Анна Павлова.

Анна Павлова.

В Летнем саду в павильоне, который выстроил Росси, вместо грота, разрушенного наводнением, – называют его «Кофейный домик» по старинному назначению, а лучше павильон Росси, как и в Михайловском саду, – в 1981 году была открыта выставка, посвященная столетию со дня рождения Анны Павловой.

Зеленая трава газонов вокруг пруда, в котором плавали три лебедя и утки, расцвела диковинными цветами: то листья, падая ребром, горели еще светом… Безмолвные лебеди, вода посреди деревьев и людей, сад посреди города – все было объято тишиной и светом, как наша память о знаменитейшей балерине, которую мы не видели, не могли видеть, но откуда-то знаем о ней: много или мало – иное дело, – мы знаем самое неоспоримое: она – Анна Павлова.

Павильон Росси мал и стоит в стороне, за деревьями, у Фонтанки, и не всякий раз, бывая в Летнем саду, замечаешь его. Входишь в узкую дверь и сразу оказываешься в маленьком зале с высоким сводчатым потолком. Стены увешаны фотографиями, под стеклом вещи – типичная музейная обстановка в миниатюре, что как нельзя кстати соответствует теме, идее выставки…

Анна Павлова. Облик удивительный, балерина из балерин, жизнь ее – как сказка из новых времен, как она сама воспринимала свою жизнь, исполненную грез, труда и славы самой ослепительной, как сказку, которая пригрезилась девочке, впервые увидевшей балетный спектакль, а именно «Спящую красавицу»…

Под стеклом ее личные вещи: перчатки, туника – то как праха легкий стон. Лишь в глазах, внимательных лукаво (жив и светел ее чудный взор!), оживают для нас ее судьба и слава…

Анна Павлова – Сафо от балета.

Были и будут другие – блестящие, первоклассные, гениальные, но Анна Павлова – это эпоха.

Анна Павлова – это Россия в ее полете к мечте, к свету.

Под стеклом туфельки принцессы балета: светло-розовый увядший шелк… Одна пара в ряду сотен, тысяч пар, изношенных балериной в ее нескончаемых упражнениях, репетициях и выступлениях по всему свету.

Туфельки словно бы не всамделишные, – шелк увял, но не запах старой вещи ощущаешь, а благоуханье далекого пленительного лета, как в цветке, что засох меж страниц.

Их и коснуться нельзя, только трепет проносится по всему телу.

Анна Павлова обнимает белоснежного лебедя. Анна Павлова вышла из машины, одетая, как английская леди. Это она – какой была в жизни: тонкая, изящная и вполне деловая женщина. А вот ее сценические воплощения, всякий раз всего лишь остановленный миг: Анна Павлова в балете «Лебединое озеро», в «Павильне Армиды», в «Шопениане»…

Мы ее не знали, – но слава пронесла сквозь года ее образ живым, словно повисла над миром (с портрета Серова!) строгодивным виденьем своим.

В павильоне Росси в Летнем саду в самую пору золотой осени жила, танцевала в один и тот же час во всех частях света и умирала великая балерина.

Облик удивительный и вещий, жизнь – как сказка новых времен…

* * *

Еще в 1912 году в журнале «Солнце России» было опубликовано «Несколько страничек из моей жизни» Анны Павловой.

«Первое мое воспоминание – маленький домик в Петербурге, где мы жили вдвоем с матерью. Я была единственным ребенком, и мы с ней остались одни на свете – отец мой умер, когда мне было два года.

Мать моя была очень религиозная женщина. Она и меня научила креститься и молиться перед иконами.

Богородица, с печальным кротким ликом, глядевшая на меня из серебряной ризы, стала моим другом. Каждое утро и каждый вечер я разговаривала с ней, поверяя ей все свои детские радости и горести.

Мы были бедны, очень бедны».

Судя по документу, выданному волостным старшиной из Тверской губернии матери Павловой в 1898 году, Любовь Федоровна Павлова была «солдатской женой», по роду занятий, «прачка». О рождении ее дочери записано в метрической книге церкви усиленного лазарета лейб-гвардии Преображенского полка, дата: 31 января 1881 года, отец – Матвей Павлович Павлов, запасной рядовой из крестьян Тверской губернии Вышневолоцкого уезда Осеченской волости деревни Бор.

«Запасной рядовой» – это значит уже не солдат, он кем-то служил в Преображенском полку? Он умер в 1883 году, когда его дочери было два года. Кто была Любовь Федоровна – тоже из крестьянок или была как жена крестьянина приписана по месту его рождения? Возможно, она родилась в Петербурге, получила образование, с интересом к театру, но судьба свела ее с «запасным рядовым из крестьян». Судя по документу, она «состоит в браке»: «Находится при нем: дочь Анна (от первого брака)». Кто был ее второй муж, если она все называется «солдатской женой» и работает прачкой? Анна Павлова не обмолвилась о нем ни словом. Возможно, ее мать вышла замуж, устроив судьбу дочери. Прачка живет в маленьком домике в Петербурге, на лето выезжает на дачу. В прессе в 1909 году писали о «незаконном» происхождении Анны Павловой, что ничего по существу не объясняет. Здесь главное – личность матери.

«А раз, когда мне было восемь лет, она объявила мне, что мы поедем в Мариинский театр. Я взволновалась. Я никогда еще не была в театре и все допытывалась у матери, что же там будут представлять. Она рассказала мне в ответ сказку о Спящей красавице, которую я очень любила и которую мама рассказывала мне уже сто тысяч раз».

Я был уверен, что мама Анны Павловой из актрис, буквально из танцовщиц, пока не наткнулся на документ волостного старшины.

«Только что выпавший снег сверкал при свете фонарей, когда мы ехали в Мариинский, и сани наши бесшумно скользили по замершей дороге. Я, счастливая, прижалась к матери, которая обняла меня рукой, говоря:

– Вот ты и увидишь волшебниц.

Еще несколько минут – и передо мной открылся неведомый мир…

Музыка к «Спящей красавице» написана нашим великим Чайковским. С первых же нот оркестра я притихла и вся затрепетала, впервые почувствовав над собой дыхание красоты. Но когда взвился занавес, открыв раззолоченную залу дворца, я тихонько вскрикнула от радости…

Во втором акте толпа мальчиков и девочек танцевала чудесный вальс.

– Хотела бы ты так танцевать? – с улыбкой спросила меня мама.

– Нет, не так. Я хочу танцевать так, как та красивая дама, что изображает Спящую красавицу. Когда-нибудь и я буду Спящей красавицей и буду танцевать, как она, в этом самом театре.

Мама засмеялась и назвала меня глупенькой, не подозревая, что я нашла свое призвание в жизни».

Не всякая прачка, несмотря на настойчивые просьбы восьмилетней дочери, отправится с нею к директору Императорского театрального училища. Предложили придти, когда девочке исполнится десять, хотя Кшесинскую приняли в восемь лет. Два года только мечты о театральной школе, наконец, приняли! Очевидно, шел какой-то отбор, но там свое дело знали.

«Как я уже говорила, мы были очень бедны, и, быть может, мама решилась на этот шаг, чтобы обеспечить мне кусок хлеба на будущее, когда ее уже не будет со мной и мне придется пробиваться одной».

Отдать дочь в балетную школу решилась «очень религиозная женщина»? И вообще, как «прачка» воспитала Анну Павлову, ведь к десяти годам она уже вполне сформировалась как личность?

«Поступить в Императорскую балетную школу – это все равно, что поступить в монастырь, такая там царит железная дисциплина».

«Каждое воскресенье меня навещала мама, а по праздникам брала меня к себе. Летом мы, как прежде, ездили на дачу – все на ту же, с которой мы и теперь не можем расстаться, и эти воспоминания я пишу на нашем балкончике, который остался мил мне в память детства».

Дача находилась в Лигово по железной дороге в Петергоф; я помню старинные дачи там, ныне их нет, станция Лигово в черте города. Золушка, представшая принцессой, пишет воспоминания «на нашем балкончике, который остался мил мне в память детства».

К 1912 году Анна Павлова, первая из русских балерин обретшая европейскую известность, еще до Русских сезонов Дягилева в Париже, уже пользовалась мировой славой, что продолжала множить, уехав из России в 1913 году. Поселившись в Лондоне, она выступала по всем частям света, даже там, где о балете и не слыхали, но слышали о русской революции. Это была экспансия русской культуры в ее устремленности к звездам.

* * *

Появление Анны Павловой на сцене было замечено еще на выпускном экзамене (февраль 1899 года). Она выступала в балете «Мнимые дриады» и танцевала вариацию из «Весталки», поставленных П. Гердтом и М. Петипа.

«В этот именно вечер впервые появилась перед публикой воспитанница Павлова, и в этот же вечер она впервые обратила на себя общее внимание. Тоненькая и стройная, как тростинка, и гибкая, как она же, с наивным личиком южной испанки, воздушная и эфемерная, она казалась хрупкой и изящной, как севрская статуэтка.

Но иногда она принимала аттитюды и позы, в которых чувствовалось что-то классическое, и если бы одеть ее в эти моменты в античный пеплум, то получилось бы большое сходство с одной из figurine de Tanagra».

Так писал балетный критик Валериан Светлов в 1906 году по свежим воспоминаниям о выпускном экзамене Анны Павловой, отмечая и выразительность мимики юной танцовщицы, с ее детской наивностью и веселостью, в чем не было ничего «затверженного, ученического», а «что-то свое».

Кто-то из танцовщиков писал об Анне Павловой той поры: «Это была очень тоненькая девушка, ростом немного выше среднего. У нее была чарующая улыбка и красивые чуть грустные глаза; длинные, стройные, очень красивые ноги с необыкновенно высоким подъемом; фигура изящная, хрупкая и такая воздушная, что, казалось, она вот-вот оторвется от земли и улетит».

Карьера в Мариинском театре Анны Павловой в виду ее исключительности и успеха у публики складывалась вполне благополучно. Высшие ступени в балете (или звания): балерина (1905) и прима-балерина (сезон 1906-1907), с чем связаны и уровень ролей, и большая свобода, с возможностью получать отпуск. Анна Павлова отправилась в первое турне по Европе в 1907 году, побывала (по дороге в Риге и Гельсингфорсе) в Стокгольме, Копенгагене, Праге и Берлине.

«Несколько страничек из моей жизни»: «Всюду наши гастроли приветствовали как откровения нового искусства.

В Стокгольме король Оскар каждый вечер приходил смотреть на нас. Но каково же было мое изумление, когда мне сообщили, что король приглашает меня во дворец. За мной прислали придворную карету, и я покатила по улицам Стокгольма, словно принцесса».

Король Оскар «пожаловал мне шведский орден «За заслуги перед искусством".

Я была очень польщена такой милостью; внимание, оказанное мне толпой, провожавшей меня после одного представления от театра до моего отеля, было мне еще дороже».

«Долго, долго толпа не хотела расходиться… Растроганная до глубины души, я обратилась к своей горничной, спрашивая: «Чем я так очаровала их?»

– Сударыня, – ответила она, – вы подарили им минуту счастья, дав им на миг позабыть свои заботы.

Я не забуду этого ответа… С этого дня мое искусство получило для меня смысл и значение».

Здесь объяснение всей дальнейшей жизни балерины: новые турне, присоединение к труппе Дягилева и новые гастроли с посещением США и Канады, а затем и всех континентов. В стремлении к полной независимости и свободе творчества Анна Павлова создает свою труппу, весьма скромную по сравнению с антрепризой Дягилева, без стремлений к новациям, с эстетикой русского классического балета, что воплощала уникальная прима-балерина.

В Лондоне она приобрела дом, некогда принадлежавший знаменитому английскому художнику-пейзажисту Джеймсу Тернеру. Айви Хауз – просторный дом в типично английском стиле, с лужайкой, окаймленной подстриженными деревьями и спускающейся к искусственному озеру, где плавали лебеди. Райский уголок, куда хозяйка приезжала лишь для краткого отдыха перед новой поездкой, которая могла длиться и полгода. Она устраивала «довольно большие приемы, – как пишет автор «Биографического очерка» Артур Г. Фрэнкс. – Она прекрасно справлялась с ролью хозяйки, обращаясь с каждым, как с почетным гостем, без условностей, столь свойственных англичанкам».

У меня под рукой книга «Анна Павлова», в переводе с английского – Pavlova. A biography, изданных в Лондоне и в Москве в 1956 году. Мне посчастливилось найти ее у букинистов в 1981 году, в столетие со дня рождения великой балерины.

«С самого начала ее сценической деятельности необыкновенное чувство позы и равновесия обеспечивало ей блестящее исполнение адажио. Па де буре на пуантах через всю сцену она выполняла так стремительно и плавно, что, казалось, плыла в воздухе.

«Она не танцует, а летает», – говорил Дягилев. Описать ее танец или тем более выразить в словах ее мастерство – невозможно. Пожалуй, лучше всех об этом сказала вскоре после смерти Павловой Карсавина:

«…многие балерины удовлетворяются тем, что нравятся публике блеском и бравурностью исполнения. Павлова же завоевывала сердца своей неподражаемой грацией, утонченностью, каким-то не поддающимся описанию волшебством, какой-то одухотворенностью, присущей только ей одной.

…много говорилось об особой плавности движений ее рук. Это было индивидуальной особенностью ее дарования, единственного в своем роде. Она пользовалась этим даром, так же как и всеми другими своими приемами, подчиняясь тому внутреннему чутью, которое руководило ею в ее изумительном исполнении».

Уже владея в совершенстве каким-либо танцем, Анна Павлова время от времени вносила изменения – «в соответствии со своим настроением, – пишет биограф. – Как у многих великих артистов, у нее очень часто менялось настроение. И хотя она прилагала все усилия, чтобы ему не поддаваться, оно все-таки временами сказывалось и на темпе ее танца и на его эмоциональной окраске. Ни одна из ее многочисленных фотографий, ни один портрет не дают полного представления о ее кипучей, страстной натуре, зато на многих ее фотографиях запечатлены эти разнообразнейшие настроения».

О знаменитой балерине писали в газетах, в серьезных исследованиях, дамских журналах очень много. Над россказнями журналистов она хохотала, никаких особых сплетен про нее не могли выдумать, восхваления критиков и поклонников не оказывали на нее никакого воздействия. Об ее увлечениях никто ничего не знал. Она не думала о замужестве, это бы лишь отвлекло от ее целей, ей нужна была независимость и в житейском плане. И все же она оформила брак с человеком, с которым связалась давно, с В. Дандре, чиновником правительствующего сената, последовавшим за артисткой в ее странствиях как антрепренер, но объясняла это тем, что не хотела ставить в неловкое положение своих знакомых.

Лишь одно школьное сочинение привело ее в такой восторг, что она говорила о нем несколько дней. Девочка во время каникул видела Анну Павлову и выбрала это событие темой для сочинения: «Однажды я видела фею. Ее имя – Анна Павлова…»

В постоянных усилиях к совершенству человек может уподобиться ангелам и даже Богу, считали мыслители эпохи Возрождения. Нечто такое мелькало несомненно в грезах и Анны Павловой, сохранившей в душе и в чертах характера детскость в ее подчас неожиданных проявлениях..

Ее исключительная дружба с Чарли Чаплиным говорит о том же. Биограф странно противопоставляет их: «Искусство Павловой было выражением высокого гуманизма, а искусство Чаплина заключалось в подчеркивании драматических сторон жизни». Это же Пушкин и Гоголь, и оба представители высокого гуманизма. Но понятие высокого гуманизма в отношении Анны Павловой и классического балета, который культивировался изначально как придворный жанр, здесь упомянуто как нельзя кстати. Русский балет в начале XX века преодолевает застывшие формы классицизма и, наполняясь романтическим содержанием эпохи, свершает скачок к высокой ренессансной классике.

О детскости, что проявлялось у Анны Павловой, наравне с ее кипучим темпераментом… Вот что рассказывает биограф:

«Она любила купаться, но как непохожа была ее смешная манера плавать на ее грациозные движения на сцене! Дандре и другие ее близкие всегда заботились о том, чтобы не подпускать ее к воде, потому что это было небезопасно. Вместо того чтобы входить в воду плавно, постепенно, она любила нырять, причем каждый раз делала это со страшным всплеском.

Однажды, ныряя, она по-настоящему расшиблась. Однако отговорить ее от этого занятия было невозможно, поэтому каждый раз, когда она купалась, за ней внимательно следили, держа наготове спасательные принадлежности.

Она любила азартные игры, хотя это никак не вязалось с ее натурой. Играя в покер, она увлекалась, как ребенок. По словам Фокина, которому много раз случалось играть с ней в карты, у нее не было к карточной игре никаких способностей и тем не менее, если ей удавалось выиграть несколько шиллингов, восторгам не было конца».

Если Фокин и Дягилев модернизировали классицизм в мировом балете, вдохнув в него романтические мотивы из прошлого в духе модерна, – линия Кшесинская – Карсавина, – то Павлова – это Пушкин, или Кипренский, или Росси в русском балете, когда русский классицизм у гениального поэта, художника, архитектора вырастает до высокой классики, заключая в себе все бури и порывы современного романтического мироощущения, даже обращаясь к прошлому или к мифу. Здесь проступает эстетика Ренессанса или классический стиль, казалось бы, простой, доступный всем.

Анна Павлова не просто выдающаяся танцовщица, она прежде всего гениальная личность, для которой языком искусства стала она сама, ее тело, ее руки, ее ноги, ее лицо, ее душа и характер, ее воля и темперамент. Она не танцует, как другие балерины, она создает образ, всегда переменчивый, столь переменчиво ее настроение. В «Умирающем лебеде» она пропела не одну, а тысячу песен во всех частях света.

* * *

Тростинка, девушка, лоза

И вдохновенные глаза,

Как песню дивную поете

В движеньях легких и в полете.

Вся жизнь, как сказка и мечта,

Что созидает красота

В стремленьи вечном к совершенству,

Уподобясь беспечно детству

В игре на сцене бытия,

Когда арена – вся Земля.

Принцесса, фея в высшем мире

Предстала на весеннем пире

Цветов и юности в цвету,

Влюбленной в красоту.