Дальняя блокада

Дальняя блокада

«Теперь доказано, — пишет 24 декабря 1914 г. морскому министру адмирал де Ляпейрер, — что не только никакая операция не может быть предпринята в черногорских портах, но даже никакое эскортирование конвоя в Адриатическом море не может быть произведено без совершенно очевидного риска. Такие операции, как произведенная в сентябре выгрузка материальной части артиллерии, в условиях настоящего момента явились бы невозможными, учитывая усиление австрийского флота в Каттаро и начавшееся использование самолетов и подводных лодок».

Опасность крейсерства, которая сознавалась и ранее, проявилась таким образом, что ею нельзя было в дальнейшем пренебрегать. Было известно, что австрийцы в данный период времени располагали десятью подводными лодками, находившимися в строю, еще две лодки должны были быть готовы в феврале и в марте. После того, как в течение длительного времени лодки считались кораблями, могущими быть использованными исключительно для береговой обороны, теперь, несомненно под влиянием германского адмиралтейства, их готовили к использованию вдали от своих баз. Между тем против этого невидимого врага тогда еще не имелось соответствующего оружия; единственное средство противолодочной обороны, которым располагал флот, заключалось в защите линейных кораблей миноносцами, но последние были недостаточно многочисленны.

При таких условиях блокадную службу несли только броненосные крейсера, четыре из которых постоянно находились на параллели Паксоса; в каждый данный момент один броненосный крейсер отдыхал на Мальте, один находился в ремонте — в Тулоне и один грузился углем на Ионических острова. Когда позволяла погода, броненосные крейсера сопровождались миноносцами. Cassini и Casablanca, возвращенные флоту взамен Entrecasteaux, посланного министром в западную часть Средиземного моря, продолжали линию блокады к востоку вплоть до видимости Корфу. Южнее держалась дивизия линейных кораблей, в то время как другая производила приемку угля в Наварине; время от времени они соединялись для совместных упражнений и стрельб.

Австрийская эскадра не проявляла никакой активности.[28] Но в Париже и в Лондоне, где готовили Дарданельскую экспедицию, все время ожидали, что австрийская эскадра выйдет в море с целью прорваться в Константинополь. 10 января главнокомандующий был извещен о том, что эскадра вышла из Пола курсом на юг; все имевшиеся в готовности корабли: десять линейных кораблей, пять больших крейсеров, восемнадцать миноносцев, две подводные лодки крейсировали в течение двух дней на параллели Линьетты, однако никто не появился. Британское адмиралтейство выражало, впрочем, пожелание более непосредственного боевого воздействия на противника. 27 января первый лорд Уинстон Черчилль писал французскому морскому министру: «Мы глубоко убеждены в весьма значительных выгодах, которые явились бы результатом решительного наступления, если бы оно было сочтено возможным на Адриатическом театре, с точки зрения общего политического положения на юго-востоке Европы». «Как только представится возможность, — отвечали из Парижа, — мы предпримем против австрийского флота самое решительное наступление, считаясь с значением такового с точки зрения общей политической обстановки». Приблизительно тогда же министр телеграфировал главнокомандующему: «Является интересным продолжение разработки операции против Каттаро». Однако возможность таких предприятий на Адриатике миновала, если она когда-либо вообще имела там. место. Средства, которые могли бы позволить предпринять такого рода операции, сделались теперь необходимыми для Дарданелл. На юге, как и на севере, операции крупного масштаба являлись возможными только при использовании таких средств, которыми союзники уже не располагали для этих театров.

Наши подводные лодки продолжали в средней части Адриатического моря свои безрезультатные операции, сделавшиеся более сложными в условиях зимних штормов, весьма тяжелых условий жизни на лодках и частых аварий рулей глубины, помещенных слишком высоко. Адмирал перенес базирование подводных лодок на Наварин, откуда они буксировались до района Фано и дальше шли самостоятельно к Каттаро или Антивари. В результате шесть дней отсутствия из базы на два дня блокады. В связи с полученными сведениями о предстоящей, якобы, переброске войск, Gay-Lussac провела 24 часа в штормовую погоду перед Рагузой и Гравозой; эти сведения по всей вероятности были распространены самими австрийцами, чтобы завлечь в ловушку наши большие корабли. У Каттаро Monge безуспешно атаковал под огнем фортов минный заградитель; около Антивари австрийская подводная лодка безрезультатно выпустила по Fresnel торпеду. Joule, Cugnot, Ampere и Bernoulli также произвели ряд походов, но не встретили противника. Потеря Curie, частично объясненная недостаточностью ее радиуса действия в подводном положении, не позволила адмиралу разрешить новые попытки в Верхней Адриатике. Archimede и Gustave-Zede, которые могли преодолевать более значительные дистанции, по требованию адмирала, посланы были в его распоряжение, но легкие аварии и необходимость завершения их подготовки оттягивали момент их использования. Однако, начиная с конца мая, имело место занятие позиций уже к северу от Лиссы, но и это не дало лучших результатов. Неприятельское судоходство почти полностью было прекращено: только в этом и выразился эффект использования наших подводных лодок, которым, впрочем, нельзя было пренебрегать.

Однако в течение первых четырех месяцев 1915 г. подводные лодки проводили в Адриатике не меньше чем один день из четырех. Блокада входа, сама по себе, не поддерживалась слишком строго: дважды, 18 февраля и 10 апреля, Helgoland и шесть эскадренных миноносцев производили разведку вплоть до Отрантского пролива, о чем на линии блокады никто не подозревал. Впрочем, в середине марта главнокомандующий, считая броненосные крейсера слишком подверженными атакам неприятельских подводных лодок, оттянул их к югу, назначив им в качестве базы для угольных приемок Наварин, и потребовал, ввиду отсутствия быстроходных разведчиков для первой линии блокады, вспомогательные крейсера; линейные корабли держались между Критом и Мореей на пути, которым следовали транспорты с войсками в Дарданеллы, а для приемки угля пользовались рейдом Суды; миноносцы были распределены пополам между обеими группами. Только один раз, 10 апреля, флот приблизился ко входу в Адриатику, получив известие о том, что австрийская эскадра вышла из Пола. Это уже являлось дальней блокадой.

Эта блокада вполне отвечала бы обстановке, если бы мы обладали дальними разведчиками, которых наш флот не имел. Уже не то время, когда линейные корабли могли держаться в непосредственной близости от базы, где укрылся неприятельский флот. Русско-японская война показала опасность мин заграждения, война 1914 г. выявила возможности подводных лодок. Австрийцы располагали только ограниченным числом подводных лодок, посредственно тренированных и мало предприимчивых, и все же этого было достаточно, чтобы держать наш флот на почтительном расстоянии от их баз, подобно тому как Большой флот держался на значительном расстоянии от германских берегов; разница лишь в том, что последний обладал тем, чего недоставало нашим эскадрам: разведчиками и базами.

* * *

Тотчас после торпедирования Jean-Bart, адмирал де Ляпейрер телеграфировал в Париж: «Всякая попытка снабжения Черногории через ее порты, безразлично под каким флагом, должна быть, по моему мнению, оставлена. Я продолжаю переговоры, имея в виду направить продовольственные грузы через Сан-Джиовани-ди-Медуа и албанскую территорию. Если они не увенчаются успехом, придется проработать вопрос о снабжении через Сербию».

Путь через Сербию недоступен в зимнее время. Через Сан-Джиовани-ди-Медуа можно достигнуть Цетинье, подымаясь по Бояне на мелкосидящих судах и перегружаясь на шаланды для перехода по Скутарийскому озеру — операция сама по себе обременительная, но которую делает еще более затруднительной враждебность албанцев.

Один итальянский предприниматель все же взялся ее организовать при помощи двух малых пароходов, с условием, что французское правительство гарантирует его от всякого риска; 9 января адмирал подписал с ним соответствующее соглашение на борту Courbet. Однако в Париже возникла дискуссия по вопросу, кто будет оплачивать расходы. Министерство иностранных дел отказалось принять их на свой счет и министр иностранных дел писал морскому министру: «Это на вашем ведомстве и на главнокомандующем нашими морскими силами лежит ответственность и обязанность принять необходимые и действительные меры, чтобы предупредить катастрофические последствия голода в стране, сопротивление которой имеет существенное значение для борьбы, которую ведут союзники». На Орсейской набережной, так же как и в Цетинье, не отдавали себе отчета в трудностях, с которыми приходилось иметь дело флоту, и риске, с которым было связано для него приближение к морским базам противника и который не оправдывался результатами.

Однако просьбы Черногории делались все более и более настойчивыми; сербское и русское правительства их поддерживали, и великий князь Николай даже предложил послать груженый продовольствием транспорт, если ему будет обеспечен эскорт. Но трудности заключались не в том, чтобы выделить снабжение, а в том, чтобы обеспечить его доставку по назначению, не подвергаясь слишком значительному риску. В ожидании завершения переговоров с итальянскими предпринимателями, морской министр предложил главнокомандующему восстановить сообщение с Антивари. 19 января пароход Tidjitt, груженный зерном, углем и материалами для радиостанции в Подгорице, прошел Отрантский пролив под эскортом эскадренных миноносцев 1-го и 6-го дивизионов под командой капитана 1 ранга Лежея. Обе легкие бригады следовали сзади, приблизительно в 30 милях. Casque и Faulx шли с тралами впереди Tidjitt и ошвартовались вместе с ним в Антиварийском порту; разгрузка производилась в течение ночи, тогда как крейсера держались в открытом море. 20 января все без происшествий вышли обратно.

24 января Leon-Gambetta выгрузил перед Сан-Джиовани-ди-Медуа одежду, которую должны были сухим путем доставить в Черногорию. 3 февраля Tidjitt снова пришел вместе с другим грузовым пароходом Whitehead; они отправились в Антивари, эскортируемые как и в предшествующее плавание, и возвратились утром 5 февраля выгрузив 1500 т съестных припасов и подвергшись при этом бомбардировке с самолета. 23 февраля была предпринята новая экспедиция с Whitehead и тем же эскортом. В то время как пароход разгружался в порту, эскадренные миноносцы Dague и Faulx, тралившие перед входом в порт, вечером 24 февраля при свежем бризе стали на рейде на якорь. Около 21 часа Dague, задела дрейфующая мина; разорванный пополам корабль пошел ко дну с половиной своего экипажа. Это первый корабль, который мы потеряли в Адриатике.

Австрийцы, через своих агентов, находились в курсе всех этих походов, в противоположность французскому главнокомандующему, который не располагал никакой информацией о неприятеле. 1 марта миноносцы из Каттаро стали на якорь перед Антивари, высадили десант, который, не встретив никакого сопротивления, поджег склады и потопил королевскую яхту и несколько шаланд. Использование этого порта для снабжения Черногории, становилось все более и более затруднительным. Однако Whitehead возвратился туда еще раз, 5 марта, под эскортом 1-го и 6-го дивизионов. Несмотря на бомбардировку с самолетов, которые снижались до высоты 300 метров (корабли не имели еще ни зенитных пушек, ни пулеметов). операция закончилась без потерь. Однако необходимость найти какое-либо иное решение вопроса сделалась совершенно неотложной.

Франция купила маленький итальянский пароход Tirreno, который под именем Gaspare должен был обеспечить регулярное сообщение с Сан-Джиовани-ди-Медуа. Итальянское правительство, оккупировавшее в конце декабря своими военными силами порт Валона, облегчило насколько возможно снабжение Черногории и воздействовало на албанцев, чтобы они ему не препятствовали. Однако Gaspare во время первого своего плавания, 19 марта, в результате шквала потерпел крушение. Пока не приходилось рассчитывать и на грунтовые дороги: инженер Мерсье, командированный для их осмотра, констатировал, что дороги между Сербией и Черногорией недоступны для колесных повозок и что даже вьючные животные могут ими пользоваться только после того, как стает снег. Сербское правительство приняло на себя обязательство перебросить этим путем, как только дороги сделаются доступными, все снабжение, которое будет выгружено в Салониках. В ожидании этого момента 5 апреля пришлось снова послать Whitehead для доставки съестных припасов, на этот раз в Сан-Джиовани-ди-Медуа; затем 20 апреля был послан в Дульциньо Numidia. Пароходы посылались каждый раз под эскортом миноносцев и крейсеров. В конце месяца, однако, Gaspare был заменен двумя малыми итальянскими пароходами Aurora и Immacolata, которые погрузились на Мальте для Сан-Джиовани-ди-Медуа, между тем как Whitehead выгрузил в Салониках военные материалы, доставленные затем капитаном 2 ранга Виолетом по железной дороге до Ипека. Они прибыли по назначению по горным дорогам. Перевозки, наконец, наладились, хотя не без труда и задержек. Албанцы производили еще частые их срывы, сжигая шаланды на Бояне; иногда вмешивались и австрийцы, посылая миноносец или подводную лодку с целью сорвать разгрузку. Система снабжения была налажена, и наш флот не имел более необходимости рисковать для ее обеспечения.

* * *

В апреле 1915 г. в обстановке окончательно выявилось изменение, имевшее для нас исключительно благоприятное значение. Италия, которая оказала уже нам неоценимую услугу, отказавшись с первых же дней войны, присоединиться к германской агрессии, готовилась вступить в войну на нашей стороне. Всего несколько месяцев оказалось достаточным для того, чтобы настойчивость короля Виктора-Эммануила и государственных людей, руководивших итальянской политикой, создали на полуострове течение общественного мнения в пользу такого вмешательства. Представители обоих флотов начали прорабатывать вопрос о совместных морских операциях, и можно было надеяться, что союз скоро сделается совершившимся фактом.

Адмирал де Ляпейрер, допуская, что эта перспектива может побудить австрийский флот выйти в море, чтобы попытаться без объявления войны атаковать итальянские базы на юге, перенес линию блокады непосредственно к Отрантскому проливу. С 23 апреля там должны были соединиться обе легкие бригады, и командующий ими контр-адмирал получил приказание самым внимательным образом наблюдать за линией Леука — Паксос и, в особенности, за мысом Леука.

В ночь с 26 на 27 апреля, в 0 ч. 40 мин. Leon-Gambetta, следуя 6-узловым ходом, при штиле, ясном небе и полной луне, находился на блокадном посту милях в 15 к югу от Леука, когда две торпеды попали в его левый борт с интервалом всего в несколько секунд. Выпустившая их подводная лодка U-5 не была обнаружена. Первый взрыв сделал пробоину в отделении динамомашин, а второй — в задней кочегарке; внутреннее освещение погасло, паропроводы разорвало, радиоантенны упали на палубу. Leon Gambetta быстро кренился; не было никакой возможности ни сохранить плавучесть, ни вызвать помощь, так как поблизости не находилось ни одного миноносца. Однако на борту корабля не было никакой паники. По приказанию командира, экипаж перешел на правый борт, чтобы попробовать уменьшить крен корабля и получить возможность спустить на воду шлюпки; однако удалось спустить лишь одну, которая приняла 108 чел. 20 минут спустя, после торпедирования, Leon-Gambetta перевернулся и пошел ко дну. Контр-адмирал Сенес стоял на мостике рядом с командиром, капитаном 1 ранга Андрэ; бессильные спасти корабль, они, как и весь экипаж корабля, показали пример хладнокровия и презрения к смерти.

Только в девять часов утра 27 апреля шлюпка крейсера пристала у маяка Санта-Мария-ди-Леука; сторожа, позаботившись о спасшихся, сообщили о событии итальянским морским властям, которые немедленно выслали из Бриндизи номерные миноносцы 33 и 36, а из Таранто — эскадренные миноносцы Impavido и Indomito. Прибыв к 14 часам на место несчастья, корабли приняли на борт 29 спасшихся, уцепившихся за обломки, и 58 трупов; среди последних находился и труп контр-адмирала Сенеса. Из 821 человека личного состава погибло 684, в том числе весь командный состав.

Флот узнал о гибели Leon-Gambetta лишь на следующий день от командира Ernest-Renan, который, обеспокоенный отсутствием сведений о нем, пошел на его поиски. Найденные обломки не оставили никаких сомнений в судьбе крейсера. Адмирал де Ляпейрер, информированный тотчас о происшествии, снова оттянул крейсера на параллель Наварина, где они с этого времени и крейсировали 14-узловым ходом и под эскортом миноносцев. Базирование их было перенесено на Мальту, а потом, когда этот порт оказался слишком перегруженным дарданельскими транспортами, они принимали уголь в Бизерте, которая сделалась также базой и линейных кораблей. Блокада у входа в Адриатику была заменена частыми, но эпизодическими походами к нему, вместо постоянного наблюдения. Благодаря этому Novara с дивизионом миноносцев получил возможность 6 мая отбуксировать до параллели Аргостоли U-8, первую, построенную в Германии подводную лодку, которая в разобранном виде была переброшена по железной дороге и затем собрана заводами Пола. U-9 проследовала за ней через десять дней до той же параллели на буксире Triglaw.

Французский флот ничего не знал об этих походах.