2

2

Тичфилд. В беседке граф Саутгемптон и Шекспир. Гости, пользуясь хорошей погодой, прогуливаются в парке. Среди них Молли и Уилли, которые прохаживаются быстро, как дети, на виду у всех и как бы наедине.

Уилли, сорвав ветку:

– Не знаю, как же быть нам с ним?

Молли рассеянно:

– С кем это?

– О, Молли!

– А никак.

– Но он…

Молли рассмеявшись:

– Что он? Он пел любовь, что нас свела. Чего еще ты хочешь?

– Ах, ничего на свете, как любви твоей!

Он бросает ветку в ее сторону, которую она легко схватывает на лету.

Молли, снижая голос:

– Все это хорошо лишь в тайне, иначе грех, огласка и разлука неминуемы, как смерть. Помни об этом.

– Готов я к смерти, но в твоих объятьях.

– О, нет, живи, иначе свет померкнет в моих глазах, как у старости. С тобой я снова юность обрела, утерянную замужеством.

– Как Шекспир с тобой?

– Как и с тобой.

– Как близнецов, подменял он нас и в жизни, и в сонетах. Разве нет?

– Пока не свел, утратив враз меня с тобой. Пусть сам винит себя.

– Но как признаться?

– Я говорю, никак. Никто не должен знать.

– А молва?

– «Прекрасное обречено молве».

– Это из сонета?

Молли, рассмеявшись не без гордости:

– Который ты присвоил, а посвящен-то мне!

– Ничего не просвоил. Я знаю, я был всего лишь маской твоей для света и с тобой сроднился так, что нас не различить.

– Но могут разлучить.

– Увы! Разлука неизбежна. Тем отрадней всякий час, когда я вижу тебя, и всякий миг свиданья. Когда?

– Как знать! Вообще мне не до веселья. Шекспир – насмешник, он меня ославит, да и тебя.

– Нет, нет, он нас любит. Он скажет:

Полгоря в том, что ты владеешь ею,

Но сознавать и видеть, что она

Тобой владеет, – вдвое мне больнее.

Твоей любви утрата мне страшна.

Я сам для вас придумал оправданье:

Любя меня, ее ты полюбил.

А милая тебе дарит свиданья

За то, что ты мне бесконечно мил.

И если мне терять необходимо,

Свои потери вам я отдаю:

Ее любовь нашел мой друг любимый,

Любимая нашла любовь твою.

Но если друг и я – одно и то же,

То я, как прежде, ей всего дороже…

42

– Откуда этот сонет?

– Вероятно, из тех, какие он писал для графа Саутгемптона.

– Как! И ты думаешь, что он мной владел? И они остались друзьями?

– Нет, нет, Молли! Ты говорила, что это была игра, как наша игра в Венеру и Адониса, которая, правда, закончилась триумфом богини.

Молли вскидывается:

– Да, ты никак надо мной смеешься, как смеются над тобой, мол, из молодых да ранних! Даже твоя мать графиня Пэмброк подмигивает мне из сочувствия твоим страданиям.

– Я страдаю?

– Нет? Далеко пойдешь.

– Почему Шекспир к нам не идет?

– Вот идет. А мне пора в церковь.

– По пути я тебя встречу?

– За ангела ты не сойдешь.

Шекспир подходит к Молли и Уилли.

– Не отправиться ли нам на прогулку?

Молли, отходя:

– Мне пора в церковь. Прощайте. Вообще мне пора домой. – Уходит.

Уилли беззаботно:

– Как поживаешь, друг мой?

– Неплохо, сударь, неплохо, если недуг мой оказался не смертельным, а на вас вижу его приметы.

– Послушайте, Шекспир, кого вы любите?

– Кого?! Что за вопрос?

– Мне ясно, вы забыли нас с Молли.

Шекспир слегка озадачен:

– Это я забыл?! Прекрасно, друг мой. Вы решили перейти в наступление, вместо круговой обороны, какую предприняли вместе с миссис Фиттон. Это я забыл?!

– Если ваша любовь к герцогу Саутгемптону беспредельна, на что уповать нам, простым смертным. Посудите сами.

– Любовь, как солнце, не может светить в полсилы, разве что его накроют тучи или туман. Но, мистер, почему вы все время говорите не от себя самого, а за двоих? Что, у вас с Мэри, я имею в виду не графиню Пэмброк, а миссис Фиттон, и мысли, и чувства общие, как у юной матери с юным сыном?

– Напрасно вы смеетесь, Шекспир. У нас с Молли общего несравненно больше, чем вы думаете.

– Куда больше? Душа и тело – не разлей вода?

– То всего лишь слухи.

– Ты их подтвердил, мой друг. Будь честен, по крайней мере, с друзьями, а с женщинами… нередко они самих себя подводят, ведя игру, когда играть не нужно, любить, коль любишь, без утайки.

– Да, конечно, чего же лучше. Но что же делать, коли мир враждебен любви сердец прекрасных, юных?!

– О, тут я на вашей стороне, мой друг! Не хитрите только со мной, хотя бы вы. А Молли я знаю лучше, чем она сама себя. Мне необходимо с нею объясниться, чтобы избавить ее от двойной игры, в чем, кстати, и ты должен быть заинтересован.

– Вы хотите ее вернуть?

– Если бы мне это удалось, ты бы ничего не потерял; по крайней мере, обрел свободу от ее чар до того, как она бросит тебя.

– Молли меня бросит? Нет.

– Она влюблена в тебя?

– До безумия.

– Что это значит?

Уилли уточняет:

– Это я был влюблен в нее до безумия, это правда. Но это от нетерпения познать любовь, обладать женщиной, особенно упоительной, казалось мне, если это будет Молли, а не другая особа, которой я домогался исключительно из жажды обладания. Ну, это вы знаете.

– И ты добился этого с Молли. Она тебя пожалела.

– Нет, Молли не столь добра, да поклялась вам в верности до гроба, это правда?

– Значит, это уже неправда.

– Все это так. Но, знаете, Шекспир, она меня полюбила, и это впервые, как стало ей ясно, с вами грех познала, а со мной любовь.

– Увы! Увы! Готов поверить. Но это всего лишь твоя версия, мой друг, ты умен.

– Я не ожидал этого. В любви она столь искренна и нежна, столь разумна, словно не замужем, то есть замужем за мной.

– Конечно! Как же! Она всегда правдива и в измене, правдива и во лжи, поскольку искренна в коварстве, как сама любовь.