Глава 27 СТРАНА САМСОНА

Глава 27

СТРАНА САМСОНА

1. Новый поход

К 7 июня 1193 г. Третий Крестовый поход, казалось, достиг наивысшей точки. Войско крестоносцев, полное радужных надежд на победу, вышло из бывшей страны филистимлян на древнюю Иерусалимскую дорогу. Как и во время восстановления Аскалона, различия между рангами были сглажены. Рыцари, оруженосцы, сержанты и простые пехотинцы общались запросто (как сказал некогда Самсон, «от сильных исходит дружелюбие»). Призыв «Спасем Святой Гроб Господень!» обретал теперь реальное содержание. Они снова распевали песни, особенно «Песню о смелости». Крестоносцы уже почти достигли цели своего паломничества. Энтузиазм времен пребывания в Везелэ возвращался в их ряды.

Войско крестоносцев на пути из Аскалона в страну Самсона выглядело впечатляюще. Впереди на кипрском скакуне ехал сам величественный Ричард, которого в Европе воспринимали как нового Самсона. Он действительно держался как некий богатырь, способный убить льва голыми руками или сразить множество врагов ослиной челюстью. Он искренне радовался миру, наступившему в его душе, и на время как бы позабыл о раздорах на своей родине. За ним следовало его войско под развевающимися на ветру знаменами европейских государей, католических орденов, больших и малых народов. Топот тысяч копыт, дробь барабанов, звуки труб и рогов сливались в единый гул.

За первый день похода войско прошло девятнадцать миль и стало лагерем на стратегически важном перекрестке дорог. Пятьдесят лет назад их предшественники построили на холме крепость Белая стража для защиты дороги на Аскалон. Теперь же воины Ричарда нашли здесь только руины, потому что Саладин разрушил это укрепление еще несколько лет назад, так же как другое, очень похожее на него, в Бейт-Йибрине. Здесь в долине, где некогда библейский Давид убил Голиафа, благодаря Вади-аль-Санту у них было достаточно питьевой воды. Здесь крестоносцы отдыхали два дня, но отдых был испорчен дурным предзнаменованием: рыцаря и оруженосца укусили змеи, и оба скончались.

Пока крестоносцы находились на руинах Белой стражи, Саладин от своих разведчиков узнал об их продвижении. Сомнения не было: король Ричард отправился в поход на Святой город. Султан спешно вызвал на совет своих эмиров, в том числе из дальних районов. Им срочно предстояло установить, в чем источник силы «Самсона» и в чем его слабости, которые есть у каждого человека, причем самостоятельно, поскольку новой Далилы у них не было.

Пока Саладин ожидал эмиров, войско Ричарда прошло еще одиннадцать миль до Торона, где крестоносцы переночевали. Затем они больше приблизились к своей цели, дойдя до старого лагеря в Бейт-Нубе, в долине, где Иосиф Навин некогда просил Господа остановить Солнце и Луну. Здесь они уже были прошлой осенью и тогда ушли отсюда из-за зимних дождей и распутицы. Теперь на их пути подобных помех не было, они стояли уже в двенадцати милях от Иерусалима.

У Саладина имелись серьезные основания для тревоги. Он должен был как можно быстрее принять меры по укреплению обороны города и отдавал приказы своим людям совершать рейды, чтобы по возможности помешать крестоносцам организовывать снабжение с моря. Прибытие новых высших военачальников несколько успокоило султана. К нему наконец вернулся храбрый и мудрый курд Маштуб, бывший пленником Ричарда после падения Акры, а потом выкупленный у крестоносцев за тридцать тысяч золотых. С большим тюркским войском прибыл Бедр ад-Дин Дольдерин, владетель Тель-Башира (этот замок поблизости от Евфрата некогда принадлежал крестоносцам, а потом перешел в руки мусульман). Явился и аль-Хеиджа по прозвищу Толстяк — необыкновенно тучный человек, который даже передвигался с помощью специального кресла-каталки, но был тем не менее ветераном войн в Северной Сирии и очень способным военачальником. И, самое главное, прибыл сын Саладина, Мелек-аль-Афдаль, вызванный из Алеппо, где он разбирался с обнаглевшим внучатым племянником султана.

Наконец эмиры собрались в шатре Саладина на военный совет. Все понимали, что наступил судьбоносный момент. Первым заговорил друг Саладина и его секретарь Беха аль-Дин, который призвал всех принести клятву крови в храме Скалы: «Когда Пророк, да пребудет Аллах к нему милостив, страдал от преследований, его соратники поклялись стоять за него не на жизнь, а на смерть. Давайте же и мы поклянемся не на жизнь, а на смерть стоять друг за друга. Мы сможем отразить врага только благодаря чистоте наших целей».

Но эмиры не стали отвечать на эти слова. Они ждали, что скажет их повелитель. Долгое время Саладин сидел на подушке молча, скрестив ноги и опустив глаза. Эмиры уважали молчание султана, и никто из них не дерзнул заговорить первым. По словам летописца, они «сидели тихо, словно бы каждый боялся спугнуть севшую на голову птицу». Наконец Саладин поднял глаза и заговорил: «Слава Аллаху и его Пророку! Вы — воинство защитников Ислама. Жизни мусульман, их дети, их достояние сегодня зависят от вас. Лишь вы одни способны противиться напору врага. Если вы уступите ему — от чего упаси Аллах! — то он сотрет с лица земли нашу страну, и виновны в этом будете вы, потому что не защитили ее. Вы получили деньги из государственной сокровищницы. От вас одних зависит безопасность и сама жизнь мусульман. Желаю вам служить делу добра».

Снова наступила пауза, а затем заговорил первый эмир Маштуб: «Государь, мы все — твои верные слуги. Ты возвеличил нас, сделал могущественными и богатыми. У нас есть только наши головы, и они в твоих руках. Клянусь Аллахом, ни один из нас не откажется от того, чтобы выполнить твою волю, пока мы живы».

Раздался одобрительный гул. Саладин, по-видимому, был удовлетворен этим ответом. Затем последовала вечерняя трапеза, прошедшая в молчании, и эмиры возвратились к своим войскам.

На другой день обнаружились разногласия среди членов совета. Аль-Хеиджа тайно прислал Саладину письмо, в котором говорилось: «Многие мамлюки приходили ко мне и говорили, что они не согласны с планом обороны. Они не считают, что мы должны запереться в городе. Из этого, по их словам, не выйдет толку, ведь если мы запремся в крепости, то нас ждет та же судьба, что и гарнизон Акры. А тем временем все земли мусульман попадут в руки врага. Лучше, говорят они, рискнуть и начать большое сражение. Тогда, если Аллах дарует нам победу, нам достанется все, что они теперь захватили. Если же нет, то мы потеряем Священный город, но все же сохраним армию. Ислам можно защитить и не владея Иерусалимом!» К этому Толстяк присовокупил предостережение: «Государь, если хочешь остаться в Священном городе, будь с нами и поставь командующими кого-то из членов своей семьи, ибо курды не желают повиноваться тюркам, а тюрки — курдам».

Все это не могло не огорчать султана. Уйти из Иерусалима значило бы осквернить память о ночном путешествии пророка на небеса и отступиться от третьего по значению из священных мест ислама. Как правоверный, Саладин не хотел и думать о чем-то подобном. Но с точки зрения полководца, это имело некоторый смысл. Его мамлюки правы — сосредоточить все войско в стенах крепости было бы сейчас безумием. Здесь они будут окружены, взяты измором и наконец, вероятно, уничтожены, как и случилось в Акре. Саладину приходилось выбирать между благочестием и требованиями практики.

Некоторое время султан колебался, не зная, на что решиться. Его ночные бдения разделял с ним его друг Беха аль-Дин. Наступил рассвет, и голос муэдзина стал созывать правоверных на утреннюю молитву. На утренней заре аль-Дин попросил позволения говорить. Получив разрешение, он сказал: «Великий государь снедаем тревогой и тяжкими сомнениями. Мирские средства здесь не помогут. Тебе остается лишь обратиться ко Всемогущему Аллаху. Сегодня пятница, самый благословенный день недели, день, когда молитвы всего действеннее, и мы оба находимся сейчас в священном месте. Пусть султан совершит омовение, скрытно раздаст милостыню, а затем помолится Аллаху, поведав ему, что не в силах сейчас исполнить предначертанное. Может быть, Аллах смилостивится и дарует тебе решение».

Саладин так и поступил. Во время между объявлением пятничной службы и вторым призывом к молитве два друга вместе помолились в мечети Аль-Акса. Краем глаза Беха аль-Дин наблюдал за тем, как его коленопреклоненный государь кладет поклоны и повторяет еле слышно: «И нет никого, кто был бы ему подобен». Слезы текли по лицу султана, когда он повторял слова молитвы.

Через несколько часов стало известно решение Саладина. Он решил вывести из Иерусалима большую часть армии, оставив там лишь небольшой гарнизон под командованием одного из своих внучатых племянников, Меджед аль-Дина. Султану очень хотелось остаться там самому в знак готовности к мученичеству, но его уговорили этого не делать. В интересах ислама он должен уйти и быть готовым принести иную, более важную жертву.