрии).

Правительство Телеки было вынуждено уйти в отставку в связи с т. н. «королевским вопросом». Сам Телеки был легитимистом, сторонником реставрации монархии, однако многие представители Партии мелких сельских хозяев, входившей в правительственную коалицию, выступали за свободные выборы всех должностных лиц государства. Перегруппировка политических сил по этой дилемме началась даже прежде, чем Карл IV предпринял свою неудачную попытку вернуться на венгерский трон. Уверовав в то, что его поддерживают определенные политические круги Франции и Ватикан и что в самой Венгрии почва уже готова, он в 1921 г. на Пасху вернулся из своего швейцарского убежища и тотчас же провел переговоры с Телеки, а затем и с Хорти, который всегда поддерживал наследственные права Карла, однако сейчас отказался отдать власть. Когда стало известно, что соседние государства, опасаясь восстановления династии Габсбургов, объявили у себя военную мобилизацию, Карлу, который, по-видимому, лелеял планы серьезных социальных реформ, ничего не оставалось, как вновь покинуть страну. Через неделю после его отъезда Телеки посчитал необходимым подать в отставку, и его должность 14 апреля 1921 г. досталась Бетлену, которому суждено было продержаться у власти более десяти лет.

Новому премьер-министру пришлось пережить первое испытание в октябре того же года, когда бывший монарх во второй раз попытался совершить государственный переворот. На сей раз Карл IV решил не беседовать с Хорти. Его самолет приземлился на территории, которую оспаривали между собой Австрия с Венгрией и которая находилась под военным контролем преданных ему офицеров-легитимистов. Эта «королевская армия» 22 октября 1921 г. на поезде отправилась в сторону венгерской столицы, но уже на следующий день была рассеяна регулярными венгерскими войсками, срочно собранными правительством под командованием Гёмбёша. Бой произошел неподалеку от Будаерша, западнее Будапешта. Карл и его супруга Зита были задержаны и переданы командующему британской флотилией на Дунае. Затем их сослали на Мадеру, где шесть месяцев спустя и умер последний венгерский король. Этот инцидент опять дал повод новым соседям требовать ужесточения мер против Венгрии, но на сей раз великие державы лишь настояли на процедуре официального свержения династии Габсбургов. Венгерское Национальное собрание в специальном постановлении от 6 ноября 1921 г. выполнило это требование.

Попытки короля совершить государственный переворот оказались последними ощутимыми толчками «землетрясения», непрерывно сотрясавшего Венгрию все послевоенные годы. Их провал способствовал процессу консолидации венгерского общества и укреплению его международной позиции по схеме Бетлена. После официальной процедуры низложения Габсбургов и окончательного урегулирования всех спорных пограничных вопросов не оставалось никаких препятствий для вступления Венгрии в Лигу Наций в сентябре 1922 г. Неудачи Карла подорвали легитимизм как политическую силу, и его оплот — Объединенная христианско-национальная партия вскоре полностью распалась. Бетлен с одобрения Хорти принялся за осуществление плана по созданию влиятельной партии власти. С этой целью он намеревался укрепить консервативное аграрное крыло Партии мелких сельских хозяев и самому завоевать там влияние. В январе 1922 г. Бетлен вместе с группой своих сторонников вступил в эту партию, и хотя Иштван Надьатади-Сабо формально сохранял пост ее председателя, его крестьянские демократы вскоре оказались не у дел. Их переиграла группировка Бетлена, получившая все ключевые посты в партии и правительстве. Одновременно Бетлену удалось договориться с руководителем Социал-демократической партии, заключив так называемый пакт Бетлена — Пейера, по которому последний согласился не пропагандировать республиканизм, не заниматься организаторской деятельностью среди государственных служащих и сельскохозяйственных рабочих, а также не прибегать к политическим забастовкам. Бетлен также воспользовался интернациональными связями партии социал-демократов для достижения внешнеполитических целей страны и постарался ослабить узы, связывавшие их организацию с лидерами эмиграции. Взамен Социал-демократическая партия, присутствие которой в Национальном собрании Бетлен считал крайне важным для внутреннего спокойствия страны и хорошего ее имиджа за рубежом, приобрела существенно большую свободу действий. В качестве последнего штриха, завершавшего обустройство венгерской политической мизансцены в соответствии с планом Бетлена и его концепцией «консервативной демократии», в марте 1922 г. был обнародован новый избирательный закон, уменьшавший долю граждан страны с правом голоса с 40 до 28 %. По этому показателю Венгрия приближалась к государствам Юго-Восточной Европы и к наиболее консервативным странам Западной Европы, таким, как Франция или Бельгия. Но что было еще хуже, так это распространение в Венгрии почти повсеместно, за исключением столицы и семи крупнейших городских центров, беспрецедентной для всей Европы практики открытого голосования. Это означало, что только один из пяти депутатов был избран путем тайного голосования.

В значительной мере, по этой причине в законодательном собрании страны уменьшилось число крестьян и представителей свободных профессий, тогда как, напротив, земледельцев и чиновников, опять вернувшихся к активной политической деятельности, как показали выборы мая — июня 1922 г., заметно возросло. Бетленская Партия единства (образованная на основе Партии мелких сельских хозяев) набрала 60 % голосов, очень облегчавших жизнь ее лидерам в парламенте, причем среди ее депутатов теперь была лишь малая часть входивших в прошлый состав депутатского корпуса. Таким образом, политика консолидации, проводившаяся Бетленом, привела к созданию относительно устойчивой политической системы, просуществовавшей вплоть до гитлеровской оккупации страны в марте 1944 г. Венгрия стала парламентским государством с сильными элементами авторитаризма и при гегемонии в политической структуре партии власти, что имело следствием антидемократическое использование институтов, сохранившихся в стране с либеральной эры. Правительство признало законную оппозицию, состоявшую из левого крыла социал-демократии, буржуазных либералов во главе с Вилмошем Важони — позднее с Кароем Рашшаи — и обновленной после 1930 г. Партии мелких сельских хозяев. Правая оппозиция была представлена различными группами христианских социалистов и правыми радикалами, в частности «защитниками расы», руководимыми Гёмбёшем, который вышел из проправительственной партии в 1923 г. Однако основная борьба политических взглядов и интересов происходила не на сессиях парламента, а во время проведения конференций правящей партии, так как ее решения редко когда могли быть изменены оппозицией, сколь бы решительно она их ни критиковала. То, что у оппозиции практически не было шансов прийти к власти и проводить свою политику, также являлось специфической особенностью установленной в Венгрии системы правления. Конечно, бастионы, ограждавшие власть от левой угрозы, были более неприступны, чем укрепления справа, и связи, установившиеся в 1919–20 гг. между консерваторами и экстремистами-контрреволюционерами, никогда не обрывались до конца. Именно это обстоятельство в совокупности с «трианонским синдромом» обусловило создание и преобладание в обществе в течение всего периода хортизма атмосферы самовлюбленности, патриотической увлеченности всем национальным, исконно венгерским, легко оборачивавшейся шовинизмом и расизмом. И, тем не менее, режим Хорти существенно отличался и от германского нацизма, и от итальянского фашизма, поскольку никогда не мобилизовывал массы на революционную борьбу с феодальными и аристократическими пережитками политической системы. Несмотря на различного рода ограничения в области свободы слова, хортизм никогда не прибегал к систематической регламентации прессы и культурной жизни в целом, равно как и не требовал от каждого рядового гражданина доказательств идеологической преданности.

Восстановление политической устойчивости, безусловно, зависело также от доверия людей к мерам правительства по спасению национальной экономики. В конечном счете, все общественные потрясения 1918–20 гг. были обусловлены экономическими причинами. Бедственное положение простых людей, жизненный уровень большинства которых составлял 20–40 % от довоенного показателя, делало их совершенно беззащитными перед разного рода политическим экстремизмом и социальной демагогией. Сразу после окончания войны в стране треть трудоспособного населения оказалась безработной, тогда как административный аппарат, рассчитанный на государство, втрое превосходившее по размерам послевоенную Венгрию, сохранился полностью, по-прежнему насчитывая 200 тыс. государственных служащих. К 1920 г. сельскохозяйственное производство сократилось наполовину, а промышленность выпустила лишь 35 % от продукции, произведенной в 1914 г. Инфляция уже во время войны сильно ударила по карману венгров, однако к концу 1920 г. покупательная способность венгерской короны составляла лишь 10 % от ее стоимости в середине 1919 г., а к концу 1923 г. она еще уменьшилась до 0,3 %.

Конечно, по масштабам эта гиперинфляция уступала тому, что творилось в Германии и Австрии, и все же экономическая стабилизация стояла в ряду наиболее важных правительственных задач. Первоначальные попытки улучшить ситуацию, полагаясь исключительно на внутренние ресурсы — путем увеличения налогов, сокращения бюрократического аппарата и государственных расходов, а также проводя последовательную антиинфляционную политику, — не могли в нужной мере стимулировать истощенную экономику страны. В мае 1923 г. Бетлен решил последовать примеру Австрии и обратился к Лиге Наций с просьбой о займе. Этот шаг имел следствием усложнение внутренней ситуации — Гёмбёш и его сторонники вышли из проправительственной партии в знак протеста против того, что Венгрию ставят на колени перед внутренним и международным еврейским капиталом, — и затяжные, в течение нескольких недель, переговоры в Лондоне, Париже и Риме. Из-за противодействия Франции, а также ее младших партнеров из Центральной Европы Венгрия, поддержанная Британией и Италией, смогла получить лишь около половины искомой суммы — 250 млн. золотых корон под не слишком выгодные условия. Венгрии также за ближайшие два десятилетия предстояло выплатить 180 млн. корон в качестве репарации, и в течение двух с половиной лет — предполагаемый период стабилизации — ее экономика должна была находиться под контролем со стороны специальных наблюдателей от Лиги Наций. Благодаря дальнейшему сокращению бюрократического аппарата и увеличению налоговых сборов, которые в середине 1920-х гг. на 60 % превысили уровень 1912 г., страна уже с 1925 г. смогла большую часть долга при полном одобрении наблюдателей направить на реструктуризацию экономики и оживление культурной деятельности общества. Успешная стабилизация, увенчавшаяся введением с 1 января 1927 г. новой денежной единицы — пенге, поддерживалась также достижениями Венгрии межвоенного периода во внешнеполитической деятельности, что способствовало росту доверия к ней со стороны частных инвесторов.

Однако несмотря на то, что по темпу экономического роста Венгрия несколько опережала среднеевропейские показатели, ее макроэкономика носила противоречивый характер. Парижская мирная конференция разрушила не только «тюрьму народов», как часто называли империю Габсбургов ее критики, но и отлаженный хозяйственный механизм с хорошо подогнанными друг к другу и отрегулированными за несколько веков развития частями, позволявший людям и товарам беспрепятственно циркулировать на всем едином экономическом пространстве от Триеста (ныне территория Италии) до Лемберга (Львов). После 1920 г. между государствами, образовавшимися на землях этого некогда единого пространства, началось нечто напоминавшее непрекращающуюся таможенную войну. Каждое из государств, игнорируя преимущества прежнего сотрудничества, стремилось к самодостаточности. Для Венгрии это вылилось во введение высоких протекционистских пошлин, достигавших 75 % стоимости импорта, которыми облагались примерно 40 тыс. наименований преимущественно промышленных товаров, причем в отраслях, весьма слабо развитых в стране довоенного периода.

В результате скромные экономические достижения второй половины 1920-х гг. отличались неравномерностью: значительно выросло текстильное производство, тогда как доля пищевой перерабатывающей промышленности в общем объеме продукции венгерской индустрии упала примерно на 10 %. Уменьшилась также и доля машиностроения, причем, как и прежде, из-за ограниченных экономических возможностей страны некоторые перспективные проекты венгерских изобретателей, такие, как вертолет Оскара Ашбота или турбогенераторный двигатель Дьёрдя Йендрашшика, прошли испытания и были запущены в производство за границей. Начало разработки месторождения бокситов в 1925 г. неподалеку от Веспрема в Задунавье стало важным событием для страны, задыхавшейся от острого дефицита полезных ископаемых и сырья. В ряде отраслей, например, в электротехнической промышленности, Венгрии удалось сохранить высокий уровень и конкурентоспособность, достигнутые в довоенный период, что заметно сказалось на качестве повседневной жизни людей: к 1933 г. была электрифицирована почти треть населенных пунктов страны, в которых проживало две трети ее населения, а общее количество радиоприемников достигло 300 тыс. штук. И хотя Венгрия оставалась одной из наименее развитых стран Европы по уровню развития автомобильного транспорта, к 1930 г. число автомобилей в ней превысило 15 тыс. единиц, а в Будапеште и еще в 22 городах страны было открыто регулярное автобусное сообщение. И все же, несмотря на довольно устойчивый рост промышленного производства, в 1929 г. оно превысило довоенный уровень лишь на 12 %, тогда как сельское хозяйство, где прирост за тот же период составил всего 2 %, по-прежнему оставалось основным сектором венгерской экономики. Стагнация в сельском хозяйстве, прежде всего, определялась увеличением числа мелких наделов, на которых невозможно было внедрять новые методики интенсивной обработки земли, а также иные средства агротехники и способы повышения плодородия почвы. По производительности венгерский аграрный сектор едва ли превышал показатели Балканских государств, а пропасть, отделявшая его от сельского хозяйства таких высокоразвитых стран, как Бельгия или Дания, только углублялась. Поголовье скота даже в 1938 г. уступало по численности показателям 1911 г.

Восстановительные процессы в экономике не очень заметно отразились на образе жизни социальных низов. Уже говорилось о положении деревенской бедноты. Что касается промышленных рабочих, то более 10 % из них, т. е. как минимум 100 тыс., постоянно были без работы даже в относительно благоприятный период после 1925 г. Но даже у тех, кто был трудоустроен, уровень заработной платы вплоть до начала кризиса так никогда и не достиг довоенного заработка. За исключением Будапешта, рабочие жили обычно в домах без коммунальных удобств, и даже в столице водопровод и электричество в их убогих жилищах, похожих на трущобы, не слишком улучшали ситуацию. Недовольство пролетариев выливалось в забастовки и голодные марши протеста. Ушедшие было в подполье коммунисты и левые социал-демократы отреагировали на это обострение классовой борьбы созданием в апреле 1925 г. Социалистической рабочей партии Венгрии. И хотя эта партия отказалась придерживаться в своей деятельности условий пакта Бетлена — Пейера и правительство почти год было вынуждено мириться с ее существованием, она не смогла завоевать сколь-либо серьезной поддержки в массах и была подвергнута жесткому полицейскому преследованию, сопровождавшемуся летом 1926 г. показательными процессами.

Однако правительство пыталось решать проблему недовольства рабочего класса не только путем репрессий. Помимо профсоюзов, которые сыграли большую роль в 1920-х гг. как организаторы взаимопомощи, с 1927 г. пролетариат и другие отряды наемных работников, исключая тружеников сельского хозяйства, могли получать поддержку от существенно расширенной системы государственного страхования от несчастных случаев, болезни, старости или утраты кормильца. В рамках консервативных реформ в 1928 г. был принят очередной дискриминационный закон, которым, помимо расового критерия отбора учащихся высших учебных заведений, вводился еще социальный ценз (определял желательные пропорции классового состава студенчества по роду деятельности родителей абитуриентов), а в ноябре 1926 г. реставрирована верхняя палата парламента. Состоявшая в основном из магнатов, высокопоставленных чиновников и церковных иерархов, она была рассчитана на придание «устойчивости» всему законодательному собранию, т. е. должна была уравновешивать любые, даже самые незначительные изменения в составе нижней палаты, если таковые вдруг будут допущены четко контролируемой избирательной системой. Понятно, что на этой мере настоял Бетлен, хотя ему лично незачем было опасаться каких-либо изменений: на всеобщих выборах в декабре 1926 г. его Партия единства даже упрочила свое парламентское большинство, тогда как все его соперники потеряли часть мест.

Незадолго до выборов Бетлен подал в отставку, но Хорти отказался принять ее. Причиной явился международный скандал, связанный с производством фальшивых банкнот, к которому косвенно был причастен ряд лиц из правительственного круга, в том числе и сам премьер-министр. Скандал случился как раз тогда, когда политическая ситуация в стране, раздираемой страстными эмоциями и бурными спорами, стала успокаиваться и заработала экономика. В декабре 1925 г. в Гааге был арестован за попытку обменять фальшивую тысячефранковую купюру венгерский дипкурьер. В его багаже был найден чемодан, набитый поддельными банкнотами. Выяснилось, что эти банкноты были напечатаны в типографии Национального института картографии, которым руководил Телеки, и что последний был связан с секретной операцией, нацеленной на пересмотр Трианонского мирного договора. Довольно грандиозный план, согласно которому предполагалось ввергнуть в состояние хаоса французскую экономику и изыскать ресурсы для финансирования ревизионистской деятельности, явным образом изначально готовился группой праворадикальных офицеров. Нити заговора вели к начальнику генштаба и к Гёмбёшу. В феврале 1926 г. координатор фальшивомонетчиков князь Лайош Виндишгрец, шеф полиции Имре Надашди и еще кое-кто помельче были осуждены и приговорены к различным срокам тюремного заключения, однако все нити заговора так и не были распутаны до конца — факт, указывающий на то, что произошедший в годы общественной консолидации разрыв между консервативными кругами венгерских политиков и праворадикальными деятелями не был окончательным и полным. Оппозиция напрасно надеялась, что международное возмущение делом о фальшивых франках сметет правительство Бетлена, доверие к которому со стороны регента осталось непоколебленным (что было главным для данной политической системы). К тому же Бетлен по-прежнему рассматривался правительствами Великобритании и Италии в качестве гаранта политической стабильности в Венгрии и пользовался их поддержкой.

Репутация Венгрии в результате этого скандала пострадала, тем не менее, он не помешал стране медленно, но верно выбираться из ситуации международной изоляции, в которой она оказалась с начала 1920-х гг. Внешняя политика страны, которая, не успев оправиться от революций, сразу оказалась в положении подсудимого, ожидающего суровый приговор, напоминала действия сбитого с толку человека. Поскольку неприемлемость условий готовившегося мирного договора была очевидной, Венгрия столкнулась с необходимостью выбора между двумя абсолютно взаимоисключающими линиями поведения. Так, признав послевоенные границы, она могла выбрать путь интеграции в новую политическую систему Европы, завоевывать расположение великих держав и проводить политику разрядки напряженности по отношению к своим соседям. Или же, напротив, — задаться целью силой восстановить — полностью или частично — довоенное положение, встав на путь военного сотрудничества с другими государствами, проигравшими Первую мировую войну.

К Венгрии на международной арене относились с большим подозрением и даже враждебностью. Не помогали ни противоречивые заявления, ни акции, на которые, кидаясь из крайности в крайность, шло министерство иностранных дел в первые месяцы правления Хорти. Еще с большим предубеждением к Венгрии стали относиться после попыток Карла IV вернуть себе трон. Вследствие этого в 1920–21 гг. Чехословакия, Румыния и Югославия подписали двусторонние договоры о взаимопомощи, которые в совокупности составили Малую Антанту — оборонительный союз под эгидой Франции, предназначен-

При всем при том Венгрии не так-то просто было даже нормализовать отношения со своими новыми соседями, не говоря уже о большем. Однако, уверовав в ничем не обоснованные иллюзии, будто провенгерские симпатии словацкого и русинского населения на территории бывшей Верхней Венгрии вскоре облегчат возврат стране этой провинции, правительство не обращало особого внимания на укрепление отношений с Прагой. Инициативы Масарика, в приватных беседах признававшего, что Венгрия должна бороться за справедливый пересмотр Трианонского договора, не были подхвачены венгерскими политиками. Трансильвания в истории Венгрии и в венгерском национальном сознании всегда играла такую большую роль, что ее утрата воспринималась с особой болью, и о дружественных отношениях с Румынией не могло быть и речи. Переговоры 1925–26 гг. об установлении добрососедских отношений с Югославией, которые бы открыли доступ Венгрии к портам Адриатического моря и гарантировали обеим странам взаимный нейтралитет в случае вооруженного конфликта с третьей стороной, ни к чему не привели из-за отрицательного к ним отношения со стороны Хорти, а также возражений Италии и стран, входивших в Малую Антанту. Отношения Венгрии с соседними государствами осложнялись еще и ситуацией с проживавшими там венгерскими национальными меньшинствами. Даже в Чехословакии, где более или менее демократические общественные структуры обеспечивали защиту интересов венгерской диаспоры, политика ассимиляции, тем не менее, давала о себе знать. В Румынии и в Югославии венгры подвергались дискриминации в процессе проведения земельной реформы; их заставляли переселяться по произволу властей, корректировавших этнический состав населения в том или ином регионе; им все труднее было обучать своих детей на родном языке, а их культурные общества, театры и газеты под любым предлогом закрывались.

В первой половине 1920-х гг. активность венгерской внешней политики была весьма ограниченной. Помимо вступления в Лигу Наций, еще одним важным практическим ее результатом стало, как это ни парадоксально, подписание в 1921 г. договора с Советским Союзом об обмене пленными. Глубокие идеологические и политические разногласия помешали установлению более интенсивных отношений Венгрии и СССР — самым нелицеприятным и жестким критиком парижского мирного соглашения. В течение всех этих лет правительство Венгрии возлагало надежды на сулившее облегчение ее участи сотрудничество с державами-победительницами, особенно с Великобританией (после того как Франция всецело поддержала Малую Антанту). Однако к середине 1920-х гг. британское правительство почти утратило свой прежний интерес к делам Центральной Европы. Небольшим утешением в данной ситуации был разве тот факт, что в лице газетного магната Гарольда Сиднея Ротермира провенгерская позиция получила надежного и влиятельного сторонника в Англии. Отчасти под влиянием чар одной венгерской аристократки он опубликовал в июне 1927 г. в «Дейли мейл» свою статью «Место Венгрии под солнцем».

Идея лорда Ротермира заключалась в том, чтобы ради обеспечения мира в Центральной Европе и эффективного сдерживания большевизма вернуть Венгрии все земли, заселенные преимущественно мадьярами вдоль ее границ с соседними государствами. Такое предложение смутило британское правительство, да и в самой Венгрии вызвало неоднозначную реакцию. С одной стороны, венгры не могли не приветствовать инициативу, направленную на пробуждение «совести мировой общественности» и оказавшуюся эффективнее всей их собственной пропаганды, что обусловило создание Венгерской ревизионистской лиги, куда вошли сотни разного рода профессиональных и общественных организаций. С другой стороны, пересмотр условий Трианонского договора с учетом исключительно этнического фактора не вполне устраивал многие официальные круги, за исключением социал-демократов и либеральной оппозиции. Выступление лорда Ротермира совпало с двумя очень важными обстоятельствами: к этому времени в стране усилилось, причем вполне обоснованно, разочарование в возможности приспособиться к условиям мирного соглашения, а к началу 1927 г., когда Венгрию покинули финансово-экономические и военные наблюдатели из Антанты, она почувствовала облегчение и, подобно остальным странам, проигравшим Первую мировую войну, тотчас же стала нарушать пункты мирного договора, ограничивавшие ее вооружение. Тогда же она ответила на инициативу Муссолини, которому был нужен союзник против Югославии. Италия имела к ней территориальные претензии, и укрепление Югославии на берегах Адриатики стало одной из основных причин ее недовольства послевоенным устройством. Венгеро-итальянский договор о дружбе и арбитраже, подписанный 5 апреля 1927 г., покончил не только с изоляцией Венгрии на международной арене, но и с проводившейся ею политикой «приспосабливания». Бетлен и Муссолини пришли к взаимному соглашению относительно временного характера статус-кво, установленного в соответствии с парижскими договоренностями. Оба они также считали, что главную роль в изменении этого статус-кво должна сыграть Германия, хотя до поры до времени она придерживалась очень осторожной политики. В 1927–28 гг. Бетлен вопреки требовавшемуся обстоятельствами «самоограничению» все чаще стал подчеркивать необходимость установления новых границ.

Целям пересмотра послевоенного устройства служила не только внешняя политика. Огромное значение имела и культура, куда вкладывалось много сил и средств, чтобы продемонстрировать, доказать и усилить предполагаемое духовное лидерство Венгрии в Карпатском бассейне, весьма подкреплявшее претензии политиков. Тот факт, что правительство придавало культуре стратегическое значение, объясняет его чрезвычайную щедрость: бюджетные расходы на ее нужды в этот период достигли 10 % от общей суммы государственных расходов (в два раза выше довоенного уровня ее финансирования). Деньгами этими с пользой для дела распоряжался Куно Клебелсберг, прослуживший министром культуры почти весь срок премьерства Бетлена. И хотя Балинт Хоман, сменивший Клебелсберга на этом посту, принадлежал к кругу Гёмбёша, он также вполне успешно продолжал политику своего предшественника в течение всех 1930-х гг. Первые крупные мероприятия Клебелсберга были связаны с восстановлением к 1923 г. всей системы высшего образования. Утраченные Венгрией университеты Пожони и Коложвара были воссозданы в Пече и Сегеде соответственно. Наряду с университетом в Дебрецене и новым экономическим факультетом в Будапештском университете они получили прямое бюджетное финансирование и со временем достигли очень высокого научного и преподавательского уровня, особенно в естественных дисциплинах и медицине. Особо выдающееся научное достижение было отмечено даже Нобелевской премией за 1937 г., полученной Альбертом Сент-Дьёрдьи (в то время жившим в Сегеде) за открытие и медицинское использование витамина С. При этом, однако, следует иметь в виду, что преобладание в высшей школе «христианского направления» заставило многих одаренных людей того времени — таких, как математик Янош Нейман или ядерные физики Теодор фон Карман, Лео Силард, Эдвард Теллер и Эуген Вигнер, — искать счастье и славу за границей. С другой стороны, Клебелсберг сам способствовал развитию венгерской науки, создав специальный стипендиальный фонд для обучения вен- герских студентов за рубежом и запланировав целую сеть венгерских научных обществ, которые бы не только являлись культурными форпостами страны за рубежом, но и поддерживали ее студентов, обучающихся в основных европейских столицах, — таковыми были, например, Венгерский коллегиум в Берлине и Вене и Академия Венгрии в Риме.

Тем не менее, поскольку после Трианонского мира населению Венгрии школ не хватало, основной задачей министерства культуры стала перестройка всей системы начального образования, прежде всего, в сельской местности, где и без того дело обстояло хуже, чем в городах. Как только в стране появились средства, была разработана и запущена в ход основная программа строительства 3,5 тыс. новых классов (включая до тысячи совершенно новых школ) и 1,75 тыс. домов для учителей. К 1930 г. строительство это было завершено. И хотя из-за того, что желающих учиться становилось больше, число учеников, приходившихся на одного учителя, существенно не изменилось, а одна пятая их часть по-прежнему посещала школы с одним-единственным преподавателем; неграмотность в Венгрии к концу 1930-х гг. упала до 7 %, почти сравнявшись с западноевропейскими показателями. Среднее образование также постепенно улучшалось, продолжая сохранять высокие профессиональные стандарты, достигнутые еще в эпоху дуализма. При этом новая школьная программа, лишенная интеллектуальной беспристрастности, прежде всего, была ориентирована на воспитание ученика в духе христианских представлений и национальных ценностей. Учебный день начинался и кончался хоровым чтением наизусть «Венгерского кредо», в котором вера в Бога неразрывно связывалась с верой в возрождение Венгрии во всем ее историческом величии. Знание истории Венгрии и географии ее исконной территории являлось главной задачей преподавания этих предметов. Левые идеи, включая буржуазный радикализм, должны были разоблачаться как ведущие к «интернационализации и иудаизации» венгерской интеллигенции. Внешкольные занятия с подростками по типу мероприятий бойскаутской организации или, в первую очередь, собственно венгерского движения левенте, весьма поощрялись властью не только потому, что считались делом сугубо христианским, объединявшим детей в коллектив, но также и потому, что, учитывая их особый акцент на физической подготовке школьников, воспринимались как своего рода замена запрещенной Трианонским договором военной подготовки призывников. Идеологизированность образования еще больше усилилась в 1930-х гг., став основным критерием для определения обладателей многочисленных академических премий, что почти никак не отражалось на классовом составе венгерского студенчества. Все это предопределило противоречивый, напоминающий о двуликом Янусе характер культурной жизни страны в межвоенный период, в котором трудно, да, наверное, и не имеет смысла выделять внутренние подпериоды. Два основных направления в культуре довоенных времен являли собой глобальное противостояние национально-консервативного традиционализма и гуманистического наследия демократического либерализма. Картина, дополненная тонким налетом радикальных течений авангарда с примесью «популизма», была весьма впечатляющей. Однако интеллектуальный климат в стране не способствовал развитию современных, прогрессивных тенденций, столь ярко проявившихся в культуре fin-de-si?cle. Климат этот в какой-то степени был предопределен уже упоминавшейся книгой Дьюлы Секфю «Три поколения», в которой автор усматривает причины послевоенного кризиса в разрушительном воздействии, какое было оказано либерализмом на нравственное состояние и экономическое положение венгерского среднепоместного дворянства. Венгерские джентри оказались особенно беззащитными перед этим воздействием по причине таких специфических слабостей «национального характера», как тщеславие, пассивность, завистливость и нехватка духа гражданственности. Хотя многие работы Секфю по историографии также были насквозь идеологизированы, многотомная «Венгерская история», написанная им в соавторстве с Балинтом Хоманом, стала научным достижением очень высокого уровня, сохраняющим свое значение и поныне, несмотря на то, что после Второй мировой войны ее авторы были основательно дискредитированы. Венгерская историческая наука этого периода отмечена была также работами Шандора Домановски по истории культуры и абсолютно новаторскими попытками Иштвана Хайнала создать четкую научную методику для социальной истории и социологии, в чем-то перекликавшимися с научной деятельностью французских историков, объединившихся вокруг «Анналов».