Дальняя дорога

Дальняя дорога

Шло четвертое лето войны. Я снова собирался к своим старым друзьям-танкистам. С тех пор как мы расстались с ними в исковерканном немецкими бомбами лесочке близ Богодухова, они ушли далеко на запад.

Знакомые имена не раз мелькали в приказах Верховного Главнокомандования, возвещавших о победах, и в сводках Советского Информбюро; наши друзья отражали контратаки противника за Киевом, брали Казатин, Бердичев и, наконец, прославились в боях на подступах к Карпатам. На знаменах частей армии добавилось восемнадцать орденов, а среди солдат и офицеров — двадцать семь Героев Советского Союза, а всего в армии насчитывалось уже 42 Героя; пять тысяч человек получили ордена и медали. Вся армия стала гвардейской. Командарм М. Е. Катуков получил звание генерал-полковника танковых войск и был награжден орденом Суворова 1-й степени.

«Приезжайте, нам есть о чем рассказать, — писали мне старые друзья. Пока что и время есть для этого — мы стоим в резерве близ Черновиц».

Пожалуй, это была последняя возможность повидать старых друзей еще на советской земле — следующую операцию им наверняка предстояло проводить уже за рубежом. Военные вопросы теперь еще теснее сплетались с политическими, и мы, военные корреспонденты, узнали дорогу в Министерство иностранных дел там на пресс-конференциях все чаще возникали вопросы, связанные с предстоящим освобождением стран, захваченных гитлеровцами. Было уже совершенно очевидно, что освобождение к ним придет не с запада, а с востока, и через линию фронта все чаще доносилось эхо отдаленных выстрелов, звучавших в тылу противника. Народы Польши, Чехословакии и других стран, к границам которых вплотную подходили наши войска, усиливали свою борьбу против захватчиков. А вместе с войсками Советской Армии на выручку им спешили добровольческие части чехов и поляков, сформированные и вооруженные в Советском Союзе.

Все это не нравилось кое-кому на Западе: в Лондоне и Вашингтоне опасались, что народы стран Восточной и Центральной Европы, получив свободу, не захотят жить по-старому. Там вызывало тревогу то, что патриотические силы этих стран, возглавлявшие борьбу своих народов с фашизмом, предпочитали решать все практические вопросы, связанные с близким освобождением, с Москвой, а не с Лондоном и Вашингтоном.

Мне запомнилась любопытная пресс-конференция, состоявшаяся вскоре после того, как гвардеец армии М. Е. Катукова черноглазый лейтенант Василий Шкиль приволок в штаб 64-й гвардейской танковой Черновицкой ордена Ленина Краснознаменной бригады (вот какими длинными стали имена знакомых нам частей!) весьма убедительное, по его мнению, вещественное доказательство выполнения данного ему боевого задания: полосатый пограничный столб, снятый им на государственном рубеже. Шкиль и не подозревал, какое волнение вызовет во всем мире сообщение о выходе советских войск на государственную границу. Командир бригады дважды Герой Советского Союза Иван Никифорович Бойко, сменивший на этом посту погибшего в январе 1944 года Александра Федоровича Бурду (о героической смерти Бурды я расскажу подробнее ниже), приказал Шкилю отвезти пограничный столб обратно и поставить его на место, и тот сделал это весьма неохотно, ворча что-то нелестное по поводу дипломатии.[66]

Так вот некоторое время спустя в Москве состоялась очередная пресс-конференция. Мы, советские военные корреспонденты, в то время еще редко встречались со своими иностранными коллегами, и теперь во все глаза глядели на непривычный нам пестрый и беспокойный разноязыкий мир. В своем дневнике я так описал эту пресс-конференцию:

Обширная приемная заполнена гулом чужих голосов. Грудами свалены на столах пальто. Трещат портативные пишущие машинки, поставленные на стульях, либо прямо на полу; пойманный на ходу слушок, только что рассказанный анекдот — все идет в дело, все — на телеграфную ленту! Витает табачный дым; в воздухе разлит запах свежевыпитых где-то коктейлей; один из наших заграничных коллег с трудом держится на ногах. Что-то записывает в блокнот молодой черноволосый американец в форме с металлическими буквами на плече W. K. - военный корреспондент. Рядом миниатюрная китаянка в ослепительно-белых ботах и с тщательно отработанной, точно лакированной, прической. Долговязый прихрамывающий английский корреспондент Александр Верт, щеголяя своим отличным русским произношением, ищет общения с советскими журналистами: «Не хотите ли трофейных сигарет? Отчаянная гадость!.. Вы не из «Комсомольской правды»? Великолепная газета… Не разрешите ли вы зайти как-нибудь к вам на огонек?» Здесь же Кэссиди, розовощекий, рано полысевший молодой человек из Ассошиэйтед Пресс, случайно прославившийся удачей, — Сталин вдруг ответил на его вопросы, и Кэссиди стал знаменит. В сторонке сидят двое японцев — непроницаемые застекленные лица, тщательно выглаженные костюмы, аккуратно пригнанные улыбки. Они ни с кем не разговаривают, и с ними никто не здоровается…

Всего здесь человек сорок.

В 10 часов 15 минут вечера нас приглашают к заместителю министра иностранных дел. Корреспонденты наперегонки устремляются вперед по длинным коридорам и переходам — сказывается профессиональное стремление всюду быть первым. Настроение подогрето обычной для таких случаев загадочностью: о чем пойдет речь? И вот мы в большой квадратной комнате с деревянной панелью. В углу массивные часы. Каждые пятнадцать минут корректно, как бы вполголоса, но достаточно настойчиво они напоминают своим боем присутствующим о движении времени.

Входит заместитель министра, с седыми висками, коротко подстриженными светлыми усиками, в очках с тонкой черепаховой оправой. Его маленькие зоркие глаза рыскают по залу, пытливо угадывая, какое впечатление производит каждое его слово. Тонкая усмешка, немного хрипловатые модуляции голоса, сигнализирующие политические оттенки корректному высокому советнику, который стоя ведет перевод на английский язык.

Тема пресс-конференции — переговоры с правительством Чехословакии о соглашении относительно предстоящего вступления советских войск на чехословацкую территорию. Корреспондентам дают понять, что заключение этого соглашения, имеющего важное значение для дальнейшего развития борьбы против гитлеровцев, тормозится по вине правительства Черчилля, которое не дает своего «благословения», в то время как Рузвельт уже давно одобрил проект…

Вначале заместитель министра рассказывает о том, что правительства СССР и Чехословакии подготовили и согласовали между собой проект соглашения, — он делает ударение на слове «проект». Навострившие уши корреспонденты немедленно спрашивают: «Когда соглашение будет подписано?», «Кто его подпишет?» Тогда заместитель министра, вежливо улыбаясь, говорит:

— Я должен обратить ваше внимание на то обстоятельство, что слушающие обычно страдают недостатком внимания: я начал с сообщения о том, что правительства Советского Союза и Чехословакии вели переговоры, — он подчеркнул слова «вели переговоры», — и что они договорились, — переводчик вслед за заместителем министра подчеркивает по-английски «договорились», о заключении соглашения, проект которого, — заместитель министра опять подчеркивает, спустившись октавой ниже, слово «проект», — был предложен чехословацким правительством и был полностью одобрен Советским правительством… Заключение такого соглашения явилось бы новой вехой на великом пути развития дружественных отношений между СССР и Чехословакией.

Корреспонденты секунду размышляют… Они уже поняли, что тут не все гладко, что есть, видимо, какая-то зацепка, мешающая Советскому Союзу и Чехословакии подписать соглашение, о котором они договорились между собой. И вот американские корреспонденты уже устремляются на поиски где-то зарытой собаки:

— Были ли британское и американское правительства осведомлены об этом проекте договора?

Заместитель министра, видимо, только этого вопроса и ждал. Его лицо светлеет, и он любезно отвечает:

— И американское, и британское правительство в порядке консультации были ознакомлены с проектом. Правительство Соединенных Штатов, заместитель министра в меру приличия чуть-чуть подчеркивает эти слова, заявило, что оно не имеет возражений против предложенного проекта и против внесенной Советским правительством поправки — везде говорить не о «союзнических», а о «советских (союзнических)» войсках.

Теперь корреспондентам уже гораздо яснее, в каком направлении следует вести поиск. Но прежде всего им хочется уточнить, в чем смысл этой поправки. Видимо, здесь дело не в простой перестановке слов:

— Какое значение имеет слово «союзнические»?

— Что означает этот термин, будучи заключен в скобки и поставлен после слова «советские»?..

Заместитель министра — само воплощение любезности и долготерпения. Он улыбается еще шире:

— При надлежащем внимании можно было бы легко понять значение этих скобок. Советское правительство полагает, что, поскольку говорят обстоятельства, — он весьма убедительно подчеркивает интонацией эти слова, — правильнее сказать о советских войсках, ибо они сейчас ближе к Чехословакии, чем любые другие союзнические войска. В скобках, конечно, останется слово «союзнические»…

Английский корреспондент спрашивает:

— Поскольку в первоначальном проекте стояло слово «союзнические» без упоминания слова «советские», можно ли сделать вывод, что этот проект был представлен вначале и другим союзным державам?

Заместитель министра пожимает плечами:

— Вполне возможно…

Вмешивается американский корреспондент, он ставит вопрос ребром:

— Не можете ли вы заявить, что вступление советских войск в Чехословакию уже совершилось?

Заместитель министра бросает в сторону спрашивающего молниеносный взгляд из-под очков и без секунды промедления отвечает:

— Сейчас я этого еще сказать не могу. Но я не поручусь за то, что может произойти в ближайшем будущем…

Часы в углу кабинета уже дважды напоминали о движении времени. Но игра в вопросы и ответы в разгаре. Теперь, как говорится, быка уже берут прямо за рога:

— Получено ли мнение мистера Черчилля об этом проекте?

— Пока еще не получено.

— Можно ли узнать, когда было запрошено мнение мистера Рузвельта и мистера Черчилля?

— Могу ответить совершенно точно… — Заместитель министра листает папку с перепиской: — Пятнадцатого апреля!

— И когда был получен американский ответ?

— Двадцать первого апреля. — Заместитель министра немного медлит, потом добавляет: — Сегодня тридцатое апреля…

Раздается общий хохот. Намек понят.

— Зависит ли подписание этого проекта от мистера Черчилля?

— Я уже отвечал, что мы консультируемся с британским правительством, но ответа еще не имеем. Я мог бы поставить ваш вопрос встречным порядком. Но чтобы облегчить положение спрашивающего, я скажу, что все зависит от того, как понимать смысл слова «консультация»…

— А как вы его понимаете?

— Так, как я уже объяснил. К этому я хотел бы добавить: поживем увидим…

Снова раздается веселый смех. В этот момент корреспондент, спрашивавший, зависит ли подписание проекта от мистера Черчилля, пускает в ход прибереженный до последней минуты козырь:

— Известно ли вам, что делегация чехословацкого правительства, которая должна была выехать в Москву, была задержана в Лондоне в соответствии с новыми британскими правилами, временно запрещающими выезд из страны иностранным дипломатам?

— Мне известно лишь то, что делегация не приехала. Все остальное мне неизвестно…

Опять звучит общий смех. Неудовлетворенный корреспондент говорит, явно готовясь задать новый вопрос:

— Вы знаете, такова уж наша обязанность — стараться узнать как можно больше…

— Ну, а наша обязанность прямо противоположная, — быстро парирует улыбающийся советский дипломат, — самим сказать поменьше, а вам дать возможность написать побольше…

Пресс-конференция закончена. Задача, которую заместитель министра поставил перед собой, выполнена полностью. Он удовлетворенно потирает руки, глядя из-под очков, как корреспонденты опрометью мчатся из кабинета, спеша опередить друг друга. На этот раз всех обставил Кэссиди: захватив телефонный аппарат в приемной, он уже диктует телеграмму своему сотруднику, который ждал его звонка на Центральном телеграфе.

Таков был предметный урок дипломатии, полученный в те дни нами, военными корреспондентами, редко задумывавшимися ранее о тех проблемах, которые порождали в области внешней политики боевые успехи Советских Вооруженных Сил. Тогда мы еще весьма смутно представляли себе, что даже день победы, который уже виделся нам на горизонте, не только не положит конец этим проблемам, но, наоборот, породит много новых.

А пока что я еду к своим старым друзьям-фронтовикам, которые воюют, не мудрствуя лукаво, делают все, чтобы ускорить завоевание окончательной победы над врагом, и нисколечко не подозревают о том, какие хлопоты задают сейчас они западной дипломатии своими боевыми успехами…