Глава I СТРАНА И ЕЕ ИСТОРИЯ

Глава I

СТРАНА И ЕЕ ИСТОРИЯ

«Земля египетская протянулась на шестьсот миль между двумя рядами обнаженных известняковых холмов, которые то сужаются, то расходятся, образуя долину шириною в среднем около семи миль. На севере они все больше отдаляются друг от друга и совсем исчезают, уступая место травянистой заболоченной равнине, которая тянется до самого Средиземного моря. На юге известняковые холмы сменяются гранитными скалами с зубчатыми вершинами; скалы все теснее подходят друг к другу (почти вплотную), и сквозь эти узкие ворота с грохотом вырываются нильские пороги, чтоб превратиться в Великий Нил, текущий через всю долину на север, к морю.

Зимой и весной он катит свои ленивые воды по сухой и пыльной долине. Но летом река становится мутной и стремительной, воды ее багровеют, как кровь, а затем зеленеют, вздуваются, пока наконец не затапливают всю ее пойму вплоть до прибрежных холмов по обеим сторонам. Вся долина превращается в длинное озеро, на котором деревни кажутся островками, ибо они построены на искусственных возвышениях».

Так Уинвуд Рид начинает свое великое произведение «Крестный путь человечества», и, пожалуй, для вступления к любой книге о Египте не найти лучших слов. Ибо Египет — это Нил. Я вспоминаю, как по дороге к Тель-эль-Амарне, когда мы переправлялись через реку, лодочник-араб сказал нам:

— Египет — это дар Нила, а Нил — дар доброго бога. Поэтому все мы, египтяне, дети бога.

Почему же именно на берегах этой великой реки возникла одна из древнейших цивилизаций на земле? Главным образом потому, что цивилизация способна развиваться лишь там, где люди могут жить длительный период времени. Десять тысяч лет назад, задолго до того, как человек научился использовать окружающую среду, на земле было немного мест благоприятных для постоянных поселений. Человек вел кочевой образ жизни, постоянно передвигаясь в поисках новых охотничьих угодий или пастбищ. Порой он сеял случайные злаки, собирал урожай и снова двигался в путь, нигде не задерживаясь надолго.

По-видимому, первые обитатели Нильской долины — хотя и не все так думают — пришли с юга, с берегов Красного моря, и проникли в Египет через Вади-Хаммамат. Сами древние египтяне верили, что их предки пришли из страны Пунт, которая сегодня называется Сомали. Этот кочевой народ хамитской группы обнаружил здесь болотистую долину, заросшую папирусом и тростником и населенную гиппопотамами и другими животными, ныне оттесненными далеко на юг. Здесь же они нашли самую плодородную в мире почву, которую река приносила каждый год со склонов Абиссинского нагорья. Баснословное плодородие Египта объясняется его уникальным географическим положением. Великие озера Альберт и Виктория, подобно гигантским резервуарам, накапливают воды тропических ливней, что позволяет могучей реке пробегать тысячу миль между знойных пустынь, которые иначе поглотили бы ее. Однако ежегодные разливы Нила объясняются другой причиной. Раз в год Абиссинское нагорье перехватывает дождевые облака, несущиеся на север с Индийского океана. И тогда тропические ливни наполняют пересохшие русла Атбары и Голубого Нила, главных притоков Белого Нила.

Стремительное течение этих двух рек поднимает уровень Белого Нила, вырывается наконец из плена скал, преграждающих ему дорогу через Нубию, и затопляет всю долину на севере; этот разлив приносит отложения с Абиссинского нагорья, которые и являются источником плодородия Египта. Доисторическим обитателям Нильской долины оставалось лишь после спадения паводка бросить в эти наносы семена, которые в хорошие годы обеспечивали их зерном до следующего разлива, — при этом работать им приходилось всего несколько недель, а все остальное делало жаркое солнце. Поэтому нет ничего удивительного в том, что кочевники задержались в Нильской долине.

Однако вовсе не «дары Нила» превратили их в цивилизованное общество, а как раз то обстоятельство, что иногда Нил лишал их этих даров. В иные годы Нил «гневался». Тропических ливней оказывалось недостаточно, река приносила слишком мало наносов, или же, наоборот, чересчур обильные ливни вызывали катастрофические паводки, когда Нил смывал дома и целые деревни и уносил людей и скот. В такие «плохие годы» люди голодали. Профессор Гленвилл говорил об этом следующее:

«Ежегодные разливы Нила определяют успех или неудачу сельского хозяйства всей долины. И отсюда вытекают самые характерные особенности цивилизации Древнего Египта — от централизованного контроля правительства до консервативного духа крестьян».

Постепенно, за десятки столетий, первобытные египтяне научились управлять своей рекой. Было замечено, что разливы Нила совпадают с определенным расположением светил. Начались астрономические наблюдения, и был изобретен календарь. Египтяне научились отмечать уровни воды в разные времена года (на протяжении многих лет) и по этим отметкам довольно точно предсказывать высоту очередных разливов. Необходимость вести такие записи естественно привела к возникновению письменности; вначале это были немногочисленные примитивные символы, но со временем выработался письменный язык, достаточно сложный и выразительный. Древние египтяне освоили также ирригационное искусство: научились строить дамбы, рыть каналы и водохранилища, где можно было держать излишек воды на случай засухи. Те же разливы, которые ежегодно сносили межевые знаки, заставили египтян разработать точную систему землемерия, позволявшую правильно заново размежевывать поля, что, в свою очередь, привело к развитию геометрии, которая позднее пригодилась им при строительстве различных сооружений. Таким образом, мы можем с уверенностью сказать, что великие пирамиды и все другие архитектурные чудеса Древнего Египта обязаны своим происхождением Нилу.

От египетской цивилизации сохранилось гораздо больше материальных памятников, чем от Греции, Рима и даже средневековой Европы. Частично это объясняется климатом Египта, а частично — заботой древних египтян сохранить тела своих умерших и все необходимое для загробной жизни. Последнее ввело в заблуждение многих авторов, считавших, что над всем существованием египтян тяготели мрачные образы смерти. В начале XIX столетия египетский поход Наполеона вновь пробудил интерес к древним обитателям этой страны и дал пищу воображению писателей-романтиков. Теофиль Готье в одной из своих новелл вкладывает в уста Клеопатры такие слова:

Хармион, говорю тебе, эта мысль ужасает меня! В других странах люди погребают своих мертвецов, и вскоре их прах смешивается с землей. А здесь кажется, что у живых нет важнее дела, чем сохранять своих покойников: могущественные бальзамы оберегают их от разрушения, и они вечно хранят свою форму и обличье… Под этим народом лежит еще двадцать народов; каждый город стоит на двадцати слоях гробниц, и каждое новое поколение проводит жизнь над тысячами мумий в их обителях вечного мрака…,

Яркий образ и довольно страшный, но вряд ли справедливый по отношению к древним египтянам: подобно своим потомкам, нашим современникам, они были скорее веселыми и довольно материалистическими людьми, которые любили жизнь и совсем не спешили с ней расстаться. Именно потому, что они полнокровно наслаждались земными благами, египтяне всеми силами стремились сохранить их в загробной жизни. Так, богач испытывал удовлетворение от мысли, что его стада и отары последуют за ним, гонимые его пастухами; судья и после смерти сохранит свое высокое положение, и верные писцы будут по-прежнему ему служить; у полководца останутся его войска, флот, а знатный придворный будет вечно принимать своих друзей на великолепном пиру, где играют музыканты и рабы обносят гостей изысканными блюдами и винами, или же будет охотиться в тростниковых зарослях на берегах небесного Нила на диких уток, или пронзать рыб раздвоенным гарпуном, а его стройная юная жена будет обнимать его колени, чтобы он не выпал из лодки из стеблей папируса.

Все эти сценки, изображенные на настенных фресках или рельефах гробниц, предназначались вовсе не для того, чтобы напоминать живым о социальном положении покойного, а для того, чтобы сохранить ему в загробной жизни все те блага, которыми он пользовался при жизни. Единственным исключением был фараон, который сам считался богом: если его оправдывал суд Осириса, он получал высшую награду и мог вечно сопровождать Ра в его ежедневных шествиях по небосводу. Сценки семейного счастья в гробницах менее знатных людей наводят на мысль, что они вряд ли завидовали фараонам.

Египтянам не составляло труда строить многочисленные гробницы и храмы, потому что по берегам Нила на многие километры тянулись гряды известняковых холмов, откуда они могли брать любое количество легкого в обработке камня. Памятники же их сохранились благодаря своей массивности, но, главное, благодаря сухому, жаркому климату, в котором камень не так подвержен эрозии. До сих пор надписи времени Рамсеса II выглядят так, словно их высекли только вчера. В засушливом климате сохранились также тысячи более мелких древних предметов, которые пролежали столетия в сухом песке между известняковыми холмами и полосой обрабатываемых полей.

Археологи до сих пор находят на границе пустынь тела египтян додинастической эпохи, умерших задолго до изобретения бальзамирования. Они лежат в неглубоких могилах со своими предметами туалета, оружием и горшками с пищей, и на скелетах зачастую сохраняются клочки кожи и волосы. (Одно такое захоронение выставлено в Британском музее.) Легко представить себе, как древние египтяне, наблюдая подобные явления, постепенно пришли к мысли о необходимости сохранения материального тела покойного, чтобы он мог пользоваться им в загробной жизни. Отсюда развитие искусства бальзамирования, которое зародилось еще до века пирамид и сохранялось вплоть до конца династической истории. Вера в необходимость материального сохранения тела лежит в основе всей египетской религии. А поскольку тело остается нетленным, значит, надо обеспечить его всеми материальными благами — пищей, одеждой и другими земными предметами первой необходимости. Египтяне так и поступали и в результате оставили после себя то, что профессор Гленвилл назвал «уникальным национальным музеем древней жизни».

Египтяне были по преимуществу практичным народом: все, что они создали — математическую систему, инженерные сооружения и даже искусство, — имело утилитарное назначение. Они не увлекались абстрактной философией. Их воображение было ограничено безводными пустынями, окружавшими Египет со всех сторон, и двумя единственными источниками существования: животворной рекой, оплодотворяющей их долину, и раскаленным добела солнцем, которое каждый день проплывало над ними в слепящем безоблачном небе. Они жили в четко обозначенном реальном мире жестокого белого солнечного света и черных теней и, наверное, посмеялись бы над теми, кто спустя тысячелетия облек их мир в таинственные покровы.

Своей таинственностью Египет до известной степени обязан иероглифам, в переводе с греческого «священным письменам». Эти странные письмена-рисунки покрывали стены храмов и гробниц и стелы как в самом Египте, так и в пределах его империи. Прочесть их уже никто не мог. Кроме высеченных на камне иероглифов встречались их измененные, так сказать, скорописные варианты, иератические письмена. Ученые находили целые свитки папирусов, покрытые этими столь же непонятными знаками. Таким образом, о Древнем Египте люди знали только по рассказам греческих и римских историков, таких, как Геродот, Плиний и Диодор Сицилийский, которые беседовали с египетскими жрецами во времена Птолемеев и в римский период. Однако собранные ими сведения и отдельные яркие подробности, несмотря на их ценность, были все же слишком скудны. Современная египтология родилась лишь в начале XIX столетия, когда Роберт Юнг и Жан-Франсуа Шампольон расшифровали наконец иероглифические и иератические надписи. Но еще задолго до них многие европейские путешественники побывали в Египте и оставили поразительные записи.

В средние века, например, врачи свято верили, будто растолченная в порошок египетская мумия обладает чудодейственными свойствами. «Мумию, — писал один такой врач, — надлежит сначала растолочь в порошок, затем смешать с растительным маслом до консистенции благовонного умащения или целительного бальзама. После этого лекарство готово и оным можно исцелять переломы или растяжения связок, а также воспаления, плевриты и легочные болезни».

Однако не всякая мумия для этого пригодна. Французский врач Савари писал:

Мумия должна быть как можно менее блестящей, очень черной и с приятным запахом…

Аптекари платили бешеные деньги за это снадобье, и европейские купцы специально отправлялись в Египет на поиски мумий. В XVI в. торговля ими достигла широкого размаха. Египетские феллахи во время разливов (поля в это время находились под водой) отправлялись в пустыню в поисках мумий. Когда же запас их начал, по-видимому, иссякать, в Александрии принялись изготовлять фальшивые мумии. Они покупали трупы рабов, вываривали их в битуме и продавали как настоящий товар. Но еще долгие столетия источником подлинных мумий оставалась Саккара близ Каира.

Путешественник XVIII столетия граф Сэндвич побывал в Саккара в 1739 г. Он писал:

Большая часть равнины Саккара усеяна подземными пещерами, вырубленными в скальном грунте… В них ведут многочисленные входы, квадратные в сечении, со сторонами около трех и глубиною до двадцати футов.

В один из таких входов мы спустились с помощью веревочной лестницы и оказались в почти засыпанном песком горизонтальном проходе, по которому нам пришлось довольно долго ползти чуть ли не на животе, пока перед нами не открылся склеп высотою около семи футов. Мы сразу обнаружили множество набальзамированных тел: они были в беспорядке разбросаны на полу пещеры, многие оказались разломанными на куски. Все эти тела были вынуты из своих саркофагов или гробов, обысканы грабителями в поисках ценных идолов, которые часто находятся вместе с ними, а затем брошены…

Другой английский путешественник, Ричард Покок, посетил Саккара в 1753 г. Он вспоминал:

…я отправился осматривать катакомбы. Обычный способ спуска посетителей вниз на веревке до крайности неудобен, но я привез с собой веревочную лестницу и по ней спустился вполне благополучно, хотя на меня сверху и сыпался песок. Я увидел внизу на полу множество обрывков погребальных пелен; некоторые сохранились почти целиком, однако тела покойных из них были изъяты ради мумий, а также предметов, которые могли быть вместе с ними… Я также увидел много черепов, впрочем, на равнине их встречалось не меньше. Битум или бальзам из них извлекли, по-видимому, еще в те времена, когда это целебное средство было в большем почете, чем ныне…

Покок усердно изучал Египет. Два написанных им увесистых тома живо повествуют о трудностях и опасностях, подстерегавших путешественников в его дни. Он поднялся на парусной лодке до Луксора и посетил Фиванский некрополь, включая знаменитый Вибан-эль-Мулук, который уже в те времена — и на протяжении веков — привлекал многих посетителей.

С величайшим удовольствием, — писал Покок, — осмотрели мы при свете купленных нами восковых факелов необычайные гробницы фиванских царей, но были сильно утомлены и решили присесть и подкрепиться принесенными с собой фруктами… К несчастью, мы забыли взять воды, и к тому же шейх торопился уйти, опасаясь, как я полагаю, что соберется народ, если мы надолго здесь задержимся. От Гурны до этого места ведет очень трудная пешеходная тропа через горы, на которой жители Гурны могли оказать нам далеко не дружелюбную встречу… Ранее они уже грубо осаждали фелюгу в мое отсутствие и говорили: посмотрим, осмелится ли этот чужестранец завтра сойти на берег, — ибо их весьма оскорбило то, что я копировал надписи. И еще, судя по их словам, они собирались напасть на мою лодку ночью, если я останусь… Видно, они очень хотели, чтобы я убрался отсюда, потому что верили, будто европейцы могут с помощью волшебной силы отыскивать и похищать сокровища…

Описапия Покока фиванских гробниц в целом поразительно точны, а его гравюры просто великолепны. Но при всем своем желании художник XVIII в. не мог придать статуям и архитектурным памятникам древнеегипетское обличье: опи упорно выходили у него «классическими». Читатели, увлекающиеся литературой XVIII столетия, должны непременно перелистать «Путешествия в Египет» Ричарда Покока.

Он и другие путешественники его времени старательно копировали египетские надписи, но ничего не могли из них извлечь. Иероглифы оставались неразрешимой загадкой еще целых шестьдесят лет. История о том, как был найден ключ к этой тайне, известна всем египтологам, но, поскольку наша кпига предназначена для широкого круга читателей, перескажем ее здесь еще раз.

В 1799 г. Наполеона Бонапарта в его походе в Египет сопровождало несколько выдающихся французских ученых, приглашенных специально для изучения страны. В августе того же года отряд французских солдат возводил укрепления в Розетте, в дельте Нила. И вот тогда-то один из них по имени Буссар, или Бушар,[2] обнаружил в стене разрушенного арабского форта древний камень — плиту неправильной формы. На плите были высечены надписи на двух языках: одна на греческом, а две другие — иероглифами и демотическими знаками древнеегипетского языка. (Демотическое письмо — это скоропись иероглифических и иератических письмен.) Таким образом, надпись фактически была двуязычна.

Камень переправили в Египетский институт в Каире, где его принялись тщательно изучать французские ученые. Сам Наполеон заинтересовался этим: он приказал сделать копии надписей и разослать их европейским ученым. В 1801 году по договору о капитуляции ценнейшие египетские древности были переданы англичанам как военные трофеи, и среди них — Розеттский камень. Но заполучить его оказалось не так-то просто: генерал Мен, которому отослали камень, объявил его своей собственностью. В конечном счете он был изъят из дома французского генерала английским генерал-майором Тейлором при содействии артиллерийского расчета и одного орудия.

«Это было довольно трудное дело, — писал Тейлор. — Французские офицеры и солдаты осыпали нас насмешками, но нас выручил находчивый сержант-артиллерист, командир отряда; к тому же все его подчиненные выполняли эту миссию с большим энтузиазмом».

Так Розеттский камень был приобретен (или, если угодно, «завоеван» или «освобожден») британской армией и обрел свое место в Британском музее, где и находится до сих пор.

Было сделано множество переводов греческого текста и установлено, что надпись на Розеттском камне представляет собой «копию указа Верховного совета египетских жрецов в Мемфисе по случаю первой годовщины правления Птолемея V Эпифана, царя всего Египта». Оригинальный текст был передан демотическими письменами; иероглифические и греческие надписи оказались его переводами. После того как греческий текст перевели, встал вопрос о расшифровке иероглифов. В случае удачи ученые могли бы узнать хотя бы часть древнеегипетского алфавита. А это уже много. Ибо каждому специалисту по дешифровке известно, что, если понятна часть кода, с ее помощью можно воссоздать весь код. Честь раскрытия тайны Розеттского камня, а с нею — тайны древнеегипетского языка делят между собой англичанин доктор Р. Юнг и француз Ж.-Ф. Шампольон.[3]

Юнг продемонстрировал и доказал то, о чем уже подозревали другие ученые. А именно:

а) что на камне знаки иероглифического алфавита;

б) что всюду, где надпись окружепа вытянутым овалом, или картушем, она содержит собственное или царское имя.[4]

Он также понял, что иероглифы означают звуки, и применил к их дешифровке фонетический принцип. Возьмем хотя бы один пример: когда он установил, что овальный картуш окружает царское имя, стало очевидно, что картуш на Розеттском камне содержит имя Птолемей. Поскольку Птолемей — имя греческое и произношение его известно, иероглифы внутри картуша должны означать звуки П, Т, Л, М и т. д. Этот принцип был применен для изучения других картушей. На обелиске в Филе было найдено имя Клеопатра по-гречески, и там же иероглифическая надпись с царским картушем. Поскольку в имени Клеопатра тоже содержатся звуки П, Л и Т, стало возможным проверить правильность расшифровки Юпгом картуша с именем Птолемей. Все оказалось верно: те же самые символы присутствовали в обоих картушах на соответствующих местах. Так, если иероглифический эквивалент звука П в имени Птолемей стоял на первом месте, то в имени Клеопатра он был на пятом. Следовательно, знак, стоящий в ее картуше перед знаком Л, должен означать К. Таким образом Юнг и его последователи постепенно подбирали фонетические эквиваленты другим иероглифам, воссоздавая весь алфавит.

До сих пор все шло хорошо. Ученые уже могли читать древнеегипетские имена, но не могли переводить текст. Для этого необходимо было знать грамматику и лексику египтян. Ключ к ним скрывался в древнем коптском языке.

Когда в Египте распространилось христианство, египетские христиане перевели на свой родной язык греческие писания. Их стали называть коптами, прежним названием египтян. Они продолжали пользоваться своим древним языком и в религиозных обрядах сохраняют его по сей день. На этот факт обратил внимание французский ученый Ж.-Ф. Шампольон, уже знакомый с открытиями Юнга. Он с юности начал изучать коптский язык и со временем стал его крупнейшим знатоком.

«При изучении надписей на Розеттском камне, — писал Бадж, — знание коптского языка позволило ему [Шампольону] определить дедуктивным методом фонетическое значение многих таинственных знаков и установить правильное произношение многих иероглифов, значение коюрых было ему известно благодаря греческому тексту на камне». Это ответ на вопрос, который часто задают египтологам: откуда вам известно произношение древнеегипетских слов? Ключ к их произношению дает до сих пор живой коптский язык.

Однако работы Юнга и Шампольопа были только началом. Прошли десятилетия, прежде чем ученые смогли правильно прочесть от начала до конца самые простейшие надписи. Египетская филология — наука о древнем египетском языке — специализированная область египтологии, которой отдельные ученые посвятили всю свою жизнь. Филологи XIX столетия, в частности Шаба, Бругш и Гудвин, опираясь на фундамент, заложенный Шампольоном, по камешку воссоздали сложную грамматическую структуру древнего языка. Результаты их работ систематизировал Эрман, основатель современной египетской филологии. Интересно отметить, что некоторые кропотливые исследования были проведены людьми, считавшими египтологию всего лишь приятным времяпрепровождением, так сказать хобби. Например, Шаба был французским купцом, а Гудвин — английским барристером.[5] Таким образом иероглифы, остававшиеся загадкой для многих поколений ученых, наконец выдали свою тайну, и отныне стало возможным совершать путешествия на 5000 лет назад и познавать мир Древнего Египта.

Почти одновременно с этим открытием произошло еще одно, до известной степени более значительное. Речь идет о дешифровке клинописи, которой пользовались сначала вавилоняне, а после них — персы и хетты, игравшие значительную роль в истории Древнего Египта. В отличие от египтян, для которых основным письменным материалом служили камень и папирус, эти народы наносили клинообразные знаки на глиняные таблички, которые затем обжигали. Самые интересные образцы таких табличек были найдены в Тель-эль-Амарне, столице Египта конца XVIII династии. Нашли их в развалинах здания, по-видимому архива «министерства иностранных дел» при фараонах. Здесь хранились сотни писем от независимых царей Ассирии, Вавилона, государства Митанни и от многочисленных вассальных князей Палестины, Сирии, Финикии; по последним египтологи смогли определить границы древнеегипетской империи в период ее наивысшего расцвета.

Подобно иероглифам, клинопись была известна на протяжении столетий, но молчала до 1810 г., когда ее наконец расшифровал немецкий ученый Гротефенд. Подвиг его был еще поразительнее открытий Юнга и Шампольона, потому что в отличие от них он не имел благодатного двуязычного текста. Гротефенд заметил, что на некоторых клинописных табличках в строчках, следующих одна за другой, встречается набор одинаковых знаков. Ему пришло в голову, что это, возможно, хронологические списки персидских царей и что повторяющиеся знаки, видимо, означают слова: «сын… такого-то». Следовательно, надпись можно прочитать так;

(A) сын… (Б) сын…

(B) сын…

(Г) сын… и т. д. (А, Б, В, Г — имена царей).

Гротефенд хорошо знал хронологию царей-Ахемепидов и сразу попытался подставить их имена вместо знаков А, Б, В, Г и т. д. Он решил, что одним из царей должен быть Ксеркс, — и это весьма помогло бы ему, ибо в имени Ксеркс имелось два звука «кс», а следовательно, одинаковые клинописные знаки. К его великой радости, в строках Б и Г действительно оказались две одинаковые надписи, и именно в тех местах, где им положено было находиться, если бы они означали имя «Ксеркс». Дело в том, что в династии Ахеменидов было два царя по имени Ксеркс. Но если Б и Г означают Ксеркс, то А должно означать Дария, сына Ксеркса II, В — Артаксеркса, отца Ксеркса II, а Д-Дарця I, отца Ксеркса I. Следовательно, надпись можно прочесть так:

(A) Дарий II сын

(Б) Ксеркса II сына

(B) Артаксеркса I сына

(Г) Ксеркса I сына

(Д) Дария I.

В каждом случае Гротефенд обнаруживал, что клинописные знаки там, где встречались эти имена, были идентичными, и это позволило ему постепенно подобрать для них фонетические эквиваленты. Разумеется, то было лишь началом великого открытия. Читателям, которые захотят познакомиться с этой историей поподробнее, лучше обратиться к трудам самого Гротефенда или к книге профессора Сейса «Основы ассириологии». Там они смогут узнать, как после долгих лет упорной вдохновенной работы великий филолог открыл одну дверь в Древний мир. Совершенно случайно перед самым началом первой мировой войны в Богаз Кейое обнаружили клинописную табличку с текстом договора между Рамсесом II и хеттским царем Хаттушилем. А в карнакском храме в Верхнем Египте сохранился тот же договор, записанный иероглифами.

Новая волна интереса к Египту прокатилась по Европе и Америке. В основном она захватила любознательных дилетантов, и сейчас горько думать о том, сколько ценных археологических свидетельств загубили они, растаскивая египетские древности для своих национальных музеев и частных коллекций. Сотни статуй были вывезены из Египта; огромные гранитные обелиски сняли с их древних пьедесталов и вновь воздвигли на берегах Темзы или Гудзона, надписи вырубили из степ гробниц, а ценнейшие папирусы переправили контрабандой за пределы страны. Е. М. Форстер, описывая этот период, вопрошает:

«Что же произошло? Развивались наука и вкус, но одновременно появился новый потребитель и покупатель, куда более богатый, чем все кардиналы, и столь же мало щепетильный — европейские нации. После Венского конгресса все прогрессивные правительства считали своим долгом собирать предметы древности и выставлять их в своих музеях, открытых иной раз и для широкой публики. Теперь эти коллекции называли „национальным достоянием“. Каждое правительство стремилось перещеголять другие по числу экспонатов — подлинных предметов древности, а не подделок, иначе нация могла потерять престиж».

Даже сегодня большинство людей считает, что основная задача археологии — это поиски в земле «древних предметов» — и главным образом ценных предметов! — для музеев и коллекций. На самом же деле для археолога зачастую гораздо важнее самого предмета место, где он найден, его точное местоположение по отношению к другим объектам. Археологу важны факты, ибо порой ничего не стоящий сам по себе черепок в древней глинобитной стене позволяет установить важную дату и заставляет переписывать заново целую главу истории. А в музеях и частных коллекциях собраны груды древностей, которые может быть и прекрасны, но были бы гораздо ценнее для ученых, если бы они знали точное место и обстоятельства их находки. Однако, как правило, эти древности сначала были найдены «охотниками за сокровищами», затем проданы скупщикам и, лишь пройдя через многие руки, попали в музеи, где уже никто не мог определить их происхождение. Сэр Леонард Вулли справедливо заметил:

«Охота за сокровищами стара, как мир, а научная археология — чисто современная область знаний, но за короткий период своего существования, за какие-нибудь семьдесят лет, она совершила чудеса… Историки прошлых времен опирались главным образом на письменные документы и, таким образом, в значительной степени зависели от того, какие факты считал нужным фиксировать летописец, — войны, политические события и т. д. …Археолог при раскопках может обнаружить письменные источники, но, кроме того, он находит массу предметов, рассказывающих об искусстве и ремеслах прошлого, храмы, в которых люди когда-то молились, дома, где они жили, места, где они селились…»

Большую часть того, что мы знаем о Древнем Египте, дали нам раскопки и упорные исследования ученых этого нового направления. Среди них — люди самых разных национальностей: англичане, французы, американцы, немцы, бельгийцы и другие. Их научные исследования, плоды целой жизни, хранятся в библиотеках всех стран, но широкой публике они зачастую неизвестны. Чтобы рассказать об их достижениях, потребовались бы десятки книг, куда более объемистых, чем эта, а потому мы можем здесь только отдать должное этим ученым и поблагодарить их за чудесные открытия, которые они нам подарили. Назовем лишь несколько замечательных имен. Это великий Мариетт, первооткрыватель Серапеума и основатель Египетского музея в Каире; Бартон, Розеллини, Уилкинсон и Лепсиус — пионеры египтологии. Это сэр Флиндерс Питри, который раскрыл гробницы фараонов I династии в Абидосе и пролил новый свет на имена строителей пирамид, а также вел раскопки города Эхнатона и открыл нам сокровища Амарнского периода. Немецкий археолог Борхардт раскопал храм солнечного бога в Абусире. Сэр Гастон Масперо, один из выдающихся французских ученых, возглавил в Египте Службу древностей. Адольф Эрман сумел понять всю сложность религии древних египтян. Профессор Дж. Г. Брэстед, крупнейший американский ученый, написал «Историю Египта». Профессор П. Е. Ньюберри был одним из самых способных и наименее самонадеянных английских археологов. И, конечно, нельзя не упомянуть филолога сэра Алана Гардинера. Говард Картер и лорд Карнарвон известны больше других благодаря открытой ими гробнице Тутанхамона. Датский ученый Лееманс составил опись всех древностей в Лейденском музее. Доктор Дж. А. Рейснер и его группа Гарвард-Бостонской экспедиции обнаружили единственную нетронутую царскую гробницу эпохи Древнего царства. И уже в последние годы профессор Т. Эрик Пит изучил и перевел папирусы, похищенные из гробниц во времена Рамсесов, и возродил для нас эту древнюю трагедию. Фёрс, Квибелл и Лауэр под руководством М. Этьенна Дриотона, главного директора Службы древностей, открыли великолепный комплекс строений, окружающий ступенчатую пирамиду Джосера в Саккара. Упомянем также профессора У. Б. Эмери и наконец Дж. Д. С. Пендлбери, который вместе с Г. У. Фейерменом завершил исследования Питри в Тель-эль-Амарне и героически погиб на Крите во время второй мировой войны.[6]

Имена этих выдающихся египтологов приведены здесь главным образом потому, что с ними связаны открытия, о которых пойдет речь в последующих главах. Но перечень исследователей Древнего Египта далеко не ограничивается только ими. Множество других достойных ученых названы в библиографическом списке, приведенном в конце книги.