От первых кружков к массовой партии
От первых кружков к массовой партии
Новый 1900 г. открылся в Тифлисе событием, которое некоторые авторы рассматривают как начало поворота в развитии социал-демократического движения на Кавказе.
1 января 1900 г. остановилась тифлисская конка. Отказавшись обсуждать выдвинутые рабочими требования, ее администрация вызвала полицию. Еще совсем недавно достаточно было полицейского свистка, чтобы рассеять любую толпу. На этот раз рабочие отказались подчиняться требованиям полиции, а когда она попыталась применить силу, оказали сопротивление. И хотя после ареста наиболее активных участников забастовка была прекращена, произошедшие события имели большой общественный резонанс{1}.
С ними связан еще один важный факт. В городе появились прокламации, посвященные забастовке и выдвинутым в ходе нее требованиям{2}. Первая известная нам листовка была выпущена в Тифлисе кружком Ф. Майорова осенью 1893 г.{3} Еще одна листовка появилась в 1896 г.{4} Однако первоначально они были рукописными, распространялись тайно, в индивидуальном порядке и по этой причине не могли привлечь к себе широкое внимание и оказать заметное влияние на рабочих. Прокламации, появившиеся в начале 1900 г., были не только отпечатаны, но и разбросаны по городу{5}. Так была сделана одна из первых попыток перехода от устной пропаганды в рабочих кружках к открытой массовой агитации.
Вскоре жандармам удалось установить, что главную роль в организации стачки играл Ладо Кецховели. Начались его поиски, узнав о которых он перешел на нелегальное положение и уехал в Баку{6}.
Примерно к этому времени относится первый арест И. В. Джугашвили.
О нем известно пока только из воспоминаний Г. И. Елисабедашвили, который датировал его концом 1899 г., отмечая, правда, что он произошел тогда, когда И. Джугашвили уже работал в обсерватории{7}. Если же учесть, что его зачислили в штат 28 декабря 1899 г., то, вероятнее всего, арест имел место в начале 1900 г.
Обращение к сохранившимся документам обсерватории позволяет получить следующую картину дежурств И. В. Джугашвили в этом году: 13, 17, 19, 23, 25, 28, 29, 31 января; 3, 4, 6, 10, 12, 16, 22, 24, 28 февраля; 2, 6, 8, 12, 14, 20, 24, 26, 30 марта; 5, 7, 11, 13, 17,19, 23, 25, 29 апреля; 5, 7, 11, 13, 17,19, 23,25, 31 мая; 4, 6, 10,12,16, 18, 22, 24, 28, 30 июня; 4, 10, 12, 16, 18, 22, 24, 28, 30 июля; 5, 9, 11, 15, 17, 21, 23, 27, 29 августа; 2, 4, 8, 14, 16, 20, 22, 26, 28 сентября; (за октябрь записей обнаружить не удалось); 1, 3, 7, 9, 13, 19, 21, 25, 27 ноября; 3, 7, 9, 15, 21, 25, 27, 31 декабря{8}.
Получается, что принятый на службу И. В. Джугашвили на протяжении первых двух недель на работу не выходил. Это дает основание предполагать, что его пребывание под арестом относится ко времени до 13 января 1900 г.
Заслуживает внимания и другой факт — появление в Тифлисе его матери. Точная дата ее приезда неизвестна, но ориентировочно определить ее можно. «В конце января 1900 г., — вспоминал В. Кецховели, — приехал к нам В. Бердзеношвили», а «через некоторое время» «мать т. Сосо Екатерина Георгиевна». Когда Е. Г. Джугашвили уже жила у сына в обсерватории, сюда «в один апрельский день» явилась какая-то подозрительная личность, разыскивающая Ладо Кецховели. «Прошел еще месяц», и Вано Кецховели вызвали в местное жандармское управление, после чего он предпочел оставить работу в обсерватории{9}.
Если подходить к названным воспоминаниям формально, получается, что В. Кецховели ушел из обсерватории в мае 1900 г. Между тем имеются сведения, что расчет он получил 20 марта{10}. Следовательно, появление в обсерватории подозрительной личности, искавшей Ладо, относилось ко времени до 20 февраля. Именно в этот день в штат обсерватории был зачислен В. Бердзеношвили. После ухода из семинарии он некоторое время жил в городе Грозном, «в начале января 1900 г.» вернулся в Тифлис и сразу же, еще до поступления в обсерваторию, поселился здесь у своих товарищей{11}.
Исходя из этого, можно утверждать, что Е. Г. Джугашвили приехала в Тифлис не ранее декабря 1899 — не позднее февраля 1900 г. А следовательно, ее приезд вполне мог быть связан с арестом сына.
Что же послужило причиной ареста?
«Когда Сосо работал в обсерватории <…>, — вспоминал Г. И. Елисабедашвили, — к нему пришли неожиданно и забрали <…> в полицейский участок. Сосо не знал в чем дело, но скоро понял, что это дело касается „недоимок“, которые отец его должен был платить Дидилиловскому сельскому правлению. Он принял вид, что готов отвечать за „свой долг“. Его держали у себя, чтобы заставить заплатить, но не было у него денег, и думал как-нибудь заплатить <…>. Товарищи выручили его, уплатив требуемое»{12}.
В этом свидетельстве много неясного.
С одной стороны, позднее, в 1901 г., при обыске у И. В. Джугашвили действительно обнаружили «квитанцию о сдаче податей»{13}. С другой стороны, его отец не жил в Диди Лило более тридцати лет, землей в Дидилиловском сельском обществе не пользовался и по этой причине к поземельным, в том числе выкупным, платежам отношения не имел, а подушная подать давно была отменена. Но даже если допустить факт существования задолженности Бесо Джугашвили, возникает вопрос: почему за решеткой оказался не он сам, а его сын?
Удивительно и другое. Если бы причина ареста заключалась в необходимости взыскания отцовских недоимок, И. В. Джугашвили сначала должен был получить требование на этот счет, и только в случае уклонения от его исполнения к нему могли применить меры воздействия. Причем такая мера, как арест, предполагала злостное уклонение от платежей. Но между 6 декабря 1899 г., когда И. В. Джугашвили стал правоспособным{14}, и его арестом прошло всего лишь около месяца.
Невольно вспоминается уже известный нам факт — фотография вождя, включенная во второе издание его «Краткой биографии» и датированная 1900 г. Как мы уже знаем, в официальных изданиях 30-х гг. она сопровождалась пояснением, указывающим на ее жандармское происхождение. И хотя есть основания думать, что эта фотография относится к более позднему времени, указание на то, что она была сделана в 1900 г. в Тифлисском губернском жандармском управлении означало официальное признание не только факта самого ареста И. В. Джугашвили в 1900 г., но и его политического характера[24].
А поскольку данный факт по времени совпадает с забастовкой тифлисской конки, возникает вопрос: не было ли между ними связи?
Несмотря на то что Ладо Кецховели оставил Тифлис, борьба между сторонниками и противниками активных действий внутри Тифлисской организации РСДРП продолжалась. Особое значение в этом отношении имела маевка, состоявшаяся весной 1900 г. В ней участвовало около 500 человек{15}. И хотя ряды членов Тифлисской организации РСДРП по-прежнему оставались немногочисленными, а ее влияние на рабочих города было невелико, празднование 1 мая 1900 г. показало, что положение организации начинает быстро меняться.
Поэтому, как вспоминал С. Я. Аллилуев, «после маевки борьба между „стариками“ и „молодыми“ еще более обострилась». Обсуждению вопросов дальнейшей тактики было посвящено несколько специальных собраний, которые, судя по всему, свидетельствовали о том, что среди рядовых членов организации тактика активных действий находила все больше и больше сторонников. Особую роль в начавшемся повороте в деятельности Тифлисской организации РСДРП, по мнению С. Я. Аллилуева, играли ссыльные{16}. Из их числа, в качестве примера, можно назвать рабочего Мирона Демьяновича Савченко. Сын смоленского крестьянина{17}, он ушел на заработки в столицу и там, став членом «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», участвовал в кружке Людвига Карловича Мертенса, получившего позднее известность как Мартене и ставшего в 1919 г. первым официальным представителем Советской России в США{18}. После ареста летом 1896 г. М. Д. Савченко был приговорен к четырем месяцам тюрьмы и двум годам гласного надзора полиции. В Тифлис он прибыл не позднее 26 октября 1898 г.{19}.
Здесь М. Д. Савченко связался с местной организацией РСДРП и вскоре возглавил кружок в железнодорожных мастерских, одним из членов которого летом 1900 г. стал рабочий Михаил Иванович Калинин, тоже бывший членом петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», тоже после ареста высланный на Кавказ{20} и 30 июня 1900 г. принятый токарем в Главные мастерские Закавказской железной дороги{21}.
Приезд М. И. Калинина в Тифлис совпал с волной забастовок, которые прокатились по городу. В конце июня прекратили работу наборщики типографий. В начале июля остановилась табачная фабрика Сафарова, 26 июля — табачная фабрика Бозарджианца, 2 августа — табачная фабрика Энфианджианца и завод Яралова, 6 августа началась новая стачка на фабрике Сафарова, 10 августа — на заводе Адельханова{22}. И хотя нам пока почти ничего не известно о подготовке этих стачек, на всех названных предприятиях уже имелись рабочие кружки.
Около 1 июля началось брожение в железнодорожных мастерских (токарный цех), 11-го числа рабочие этого цеха предъявили администрации свои требования. 28-го токарей поддержал вагонный цех, 1 августа забастовка охватила все мастерские{23}.
Подобного власти еще не видели. В город были введены дополнительные воинские части{24}, начались увольнения рабочих, обыски и аресты{25}. Но правительственные репрессии лишь усилили недовольство.
Именно в это время тифлисские социал-демократы сделали попытку создания первой нелегальной типографии. Для этого, по воспоминаниям Артема Тио, ему было поручено выкрасть из Управления Закавказской железной дороги мимеограф{26}. По одним данным, его разместили на квартире В. Гогиладзе, по другим — на квартире В. Мгеладзе.
«Во время забастовки, — вспоминал Б. Бибинейшвили, — по поручению Тифлисской организации Щестор] Каладзе и наборщик Влас Мгеладзе у меня на квартире на Красногорской улице (это была квартира землемера тов. В. Гогиладзе, который на лето уехал на дачу, оставив меня и Н. Каладзе на своей квартире) устроили примитивную типографию»{27}.
«В 1900 г., — отмечается в биографической справке о Несторе Варфоломеевиче Каладзе, — во время забастовки в Тифлисе рабочих Главных мастерских и депо Закавказской железной дороги он по поручению организации вместе с Бибинейшвили и наборщиком Власом Мгеладзе устроил на квартире последнего примитивную типографию, в которой они печатали прокламации по поводу забастовки»{28}.
Не исключено, что типография помещалась сначала на одной квартире, затем на другой. В ее деятельности принимали участие П. А. Джапаридзе, С. Джибладзе, И. В. Джугашвили и А. Г. Цулукидзе{29}.
Первая изданная ими листовка датирована 1 августа 1900 г. Она содержит в основном экономические требования, предъявленные рабочими железнодорожных мастерских (повышение заработной платы, выплата ее два раза в месяц, отмена вечерних сверхурочных работ). За рамки этого выходили только требования человеческого обращения и освобождения арестованных{30}. Известны также листовки 3, 4, 8, 10 и 11 августа{31}.
Забастовка продолжалась около месяца. К 1 сентября она закончилась поражением. Когда рабочие вернулись на свои места, многие из них были уволены. Получив расчет, не все из них смогли устроиться в Тифлисе, поэтому должны были искать счастья за его пределами, прежде всего в Баку и Батуме, разнося таким образом искры мятежа по другим городам.
Одновременно с увольнениями были произведены массовые аресты.
Когда в 1897 г. полковник Е. П. Дебиль возглавил Тифлисское ГЖУ, в Метехском замке находилось всего 16 политических заключенных. В 1898 г. их было уже 77 человек, в 1899 г. — 102 и в 1900 г. — 224 человека{32}.
К дознанию за участие в железнодорожной стачке было привлечено 112 человек: среди них С. Я. Аллилуев, К. Гогуа, М. З. Гурешидзе, П. А. Джапаридзе, Н. С. Ериков, М. И. Калинин, Г. З. Jlелашвили, А. Г. Окуашвили, Г. Д. Ргвеладзе, М. Д. Савченко, И. Стуруа, З. Чодришвили, А. Н. Шатилов и некоторые другие{33}.
Несмотря на то что репрессии коснулись многих видных деятелей организации, она не была разгромлена, как предрекали противники активных действий. Более того, за выступлением рабочих железнодорожных мастерских последовали выступления работников других предприятий. «В августе 1900 — апреле 1901 гг. бастовали рабочие хлопчатобумажной фабрики Читахова, кожевенного завода Адельханова, табачных фабрик Энфенджианца, Бозарджианца, Сапарова, Бутулова, „Мир“, механических заводов Яралова, Карапетянца, Катрана и ряда типографий»{34}.
После железнодорожной стачки вопрос о допустимости активных действий уже более не стоял. На первый план стал выдвигаться вопрос о форме и характере этих действий.
Распространено мнение, что начавшийся поворот в деятельности Тифлисской организации РСДРП был связан с появлением летом 1900 г. в Тифлисе уже упоминавшегося выше Виктора Константиновича Курнатовского{35}, того самого, под влиянием которого находившийся в архангельской ссылке И. И. Лузин перешел на позиции марксизма, того самого, который вместе с О. А. Коганом принимал участие в создании «Союза русских социал-демократов за границей»{36}.
Закончив Цюрихский политехнический институт, В. К. Курчатовский в 1896 г. вернулся в Россию, где сразу же был арестован и выслан в Сибирь{37}. Новую ссылку он отбывал в Енисейской губернии. Здесь в это же самое время находился руководитель петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» B. И. Ульянов (Ленин). Вместе с ним В. К. Курнатовский подписал известный протест 17-ти против «Кредо» Е. Д. Кусковой и C. Н. Прокоповича, которые утверждали, что первоначально рабочее движение должно развиваться исключительно на экономической почве и только после того, как оно приобретет массовый характер, можно будет перевести его на рельсы политической борьбы. Противники «Кредо» считали, что экономическая борьба в России неразрывно связана с политической{38}.
Никакого отношения к летним забастовкам 1900 г. в Тифлисе В. К. Курнатовский не имел. Дело в том, что по окончании ссылки он только 5 сентября 1900 г. «выехал из г. Красноярска в г. Воронеж»{39}, «откуда, — как сказано в одном полицейском документе, — 19 октября того же года выбыл в город Харьков»{40}. Харьков был для него лишь транзитным пунктом. В Воронеже В. К. Курнатовский встретился со своим старым знакомым О. А. Коганом (Ерманским) и, получив от него адрес И. Я. Франчески{41}, мог добраться до Тифлиса в лучшем случае к концу октября.
И хотя В. К. Курнатовский не имел никакого отношения к летним забастовкам 1900 г., его появление в Тифлисе стало важным событием, потому что у него существовали разветвленные связи в социал-демократических кругах не только Европейской России, но и за рубежом. В частности, это касается В. И. Ленина, который в это время находился в Германии и вел активную работу по подготовке к печати первого номера газеты «Искра». По замыслу ее организаторов, она должна была стать центром консолидации разрозненных социал-демократических организаций в России и объединения их в партию.
Во второй половине 1900 г. кроме В. К. Курнатовского в Тифлисе находилось еще несколько видных участников социал-демократического движения. Из их числа можно назвать уже известного нам И. Я. Франчески{42}, будущего командира боевых дружин в декабре 1905 г. на Пресне З. Я. Литвина (Седого){43}, проделавшего эволюцию от народничества к марксизму Андро Лежаву{44}. Здесь, вероятно, следует напомнить, что А. Лежава в ссылке женился на Людмиле Степановне Александровой, которая вместе с братом Михаилом, получившим известность под фамилией Ольминский, упоминалась выше как член «Группы народовольцев»{45}.
Показательно, что именно в конце 1900 г. деятельность Тифлисской организации РСДРП стала приобретать политический характер. Первым свидетельством этого является листовка, выпущенная ею 18 декабря 1900 г. и содержавшая политические требования. Подводя итоги железнодорожной стачки, листовка призывала: «Завоюем себе право собираться для обсуждения наших нужд, открыто выражать наши мысли, словом, завоюем то, что называется свободой союзов, собраний и стачек, свободой слова и печати, тогда ничто не сломит объединенного рабочего движения»{46}.
Тогда же стали обнаруживаться и другие перемены.
По некоторым данным, именно в 1900–1901 гг. начинается деление членов организации на изолированные друг от друга десятки и сотни, входят в употребление пароли и клички, появляются специальные конспиративные квартиры.{47}.
«В 1900 и 1901 гг., — вспоминал Г. Ф. Вардоян, — по указанию Тифлисской социал-демократической организации я нанял конспиративные квартиры на улице Соломоновской и Нарашенской»{48}. По воспоминаниям Г. Паркадзе, «такими были квартиры Ротинова и Георгия Ананиашвили по Красногорской улице. Конспиративные квартиры помещались на Церковной улице, на Давидовой горе и в других местах»{49}.