О том, как шахтер Александр Бурда стал мастером танкового боя

О том, как шахтер Александр Бурда стал мастером танкового боя

Если случится вам, читатель, побывать когда-нибудь в небольшом украинском городке Ружин, обязательно разыщите там на кладбище скромную могилку с небольшой пирамидкой, на которой написано: «Здесь похоронен А. Ф. Бурда. 1911–1944», и низко-низко поклонитесь ей.

Только немногие, увы, помнят нынче, что это был за человек, носивший такую простую, даже неказистую с виду фамилию, и чем обязаны ему мы с вами. А жизнь у него была поистине необычайная, и заслуживает он того, чтобы о нем и песню сочинили, и кинофильм сняли, и не одну книгу написали. Не настигни его фашистский снаряд в страшном январском бою сорок четвертого года, когда он со своими танками преграждал путь гитлеровцам, бросавшимся в контратаки, быть бы ему сегодня большим военачальником.

Гвардии подполковник Герой Советского Союза Александр Федорович Бурда кончил свой жизненный путь командиром 64-й гвардейской танковой бригады, которая была одной из лучших в армии Катукова, а начинал он войну никому не известным командиром танковой роты; боевое крещение принял у самой границы, а в бою под Орлом уже стал знаменитостью — я об этом рассказал в предыдущих главах. Быстро росли люди в те времена, но этот Человек в Броне выделялся среди многих, и не зря так любил и ценил его Катуков, не упускавший ни единого случая, чтобы поставить Александра Бурду всем в пример.

Я познакомился с ним ранним ноябрьским утром 1941 года все там же, близ селения Чисмена, где впервые узнал танкистов-гвардейцев, чей боевой путь в дальнейшем мне посчастливилось наблюдать на всем протяжении войны, мы выехали тогда на передний край, чтобы поглядеть, как организовали свои засады катуковцы, прикрывавшие Волоколамское шоссе. Там было много такого, что до той поры отнюдь не было типично для танковых частей. Мы встретили танкистов, занятых саперными работами, танкистов-землекопов, танкистов-минеров, танкистов-строителей.

— Знакомьтесь, — сказал комиссар штаба Мельник, подводя меня к коренастому танкисту в теплом комбинезоне, скрывавшем знаки различия, старший лейтенант Александр Бурда. Это наш герой, один из победителей Гудериана, а впереди у него еще более блестящая военная карьера, ручаюсь. Посмотрите, как он здесь устроился…

Я крепко сжал протянутую мне жесткую, мозолистую руку и с волнением взглянул в мужественное лицо человека, о котором слышал столько невероятных историй. Из-под черного танкистского шлема выбилась прядь русых волос. В ясных серых глазах прятались хитроватые искорки. Был этот человек среднего, по правде сказать, даже невысокого роста, его жестам были присущи та легкость и ловкость, какие вырабатывает привычка к физическому труду. По синим отметинам на коже, которые оставляют навечно проникшие под кожу острые частички угля, можно было безошибочно догадаться, что перед нами бывший шахтер. Природа одарила его крепким здоровьем и смекалистой головой, он, что называется, никогда не лез в карман за словом, был человеком веселого склада, но привлекать к себе внимание не любил, тем более ненавидел хвастать, а когда его хвалили, чувствовал себя неловко.

— Вперед трудно загадывать, но постараемся быть не хуже других, ответил на комплимент комиссара Александр Бурда, и я сразу узнал по характерному акценту земляка.

— Из Донбасса?

— Так точно, с Луганщины. А позицию мы подготовили так, как приказал нам командир бригады. Вот, поглядите…

Позиция и впрямь была подготовлена отлично. Свои танки, кстати сказать, густо покрытые мелом, — зимняя маскировка! — он разместил на скате высокого холма в глубоких земляных укрытиях и так замаскировал сеном и снегом, что разглядеть их можно было только вблизи. Каждое укрытие с тыла имело хорошо замаскированный путь отхода, — в любую минуту танк мог дать задний ход, выскочить из укрытия и ринуться на врага.

Это и была танковая засада, замечательное изобретение советских танкистов, сыгравшее большую роль в памятных боях Орла.

Александр Бурда сообщил мне, что он с шахты имени Ленина Луганской области; родной его городок — Ровеньки, где в двадцатых годах не раз доводилось бывать и мне, когда я работал в «Луганской правде». Мы дружно вспоминали Луганщину, наши комсомольские съезды, пуск первого мартена на заводе имени Октябрьской революции в 1927 году, тихие Ровеньки.

Бурда в те годы был механиком горной механизации. В 1933 году его призвали в армию и послали в Харьков, где была создана одна из первых советских танковых частей. Там его зачислили в полковую школу.

В 1934 году, когда формировалась первая в СССР тяжелая танковая бригада, Бурду зачислили в экипаж старшины Вербицкого пулеметчиком третьей башни. Так и началась его карьера танкиста.

Стрелял он отлично, получал за это поощрения по службе, был назначен командиром центральной башни. Прошел специальные курсы, которыми руководили инженеры с завода, где строился танк Т-35. Стал младшим командиром. Кончился срок службы — предложили сверхсрочную. Написал письмо матери — она работала на шахте откатчицей вагонеток, — попросил у нее совета. Она ответила: «Смотри сам, но я лично желала бы, чтобы ты был военным». Так и порешил навсегда связать свою судьбу с армией.

В 1936 году сверхсрочника Александра Бурду послали на созданные при бригаде курсы младших лейтенантов.

Окончил курсы — стал командиром взвода и служил в учебной танковой роте Шалимова.[17] В 1940 году лейтенанта посылали на курсы усовершенствования командного состава бронетанковых войск в Саратов. Закончил он эти курсы с оценкой «отлично» по всем предметам. Ему было присвоено звание старшего лейтенанта.

Вернулся Александр Бурда в свою родную бригаду, которая теперь носила номер 14; но к этому времени она стояла уже не в Харькове, а в Станиславе неподалеку от границы. Там его назначили командиром роты, вооруженной средними танками Т-28. А вскоре на основе 14-й бригады была создана 15-я танковая дивизия. В ее рядах и служил он вместе со своим другом и соперником веселым ростовчанином Заскалько и многими другими танкистами, которые потом воевали в рядах бригады Катукова.

Первые выстрелы старший лейтенант Бурда, как я уже говорил, услышал на рассвете 22 июня 1941 года в городе Станиславе. Оттуда он и начал свой долгий военный путь. О том, как невероятно тяжелы были эти первые дни и недели войны для танкистов 15-й танковой дивизии, — да и для кого из советских людей они не были тяжелы! — дает представление уже приведенный мною рассказ Заскалько.

Отлично воевал в те дни и Александр Бурда. Один из наиболее трудных и сложных боев в своей жизни он провел со своей танковой ротой 14 июля 1941 года под Белиловкой — на украинской земле. Танкисты атаковали и разгромили колонну гитлеровцев, которая прорывалась к Белой Церкви в сопровождении пятнадцати танков. Наши танкисты при этом никаких потерь не понесли.

— Не зря мы так много внимания уделяли до войны стрельбам на полигоне, — говорил мне впоследствии Александр Бурда, вспоминая об этом бое, — Теперь учеба дала свой результат. Не только мы, командиры машин, добились точных попаданий, но и наши башенные стрелки. Тогда, под Белиловкой, мы с моим стрелком Васей Стороженко[18] шестнадцатью снарядами уничтожили немецкий танк, четыре машины с боеприпасами и тягач с пушкой. Для начала вроде неплохо…

Обстановка обострялась с каждым часом, — сказал он. — Гитлеровцы уже хорошо знали, что мы рыщем здесь, и на рубежах нашего вероятного появления выставляли танковые и артиллерийские заслоны — захватить их врасплох уже не удавалось.

И вот в этой обстановке мы все же наносим им фланговый удар. Все делалось в спешке: времени для обстоятельной разведки не хватало. Видим, бьет противотанковая артиллерия. Старший лейтенант Соколов с тремя танками бросился подавить ее, и на глазах у нас все три танка сгорели. Большое это горе было для всех, а для меня особенно — ведь Николай был мне настоящим другом.

А положение все обостряется. Налетела немецкая авиация, потом пошли на нас шестьдесят танков, а в нашем полку оставалось всего двенадцать исправных боевых машин. За немецкими танками мчатся мотоциклисты-автоматчики…

С великой злобой начали мы этот бой. И сразу же вам скажу: как это ни удивительно, мы его выиграли, хотя соотношение сил, как видите, было для нас ужасно невыгодным. Чем мы взяли верх? Опять же хитростью и умением. Шел бой вроде игры в прятки. Они за садом — мы в саду, они в саду — мы на восточном берегу реки. А в решающие минуты смело шли на сближение. В саду и на поле, среди высоких хлебов, чуть не таранили друг друга.

Наши пушки разбивали немецкие танки один за другим. Доставалось и нам, но все же мы ни одной машины не потеряли, все потом ушли своим ходом. У одной нашей машины мы потом насчитали несколько пробоин, но она так и не загорелась; ни мотор, ни ходовая часть ее не были повреждены.

Все в этом бою перепуталось. Помню, стоим мы в саду, заправляемся, вдруг подъезжают на мотоциклах гитлеровцы. Стоят и смотрят, наверное приняли за своих. Потом как крутанут мотоциклы, помчались во весь дух прочь. Мы их перестреляли, забрали девять мотоциклов.

В это время нас стали обходить еще более крупные силы. Нам дали приказ отступать. Мне с группой из шести танков было поручено прикрыть отход дивизии: она должна была сосредоточиться в новом районе. Мы вели бой из засад…

Выполнили мы боевую задачу, тут началось самое трудное: боеприпасы и горючее на исходе, а приказа о смене позиций все нет. Отходить без приказа нельзя и воевать уже нечем. К тому же состояние боевой техники отвратительное: моторы уже отработали то, что им положено. У одного танка вышел из строя стартер — у него мотор заводится только от движения, когда машину на буксире потянешь. А если он заглохнет под обстрелом, что тогда?

Укрылись мы в леске, как было условлено, хорошо замаскировались, ждем связного от командования. А тут, как на беду, гитлеровцы. Их много. И разбивают бивуак метрах в тридцати от наших танков. У нас такой случай был предусмотрен: если появятся гитлеровцы — ждать, не выдавая себя, приказа о смене позиции, а как только связной проберется — удар гранатой — это сигнал немедленно заводить все моторы, и на полной скорости, ведя огонь последними снарядами и патронами, прорываться к своим.

Вот мы ждем, присматриваемся, прислушиваемся. Гитлеровцы разожгли костры, сели поужинать, потом улеглись спать, оставив часовых. Уже полночь… Час ночи… Связного все нет. Стало жутковато. Вдруг слышу, что-то шуршит. Пригляделся — ползет человек без пилотки. Шепчу:

— Кто такой?

— Я… лейтенант Перджанян, с приказом.

У него в одной руке винтовка, весь обвешан гранатами. Я его хорошо знал.

— Приказано отходить. Вот маршрут…

Ну, все сделали, как условились. Удар гранатой — в сторону фашистов, все моторы взревели, неисправную машину дернули, она с ходу завелась. Даем бешеный огонь по кучам спящих гитлеровцев, по их пушкам, грузовикам. У них паника, мечутся у костров. Много мы там их положили. Прорвались…

Остановился, пересчитал машины — одной нет. Что такое? Неужели погибла? Взял винтовку, побежал по дороге с Перджаыяном поглядеть, что случилось. Смотрим, чернеет наш Т-28.

— Свои?

— Свои, — узнаю по голосу механика-водителя Черничко.

— В чем дело?

— Машина подработалась, фрикцион не берет. А тут еще камень попал между ведущим катком и плетью гусеницы, ее сбросило внутрь. Теперь гусеницу не надеть…

Что делать? Противник в километре, вот-вот гитлеровцы бросятся нас догонять. Юзом машину не утянуть. Скрепя сердце, принимаю решение взорвать танк. Огляделся — мы на окраине деревни. Разбудили крестьян из ближайших хат:

— Уйдите из домов, сейчас будем взрывать танк, как бы вас не задело осколками…

Командиром на танке был Капотов — замечательный храбрый танкист, он и сейчас с нами, вы, наверное, с ним познакомились. Приказываю ему:

— Возьми бинты, намочи бензином, зажги и брось в бак с горючим…

Хоть и жалко ему было машину, он приказ выполнил немедленно, но вот беда: бинты погасли — взрыва нет. Принимаю новое решение:

— Забросай баки гранатами, а мы тебя прикроем!

Капотов без колебаний выполнил и этот приказ. Раздались взрывы, машина запылала. Мы бросились к танкам и поехали дальше. Ночь, дороги незнакомые… Шли мы по еще свежему следу наших танков, отход которых днем прикрывала моя рота: время от времени я останавливался, выходил из танка, щупал теплую грунтовую дорогу и проверял, есть ли след траков гусеницы, не сбились ли с дороги.

Все было в порядке. Нашли своих, они уже не думали встретить нас живыми. Доложили о выполнении боевого задания командованию, получили благодарность. Оттуда до Погребища дошли без боев. Это было уже 18 июля. Там сдали свои машины и отправились на формирование в далекий тыл. Ехали на грузовиках через Яготин — Пирятин — Бахмач до Харькова, а оттуда поездом.

Ну, а что было дальше, вы уже знаете, — заключил Александр Бурда.

* * *

Я нарочно привел во всех деталях, вплоть до технических мелочей, этот долгий рассказ моего друга, чтобы показать, как постепенно формировался его воинский характер, как этот человек закалялся и становился тем Человеком в Броне, каким показал себя уже под Орлом, а затем и во многих других битвах, о которых пойдет речь впереди.

Обратите внимание, с какой откровенностью повествует он не только о своих успехах, но и о неудачах, больше того, о грубых промахах и ошибках, которые бывают неизбежны на первых порах.

Слушая этого человека, я всегда поражался тому, какая бездна хитрости в его смекалистом уме. Ведь любая его операция, пусть небольшого масштаба, — это сложное хитросплетение самых разных маневров, придумок, необычайных и, как правило, смелых решений. За это его так и любил Катуков, сам получивший от своих солдат кличку «генерал Хитрость».

Александр Бурда поистине был отлично подготовлен к войне да к тому же обладал большим природным талантом. И не случайно столь быстрым и успешным было продвижение его по многотрудной военно-служебной лестнице — за два года боев от командира роты до командира бригады.

Но я забегаю вперед. Нам пора возвращаться в Чисмену…

* * *

Вечером 10 ноября мы снова сидели в штабе у полковника Катукова. Он, по обыкновению, был радушен и гостеприимен, угощал гостей яблоками, рассказывал новые интересные истории о приключениях своих лихих разведчиков — видимо, он ими искрение гордился. Но в то же время было видно, что мысли полковника витают где-то далеко.

Кто-то из журналистов спросил полковника:

— Ну, а каковы все-таки ваши ближайшие перспективы?

Катуков, как всегда, вежливо улыбнулся:

— Ближайшая перспектива — строго соблюдать военную тайну. А если вы хотите узнать о перспективах дальнейших, не теряйте с нами связи.