Глава VI «СТОВРАТНЫЕ ФИВЫ»

Глава VI

«СТОВРАТНЫЕ ФИВЫ»

До сих пор мы главным образом имели дело с Древним царством, когда власть фараонов сосредоточивалась в Нижнем, то есть Северном Египте. Большая часть памятников и гробниц Древнего царства была найдена поблизости от старой столицы фараонов Мемфиса, расположенного неподалеку от Каира, или в некрополях Гизе, Саккара, Дашура, Абусира и в других местностях Нижнего Египта. Теперь нам предстоит сделать большой скачок во времени и пространстве.

В шестистах милях вверх по течению Нила находится Луксор. Многие годы он был самым значительным местом археологических изысканий в Египте и считается почти полностью исследованным. Здесь стоял царственный город Но-Амон, позднее названный Фивами. Более тысячи лет он был столицей Египетской империи.

Впервые в египетской истории Фивы упоминаются в начале царствования XI династии (2100 г. до н. э.), когда после сотни лет анархии и разброда семья провинциальных номархов из Гермонта захватила здесь власть и обосновалась на месте будущей столицы. Помимо своего политического и религиозного значения Фивы также играли роль значительного торгового центра. Они контролировали пути к золотым рудникам в горах Нубии, сюда же стекались сокровища Судана — благовонные смолы, золотая пыль, страусовые перья и рабы.

Несмотря на все это, величие пришло к Фивам только во времена XVIII династии, пятьсот лет спустя. Именно памятники этой эпохи и более поздних периодов восхищают сегодня тех, кто бывает в Фивах.

Великие фараоны-завоеватели XVIII династии, правившие в Фивах, устремились один за другим в новые походы против соседних стран, и вся военная добыча стекалась в этот город. Она позволяла владыкам Египта воздвигать здесь храмы и памятники, о которых Шампольон писал: «Ни один народ ни в прошлом, ни в наши дни не смог поднять искусство архитектуры на столь величественный, одухотворенный и грандиозный пьедестал, как древние египтяне. Подобно стометровым колоссам, они задумали и воплотили сто сорок колонн Гипостильного зала в Карнаке, которые возносятся выше порталов наших храмов в Европе и заставляют отступить в бессилии наше воображение».

Шампольон был одним из многих — путешественников, просвещенных и непросвещенных, обыкновенных посетителей, грабителей могил и археологов, — кто видел Фивы. Еще во времена Римской империи этот город приобрел популярность «зрелищного центра», но в последние два столетия он привлекал больше внимания, чем какое-либо другое место в Египте. Здесь были совершены самые удивительные открытия: находка тридцати шести царских мумий в Дейр-эль-Бахри в 1881 г., вскрытие гробниц фараонов в Долине царей и в завершение — сенсационная находка почти непотревоженной гробницы Тутанхамона.

Это место настолько тесно связано с великими открытиями, что маленький городок Луксор обрел двойную притягательность. Посетителей привлекала не только сама местность с ее древностью, великолепием храмов на восточном берегу и колдовской печалью и тайной огромного города мертвых в западных холмах. Здесь еще чувствовалась атмосфера недавних приключений, «между восьмидесятыми годами прошлого и двадцатыми годами нынешнего века», когда толстосумы из Европы и Америки слетелись в Луксор и жили здесь в шикарных отелях, возникших на восточном берегу, или в собственных дахабиях[12] на Ниле.

Глядя на западный берег, они видели розоватые холмы Фив, некрополь фараонов расцвета могущества Египетской империи. Страсть к египтологии заставила многих из них добиться концессий на раскопки. Свои работы они проводили обычно «изящно» и не спеша, зачастую пользуясь услугами профессиональных археологов; последние занимались раскопками, а они имели возможность блистать в светском обществе Луксора.

То было, наверное, золотое время для настоящих египтологов. Они имели и деньги и время для поисков и раскопок, египетское правительство смотрело тогда благосклоннее, чем сегодня, на европейских ученых, и, казалось, мир пребудет во веки веков.

Кое-что из атмосферы тех безмятежных лет еще сохранилось в шикарных, полупустых отелях на нильском берегу. Высокие слуги-суданцы в своих белых галабиях и красных фесках бесшумно скользят между плетеными креслами, но сегодня они обслуживают уже не прежних богатых и праздных джентльменов из Европы. Вместо них по ступеням Винтерпалаца торопливо спускается случайная пара американцев в тропических шлемах с фотоаппаратами и стайкой длинноногих, щебечущих дочерей. Тут и там скучают какие-нибудь богачи из Каира, тщетно пытаясь скрыть свое полное безразличие к древностям, которое полностью разделяет большинство их ближних. Они словно издеваются над тенями энтузиастов в соломенных шляпах, толпившихся здесь сорок лет назад. Тем не менее маленькие коляски арабии, запряженные осликами, все еще возят туристов по тряской дороге вдоль берега Нила в Карнак, а у причалов стоят дахабии, ожидая пассажиров, чтобы перевезти их через реку к Фиванскому некрополю.

Нелишне будет напомнить, что в древности здесь существовало два города Фивы. Один на восточном, то есть правом, берегу был городом живых, с царскими дворцами, виллами знати, грандиозными храмами Амона-Ра и других богов. Другой — на западном берегу — был городом мертвых. В Фивах, как и в Мемфисе, полагали, что мертвые обитают на западе.

На восточном берегу над всем доминирует огромный храмовой ансамбль, который называется, как и близлежащая современная арабская деревня, Карнак, однако в древние времена его называли «Самое Совершенное Место», ибо здесь обитал царь всех богов Амон-Ра. Амон со времен Среднего царства стал государственным богом Египта, но первоначально он был всего лишь незначительным местным божеством. Лишь после того, как власть в Египте перешла к фиванскому роду, их местный бог возвысился вместе с ними, вскоре был отождествлен с великим солнечным богом Ра из Гелиополя и принял новое имя — Амон-Ра. Его также связывало дальнее родство с Мином, фаллическим богом плодородия, чей культ был распространен в городе Коптосе, расположенном севернее Фив. Женой Амона-Ра была богиня Мут, а сыном его — бог Хонсу; храмы этих божеств примыкали к храму Амона-Ра в Карнаке.

Обычно Амона-Ра изображали в виде человека с царским уреем или коброй на лбу и увенчанного двумя страусовыми перьями. Иногда у него была голова барана, гусь тоже каким-то образом ассоциировался с ним. Эта странная многоликость, поражающая современных ученых, уходит своими корнями в додинастические времена. Консерватизм египтян не позволял им расстаться с древними религиозными символами, даже когда они забывали их смысл. Наконец, сами жрецы уже не могли разобраться в этом теологическом хаосе, и настал час для религиозной революции Эхнатона. Но о ней мы расскажем позже. А пока напомним читателям, что, в каком бы обличье ни выступал Амон, или Амон-Ра, он считался верховным божеством Египта и носил титул «Царь богов». Он присвоил себе атрибуты бога солнца Ра с его солнечной ладьей, в которой свершал днем свой путь по небосводу, а ночью — в подземном царстве. Жрецы Амона-Ра обладали огромной политической властью и соперничали даже с самим фараоном, ибо его право на трон зависело от того, будет ли он признан сыном Амона.[13] И это не было каким-то мистическим представлением: египтяне все понимали буквально. Для них жена фараона была «Божественной супругой бога». Рельефы Карнакского храма изображают сцены божественного рождения царицы Хатшепсут. Бог является царице Яхмес, жене Тутмоса I, и надпись гласит:

Он (Амон) принял облик его величества фараона Тутмоса I, он нашел ее спящей среди великолепия ее дворца. Она проснулась и почувствовала аромат благовонии, исходивший от бога… Он отдал ей свое сердце и заставил ее увидеть его в своем божественном обличье. Когда он приблизился к ней, она возрадовалась при виде его красоты, и любовь его вошла в ее тело вместе с ароматом, исходившим от бога…

В других сценах изображены роды царицы, появление божественного младенца и его представление Амону богиней Хатор.

Целые поколения фараонов щедро тратили сокровища империи на постройку и украшение храмов Карнака, обиталища «Царя богов». Эти храмы принадлежат к редкой разновидности архитектурных чудес: они превосходят самые восторженные описания. Даже если относиться к ним критически и признать, что они чрезмерно велики и не так красивы, как греческие или римские храмы, в конечном счете приходится склониться перед их титаническими размерами и всеподавляющей массой. Как говорил Шампольон, «кажется, будто их создали тридцатиметровые великаны».

Самое большое храмовое помещение в мире — знаменитый Гипостильный зал площадью 54 тыс. кв. футов. По размерам он равен Кентерберийскому собору, однако это всего лишь главная часть храма, а целиком, если перенести его в Лондон, он простерся бы от Пикадилли до Гайд-парка. Каждая из двенадцати колонн нефа имеет 69 футов в высоту и 12 футов в толщину и подобна колонне Траяна в Риме. На капители, которая венчает каждую колонну, может уместиться сто человек. Во всех путеводителях приводится множество таких подсчетов и фактов. Например, во внешней ограде храма Амона, уместилось бы десять европейских соборов, а в ограде самого храма — собор св. Петра, собор Парижской Богоматери, а также Римский и Миланский соборы.

Однако никакие цифры и сравнения не могут передать атмосферу самого Карнака, которая возвышает и одновременно подавляет; во всяком случае, автор, несмотря на весь свой восторг, почувствовал себя подавленным. Карнак не так уж красив: в нем нет совершенства пропорций греческих или римских храмов, нет изящества и мягкости египетских росписей и скульптур гробниц. Но в нем есть ужасающая мощь, массивность и величие власти. Невольно чувствуешь себя раздавленным тяжестью этой грандиозной кладки, толщиной этих гигантских колонн, входными пилонами, перед которыми портал собора св. Павла показался бы мизерным, этими шестидесятичетырехфутовыми обелисками, высеченными из одного гранитного блока и весящими 140 тонн каждый. Власть, власть, власть! — провозглашают они громовым голосом, от которого глохнешь. Рельефы и надписи кричат о том же самом. Вот царица Хатшепсут похваляется своими обелисками:

… и ты, кто после многих лет увидит эти памятники и будет говорить о том, что я совершила, ты скажешь: «Мы не знаем, мы не знаем, как могли они насыпать целую гору золота, словно это обычное дело…» Чтобы позолотить их, я черпала золото мерами, словно зерно из мешков. И когда мое величество сказало, что золота достаточно, его было больше, чем когда-либо видели в Обоих Царствах… Когда ты услышишь об этом, не говори, будто это похвальба, а скажи: «Как похоже это на нее, как достойно отца ее, Амона!..»

Вот на седьмом пилоне гигантский барельеф Тутмоса III: в левой руке он держит кучку связанных пленников, а в правой палицу, которой собирается размозяшть им головы во славу и в жертву Амону. А рядом хвастливая надпись:

Из неведомых стран, простирающихся до пределов Азии… его величество привел пленников, дабы убить их. Никогда еще ни один фараон, кроме его величества, не попирал их своей стопой, и слава о его подвигах никогда не умрет на земле.

Было расшифровано триста пятьдесят названий завоеванных народов и городов разных стран от Южного Судана до Евфрата. Другие фараоны добавляли (возводили) залы, пилоны и обелиски в ознаменование своих побед и в дар своему богу: Сети I, Рамсес I и, разумеется, Рамсес II, известный своей битвой при Кадеше. Несомненно, многие из этих неоднократно описанных завоеваний были чисто символическими. И так же несомненно, что фараоны вели не только завоевательные войны ради расширения границ империи, но вынуждены были и защищаться от вражеских вторжений. Тем не менее нам сегодня трудно повторить слова путешественника XVIII столетия, который писал: «…Вспоминая обо всем этом, мы восхищаемся величием царей Египта, и душу охватывает восторг при мысли об их великолепии, которое кажется превыше сил человеческих».

Великолепие, да, но что скрывалось за ним? Все то же разрушительное стремление к личной власти, все та же дьявольская страсть, которая до сих пор обуревает отдельных людей и целые нации.

Храмы Карнака слишком огромны, чтобы их можно было потерять, а потом открыть вновь, и казалось бы, уже поэтому египтологи должны были давно их изучить. На деле все обстоит не так. Они таят в себе столько нераскрытых тайн, что их хватит ученым многих поколений. Прежде всего встал вопрос о восстановлении храмов и содержании их в надлежащем порядке. Так, в 1899 году рухнули одиннадцать колонн Гипостильного зала, и их с великим трудом восстановил выдающийся французский египтолог Легрен, который сделал сенсационное открытие: обнаружил в храме более тысячи статуй. Египетская Служба древностей постоянно занимается расчисткой руин от песка и копирует надписи. В процессе таких расчисток ученые делают иногда интереснейшие находки.

Более поздние фараоны использовали монументы своих предшественников как строительный материал. Поэтому, когда сняли некоторые пилоны для последующей реставрации, на каменных блоках обнаружили рельефы и надписи. Это потрясло филологов, и один из них мрачно произнес, что надо бы весь Карнак вывернуть наизнанку.

В 1949 г. главный инспектор Службы древностей Верхнего Египта Закария Гонейм обнаружил под слоем песка вблизи знаменитой Аллеи сфинксов ряд дотоле неизвестных девятифутовых сфинксов. Он вел от Карнакского храма к храму в Луксоре, расположенному от него в двух милях. На пьедесталах этих «малых» сфинксов, поставленных гораздо позднее, около 400 лет до н. э., сохранилась надпись:

Я, фараон Нектанеб, построил эту дорогу для бога Амона, дабы он мог благополучно прибыть из Луксора. Никогда доселе не было столь прекрасной дороги.

Таким образом даже в этот поздний период, когда царская столица находилась уже в Себенните, в 700 милях отсюда, Фивы продолжали сохранять свое религиозное значение, и к храму делали все новые пристройки. По сути дела, Амону-Ра поклонялись здесь дольше, чем существует христианство. До сих пор остатки древнего культа сохраняются среди местных жителей, хотя они номинально считаются мусульманами. Например, когда-то в Карнаке во время религиозной церемонии несли изображение Амона-Ра и сопровождающих его богов в их священных ладьях. Это было одной из самых главных религиозных церемоний. В пределах храма сохранилось даже Священное озеро, по которому якобы некогда плыла ладья Амона. Теперь местным мусульманским святым считается Абу-эль-Хагаг, но на его праздник крестьяне до сих пор выносят священную ладыо. Легрен, посвятивший изучению Карнака большую часть своей жизни, приводит отрывок из документа, засвидетельствованного тремя носильщиками из похоронной процессии, которые несли одного из потомков Абу-эль-Хагага к месту его погребения:

Мы несли гроб на плечах, по, когда приблизились к берегу Нила… вдруг почувствовали, что гроб стал очень тяжелым. И не смогли стронуться с места. Мы опустили гроб на землю, прочли фатху, снова подняли гроб и ничего не почувствовали. Потом, когда мы вышли на дорогу к кладбищу на западном берегу, опять никто не мог идти, потому что шейх в гробу стал очень тяжелым… Все было именно так, и мы можем это подтвердить…

Самое странное во всей этой истории, что бог Амон, по поверью, именно таким образом управлял своей священной ладьей, — в нужный момент давил всей тяжестью на плечи носильщиков.

Покойный профессор Ньюберри в своем обращении к Антропологической секции Британской Ассоциации говорил: «Почти во всех проявлениях повседневной жизни в Египте мы видим старое в новом. Большая часть церемоний египтян от их рождения до смерти вовсе не мусульманские или христианские, не римские и не греческие, а древнеегипетские… Леди Дафф Гордон сказала, что Египет — это палимпсест, на котором Библия написана поверх изречений Геродота, а Коран — поверх Библии, но древние письмена все равно проступают сквозь все наслоения».