У истоков чуда

У истоков чуда

Чудо конкисты свершено людьми, а не богами, и оно бы не стало возможным, если бы не колоссальная, прямо-таки фантастическая энергия конкистадоров. Но эти слова — лишь констатация, а не объяснение. Главное — понять, откуда взялась эта невероятная энергия и что ее питало?

Ответы будут далеко не исчерпывающими, а местами и спорными. На взгляд автора, необыкновенная энергия конкистадоров рождена тремя обстоятельствами.

Первый фактор — время. Начало XVI столетия — переломная эпоха от средних веков к новому времени, а переломные эпохи, как правило, сопровождаются мощными выплесками человеческой энергии. С одной стороны, сама динамика исторического процесса, резко возрастающая в такие эпохи, порождает людей действия, а не размышления; с другой, — рубеж эпох проходит через сознание человека, отчего оно становится двойственным, неуспокоенным.

В главе о духовном облике конкистадора будет показано, что эти люди сохраняли черты мышления и культуры средневекового человека и одновременно были представителями ренессансного типа личности. Разлом между двумя грандиозными эпохами европейской истории, может быть, ярче всего проявился именно в сознании конкистадоров — людей столь же двойственных и противоречивых, как их деяния и поступки, в чем сами они, конечно, не отдавали себе отчета. Противоречие — движущая сила развития. Сознание гармоничное, цельное, с незыблемой системой ценностей стремится оградить свою устойчивость панцирем регламента, и потому оно тяготеет к статике, догме. Сознание же противоречивое, мятущееся между противоположными ценностными ориентирами, порождает энергетику, которая побуждает человека к действию, поиску, разрушению и созиданию.

Если же спуститься с высот психологии и обратиться к исторической конкретике, то несомненно одно: на изломе эпох от средневековья к новому времени перед людьми из низших и средних сословий открылись такие возможности, о каких они прежде не могли и мечтать. Средневековое общество было очень иерархичным, статичным, оно строилось по принципу «всяк сверчок знай свой шесток». Рожденный смердом (крестьянином) был обречен смердом и помереть, сын ремесленника шел по стопам отца, солдат не мечтал стать генералом. В Испании в силу ряда исторических причин, о которых будет сказано позже, средневековое общество было гораздо более демократичным, чем во многих других странах Европы, но и оно подчинялось регламенту, а главное, феодальная вольница кончилась как раз накануне открытия Америки с установлением абсолютизма.

И вдруг все, как в сказке, разом переменилось. Эрнан Кортес, обласканный королем, становится маркизом дель Валье, управителем громадной территории, превышающей размерами его родную Испанию. Вчерашний свинопас Писарро ныне своим богатством может потягаться с иным королем. Скромный адвокат Хименес де Кесада получает звание маршала, фамильный герб и богатую ренту. Это — случаи исключительные. Но каким же вдохновляющим примером они служили! Однако уже никак не назовешь из ряду вон выходящим случай, когда захудалый идальго, а то и простолюдин, голь перекатная, отправлялся в Новый Свет и получал в собственность энкомьенду — обширные земли с парой сотен индейцев в услужение. Люди того удивительного времени действительно обрели вполне реальные возможности круто изменить свою судьбу к лучшему.

А эти возможности им предоставило грандиозное пространство, распахнувшееся перед ними. Пространство — второй источник инициативы и энергии конкистадоров. Великие географические открытия стали лучшим ответом на запросы времени. Энергия, рожденная на переломе эпох, нашла выход и достойное поле применения. В Западной Европе все было давно распределено, каждый клочок земли имел своего хозяина. Новооткрытые немеренные земли словно бы звали: приди и владей; и зов этот находил моментальный отклик в сердцах людей. Но это — чисто материальная сторона дела. Кроме нее была и сторона духовная.

Речь идет о своего рода революции в человеческом сознании. Нет нужды доказывать, что образ мира, будучи порождением сознания, в свою очередь оказывает формирующее воздействие на мышление, во многом определяя миропонимание человека, его представления о своих возможностях, модели его поведения. В средневековом образе ойкумены — обитаемого мира — существенную роль играло понятие края, границы, непреодолимого предела. На севере проходит пояс вечных снегов — там жизнь невозможна. На юге, как считалось, пролегает раскаленный экваториальный пояс — его нельзя пересечь по причине адской жары. На востоке, за далекой Московией, сказывали путешественники, «простираются земли тьмы, где царит кромешный мрак и не видно ни зги», земли эти населены чертями и драконами. На юго-востоке лежали легендарные манящие земли Индии, Катая (Китая) и Сипанго (Японии), но путь к ним был далек, тяжел и опасен. И даже этот путь оказался перерезан в 1453 г., когда турки захватили Константинополь. Особое же значение для ментальности человека XV столетия имела граница на западе — Атлантический океан или, как его называли, Море Мрака, которое издревле воспринималось как предел обитаемой земли, как западная граница мира.

Путешественник добрался до края Земли

Таким образом, ойкумена была ограничена со всех сторон, подобно прямоугольнику: Землям Тьмы на востоке соответствует Море Мрака на западе, поясу холода на севере — раскаленный экваториальный пояс на юге. Вполне очевидно, что эти чисто пространственные границы проецировались и в сознание человека, преобразуясь в границы бытийственные. В этом замкнутом пространстве человек вынужден сознавать ограниченность своих возможностей: куда ни шагни — везде непреодолимый предел.

И вот за считанные годы пространственные границы ойкумены разомкнулись на юге, на западе и на востоке. В 1492 г. Колумб пересек океан, и к тому же, как считалось полтора десятка лет после знаменитого плавания, он проложил путь в Азию — то есть он, получалось, разом взломал две границы ойкумены, западную и восточную. А шесть лет спустя Васко де Гама, обогнув Африку, добрался до Индии, также взломав две границы — южную и восточную. Подчеркнем: рухнули не только пространственные границы, рухнули границы человеческого сознания, что само по себе преобразило человека, открыв ему невиданный прежде простор для передвижения, инициативы. Получилось так, будто затворник, много лет проживший в замкнутом пространстве дома, вдруг вышел за дверь — и изумился распахнувшемуся перед ним простору и своей свободе идти куда вздумается.

А вскоре произошла еще одна революция в картине мира — когда утвердилось мнение, что Колумб открыл Новый Свет, два громадных материка, неведомых географам античности и средневековья. Первые предположения на этот счет высказал еще в 1493 г. замечательный итальянский гуманист Пьетро Мартире Англерия (на испанский манер — Педро Мартир[8]); затем последовали знаменитые письма Америго Веспуччи (1499) и, наконец, получившая широкую известность космография немца Мартина Вальдземюллера (1507), в которой тот предложил назвать Новый Свет в честь Веспуччи Землею Америго или Америкой.

Уже в силу своего второго названия — Новый Свет — Америка преобразила образ ойкумены. При обыденном употреблении слова свежесть его смысла быстро теряется. Но попробуем отрешиться от привычного и восстановить изначальную мощную смысловую энергию, заключенную в словосочетании Mundus Novus, Новый Мир, Новый Свет. Это поистине революционное понятие разрушает весь прежний образ мира, сложившийся на протяжении тысячелетий предшествующей европейской истории. Пространство человеческого бытия взрывоподобно расширяется, удваивается, что получает зрительное воплощение на первой карте мира с двумя полушариями, помещенной в упомянутой космографии Вальземюллера. Соответственно расширяются и представления о границах возможного, и эти новые представления, несущие в себе заряд энергетики, немедленно найдут воплощение в действии, деянии.

Да и само пространство Нового Света становилось источником энергии первопроходцев и конкистадоров. Ведь оно бросало вызов человеку, и этот вызов провоцировал адекватный энергетический ответ. Грандиозное пространство требует и грандиозных усилий для своего покорения, усилий не только физических, но и духовных, которые в конечном счете приводили к радикальным изменениям в сознании человека, его мировосприятии. Впрочем, об этом мы подробнее поговорим позднее.

Наконец, третьим источником и стимулом энергии конкистадора стало редкостное в истории совпадение интересов личности и государства, подчиненного и властителя или, конкретно в нашем случае, завоевателя и короля. Конкиста была организована таким замечательным образом, что предоставляла максимальную свободу инициативы конкистадорам и одновременно учитывала интересы короны. Можно не сомневаться: если бы организация завоевания заранее кем-то продумывалась и планировалась, то нипочем бы она не получилась столь эффективной.

Формы конкисты, хотя и не были абсолютно новыми в истории Испании, все же складывались спонтанно, в процессе освоения Америки, и оказались оптимально приспособлены для этого беспрецедентного опыта в истории человечества. Можно утверждать, что организатором конкисты явилось опять-таки пространство Америки, ибо такие формы завоевания были немыслимы в Европе, в Малой Азии или на севере Африки, где эффективно могла действовать лишь регулярная армия.

Конкиста же была отдана на откуп частной инициативе. Америку покоряли отдельные и совершенно не зависимые друг от друга отряды конкистадоров во главе с генерал-капитаном, который имел полнейшую свободу действий и принятия решений — вплоть до казни провинившихся соратников. Предварительно он заключал договор с королем, реже с представителем королевской власти в Новом Свете — такие договоры назывались капитуляциями. Суть этих чудовищно многословных документов на самом деле сводилась к нескольким фразам. Король говорил конкистадору: «Иди куда хочешь, делай что хочешь, обещай только выполнить три моих условия. Первое — объявить новооткрытые земли собственностью испанской короны. Второе — заставить туземцев, те земли населяющих, признать мою власть и христианское вероучение. И третье — не забудь отдать в мою казну пятую часть всей добычи (кинту). А уж за званиями и почестями я не постою». И впрямь, на звания король не скупился, обычно при заключении капитуляции генерал-капитан становился губернатором и алькальдом (верховным судьей) еще не открытых земель.

Колумб прощается с королевской четой, отправляясь за океан

Ни одна из заинтересованных сторон не оставалась внакладе. Король ревностно служил святому делу христианизации, притом расширял владения, укреплял свою власть и пополнял казну. Кинта, пятая часть добычи, — это много или мало? Не настолько много, чтобы конкистадоры почувствовали себя сильно ущемленными. Но не так уж и мало: ручейки золота сливались в реки. Кинта — это разумно.

В свою очередь, конкистадоры получали возможность быстро обогатиться и изменить судьбу к лучшему. Здесь важно подчеркнуть вот какой момент. Экспедиций, оплаченных за казенный счет, можно по пальцам перечесть. Крупных — всего две: вторая экспедиция Колумба и экспедиция Педрариаса Давиды в Золотую Кастилию. Большинство экспедиций было оплачено самими завоевателями. Король не рисковал ничем; конкистадоры же ставили на кон все. Эрнандо де Сото, вернувшийся из Перу богачом, свои средства вложил в организацию экспедиции в Северную Америку. Когда он понял, что второго Перу здесь не найдет, то предпочел умереть. А вот удачливый Кесада, также вложивший все свои богатства в экспедицию на поиски Эльдорадо, предпринятую в 1568 г., предпочел вернуться и в результате умер в нищете, осаждаемый кредиторами. Основная тяжесть расходов ложилась на генерал-капитана, но и прочие члены экспедиции вкладывали деньги (часто последние) в покупку оружия, амуниции и коня. Таким образом, инициатива и маниакальное упорство конкистадоров диктовались, помимо прочего, стремлением во что бы то ни стало хотя бы окупить расходы.

В сложившемся балансе личных и государственных интересов важны были обе составляющие. Попробуем сделать отнюдь не фантастическое допущение и вообразим, будто Америку покоряет регулярная испанская армия, какая воевала в ту эпоху во Фландрии и в Италии. У каждого, от пехотинца до генерал-капитана, есть определенное жалование; добыча полностью сдается в казну; имеется генеральный штаб во главе с главнокомандующим, который разрабатывает стратегию и отдает приказы и т. п. Конечно, и в этом случае завоевание Америки состоялось бы, ибо такова была историческая неизбежность; но можно не сомневаться, что тогда конкиста не уложилась бы в столь фантастически краткий исторический срок, тогда бы она, возможно, и впрямь растянулась на столетие. Будь тот же Сото наемным капитаном — стал бы он годами бродить по диким землям Северной Америки в поисках золотого царства? Развел бы перед начальством руками: «Извольте видеть, Теночтитланом там и не пахнет, повсюду только глушь да дикость». Или представим себе: главнокомандующий вызывает Писарро, дает ему сто шестьдесят человек, приказывает вторгнуться в могущественную империю инков и идти на встречу с пятитысячным войском Атауальпы. Писарро возопил бы: «Помилуйте! Это безумие! Чистейшее безумие!..».

Частная инициатива важна; однако нельзя недооценивать и роли государства. Попробуем мысленно перевернуть ситуацию наоборот: корона отказывается от всяких притязаний на Америку, вообще ни во что не вмешивается и стоит в стороне. Без опеки королевской власти конкиста превратилась бы в чисто разбойное предприятие, в пиратство, — и в этом случае она бы не только не выполнила своих комплексных задач, но и вообще могла бы потерпеть провал.

Надо признать, что по части инициативы и энергетики пираты ни в чем не уступят конкистадорам; но, в отличие от последних, они совершенно не были способны к двум вещам. Первое — не умели вести сколько-нибудь длительную совместную военную кампанию. Они могли собрать мощную флотилию, нанести молниеносный удар, — и тут же разбегались «по своим углам». Смешно представить себе, чтобы знаменитый пират Генри Морган, на пару лет повел своих людей в сельву, сам не зная куда, — да ему бы через месяц соратники глотку перерезали. И второе, к чему совершенно не были приспособлены пираты — так это к созидательной деятельности.

Королевская власть стимулировала инициативу конкистадора прежде всего тем, что обещала ему в конце пути законный и постоянный статус в общественной системе, а также официальное признание его заслуг и соответствующее вознаграждение. Он может стать губернатором, управителем города, на худой конец, землевладельцем — главное, он будет не изгоем, а полноправным уважаемым членом общества. Пират — это халиф на час. Конкистадоры же пришли на новые земли, чтобы стать их законными владельцами и передать их своим наследникам. Королевская власть придавала их действиям характер легитимности, законности, и это было крайне важно для участников конкисты.

А кроме того, она давала им убеждение в том, что они действуют в интересах государства, во благо нации. Конечно, личные интересы для конкистадоров стояли на первом плане — чем люди той эпохи ничуть не отличались от своих собратьев по разуму как предшествующих, так и последующих веков. И все же было бы крайним упрощенчеством игнорировать глубоко укорененные в сознании конкистадоров идеи служения христианству и своему королю и веру в величие Испании. Бесчисленные высказывания первопроходцев и завоевателей Америки на этот счет не следует воспринимать как пустую риторику. Когда Кортес уговаривает новобранцев идти на завоевание Теночтитлана, он, по свидетельству хрониста, участника похода Берналя Диаса дель Кастильо,[9] говорит, что они «находятся в землях, где могли бы сослужить службу Богу и королю и обогатиться». Кортес очень ясно обозначил три основных стимула конкистадора; только в этой триаде, если не быть идеалистом, третью позицию следовало бы поставить на первое место. Как бы там ни было, конкистадоры осознавали себя представителями истинного вероучения и великой нации. Равным образом сознавали они и величие своих деяний, и это питало их национальную гордость, которая также служила одним из источников их неукротимой энергии.