Старая гвардия

Старая гвардия

8 июля, 23 часа 15 минут

К сведению редакции. Выслали непроявленную пленку со снимками героев последних боев, в частности экипажа гвардии лейтенанта Георгия Ивановича Бессарабова, который уничтожил за один день три «тигра». Он представлен к званию Героя Советского Союза.[51]

Передали рассказ Бессарабова о его подвиге, желательно дать его сегодня в номер. Сейчас начну диктовать очерк о танковой гвардии.

* * *

Мы встретились с ними на пыльной, изрытой воронками фронтовой дороге. Три грозных раненых танка с рассерженным ревом выходили из боя. На их горячей броне лежали девять мертвых гвардейцев, и боевые друзья стояли рядом, держась за поручни машин, словно почетный караул; гвардейцы даже мертвыми не сдаются врагу, и тело каждого воина, отдавшего жизнь за Отечество, уносится его соратниками с поля боя — такова традиция.

Копоть и пыль покрывали лица танкистов, в глазах их еще мигали отсветы боя; в них трудно было узнать тех щеголеватых военных, какими мы видели их за три дня до этого в просторном лесном лагере. Теперь это были настоящие чернорабочие воины, и пыльные их комбинезоны пропахли бензином, порохом и кровью. Тут же на обочине шоссе, пока механики возились у моторов раненых машин, танкисты рассказывали нам подробности боя. И в этом бою вновь во всей красоте и богатстве раскрылись те благородные черты души, которыми славна наша гвардия, сражающаяся под знаменем Ленина вот уже скоро два года.

— Все за одного, один за всех — это наш старый закон, вы знаете, отрывисто говорил усталым хрипловатым голосом молодой летами, но уже опытный танкист командир роты Владимир Бочковский. — Ну вот, этот закон и помогает нам воевать…

В ход пошли камушки и прутики в качестве наглядных пособий, и на разглаженной горячей черной пыли была быстро изображена схема битвы. Вот здесь, на склонах высоток, в одном километре южнее деревни Яковлево, которую надо было любой ценой удержать в течение суток, заняла рубеж 1-я гвардейская танковая бригада. Первым, когда только начало светать, на подступах к деревне принял удар фашистских танков 2-й батальон бригады, которым теперь командовал майор С. И. Вовченко. Он смело вступил в единоборство с 70 немецкими танками, которые ползли вдоль шоссе.

Наткнувшись на мощный сосредоточенный огонь, гитлеровцы отступили и попытались обойти позиции танкистов с фланга. Но на их пути опять оказались советские танки — из роты Владимира Бочковского, входившей в состав 2-го танкового батальона.

Было 4 часа утра 6 июля, когда Бочковский заметил в свете восходящего солнца сразу три колонны тяжелых немецких машин с «тиграми» впереди, они вытягивались параллельными курсами по направлению к деревне. «Тигры» ревели и швырялись тяжелыми снарядами. Тут послышалось прерывистое гудение с неба: группы самолетов одновременно заходили с разных концов и начинали бить по всей площади, на которую был нацелен танковый удар. Это и есть то «авиационно-танковое наступление», которое гитлеровцы практикуют теперь как основу своих операций.

Земля гудела. Черная завеса потревоженной пыли закрыла горизонт. Стало темно. Разверзлись гигантские воронки, среди которых трудно было маневрировать. Но рота гвардейцев-танкистов и приданная ей рота гвардейцев-стрелков остались на месте и приняли бой. Потеряв девять танков, гитлеровцы попятились назад — Можаров и Шаландин подбили два «тигра», три танка вывел из строя экипаж Бочковского и два — экипаж Бессарабова.

Гвардейцам пришлось невыносимо тяжело. Своими восемью танками они держали рубеж, как и было им приказано, весь день, 6 июля, а точнее говоря, тринадцать часов: с трех часов утра до четырех дня. Помощи никто не просил и не ждал.

Солнце поднялось к зениту и уже начало склоняться к закату, а бой все еще продолжался. Гвардейцы маневрировали, хитрили, били из засад, всячески старались заставить противника поверить, будто здесь не восемь, а по крайней мере полсотни советских машин, и выигрывали время, драгоценное время. Гитлеровцы терпели тяжелые потери от их меткого огня. Но и гвардейцы понесли утраты: были подожжены танки Чернова, Прохорова, Можарова. Вышли из строя машины Литвинова, Малороссиянова, Духова. В строю осталось всего четыре танка…

К вечеру гитлеровцы, видимо, догадались, наконец, что против них действует лишь горсточка лихих танкистов, и полезли вперед с утроенным бешенством. Бессарабов, Шаландин, Соколов, Бочковский продолжали сдерживать натиск немцев, но силы были слишком неравны, и им пришлось отойти в деревню и начать уличный бой.

Вот еще одна тяжелая бомба разорвалась рядом с танком Соколова. Машина, накренившись, съехала в глубокую воронку и застряла в ней. Бессарабов поспешил на выручку.

— Держись, Соколов, еще не все потеряно! — Бессарабов берет раненую машину на буксир и включает мотор. Шаландин броней своей машины загораживает товарищей и прикрывает их огнем. Но вытащить тяжелый танк из глубокой воронки дьявольски трудно. Машина Бессарабова ревет изо всех сил, а дело не подвигается. Немецкие танки почти рядом. Как быть?

Бочковский, дравшийся неподалеку, тревожно наблюдал за маневрами Бессарабова. Вдруг стрелок-радист взволнованно сказал ему:

— Соколов опять просит помощи — машина Бессарабова не тянет.

Бочковский взвесил обстановку. Его рота уже выполнила свою задачу, получен приказ отходить на новый рубеж, но как уйти, оставив друзей, попавших в беду?..

— Будь что будет, а ребят не бросим! — сказал Бочковский механику Ефименко, комсоргу роты, и танк командира подошел к машине Соколова.

Подав Соколову второй буксир, Бочковский и Бессарабов двойной тягой потянули раненый танк из воронки. Надо помнить при этом, что все три танка, собравшиеся вместе, находились под таким бешеным обстрелом, что кругом распыленный чернозем стоял сплошной тучей, и град тяжелых осколков барабанил по броне. И все-таки танки упрямо тянули машину Соколова.

Волнующий миг спасения был уже близок, как вдруг два немецких снаряда одновременно подбили еще раз и подожгли раненую машину — у нее отлетел ствол пушки, и пламя взметнулось над мотором. С болью в сердце танкисты отцепили теперь уже бесполезные буксиры. Развернувшись. Бессарабов и Бочковский снова открыли огонь по наседавшим немецким машинам, принимая их снаряды на свою надежную лобовую броню.

Но вот и Бочковский почувствовал глухой удар — немецким снарядом сшибло гусеницу.

— Из танка вон — гусеницу натянуть! — скомандовал он, и танкисты без колебаний выскочили из машины под огненный дождь, чтобы исполнить приказ. К сожалению, было уже поздно — вторым снарядом немецкий артиллерист зажег танк. Бессарабов остановил свою машину и взял с собой боевых друзей. Экипажи подбитых танков и четыре мотострелка, до последнего мгновения оборонявшие свой рубеж, прилегли на броне машины, и она с гневным рокотом ушла из деревни, маневрируя под градом бомб и снарядов.

На месте засады остался танк лейтенанта В. С. Шаландина. Он продолжал вести огонь, мужественно прикрывая отход машины Бессарабова. Это был поистине героический неравный бой. Шаландину удалось зажечь один фашистский танк, но два других открыли по его машине огонь почти в упор. Несколько прямых попаданий, и наш танк запылал. Лейтенант В. С. Шаландин, заряжающий сержант П. Е. Зеленин, радист-пулеметчик старший сержант В. Ф. Лекомлиз погибли. И только тяжело раненному и обгоревшему механику-водителю старшему сержанту В. Т. Кустову удалось выбраться из горящей машины. Наши автоматчики подобрали его и отправили в госпиталь…

Велики были потери 2-го танкового батальона, но врагу танкисты нанесли еще больший урон. Один лишь экипаж Шаландина уничтожил 2 «тигра», средний танк и до 40 гитлеровцев. Экипаж Бессарабова уничтожил 3 «тигра». Комсорг роты Соколов подбил два вражеских танка. Три танка, в том числе «тигр», уничтожил сам комбат майор Вовченко…

Утром 7 июля бой возобновился. За ночь несколько подбитых машин удалось отремонтировать, и теперь в распоряжении командира роты Бочковского было пять танков. И рота снова стала стеной на пути врага.

— Нам пора, — сказал Бочковский, закончив свой рассказ. — Приказано завтра быть на рубеже. Предадим земле тела товарищей, отремонтируем танки и снова туда…

Он махнул рукой в сторону, где высоко тянулись к небу дымы взрывов, четко козырнул, отдал команду, и танкисты легко взлетели на броню, став в карауле в изголовья мертвых героев. Танки двинулись по взрытому бомбами шоссе на север…

В нынешних боях снова гремит имя знаменитого командира танкистов Александра Бурды. Бригада, которой он командует с 28 мая, за несколько дней уничтожила около семидесяти гитлеровских танков, среди них десяток «тигров». Храбрый умелый командир учит своих танкистов воевать и жить так, как заведено у старой гвардии, — ведь сам он из 1-й гвардейской танковой бригады и дал слово Катукову сделать и ту бригаду, которой командует теперь, тоже гвардейской.[52]

Мне довелось слышать, как Бурда, пользуясь короткой передышкой, рассказывал молодежи о настоящей гвардейской боевой дружбе.

— Бывают же такие совпадения! — спокойно говорил он. — Ровно год назад неподалеку отсюда, на Брянском фронте, мы тоже отражали атаки гитлеровцев. Должен вам сказать, что гитлеровцы тогда тоже нахально лезли. Было тогда у нас много всякого — и горького, и сладкого. Но никогда не забуду я бой под деревней Каверья…

В жаркий июльский день 1942 года, когда 1-й танковый корпус, действуя на Брянском фронте, вместе с другими танковыми частями, стремился оттеснить гитлеровцев на юг в районе реки Суховерейки, Александру Бурде, который тогда командовал 1-м батальоном в 1-й гвардейской танковой бригаде, было поручено предпринять атаки на сильно укрепленный гитлеровцами населенный пункт Каверья. Он должен был возглавить сборную танковую группу, в которую вошли 8 машин его батальона, 6 танков из второго батальона 1-й гвардейской бригады, 11 машин из 49-й бригады и еще две-три — из 89-й.

За рычагами командирской машины сидел гвардии старший сержант Дмитрий Иванович Матняк. Я хорошо помнил этого прекрасного солдата по старым встречам с гвардейцами: худощавый, смуглый, кареглазый украинец с едва пробивающимися усиками был любимцем батальона.

Боевые друзья Матняка знали его с 1938 года, когда он только пришел в Житомирский учебный батальон. Вместе они учились, вместе начинали воевать и вместе встали под гвардейское знамя в памятные дни битв в Подмосковье. Его знали как лучшего водителя танка, и он был во всем под стать своему командиру — такой же смелый, с хорошей украинской хитрецой…

Бой за Каверъю был тяжел — пришлось драться буквально за каждый двор, а пехоты, которой было бы сподручнее вести уличный бой и оборонять танки, у Бурды не было. Он вынужден был маневрировать одними танками.

В разгаре боя на огородах деревни Бурда натолкнулся на батарею противотанковых орудий и завязал с нею дуэль. Ему удалось подавить две пушки, как вдруг немецкий снаряд разбил орудие его «тридцатьчетверки». Одновременно другой снаряд пробил броню танка и взорвался внутри машины.

Град осколков триплекса и окалины плеснул в лицо Бурде. Потоком хлынула кровь. В глазах была нестерпимая резь. Но Бурда помнил, что на нем лежит ответственность за всю боевую группу, и он, напрягая волю, не давал себе пасть духом. Он тут же передал по радио на командный пункт своему заместителю Заскалько, чтобы тот принял командование на себя, и приказал водителю: «Вправо!»

Надо было немедленно развернуть танк, чтобы подставить под снаряды мощную лобовую броню. Матняк оглянулся, кивнул головой, но танк остался на месте. «Вправо!.. Матняк, вправо!» — повторил громче Бурда. И опять все осталось по-старому. Тогда разгневанный командир бросился вниз, чтобы отшвырнуть растерявшегося водителя и самому сесть за рычаги, и в ужасе остолбенел: он увидел, что у Матняка оторвана рука, она болтается на ниточке сухожилия, на дне танка — лужа крови, а механик молча пытается одной рукой изменить направление движения танка. По броне непрерывно били немецкие снаряды, и искры сыпались в открытую рану Матняка. Радист глядел на все это широко раскрытыми глазами, забившись в угол изуродованной машины.

— Матняк, родной, что же ты молчишь? — с болью в голосе сказал Бурда, вытирая свои глаза, залитые кровью и слезами.

Водитель упрямо мотнул головой и снова потянулся к рычагам, но Бурда поднял его на руки, аккуратно опустил рядом с сиденьем, быстро перетянул перебитую руку ремнем, вынул складной нож и попытался перерезать сухожилие. Но нож оказался недостаточно острым. Сухожилие не поддавалось. Пришлось пока оставить руку так. Матняк молча сжал ее здоровой рукой, поднес к груди и замер.

Бурда скомандовал командиру башни старшему сержанту Чиркову:

— Наблюдай из башни и говори мне, куда ехать. Мне ничего не видно, кровь глаза заливает. Да и триплексы разбиты…

Усевшись за рычаги, он начал маневрировать, следуя указаниям Чиркова. Это была нелегкая задача: по-настоящему работала только правая гусеница, левая едва-едва тянула. Танк мог двигаться лишь по дуге. Бурда дал задний ход, и машина, вздрагивая под ударами бронебойных снарядов, медленно попятилась. Развернувшись, командир дал передний ход, и танк начал уходить.

Матняк бормотал, теряя сознание:

— Кто там жив из экипажа?.. Кто ведет танк?.. Скажите… Майор живой или нет?.. Скажите… Александр Федорович живой или…

— Сиди, дорогой! — успокаивал его Бурда. — Все живы, все здоровы… Сиди!

— Где мы?.. Танк спасти надо! Понимаете, танк…

— Уже у переправы мы, дорогой. Сейчас танк спасем.

Матняк забылся. Состояние его все ухудшалось. А в это время над переправой появились тридцать вражеских самолетов. Загрохотали взрывы. Осколки бомб забарабанили по броне. Вышла из строя радиостанция. Мотор глохнул. Бросить танк?.. Нет, его надо было спасти во что бы то ни стало. Бурда схватил кувалду, вышиб заклинившийся люк водителя, чтобы самому разглядеть местность, снова взялся за рычаги и стал кое-как маневрировать среди рвущихся бомб.

Надо было во что бы то ни стало вернуть к жизни левую сторону ходовой части. Напрягая силы, майор все-таки заставил фрикцион работать — он кое-как связал проволокой оборванные тяги и — дал газ. Счастье! Танк медленно-медленно пополз. Теперь он двигался уже по прямой. Бурда провел его через реку, через поле. Он приближался к исходному рубежу, когда Матняк очнулся и снова настойчиво и требовательно спросил:

— Кто живой в экипаже?.. Кто ведет танк?.. Что случилось с майором?.. Где Бурда?..

И снова Бурда начал успокаивать его:

— Да вот же я, рядом. Какой ты Фома неверующий, ей-богу…

На командном пункте все сбежались к подбитой, израненной машине, которая наперекор всему дошла своим ходом сюда. Из люка выбрался окровавленный майор. Он хотел помочь выйти Матняку, но тот упрямо ответил:

— Нет… Я сам… Сам!..

И он вылез сам, бледный, без кровинки в лице, угловатый, беспомощный, со своей оторванной рукой, болтающейся на ниточке сухожилия. Врач поспешил к нему. Матняк отчужденно проговорил:

— Спасти нельзя? Что ж… Тогда режьте… Только, чтобы я видел…

Доктор быстро перерезал сухожилие, Матняк все еще стоял на ногах, держась нечеловеческим усилием воли.

— Ну, а теперь похороните ее при мне, — тихо сказал Матняк.

Гвардейцы плакали. Они быстро вырыли яму, бережно опустили туда белую, безжизненную руку лучшего водителя батальона и засыпали ее землей. И сразу Матняк обмяк, спустился на землю, остатки сил покинули его, и он уже дрожащим от неимоверной усталости голосом заговорил:

— А теперь… Где майор?.. Где товарищи? Кто меня вывез? Спасибо, братцы! Не поминайте лихом…

Глаза Матняка закрылись. Его и Бурду положили в санитарную машину и отвезли в санбат.

— И что же Матняк? — робко спросил молодой танкист, выслушав эту историю. — Умер?

— Нет, что вы! — усмехнулся Бурда. — Так просто гвардейцы не умирают. Уж раз ты в бою уцелел, то жить тебе сотню лет.

И он рассказал трогательное окончание этой истории.

Матняк долго пролежал в госпитале. Там он встретился с одной девушкой, Калинниковой, которую знал еще до войны. В свободные от работы часы она добровольно дежурила в госпитале. Матняк любил ее, но сказать об этом стеснялся: что за жених без руки? И вот случилось так, что его выписали из госпиталя как раз в тот час, когда эта девушка кончила свое дежурство. Они вышли вместе. Пустой рукав гимнастерки угнетающе действовал на Матняка. Поглядев в высокое зимнее небо, он горько сказал:

— Ну вот, давай простимся… Видать, несчастная моя звезда, кому я нужен, калека?

И вдруг девушка широко раскрыла глаза. В них сверкнули искорки. Она хотела что-то сказать, но потом просто обняла растерявшегося Матняка и крепко его поцеловала.

— Кому ты нужен? Дурной! Да ведь ты мне нужен!..

Они поженились, и Матняк написал об этом в свой батальон. Письмо читали вслух, читали несколько раз, и все очень радовались. И тут Заскалько осенила идея:

— Хлопцы! Какие же мы остолопы! Любовь любовью, все это замечательно, но ведь надо же им деньжат на первое обзаведение, а?.. Даю пятьсот рублей…

За два часа гвардейцы собрали на обзаведение молодоженам 9800 рублей и перевели их другу.

В сегодняшнем номере армейской газеты мы увидели портрет одного танкиста, сделанный художником-фронтовиком старшим лейтенантом Вязниковым. На нас глядело знакомое молодое лицо: открытый взгляд упрямых глаз из-под широких бровей, твердо сжатые губы, юношески пухловатые щеки. На груди танкиста — два ордена и гвардейский знак.

Я прочел подпись: «Гвардии лейтенант В. Стороженко» и сразу же вспомнил этого юношу. О нем рассказывал мне Бурда, а потом я нашел и его самого в 1-й гвардейской бригаде. В то время у Стороженко на боевом счету было уже двадцать три уничтоженных им гитлеровских танка.

Прошло немного дней, и вот портрет Стороженко, и заметка в газете храбрый танкист снова отличился в бою: он истребил шесть немецких танков!..