Живое оружие

Живое оружие

А начать разговор о вооружении испанцев следует с коней, поскольку, кони, действительно, сыграли колоссальную роль в завоевании Нового Света, уж никак не сопоставимую с ролью огнестрельного оружия, которому по справедливости отведено место после меча и арбалета. Упомянутый конкистадор Варгас Мачука знал, что говорит, когда изрек: «Кони — главное оружие конкисты»; а к этому высказыванию добавим слова Кортеса: «После Бога не на кого нам было надеяться, кроме как на лошадей». И подтверждает эти слова Берналь, который в своей хронике с тщанием и любовью описывает все шестнадцать лошадей, поначалу имевшихся в войске Кортеса, указывая их клички, масть, особенности норова. Между прочим, не все капитаны удостоились такого внимания хрониста.

Поначалу конь сыграл роль мощного психологического оружия: в Америке лошадей не водилось, и такого зверя коренные обитатели континента видели впервые. А поскольку индейцы были носителями мифологического сознания, то всадник и конь нередко казались им единым существом, драконом, вынырнувшим из глубин мифологии. Конкистадор-поэт Хуан де Кастельянос, участник экспедиции Хименеса де Кесады в страну муисков, вспоминал: «Удивление и ужас индейцев при виде испанских всадников были столь велики, что они замирали, как бы пораженные громом. Странное оцепенение сковывало их — индейцы не в состоянии были ни сдвинуться с места, ни побежать, язык их немел. Закрыв лица ладонями, они бросались на землю. Сколь ни увещевали мы их, сколь ни грозили им, пиная и толкая при этом, индейцы, казалось, предпочитали смерть столь кошмарному видению».[25] Еще больший ужас испытывали индейцы, когда это единое существо вдруг разделялось на два независимых живых существа. Хронист Мигель де Эстете, участник завоевания Перу, рассказал о том, как один из конкистадоров на марше упал с коня. «И как скоро индейцы увидели, что этот зверь разделился на две половины, думая, будто это нечто единое, их обуял такой ужас, что они бросились прочь, крича своим, мол, их стало двое, и все оттого пришли в великое изумление; а не случись этого, думаю, они убили бы всех христиан».

Разумеется, индейцы быстро поняли, что всадник и конь — два разных существа, но сохраняли в душе страх и благоговение перед загадочным зверем. Некоторые туземцы думали, что кони — людоеды, уж во всяком случае питаются мясом, и предлагали им отведать индюшек и прочую дичь; а испанцы охотно подтверждали: конечно, мол, только мясом они и питаются, но сейчас сыты, оттого-то и воротят морды от ваших подношений. Особый страх индейцам внушало ржание — они воспринимали его как крик ярости и обиды. Вдобавок ко всему испанцы обвешивали лошадей колокольчиками и погремушками, и ярмарочный трезвон коня на ходу, бывало, заставлял содрогнуться даже крепких воинов.

Отношение индейцев к лошадям характеризует следующая любопытная история. Во время экспедиции в Гондурас Кортес оставил своего раненого коня в одном селении на озере Петен. препоручив его заботам местного касика и сказав, что заберет коня на обратном пути. Сложилось так, что в Мексику Кортес возвратился морем, и конь его остался у индейцев. И вот через много лет, когда конь и его хозяин уже пребывали в лучшем мире, в то селение пришли два францисканских миссионера. Каково же было их изумление, когда они увидели, что местные жители поклоняются каменному изваянию лошади на ее могиле, называя его богом молнии и грома! В стремлении утвердить истинную веру, францисканцы опрометчиво разрушили изваяние, чем вызвали такой гнев жителей, что им пришлось спешно уносить ноги из селения.

А теперь пора поставить все эти факты на свое место. Сколько бы конкистадоры ни поддерживали наивные заблуждения индейцев, сколько бы ни разыгрывали спектаклей, в качестве психологического оружия конь служил очень недолго и далеко не везде. Индейцы достаточно быстро поняли, что конь — простое животное, его можно ранить и убить, и во время кавалерийских атак недрогнувшей рукой стреляли по коням и били по их головам палицами. Лазутчики Атауальпы сразу же после появления чужеземцев в Перу докладывали императору, что кони сами не умеют сражаться, а простые инки сообразили что к чему, едва увидели, как кони жуют траву и маис. Никакого особого страха перед конями с самого начала не испытывали индейцы Флориды, Аргентины, Чили. Как свидетельствуют хроники экспедиции Ордаса, карибы с верховий Ориноко при первом же столкновении с испанцами, будучи в меньшинстве, бросились в бой и яростно дрались, пока не погибли все до единого. Так что психологический фактор не стоит преувеличивать.

Другое дело — конница как боевая единица: ее тактическая роль в сражении была исключительно велика. Ни ацтеки, ни инки, ни муиски так и не научились эффективно противостоять кавалерии, которая врывалась в плотный строй индейского войска и пробивала в нем брешь, куда вслед за конницей устремлялась пехота. И всегда неожиданными и смертоносными становились летучие рейды конницы и атаки на фланги или в тыл. Часто именно кавалерийская атака решала исход сражения. Поэтому конкистадоры ценили легких и быстрых коней и переняли у арабов технику езды, которая давала максимальную маневренность: за счет высокого мавританского седла и коротких стремян ноги согнуты и прижаты к бокам коня, и всадник как бы стоит на коленях, наклонившись вперед. Однако и кавалерия оказалась всесильной не везде: индейцы Аргентины очень быстро нашли ей мощное противодействие, о чем будет рассказано в свое время. Не прошло и двух десятков лет после появления испанцев, как индейцы Аргентины и Чили сами оседлали коня и стали непобедимы.

Со времен конкисты в испанский язык вошел глагол aperrear — отдать на растерзание псам. Индейцы боялись псов пуще коней, пушек и аркебуз

Вслед за конями мчатся, оскалив пасти, псы — еще одно психологическое оружие конкистадоров. Сейчас трудно установить, к какой породе они принадлежали: судя по гравюрам и описаниям, помесь мастина с догом, гладкошерстые, вислоухие, в холке до метра высотой, на тонких, но сильных лапах, очень быстрые и чрезвычайно злобные, приученные жрать человечину. Из псовых пород ацтеки и индейцы Антильских островов знали только маленьких упитанных собачек, не умевших лаять, которых употребляли в пищу. И вдруг являются злобные клыкастые чудища, оглушают яростным лаем и рвут на части всякого, на кого укажут их хозяева. Вот как, со слов хрониста Бернардино де Саагуна,[26] описывали этих зверей Моктесуме его послы: «Псы их громадны, их плоские уши развеваются по ветру, языки их свешиваются из пасти, глаза их огонь извергают, глаза их искрятся, глаза их желты, ярко-желтого цвета, их брюхо поджарое, очень сильны они и телом могучи, неспокойны они, все бегают и тяжело дышат, все бегают, высунув язык, а окрасом они ягуару подобны, вся шкура у них в разноцветных пятнах».

В битвах псы использовались со времен античности; а в Новом Свете их впервые натравил на индейцев Колумб в 1495 г., когда вышел из Изабеллы против многотысячного войска восставших туземцев с двумястами пехотинцами, двадцатью всадниками и двадцатью псами. Эффект, надо полагать, превзошел все ожидания: индейцы, бывало, бежали с поля боя, едва заслышав лай. Падре Кобо вспоминает о первых годах конкисты: «Индейцы питали ужас перед этими псами, и если знали, что с испанцами идет хоть один пес, теряли всякое присутствие духа. А псы, обученные воевать и разрывать индейцев, становились храбрыми и злобными, как тигры». Особенно эффективны собаки были в сельве и в горах, где не мог развернуться всадник: вынюхивали засады и преследовали туземцев — в чем, не подозревая того, им помогали сами индейцы, которые раскрашивали тела натуральным красителем «биха», издававшим резкий запах. А еще конкистадоры придумали страшную казнь — натравливали собак на беззащитных (именно в эпоху конкисты глагол aperrear — подвергнуть растерзанию собаками — вошел в испанский язык); и этой казни индейцы боялись пуще виселицы, гарроты (удушения) и сожжения заживо.

Псы по праву заняли свое место в истории конкисты, и потому некоторые удостоились отдельного описания в хрониках под своими кличками, как бы уравненные с людьми. Знаменитый Бесерильо, пес Хуана Понсе де Леона, по свидетельству Овьедо, «среди двухсот индейцев находил того, кто ранее сбежал от христиан, и хватал его клыками за руку и заставлял идти за собою, и приводил обратно к христианам, а если тот сопротивлялся и не хотел идти, то разрывал его на части (…); а бывало и так, что посреди ночи убежит пленный и удалится уже на лигу, но стоило сказать Бесерильо «Индеец сбежал» или «Ищи!», как он тут же мчался в погоню, находил и приводил беглеца». А щенок Бесерильо Леонсико, пес Васко Нуньеса де Бальбоа, так был полезен в экспедициях, что ему полагалась доля добычи, равная доле пехотинца, и выплачивали ее хозяину золотом или рабами. Вместе с тем утверждать, будто бы псы сами по себе как-то определили ход конкисты было бы более чем опрометчиво. Они, действительно, сыграли свою роль при покорении индейцев Антильских островов и Центральной Америки, но, например, при завоевании Мексики и Перу почти не использовались. Индейцы Южной Америки особого страха перед псами не испытывали и очень ловко крушили им черепа и позвоночники своими мощными палицами. Отношения индейцев с этими животными начинались с ярой взаимной ненависти, а завершились идиллией. Свидетельствует тот же падре Кобо: «Нет ни одного индейца или индеанки, сколь бы бедны они ни были, кто не держал бы дома собаку… и любят они собак не меньше, чем собственных детей, и спят с ними бок о бок, а выходя из дому, несут их на плечах; и право, невозможно сдержать улыбку, когда видишь, как индеанка ведет малолетнего сынишку за руку и несет здоровенного пса».