Глава 15 ВЕСТИ С ЗЕМЛИ ОБЕТОВАННОЙ

Глава 15

ВЕСТИ С ЗЕМЛИ ОБЕТОВАННОЙ

Проведя на Сицилии несколько месяцев, Ричард анализировал и взвешивал сведения разведчиков о состоянии вражеских сил и о своем великом противнике Саладине. За три с лишним года, которые истекли со времени взятия Иерусалима, султан едва ли сидел сложа руки. Латинского королевства с его замками и системой укреплений больше не существовало, остались лишь несколько небольших редутов на морском побережье. Кроме Тира, все порты к югу от Триполи были в руках мусульман. Из множества огромных замков крестоносцев в глубине страны в руках европейцев оставались только Маргат и Крак-де-Шевалье. И все-таки, считал Ричард, даже это лучше, чем ничего. У него будет хоть какой-то плацдарм, чтобы начать отвоевание Святой земли. Оставив европейцам Тир, Саладин совершил одну из двух своих важнейших ошибок.

В середине ноября 1187 г. войска султана снова подошли к Тиру. Если бы он смог взять этот последний оплот христианства, ему удалось бы сбросить европейцев в море, к чему он давно стремился. Беглец Конрад Монферратский за время, прошедшее с первой попытки Саладина взять Тир, сумел значительно укрепить его. К тому же из Иерусалима и других мест в Тир продолжали стекаться христианские беженцы — он был битком набит ими благодаря великодушию султана.

Тир представлял собой прекрасно укрепленный город, который, кроме того, являлся центром торговли, в первую очередь — производимыми там стеклом, сластями и великолепной пурпурной краской. Он стоял на плодородной земле, благоприятной для земледелия. Недаром еще Соломон в «Песне песней» назвал этот край «источником животворных вод, орошающих сады». В далекой древности Тир был главным городом финикийцев. Некогда, по преданию, туда отказались впустить Иисуса, и неподалеку отсюда Спаситель сказал жительнице Ханаана: «О женщина, поистине велика твоя вера!» — прежде чем исцелить ее дочь, одержимую дьяволом. Тир стоял на полуострове, почти на острове, с трех сторон окруженный морем и соединенный с большой землей лишь узкой полоской земли, не длиннее расстояния, которое могла пролететь стрела. Город окружали стены толщиной в двадцать пять футов, с двенадцатью мощными башнями. К восточным его воротам вела узкая насыпная «Александрова дорога», названная так по имени ее создателя Александра Великого. Все это, безусловно, существенно затрудняло возможный штурм Тира. Его можно было взять лишь при одновременном ударе с суши и с моря, и то если его защитники не были готовы выдержать длительную осаду. Но Саладин не любил таких осад. Конрад хорошо понимал, что войско султана будет проявлять недовольство, если не удастся быстро достичь успеха.

Единственный доступ в город с моря был возможен через внутреннюю гавань, по обе стороны от которой возвышались две башни. Вход в гавань преграждала огромная цепь; ее опускали для входа в гавань дружественных кораблей и поднимали, чтобы закрыть доступ вражеским судам — таким, как стоявшие теперь в море пять кораблей Саладина.

Саладин начал осаду. На суше дела у его воинов шли туго, потому что «Александрова дорога» была слишком узкой и уязвимой. Конрад тут же отрядил несколько своих кораблей из внутренней гавани, чтобы они обстреливали с моря, с двух сторон, нападающих мусульман, и это привело к немалым жертвам среди последних. Тогда Саладин прислал десять египетских кораблей, стоявших ранее в порту Акры, чтобы они блокировали вражеские суда. В результате в боевых действиях обеих сторон произошел застой, продолжавшийся до Рождества.

Пять из десяти кораблей Саладина были специально предназначены для ночной блокады, но моряки на них были людьми неопытными и плохо обученными. Конрад знал это и воспользовался своими знаниями. По его приказу в ночь на 30 декабря, перед рассветом, тирские моряки совершили дерзкий рейд. Когда стало светать, египтяне спокойно уснули, решив, что их ночное дежурство закончилось благополучно. Их разбудила внезапная атака, начатая моряками Конрада. Многие мусульмане попрыгали с кораблей в море, и египетские галеры были на буксире доставлены в гавань. Когда Саладин узнал о случившемся, он приказал оставшимся судам срочно уходить в Бейрут, так как у противника возникло слишком большое преимущество на море, однако тирский флот бросился в погоню. В панике, бросив корабли у берега, египтяне разбежались. Вдобавок ко всему Саладину пришлось уничтожить брошенные корабли, чтобы они не достались противнику.

После этого поражения на море, помня о наступающем сезоне дождей, Саладин решил подвести черту под осадой. 583 год (1187 по христианскому летосчислению) был поистине славным для мусульман, и не следовало омрачать его бесплодными усилиями взять Тир и напрасными жертвами. Да и войско Саладина устало и нуждалось в отдыхе. Через несколько дней султан велел снять осаду.

Не было ли это поворотом в развитии войны? Так полагали защитники Тира, которые, стоя на стенах, с радостными воплями следили за отступлением мусульман, уничтожавших свои огромные осадные машины. У тирцев пробудилась надежда. Пока город в их руках, можно ожидать помощи из Европы. Франки поверили, что их мужественная оборона города навсегда обескуражила мусульман. Если Тир устоял, значит, устояла хотя бы часть Иерусалимского королевства.

Когда об этом стало известно в Европе, Конрад Монферратский превратился для европейцев в героя. Его доблесть прославил знаменитый трубадур де Борн: «Теперь я знаю, кто превосходит всех доблестью, — несомненно, это сэр Конрад, обороняющийся в Тире от Саладина и его шайки. Да поможет ему Господь! От людей ему трудно ждать помощи — он один взял на себя огромный труд, и он один достоин награды».

Сторонники же Саладина осуждали его за то, что он нанес вред собственному делу.

«За это некого винить, кроме самого Саладина, — объявил один арабский комментатор. — Разве не он позволил франкам собрать войско в Тире?»

Зимой Саладин анализировал уроки прошлого и пришел к стратегии, суть которой сводилась к следующему: нападай на слабого противника и избегай сильного.

Но все же ему понадобился еще один практический опыт, подтверждающий правильность этого принципа. 30 мая 1188 г. войска султана подошли к самому впечатляющему замку крестоносцев, именуемому Крак-де-Шевалье, который мусульмане называли «Курдским замком», и окружили его. Глядя на этот колосс, защищенный тремя концентрическими кругами стен, высоких и толстых, с тремя мощными башнями, Саладин решил, что сейчас лучше не пытаться его взять. Войско мусульман проследовало дальше. Опыт Тира и Крак-де-Шевалье и объяснял дальнейшую тактику султана в северной кампании. Отныне Саладин захватывал аванпосты крестоносцев, окружавшие такие твердыни, как Крак, мрачный Маргат, находившийся к югу от Латакии, или Сафиту, именуемую также «Белым замком». Он знал, что таким образом может их парализовать, тем более если удастся занять районы, где можно было достать много провианта и других припасов. Своим людям он сказал: «Мы направляемся в прибрежные районы, где с провизией трудно, а если враги застанут кого-то из вас на своей территории, то они вас окружат и уничтожат. Поэтому нам надо запастись всем необходимым на месяц».

Такая забота о будущем имела смысл, однако султан переоценивал непосредственную опасность. Франки не были в состоянии кого-то окружить и уничтожить, все их заботы сводились к тому, чтобы их не сбросили в море. И все же у Саладина были причины действовать быстро. К середине 1188 г. он уже знал, какое ужасающее впечатление произвели в Европе вести о падении Иерусалима, и понимал, что европейцы не могут не предпринять ответных военных акций. Имея свои источники в Константинополе, султан узнал о Крестовом походе императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы и о том, что его армия должна была пройти через Анатолию и вторгнуться в Сирию с севера. Потому-то Саладину и надо было по возможности обезопасить северную часть Сирии и сократить в ней присутствие крестоносцев до минимума, чтобы германская армия не могла получить там помощи в случае вторжения. Поэтому, оставив Крак-де-Шевалье окруженным и отрезанным от других вражеских укреплений, Саладин повел свое войско на запад, к морю, захватил и сжег Тарт, обошел Маргат и путем переговоров добился сдачи Джебелы, а затем взял Латакию, богатейший торговый город.

Прежде чем направиться на север, к Антиохии, Саладин повел свое войско к Сахьюну, одному из самых романтических замков, построенных крестоносцами. Эта крепость стояла на выступе над двумя узкими ущельями, в месте, где сливались две реки, протекавшие в этих ущельях. Крепость Сахьюн защищала важный переход из Сирийской пустыни на восток, к морю. Каждая ее стена стояла над отвесным обрывом, а во внутреннем дворе находилось еще одно, внутреннее укрепление. Внутрь этой удивительной крепости можно было попасть только по подъемному мосту через расщелину глубиной в пятьдесят футов, а ворота были защищены двумя огромными башнями. Ее обитатели, как и обитатели многих других замков крестоносцев, были уверены в неприступности своей твердыни.

Саладин лично командовал штурмом. Сначала он велел своим людям обстреливать башни с помощью метательных машин, но град каменных снарядов не принес результата. Сахьюн был прекрасно приспособлен для обороны, но в этом замке, как во многих крепостях крестоносцев, не хватало людей. Сильной стороной этой твердыни было ее выгодное ландшафтное положение, но с этим же связана была и ее слабость — слишком длинная протяженность стен, построенных в соответствии с формой выступа, на котором она стояла. Когда султан приказал расположить осадные машины вдоль боковых стен крепости, выяснилось, что стены эти слишком длинные, чтобы их эффективно защищать. Баллисты Саладина сокрушили часть северной стены крепости, и мусульманские воины ринулись в пролом. После взятия замка Сахьюн переименовали в Калаат Саладин — замок Саладина.

Постепенно двигаясь на север и взяв по пути еще несколько знаменитых горных замков, армия Саладина в конце сентября достигла стен Антиохии. Перед этим был взят находившийся к югу от города замок Баграз — важный бастион, контролировавший Бельянское ущелье, ключ к дороге, соединявшей Антиохию, Александрию и Киликию. Взяв эту крепость, Саладин тут же велел разрушить ее, чтобы ею не смогли воспользоваться крестоносцы Фридриха Барбароссы в случае вторжения в Сирию.

Эта демонстрация силы привела к тому, что антиохийцы сами попросили о мире. Как и в Иерусалиме, Саладин снова оказался более великодушным, чем требовала мудрость: он дал им семь месяцев для подготовки мирной сдачи города, полагая, что до появления европейских армий остается еще не один год.

Уладив дела на севере Сирии, султан повернул на юг, к Галилейскому морю. Две крепости госпитальеров — Бельвуар и Сафед давно затрудняли для его войска прямой доступ в Палестину со стороны Дамаска. Теперь Саладин взял обе без особого труда. В это же самое время пришел конец и другому гнезду крестоносцев: брат Саладина после восьмимесячной осады взял Керак, бывшую крепость Шатийона, проклятие дороги паломников. Теперь султан стал хозяином всех земель по обе стороны реки Иордан.

Победоносная северная кампания укрепила в его воинах гордость борцов за ислам. Во время штурма крепости Сафед один из советников султана, прежде чем приказать сделать очередной выстрел из баллисты по стене замка, повернулся к Саладину и процитировал пророка: «Есть два ока, которых никогда не коснется адский огонь, — одно вечно бодрствует на службе Аллаху, а другое плачет от страха перед Ним». Мусульмане шли в битву с «боевыми стихами» Корана на устах: «Как только минут священные месяцы, начинайте сражаться с неверными и уничтожайте их повсюду, где встретите, захватывайте их в плен, осаждайте их укрепления, выслеживайте их и заманивайте в ловушку».

Джихад был знаменем войны за веру ислама, но он был и делом совести правоверных мусульман. Их армия воевала с захватчиками-крестоносцами, а каждый мусульманин в своей жизни должен был вести собственный «джихад сердца» против своих пороков, «джихад слова» — против сквернословия, «джихад рук», запрещающий самочинное насилие, и, конечно, «джихад меча» — собственно сакральную войну с неверными.

Король Ричард не мог недооценивать страстную решимость своих противников воевать за веру.

Летом 1188 г. Саладин совершил вторую серьезную ошибку. Около года у него в заложниках находился бывший король Иерусалимский. Поскольку его королевство стало призрачным, сам Ги Лузиньян казался султану неопасным. Саладин был готов освободить короля, если тот поклянется, что навсегда отказывается от притязаний на бывшее королевство, никогда не поднимет оружия против мусульман и сохранит верность своему освободителю, а кроме того, в скором времени покинет Восток. Кроме того, за короля лично просила королева Сивилла, а султан был чувствителен к просьбам женщин. Помимо всего прочего, у Саладина были и свои политические соображения: ему хотелось противопоставить Конраду Монферратскому соперника в лице Ги, чтобы, по возможности, внести раздор в стан противника. Так или иначе, в июле 1189 г. экс-король Иерусалимский был освобожден.

Он сразу же нарушил свою клятву, заявив священникам, что она была принята по принуждению, после чего те тут же освободили Ги от всяких обязательств. Вскоре Лузиньян появился в Тире, где имел наглость потребовать ключи от города у маркиза Монферратского. Сначала тот смиренно ответил: «Я лишь служу королям, которые находятся за морем и не давали мне полномочий передать вам город», — но вскоре дипломатические формальности закончились, и Конрад проявил ледяное презрение по отношению к бывшему королю. Он обвинил Ги в неумении воевать и заявил, что тот утратил все королевские права после катастрофы под Хаттином. Более того, Конрад, чувствуя себя последним героем королевства, сам заявил притязания на трон. После этого Ги бесцеремонно выпроводили из города. Расчеты Саладина на соперничество двух правителей кое в чем оказались верными.

Несмотря на свою распрю, оба претендента на трон все же сумели договориться о судьбе остатков армии крестоносцев. Конрад позволил Ги набрать в Тире отряд для ведения военных действий за пределами города. Он это сделал отчасти потому, что хотел немного разгрузить Тир, переполненный беспокойными солдатами, не имевшими конкретного дела, отчасти — поскольку сам не имел особого желания сражаться вдали от защищаемого им города. До конца года Ги сумел организовать подобие нового войска. Его основу составили семьсот рыцарей, в основном госпитальеров, во главе с самим магистром де Ридфором, к которым присоединилось еще до тысячи воинов. Затем это войско усилили первые отдельные крестоносны, прибывшие из Дании и Голландии. Снова зазвучали призывы к священной войне, и у многих на устах были слова пророка Исайи: «Я доставлю твои семена с севера и с запада, чтобы ты мог собрать все свое воедино. И я велю северу: отдавай! И велю югу: не препятствуй!»

В августе 1189 г. это новоиспеченное войско крестоносцев стояло у стен Акры, в восьми лигах от Тира. Саладин решил прислать туда подкрепление, но несколько опоздал. Город уже был окружен со всех сторон, а сил защитников недоставало, чтобы победить возродившегося и полного решимости противника. Саладин, армия которого растянулась от Алеппо до Керака, не мог эффективно пресечь эту новую угрозу. Крестоносцы с одной стороны организовывали нападения на город, а с другой — защитили себя от контратак мусульманской конницы с помощью огромной траншеи. Они одновременно и нападали, и оборонялись и не могли ни продвинуться вперед, ни отступить.

Больше месяца, до самого октября, продолжались боевые действия у стен Акры — стороны атаковали и контратаковали, но ни одна не могла добиться серьезного успеха. 4 октября произошла ожесточенная и кровавая битва с сотнями жертв с обеих сторон, во время которой Лузиньян и Конрад Монферратский смогли наладить нормальное боевое сотрудничество. Сражение окончилось победой мусульман, но она не стала решающей. Во время боя был момент, когда крестоносцы напали на лагерь самого Саладина, но он сумел отразить атаку с помощью своей месопотамской конницы.

В этом бою погиб магистр тамплиеров Жерар де Ридфор, последняя из горячих голов среди крестоносцев. Он был казнен мусульманами, после того как попал в плен после неудачной атаки, и сразу канонизирован католиками. Рассказывали, будто друзья уговаривали его отступить, но Жерар отвечал: «Пусть кто-нибудь посмеет сказать, когда я был не на своем месте или мог бежать прочь, зная, что Храм — в руках неверных!» Так поджигатель войн попал в число мучеников. Как писал в его эпитафии один католический комментатор, «счастлив тот, кому Господь даровал столь большую славу, кто был увенчан лаврами за участие в стольких сражениях и вошел в число мучеников!»

Но ни для одной из сторон этот день счастливым не был. Стремясь запугать крестоносцев, мусульмане бросили множество своих жертв в соседнюю реку Белус, так чтобы их противники могли постоянно видеть мертвые тела своих товарищей. Но эта выходка оказалась заразительной, как болезнь, распространившаяся по обе стороны боевых позиций. С самим Саладином случился приступ коликов, чему он иногда был подвержен, и хуже того — он впал в меланхолию и, по свидетельству очевидцев, бродил туда-сюда и бормотал известные тогда стишки: «Убейте меня вместе с Меликом, и Мелика — вместе со мной», видимо, подразумевая, что он хотел бы погибнуть, но только вместе с врагами. И его врачи, и его эмиры были очень встревожены болезнью султана. Они стали уговаривать его уйти отсюда подобру-поздорову, увести изнуренное войско и дать возможность крестоносцам убраться восвояси, если они пожелают.

Но те не желали уходить. Напротив, они готовились к продолжению осады, самой длинной за время Третьего Крестового похода. В январе следующего, 1190 г. Саладин, оправившись от болезни, снова отправил гонцов в разные концы исламского мира, от Багдада до Марокко, с требованием прислать подкрепления, чтобы снять наконец проклятую осаду с города. «Ислам просит вас о помощи, словно утопающий», — писал он. Кроме того, султан узнал, что армия Фридриха Барбароссы численностью в 260 000 человек уже подходит к Константинополю. Это не могло не тревожить главу мусульман — он не мог знать, что эта армия развалится летом того же года сразу после гибели повелителя.

Недовольные султаном ссылались на Коран, трактуя его не в пользу Саладина: «Если Аллах хочет причинить людям зло, то никто не в силах отвратить его». В мусульманском мире вновь оживились раздоры, были недовольные даже в лагере султана. Как писал один историк, «число злодеев возросло, и они стали откровенными. Они учуяли запах раздора — да отсохнут их носы!». Поэтому Саладину трудно было добиться решающего успеха.

Так создалась тупиковая ситуация. Ричард Английский и Филипп Август Французский, прибыв на Сицилию, узнали следующее: Тир оставался в руках крестоносцев, но сколько продержится его надменный владыка, маркиз Монферратский, никто не знает. Фридрих Барбаросса погиб, а его армия рассеялась в Анатолии. Уже полтора года продолжается осада Акры, но командует ею слабый и невежественный король Ги, потерявший авторитет, в законность прав которого мало кто верит.