3. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

3. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Величайшая радость в жизни человека — быть любимым, но не меньшая — самому любить.

Плиний Младший

Издавна известно, что ничто не усиливает любви так, как неодолимые препятствия. В полной мере эта истина соответствует той любви, которая возникла между двумя сердцами — великого князя Александра Александровича и фрейлины его матери, княжны Марии Элимовны Мещерской.

Впервые он увидел её весной 1864 г. в свите императрицы. Молодая фрейлина была довольно мила: стройная брюнетка, приветливая и общительная. Великого князя она пленила своей элегантностью и живостью ума. От самого рождения судьба её несла некоторый отпечаток трагизма. Мария была дочерью князя Элима Петровича Мещерского и его жены Варвары Степановны (в девичестве Жихаревой). Родилась она 12 февраля 1844 г. Отец её известен как сотрудник русских альманахов и журналов, поэт, писавший преимущественно на французском языке. Служил он в качестве атташе русского посольства в Дрездене, Турине и Париже, был корреспондентом Министерства народного просвещения, имел придворное звание камер-юнкера, а также чин титулярного советника.

Элим Петрович многое сделал для укрепления культурных связей между Россией и Францией, ознакомления французского читателя с современными ему русскими поэтами: А. С. Пушкиным, В. А. Жуковским, Е. А. Баратынским, В. Г. Бенедиктовым, И. И. Козловым, Н. М. Языковым и другими. Современники отмечали европейскую образованность, благородство натуры и «русский дух» Мещерского. Вёл он богатую, беспечную светскую жизнь, имел красивую внешность и экзальтированность человека, исполненного романтических причуд, был краснобаем и задиристым дуэлянтом. Умер 7 ноября 1844 г. от водянки, сопровождающейся истощением, на 47-м году жизни, когда Марии не исполнилось и года. Мать, красивая молодая женщина, оказалось в сложном положении, средств для существования осталось немного. В то же время взаимоотношения со свекровью — безбедной, но своенравной Екатериной Ивановной (урождённой Чернышёвой), разведённой с мужем, обер-прокурором Священного синода, сенатором, князем Петром Сергеевичем Мещерским, — не сложились.

Детские годы Марии прошли в одном из красивейших городов мира — Париже и на Лазурном берегу Средиземного моря, во Французской Ривьере, под контролем то матери, то бабушки. В пятнадцать лет она потеряла мать, бабушка Катя перевела её в Ниццу, где она была взята под покровительство императрицы Александры Фёдоровны, жены Николая I. Мария за границей почти всё время болела. Когда ей исполнилось 18 лет, состоялся переезд «парижской сиротки» в Петербург, в дом на Сергиевскую к тётке — княгине Елизавете Александровне Барятинской (до замужества кн. Чернышёвой). Граф С. Д. Шереметев в своих мемуарах пишет: «… я был в полку, когда прибыла в дом Барятинских девушка очень молодая, с красивыми грустными глазами и необыкновенно правильным профилем. У ней был один недостаток: она была несколько мала ростом для такого правильного лица… Красивое, словно выточенное лицо с глубоким выражением глаз, в ней было что-то загадочное, она была молчалива и на меня смотрела несколько свысока» (354, с. 71).

«Нельзя сказать, — продолжает Шереметев, — чтобы княгиня Барятинская её баловала. Напротив того, она скорее держала её в чёрном теле. Она занимала в доме последнее место, и мне как дежурному и младшему из гостей, когда приходилось обедать у полкового командира, не раз доставалось идти к столу в паре с княжной Мещерской и сидеть около неё… Присутствие такой скромной и красивой девушки не могло остаться не замеченным. Хотя она говорила не совсем правильно по-русски, но старательно, пребывание за границей, конечно, давало себя чувствовать, хотя она и старалась втянуться в новую обстановку. Впрочем, дом княгини Барятинской всего менее был русским домом, несмотря на присутствие хозяина, князя Владимира Ивановича» (354, с. 415). По протекции родственников Мария была представлена императрице Марии Александровне, супруге Александра II и получила фрейлинский шифр. С первых дней пребывания в России, по её признанию, она почувствовала себя хорошо как никогда.

И вот встреча с наследником престола… Ей 20, ему 19 лет. Имело ли это значение тогда? Возможно. Ведь девушка, как правило, в эти годы опережает юношу в своём развитии. Не будучи красавицей, в строгом смысле, она была довольно симпатична, приветлива и добра, отличалась откровенностью, насмешливостью и остроумием. Кроме того, она была хорошо воспитана, изящна и грациозна, неплохо разбиралась в литературе, искусстве и музыке, прекрасно владела французским и английским, играла и рисовала, писала стихи, ездила верхом на лошади.

Уже после первых встреч открытый и честный Александр почувствовал глубокую симпатию к Марии и естественную потребность видеться с ней. Находясь в Царском Селе в мае и июне 1865 г., почти ежедневно он бывает на вечерних собраниях у императрицы в Китайской комнате Большого дворца, где видится с молодой фрейлиной. После 12 апреля 1865 г. императрица, всегда от природы сдержанная, ещё более ушла в себя и ограничивалась узким кругом избранниц. Помимо государя и отдельных высокопоставленных лиц, приглашаемых на эти вечерние собрания, здесь собиралась блестящая компания молодёжи, группировавшаяся вокруг нового цесаревича. Сюда входили оба его адъютанта П. А. Козлов и князь В. А. Барятинский (Бака), брат Владимир, граф И. И. Воронцов-Дашков, Мария Мещерская и её подруга фрейлина Александра Васильевна Жуковская, которая всего на два года была старше её. Общего разговора на этих вечерах, как правило, не было, играли в карты, в лото, рассматривали картины, рисовали и т. д. Александр Александрович скрупулёзно фиксирует в своём дневнике встречи с Марией Элимовной Мещерской. «… В собрании (3 июня) играли все в лото, очень было приятно, потому что я сидел около М. Э.», через день «сидел как обыкновенно возле моего милого друга, потому что большего я и не желаю, как быть её другом», «… играли (7 июня) в мистигри, сидел как обыкновенно. Каждый день тоже самое было бы невыносимо, если бы не М». «Покатавшись в Павловском (8 июня), на возвратном пути нашёл М. Э. и А. В. (Жуковскую) на Луговой дорожке под деревом, сошёл с лошади и присел к ним; разговаривали около 20 минут, потом отправился домой», «… я поехал по Английской дороге (10 июня), нашёл там М. Э. и А. В. и гулял с ними по лесу». Александр испытывает потребность видеться с Марией. «… Отправился с А. Б. в Павловск (11 июня) и гуляли в парке в надежде встретить М. Э.». Вечером в собрании «веселились немало, я почти всегда бываю в духе по милости моей соседки». В дневнике Александра покоится высохший цветок от М. Э., преподнесённый ею в Царском Селе 11 июня 1865 г. «17 июня катался под парусами с М. Э. и А. В.», «проводили М. Э., А. В. до церкви». 18 июня катались в лодке, в которой «сидели папа, М. Э., А. В., а Алексей и я гребли».

Тёплые отношения цесаревича с Марией Мещерской становятся заметными для окружающих. Поздно вечером, почти до часа ночи у Александра задержался В. П. Мещерский, которому он откровенно читал свой дневник. «Было много интересного, — отмечает наследник, — в особенности разговора В. П. с кн. Вяземским, который касался лично до меня и моих отношений к М. Э.».

На следующий день Александр, встретив Марию с её неизменной подругой Жуковской на Английской дороге от Царского Села к Павловску, решается предупредить её о возникших сплетнях в свете. «Я давно искал случая ей сказать, — помечает он в дневнике, — что мы не можем быть в тех отношениях, в каких мы были до сих пор. Что во время вечерних собраний мы больше не будем сидеть вместе, потому что это даёт повод к различным нелепым толкам и что мне говорят уже об этом многие. Она совершенно поняла, и сама хотела мне сказать это. Как мне ни грустно было решиться на это, но я решился… Но наши дружеские отношения не прервутся, и если мы увидимся просто без свидетелей, то будем всегда откровенны. М. Э. мне сказала между прочим: «Ma seule priere pour vous sera toujours, que les hommes, ce que vous etes a prisent» («Я умоляю вас: оставайтесь всегда таким, каким вы есть сейчас»), Я её очень благодарил за это чувство ко мне и сказал, что теперь трудно меня испортить, потому что мой характер уже немного сложился, и что я твёрд в своих убеждениях, но всё-таки я буду только тогда покоен, когда женюсь…. На прощание мы обругали порядком le beau monde (бомонд) за его интриги, я сел верхом и, простившись с милыми собеседницами, отправился на рысях домой».

Однако не так просто было ему расстаться со своей симпатией. Ведь добрые чувства — соседи любви. В этот же вечер во время игры в секретер он первый раз сел на другое место, а не рядом с Марией. На следующий день 20 июня после завтрака он проводил её до лестницы и «получил от неё карточку верхом, которая очень удалась». Вечером же он снова сидел на прежнем месте и не скучал. При любой возможности он не упускает случая хотя бы несколько минут поговорить с Марией. 23 июня на Английской дороге Александр встречает Мещерскую с Жуковской. После оживлённого разговора «М. Э. сорвала какой-то белый цветок и поднесла мне, уверяя, что это символ невинности и чистоты душевной, — записал он в дневнике, — я его разорвал, она непременно хотела отыскать другой, но нигде не могла найти. Я заметил ей на это, что как трудно отыскать между людьми символ этого цветка. Она поднесла мне другие, объясняя прелесть их. Не знаю, что с ней было, но она была в таком странном настроении духа и так настойчиво объясняла каждый цветок, облокотясь на мой экипаж, что я бы принял её за сумасшедшую, если бы не знал её ближе. Она сказала мне шутя: «Возьмите меня с собою» — я подумал про себя, хорошо было бы, если это было возможно».

В дневнике цесаревича до наших дней также сохранился и второй засушенный цветок от М. Э., подаренный ему уже в среду 23 июня 1865 г. в Павловске на Английской дороге.

В этот же день Александр с родителями переехал в Петергоф. Как бы подводя итог проведённым дням в Царском Селе, он записал: «Никогда не забуду я этой весны, всегда останется она у меня в памяти, потому что это может быть последняя весна, которую я провожу так приятно после всех тяжёлых дней в Ницце и в Петербурге».

Однако Мещерская не выходит из головы. Через два дня в пятницу Александр записывает: «… М. Э. я до сих пор не видел, что мне весьма досадно, не знаю даже, где она ездит гулять и что она делает в Петергофе; это далеко не Царское, но что делать, не вечно же веселиться, надо и поскучать. Впрочем, разве до веселья ли мне теперь перед присягою. А всё-таки М. Э. не достаёт, так привык видеться с нею каждый вечер, а иногда ещё и утром. Разговаривать с нею хочется и всегда находить разговор, иногда не интересный, но всё-таки приятный, потому что это она с вами говорит. С тех пор, что я в Петергофе я больше думаю о Dagmar и молю Бога каждый день, чтобы он устроил это дело, которое будет счастьем на всю мою жизнь. Я чувствую потребность всё больше и больше иметь жену, любить её и быть ею любимым.… До сих пор нет никаких известий из Дании после возвращения Fredy. Мама писала королеве об её желании, если можно, то приехать сюда с Dagmar, но я боюсь, что королева не согласится…»

В последующие дни, каждый из которых, как и предыдущие, довольно насыщен для цесаревича различными мероприятиями: встречами, приёмами, поездками, занятиями, военными учениями, посещениями, он, тем не менее как правило, находит время видеться и разговаривать с Мещерской. Когда же это не удаётся, Александр по-своему испытывает тревогу, волнения и переживания. 28 июня он был в собрании у императрицы, «все почти играли в карты, я сочинял стихи с Д. С. Арсеньевым и страшно скучал и грустил по М. Э., которая не была приглашена на вечер».

Вместе с близкими друзьями наследник в Петергофе совершает ряд морских прогулок, в большинстве которых принимает участие и Мария. При этом всякий раз ей отводится главное внимание.

7 июля в дневнике Александр помечает о письме от королевы Дании, которая сообщает, что не хотела бы теперь прислать Дагмару, поскольку ей нужны сейчас покой и купания в море. Зимой же она будет продолжать заниматься русским языком и, может быть, Законом Божьим… «Кажется, — резюмирует цесаревич, — сама Дагмара желает выйти замуж за меня. Что же касается меня, то я только об этом и думаю и молю Бога, чтобы он устроил это дело и благословил его».

Однако Дагмара далеко, где-то в призрачном тумане, а реальная жизнь проходит здесь. Ежедневно он помечает в своём дневнике о присутствии Марии Мещерской, где её видел, периодически приводит разговор с ней. 10 июля за чаем она спросила: «… Люблю ли я, когда поют за обедней «Отче наш»?» Я отвечал, что очень и в особенности слова «Да будет воля твоя». Она мне сказала, что именно это она всего больше любит в этой молитве. Потом она просила меня вспоминать о ней, когда будут петь эту молитву, и прибавила что-то ещё, но я не расслышал, а она ни за что не хотела мне повторить слова».

Через день вечером поехал верхом по берегу моря и потом в Английский парк: «Проезжая мимо новых фрейлинских домов, я в первый раз увидел М. Э. на балконе, раскланялись».

С 22 июля по 8 августа цесаревич в основном находился в военном лагере под Красным Селом и на манёврах, командуя 1-м батальоном л.-гв. Преображенского полка. Ныне Красное Село входит в состав С. — Петербурга. В те времена это было одно из живописных мест, расположенное в 25 верстах юго-западнее столицы на речке Дудергофка и озёрах Дудергофское, Долгое и Безымянное. Все правители России, начиная с Петра I, любили бывать в этой местности. С 1823 г. в районе Красного Села регулярно располагались лагеря войск гвардейского корпуса.

В лагере Александр Александрович принимал участие в манёврах кавалерии и конной артиллерии, в полковых учениях, испытал на себе тяготы походов и переходов, стрелял в тире, наблюдал скачки, общался с офицерами и солдатами в непринуждённой обстановке у костра, пел с ними песни, спал в стоге сена, питался, фотографировался. В то же время при любом удобном случае он бывал в Петергофе, виделся и обменивался впечатлениями с Марией Мещерской.

Дни с 10 по 13 августа наследник престола считал лучшими из всего петергофского пребывания, поскольку мог общаться с М. Э.

По установленной ранее традиции Александр II пожелал сам представить своего наследника Первопрестольной. С 14 по 20 августа в этой поездке приняли участие также брат цесаревича Владимир и дядя — великий князь Михаил Николаевич. После возвращения из Москвы вновь продолжаются приятные невинные встречи с Мещерской. В собрании у императрицы играли в разные игры, Александр был очень доволен, когда сидел рядом с Марией. Она писала здесь же и дарила ему стихи на русском и английском языках, они много и непринуждённо говорили между собой. В один из вечеров Мария заметила, что не может говорить с ним серьёзно, поскольку со всех сторон их слушают. «Это, к несчастью, правда!» — признался Александр.

Как-то в одном из разговоров о высшем свете Мещерская сделала заключение, что именно ему она «обязана всеми своими несчастьями и неприятностями с самого её детства». В последний день лета после завтрака Мария объявила Александру, что «вчера был счастливый день, потому что мы виделись восемь раз». В тот же день вечером он сказал ей: «Сегодня несчастный день, потому что виделись только два раза». 4 сентября во время прогулки верхом на Английской дороге из Царского Села в Павловск Александр встретил Марию, которая ехала в коляске с берейтором. Между ними состоялся серьёзный и даже несколько грустный разговор. Их никто не мог слышать, кроме берейтора, который не понимал по-французски. Говорили о будущем, о том, какие глупости сочиняют на них обоих. Мария, между прочим, сказала Александру, что она очень бы хотела, чтобы люди знали его больше, и уверяла, что его никто не знает и поэтому сочиняют бог знает что.

— Молитесь ли вы когда-нибудь за меня? — спросила она.

— Я молюсь за всех меня любящих и за всех моих друзей, — ответил он.

Потом говорили о разных других вещах, о том, как тяжело жить на свете. Александр сказал ей, что он очень завидует своему милому брату, который больше не на этой неблагодарной земле. Мария ответила, что, конечно, он очень счастлив теперь там и что ему можно завидовать (как будто предчувствовала свой скорый конец).

После поездки с 6 по 10 сентября в подмосковное село Ильинское, где отдыхала императорская чета, цесаревич продолжил регулярные встречи с Мещерской. 17 сентября Александр получил от неё альбом со стихами, в котором она просила написать ей что-нибудь. На следующий день наследник помечает в дневнике: «Сегодня опять несчастный день, не виделся совсем с М. Э.».

Что бы ни описывал в своём дневнике Александр, везде ежедневно и непременно присутствует Мария. Во второй половине сентября царевич тренируется в Царском Селе в гребле на озере, а затем участвует в гонке и выигрывает призы на двойке «Славянка» и одиночке «Дротик». Для него важно, что среди присутствующих зрителей была и М. Э.

Время от времени в обычную жизнь императорского двора некоторое оживление вносили выступления мастеров искусства: артистов, музыкантов, композиторов, писателей и поэтов.

В начале октября появился совершенно новый, необычный жанр выступлений. Состоялись два спиритических сеанса известного тогда в Западной Европе мага Юма, «посвящённого» в секреты общения с душами умерших людей. Ради любопытства на этих сеансах присутствовал и великий князь Александр. Из его записей 10 октября мы узнаём: «Были Юм, Папа, дядя Костя, князь Гагарин с женою, графиня Тизенгаузен, А. В. и я. Сначала долго ничего не было, но потом пошло отлично. Аккордеон играл великолепно, стол подымался, крутился и отвечал на вопросы. Потом начал писать княгине Гагариной, как будто бы от имени её отца, который недавно умер. Потом ещё что-то писал и кончил тем, что написал Rmim mnjiv Rherft («абракадабра»), и тем кончились все манифестации духов. Во время сеанса многие чувствовали, что их трогали. Я чувствовал несколько раз в колено и даже раз в нос, а А. В. (Жуковскую) в плечо. Вернулись домой только в половине второго». На следующий вечер, на сеанс была приглашена и М. Э.

Мещерская, милая, умная, общительная девушка с образованием, которое далеко превышало обычный уровень женского образования того времени, очень тонко пользовалась своими преимуществами и влиянием на князя. Она продолжала дарить ему книжки, стихи, рисунки, фотографии. Александр чувствовал себя наверху блаженства, когда на вечерних собраниях у императрицы разговаривал, рисовал, рассматривал иллюстрации, играл в карты или слушал кого-либо, находясь рядом с Марией. Нередко по пустякам они обижались друг на друга и также легко мирились.

Находясь под её обаянием, он каждый день искал встреч с ней, хотя бы на несколько минут. 30 октября выпало много снега, начался санный путь. Вскоре наследник стал часто кататься на коньках и получал истинное удовольствие, когда имел возможность на льду катать Марию в кресле. Понимая всю бесперспективность своих отношений с Мещерской, Александр 7 ноября завёл с ней разговор о своём друге, адъютанте Илларионе Ивановиче Воронцове-Дашкове. «Я ей сказал, — пишет цесаревич, — жалко, что она так мало знает И. И. Она мне отвечала, что она очень хотела бы с ним познакомиться поближе, но остерегается слишком много и часто разговаривать с ним, чтобы не говорили про неё, что она ухаживает за ним, потому что он очень богат, и надеется выйти за него замуж… Я подумал, как было бы хорошо, если бы она могла выйти за него. Это был бы великолепный муж, честный, благородный и умный малый. Я был бы совершенно счастлив и спокоен, если бы этим кончилось».

К сожалению, как мы знаем, эти пожелания повисли в воздухе. Воронцов-Дашков в 1867 г. счастливо обвенчался с Елизаветой Андреевной (Лили) Шуваловой, внучкой первого кавказского наместника князя Михаила Семёновича Воронцова, приходившегося Иллариону Ивановичу троюродным дядей.

Как это не удивительно, через много лет единственный сын Марии Мещерской Елим заключил брачный союз с дочерью Иллариона Ивановича Софьей…

Пока же всё шло своим чередом. Александр и Мария стремятся видеть друг друга везде, где это возможно. На одном из вечеров Мещерская сказала ему, что к ней пристают, зачем она садится возле него. Но Александр признаётся, что не она, а он садится возле неё. С досадой он пишет в дневнике: «Снова придётся сидеть бог знает где и премило скучать на собраниях. О глупый, глупый свет со своими причудами». 17 ноября стояла прекрасная погода. Было тепло. Во второй половине дня взошла луна и освещала лёд. Каток был просто волшебным. Александр много катал Марию в кресле, а она рассказывала ему о своей сложной жизни за рубежом.

«Это катанье, — отметил цесаревич, — я никогда не забуду, так было чудно хорошо при этой луне». В последующие дни подобные катания повторялись.

Однако 23 ноября Мария не появилась на катке. Преданная ей подруга Александра Жуковская поведала, что Мещерская больше не будет ходить на каток. Оказывается, камер-фрейлина Тизенгаузен сделала ей замечание за то, что она слишком часто приходит на каток. Кроме того, много слухов, что Мария бегает за наследником. Жуковская передала также просьбу княжны, чтобы Александр Александрович не сердился на неё и не садился вечером рядом.

Возмущению цесаревича не было предела: «Опять снова начались сплетни, толки. Проклятый свет не может никого оставить в покое. Даже из таких пустяков подымают истории. Чёрт бы всех этих дураков побрал!!! Даже самые невинные удовольствия непозволительны, где же после этого жизнь, когда даже повеселиться нельзя. Сами делают чёрт знает что, а другим не позволяют даже видеться, двух слов сказать, сидеть рядом. Где же после этого справедливость?»

К удовольствию цесаревича, совместное катание на льду продолжилось уже через день. Вскоре он вновь сидел в собрании рядом с Марией.

28 ноября Александра пригласил к себе отец, передал ему фотографию Дагмары, зачитал её письмо и просил на него ответить в ближайшие дни. Однако эту просьбу сын исполнил только 15 декабря. Все эти дни он находился под очарованием Марии Мещерской, с которой встречался по несколько раз в день.

1 декабря неизменная подруга Марии Саша Жуковская передала Александру её записку, в которой та пыталась описать его портрет и его характер. Со многим он согласился, но просил Марию добавить и отрицательные черты.

7 декабря 1865 г. весь императорский дом переехал на зимние квартиры в Петербург. «Жалко было покидать Царское, — отметил цесаревич, — где, может быть, в последний раз провёл такую весну и осень. Столько милых воспоминаний. В час приехали в С. — Петербург и отправились с Владимиром в санях в Зимний дворец… Я поселился в милых комнатах покойного брата».

Для Александра началась обычная размеренная жизнь. Она была заполнена учёбой, приёмами, визитами, встречами, охотой, регулярными посещениями манежа, катка в Тавриде, театров, цирка. Немало времени отводилось занятиям музыкой, чтению, вечерним собраниям у императрицы. Всё активнее подключается он и к решению государственных вопросов, присутствуя на докладах у императора, шефствует над многими учреждениями и воинскими частями, возглавляет Комитет по предотвращению холеры. Напомню, что поздней осенью 1865 г. над Россией разразилось одно из тех бедствий, которых невозможно было избежать. Явилась острая инфекционная болезнь, холера. В С. — Петербурге первая жертва холеры скончалась 17 ноября и вскоре 21 ноября последовало высочайшее повеление об учреждении в столице временного комитета для принятия необходимых мер против этого опасного заболевания. Во главе комитета был поставлен наследник престола.

Однако, его душа по-прежнему была наполнена нежными чувствами к Марии Мещерской. 10 декабря Александр встречается с княжной на катке в Тавриде: «Много говорил с М. Э., которую не видел уже три дня. Сожалели очень, что больше не в Царском и ругали город с его обществом. Потом катались с горы с М. Э. и кончили прогулку кругосветным путешествием с Бакою, М. Э. и А. В.». В этот же день вечером он был впервые в Мариинском театре на опере А. Н. Серова «Рогнеда» (на сюжет из русской истории). Опера очень понравилась, в особенности хоры странников, «хороши и печальны». Александр не забыл отметить, что оперой была довольна и Мария, которая находилась недалеко, в средней ложе. Следует отметить, что будущий император любил театр и еженедельно бывал на различных спектаклях, поддерживал контакты со многими артистами Мариинского, Михайловского, Александринского и Большого (Каменного) театров, был знаком с некоторыми композиторами.

15 декабря у царевича состоялся разговор с императрицей о Дагмаре, которой он написал письмо и благодарил за фотокарточку. Говорили о Никсе, о Ницце, о Строганове, который теперь вызывает гораздо больше скорби, чем в те времена, и в особенности, чем в Ницце.

О Дагмаре, судя по его дневнику, он почти не вспоминает, зато нет дня, где бы несколько раз не отметил о Марии Мещерской. В последний день года он как бы подводит короткий итог: «Этот год будет всегда памятен мне во всю мою жизнь. Много горя принёс он мне, и с ним началась для меня совсем новая жизнь… Лишился я лучшего своего брата и друга, которого я всего более любил на этой неблагодарной земле… И как бы утешением мне за все мои огорчения были для меня нынешняя весна и осень в Царском… без этого бы я совсем упал бы духом и всё казалось бы мне конченным для меня в этой жизни… Прощай, ужасный и милый 1865 год».

В первые месяцы 1866 г. он по-прежнему с первым юношеским увлечением, с большим вниманием и нежностью относится к Марии. С ней ему легко, весело и хорошо. 3 января он помечает, что на обеде для испанского посла Оссуны и бельгийской делегации было много гостей, стариков и старух, «М. Э. и А. В. были тоже. М. Э. удивительно хороша и в духе».

10 января вечером вновь у императрицы долго говорили о Дагмаре, о предстоящей поездке в Данию «и о свадьбе, если Бог даст всё, как желал». Вновь говорили о Ницце, о старшем брате и его письмах. «Вообще разговор был интересный и приятный». В конце января и особенно в феврале Александр часто бывает на разных спектаклях в театрах. Некоторые из них смотрит по несколько раз («Африканку», «Теолинду», «Конёк-Горбунок»), Помимо вышеназванных театров, бывает и в Морском театре (опера-фарс «Орфей в аду»). 16 февраля он послал Марии Элимовне свою новую карточку и велел поздравить с днём рождения. Ей исполнилось 22 года. Почти весь этот день Александр провёл на охоте с отцом в районе Колтулина, где было убито семь лосей. В последующие дни февраля цесаревич почти ежедневно встречается с Мещерской в Тавриде на катке и получает душевное удовлетворение от общения с ней. 26 февраля ему исполнился 21 год. Получил много поздравлений. Особо ценны для него были знаки внимания от М. Э., которую встретил в коридоре со своей преданной подругой. Обе поздравили его и объявили, что будут молиться за него. Поздно вечером на ужине «сидел возле М. Э., которая была непозволительно хороша» и произвела на него «большой эффект».

В этот же день он записал в дневнике: «Вот минуло мне 21, что-то будет в этом году? Вспомнил я письмо милого брата, которое он написал мне ровно год тому назад, где он поздравляет меня с 20-ю годами. Всё, что он мне желал, может желать только такой брат и друг, которому я был бы верен всю свою жизнь и готов был сделать для него всё, что он желал. Но вот его не стало, и он оставил мне своё место, которое для меня было всегда ужасно, и я только одного и желал, чтобы брат мой был женат скорей и имел сына, тогда только, говорил я себе, я буду спокоен. Но этому не суждено было исполниться».

15 марта Александр особенно остро переживает свою первую любовную идиллию. После обеда с Марией и своим братом Владимиром он прошёл по верхнему коридору Зимнего дворца и зашёл посмотреть её комнаты. Был в спальне и видел подаренные им фотографии в рамках на стене, «потом, поцеловав у неё руку, пошли домой». Вечером у цесаревича состоялся очень важный для него разговор с Вово Мещерским, с которым он регулярно встречался и обменивался впечатлениями о своих дневниковых записях.

«Между прочим, — пишет Александр Александрович, — говорили о М. Э.; он уверял меня, что она сама ему говорила, что совсем меня не любит. Но я, конечно, ему не верю, потому что этого не может быть после всего, что она сама мне говорила и писала. Я её люблю не на шутку, и если бы был свободным человеком, то непременно бы женился и уверен, что она была бы совершенно согласна».

Через день вечером его охватывает страстная тоска по своей очаровательнице. Находясь вечером в золотой гостиной, слушая французскую пьесу и музыку «я страшно скучал, и было несносно, потому что видел всё время душку М. Э., а разговаривать с ней не мог и не хотел. Даже ужинать не удалось с ней». Лёг спать около двух часов ночи, «Плакал, как ребёнок, — признаётся он, — так меня этот вечер перевернул и измучил».

23—24 марта 1866 г. у Александра заканчивается очередной журнал его дневниковых записей с 30 мая 1865 г. Он использует последние страницы для подведения некоторых итогов прожитого времени. «Это было прощание с моей молодостью и с моей отчасти беспечной жизнью. Теперь настаёт совсем другое время, серьёзное, я должен думать о женитьбе, и дай бог найти мне в моей жизни друга и помощника в моей незавидной доле. Прощаюсь я с М. Э., которую любил как никого ещё не любил и благодарен ей за всё, что она мне сделала хорошего и дурного. Не знаю, наверное, любила ли она меня, или нет, но всё-таки она со мною была милее, чем с кем-либо. Сколько разговоров было между нами, которые так и останутся между нами».

Чувства переполняют его душу, и он помещает в дневник стихи известных ему авторов, слова, которые соответствуют его переживаниям.

Безумно жаждать твоей встречи,

Со страхом встречи ожидать,

С восторгом слушать твои речи,

Дыханье томное впивать.

Тебя одну повсюду видеть

Тебе всю душу перелить

Весь этот мир возненавидеть,

Чтобы тебя одну любить.

Слезами неги упиваться,

Тебя терзать, тебя томить,

Твоим томленьем наслаждаться —

Вот как желал бы я любить.

Александр признаётся: «Были неприятности и ей и мне за нашу любовь, сколько раз я хотел отстать от этой любви и иногда удавалось на несколько времени, но потом опять сойдёмся и снова мы в тех же отношениях.

Весна и осень в 1865 г. в Царском Селе останутся всегда в моей памяти, я жил моей милой М. Э.

Пред строгим светом, пред мольбою,

Быть может, и виновен я,

Но перед Богом и тобою

Была чиста любовь моя.

Не скажу никому,

Где я был вчера.

Кого я видел там,

С кем время я провёл.

Любить, но кого же?

На время не стоит труда,

А вечно любить невозможно!

А жизнь, как посмотришь

С холодным вниманьем вокруг, —

Такая пустая и глупая шутка!!!

В воспоминаниях есть прелесть,

Они на то судьбой даны,

Чтоб в мыслях летом жил зимою,

А в осень памятью весны!

Из стихотворения Лермонтова «Договор»:

Пускай толпа клеймит презреньем

Наш неразгаданный союз.

В толпе друг друга мы узнали,

Сошлись и разойдёмся вновь.

Была без радостей любовь,

Разлука будет без печали.

Шекспир в своё время писал: «Сын имеет, конечно, право выбирать себе жену, но ведь и отец, оставляющий всё своё счастье в достойном потомстве, вправе участвовать хоть советом в таком деле». Александр II, заботясь о судьбе своего наследника, на семейном совете в конце марта 1866 г. принял решение о том, что цесаревич поедет на исходе мая в Данию, проведёт там недели три, а по возвращении совершит образовательное путешествие по России. О предстоящем визите наследника в Копенгаген доверительно было сообщено датскому королю Христиану IX. Цель этой поездки была довольно прозрачна: Александр Александрович должен был предложить руку и сердце датской принцессе. Казалось все точки над «I» были проставлены. Однако вскоре вся империя содрогнулась от страшного драматического события. «4 апреля точно обухом треснуло всех по голове», было совершено ужасное, небывалое на Руси преступление — покушение на жизнь государя. Наследник престола узнал об этом где-то около пяти часов вечера в Зимнем дворце. Он быстро выбежал из комнаты, сообщил страшную весть брату, и оба помчались к кабинету отца. Александр II только что возвратился с Казанского собора, где отслужил молебен после своей полуденной прогулки, которая могла стать для него последней. В момент, когда император благодарил членов Государственного совета возле своего кабинета за первые поздравления о его спасении и бодро говорил: «Верно, я ещё нужен России», вбежали цесаревич с великим князем Владимиром и кинулись с рыданием в объятия отца». «Меня Бог спас, — промолвил растроганный отец и твёрдо сказал наследнику: — Ну, брат, твоя очередь ещё не пришла».

Выяснились подробности покушения. Глава империи в четвёртом часу дня садился в коляску у северных ворот Летнего сада после прогулки в нём с племянницей принцессой Марией Баденской и племянником герцогом Николаем Лейхтенбергским и, конечно, со своим Милордом, породистым чёрным сеттером.

Когда Александр II стал надевать шинель, раздался выстрел из толпы, собравшейся поглазеть на монарха. Как было установлено, стрелял одетый по-крестьянски Д. В. Каракозов, 25-летний дворянин Саратовской губернии, исключённый в своё время из Казанского и Московского университетов. По уверению свидетелей, в том числе генерала Э. М. Тотлебена, оказавшийся в толпе крестьянин Костромской губернии, шапочный мастер Осип Комиссаров, подтолкнул стрелявшего в царя террориста, чем спас жизнь царя.

Цесаревич негодовал. «Боже мой, что за люди! — отметил он с возмущением в дневнике. — Стрелять в государя! Какие-то выродки! Что он им сделал, как у них могла подняться рука! Безумцы! Ведь папа так много делает для России: он отменил крепостное право, проводит многие реформы, которые должны укрепить государство и привести к миру и процветанию. Он работает целыми днями, не жалея себя, не покладая рук, но находятся выродки, не дорожащие Россией, ум которых отравлен ядом европейских учений». А если бы злодейство удалось, то ведь вместо «дорогого папа» он бы мог оказаться на троне! Уму непостижимо! Нет, нет об этом даже страшно подумать!

Между тем со всех концов России поступали письма и телеграммы, в которых сообщалось о беспредельной любви и преданности населения императору, о благодарственных молебнах Всевышнему Творцу за спасение августейшего монарха и выражениях общего негодования к злодею, посягнувшему на священную жизнь царя. В трактирах и гостиницах, в общих залах и отдельных комнатах восторженно пили за здоровье государя. Вечером в театрах проходили торжественные спектакли, при полном праздничном освещении.

Не довольствуясь вестью, что Александр II избежал опасности, в Петербурге все желали увидеть своими глазами обожаемого монарха. Властитель России соблаговолил назначить на 6 апреля парад в своём присутствии. В назначенное время на Марсовом поле состоялся грандиозный парад под восторженные крики народа. Цесаревич Александр Александрович командовал л.-гв. Преображенским полком, а некоторые из великих князей находились в строю тех частей войск, в которых они числились. Наследник престола был хорошо информирован о принятых его отцом мерах в связи с покушением. Прежде всего император широко отблагодарил своего спасителя, громогласно заявив, что жалует крестьянина Комиссарова потомственным дворянством. Государь назначил ему единовременную субсидию в 50 тыс. рублей и 3 тыс. ежегодного содержания. С высочайшего разрешения была открыта подписка на составление капитала для приобретения Комиссарову дома в Петербурге и имения. Вскоре на Невском проспекте разносчики с криком: «Комиссаров, Комиссаров!», продавали портреты «спасителя», как его стали везде называть. Появились даже папироски «комиссаровские».

Одновременно была назначена следственная комиссия во главе с графом Н. М. Муравьёвым, который поклялся «скорее лечь костьми, чем оставить неоткрытым это зло — зло не одного человека, а многих, действовавших в совокупности». В верхних эшелонах власти произошли серьёзные перестановки. В целом покушение 4 апреля 1866 г. стало переломом в истории царствования Александра II и гранью, которая резко отделила его деятельность после этого события. Консервативный крен во внутренней политике России усилился.

Апрельское происшествие не изменило намеченной поездки цесаревича в Данию. Однако в середине месяца неожиданно для него всплыла малоприятная новость. Тётя Мария Николаевна (сестра царя, в замужестве герцогиня Лейхтенбергская) уведомила его, что в одной из французских газет была напечатана зазорная статья, в которой сообщалось, что наследник русского престола ведёт несерьёзную жизнь, отказывается от брака с датской принцессой, поскольку увлечён княжной Мещерской. Мало того, эта статья была тиражирована в газетах других стран и даже — о, ужас! — в Дании. Александр был шокирован этим сообщением. Он представил, как могли среагировать на это в королевской датской семье. Но больше всего его беспокоило другое: «За себя мне всё равно, но бедная, бедная М. Э.! Вот до чего я её довёл, что об ней печатают в газетах! Вот он, мир-то! Вот люди!»

Александр II, не на шутку встревоженный дошедшими до него толками, спросил у наследника, какие у него отношения с Мещерской? Сын ответил, что никаких и что все эти разговоры — досужие домыслы.

Молодой царевич, конечно, не был лишён впечатлительности. Он питал к Мещерской нежную привязанность, искал общения с ней. В его жаждущей любви душе происходила тяжёлая борьба между чувством и долгом. Княжна обладала всеми качествами для того, чтобы вскружить голову такому восприимчивому человеку, как Александр. Её приветливость, доброта и любезности, грациозные и непринуждённые, полные достоинства движения и манера — всё это действовало неотразимо.

18 апреля 1866 г. на большом императорском балу в Зимнем дворце цесаревич узнает от княжны «ужасную» новость, после которой приходит к радикальному и твёрдому решению — отказаться от престолонаследия! Вот, что он записывает в свой дневник: «18 апреля… выбрился, вымылся и завился и, одевшись, отправился к папа. Стояли в коридоре и смотрели, как собираются на бал. В 1/2 10 бал начался полонезом. Было великолепно. Приглашённых более 2’000 человек. После польского начались танцы, я как хозяин так усердно танцевал, что от непривычки у меня закружилась голова, и я насилу стоял на месте. Маруся (сестра его. — Е. Т.) была очень мила, но грустна, потому что завтра уже уезжает, что ей совсем не хочется. Я с нею танцевал мазурку. После ужина решился пойти вальсировать с М. Э., и это было единственное утешение на балу. После 2-х туров она мне сказала: «Знаете, что было со мною сегодня на балу? Витгенштейн решился просить моей руки». Я чуть не упал, услыхав это. Но она просила никому не говорить об этом и сказала, что она хотела, чтобы я первый это узнал. После этого я был как сумасшедший, но к счастью бал скоро кончился, и мы, простившись с мама и папа, пошли домой. Было уже 2 часа, курили ещё у меня с компанией, но мне было не до разговоров, я был так убит морально и физически после этого проклятого бала. Как будто нарочно М. Э. была так убийственно хороша сегодня вечером, так, что многие мне это говорили как будто для того, чтобы ещё больше меня тревожить. Что со мною было, когда я видел милую М. Э. под руку с Витгенштейном, я не могу пересказать, я был готов на всё, только чтобы помешать этому браку. Но бог с нею, пусть она будет счастлива, когда другого жениха ей отыскать трудно. Может быть, со временем свыкнусь с этой мыслью. Но всё-таки буду всегда сожалеть, что она мне не принадлежала хоть на час. Прощайте, Дусенька!» (22, оп. 1, д. 298, с. 36—37).

Однако Мария не выходила из головы. Она всецело завладела его мыслями и чувствами. Александр не мог уснуть в ту ночь, ворочался, вставал курить, наконец утром решил посоветоваться с опытным Владимиром Мещерским, который на целых шесть лет был старше его. Разговор оказался непростым. Вово знал об увлечении цесаревича своей дальней родственницей Марией Мещерской, но не предполагал, что это увлечение столь глубоко.

Александр заявил, что готов отказаться даже от престола, лишь бы соединить свою судьбу с «ненаглядной Дусенькой».

Мещерский пытался было отговаривать великого князя от опрометчивого шага, умолял подумать о России, о его высоком предназначении, но вскоре понял, что доводы рассудка мало действуют на пылкие чувства влюблённого. «Хорошо — сказал Вово, — вы откажетесь от права на престол, от титула, от престолонаследия, откажетесь от всего и женитесь на Мещерской. Но ведь она вас не любит, она неспособна любить. Это мелкая эгоистическая натура, испытывающая удовольствие от того, что кружит голову престолонаследнику!» — «Я достаточно знаю М. Э., — парировал Александр, — уже два года, чтобы не ошибаться, по крайней мере, в этом».

Великая страсть овладела душой молодого человека. «Что бы я дал за один поцелуй от неё. Были минуты, — вспоминал он, — когда было недалеко до этого, но всё-таки было нельзя, потому что или А. В., или Владимир были там, хотя и не видели и не слышали, что мы делали. Когда мы христосовались, то эта минута была для меня каким-то сном, когда я прикасался к её губам, почти к самым губам».

В третьей декаде апреля императорский двор переехал в Царское Село. Александр по-прежнему продолжал жить по предписанному ему учебному режиму, присутствовал на докладах сановников государю, встречался с высокопоставленными и близкими лицами, в том числе и с Марией Мещерской. Потребность любви и нежности переполняло его юное сердце. Ему мало было видеться и говорить с Марией. У него пробудилась чувственность, желание владеть ею. Сдерживая себя, он принимает решение не ходить на вечерние собрания к своей матери-императрице: «Во-первых, чтобы заниматься дома, а во-вторых, они мне надоели. Мне теперь мало видеться только с М. Э., что прежде уже для меня было счастьем, я чувствую, что теперь это меня не насыщает и мне надо больше, но что это больше…» Для его чистой и непорочной души было противоестественным обладать женщиной вне брачных уз. В мае после длительной и трудной внутренней борьбы, после многих бессонных ночей Александр принимает решение отказаться от права наследования престола и жениться на Марии Мещерской.

В его дневнике появляется запись: «Я только и думаю теперь о том, чтобы отказаться от моего тяжёлого положения и, если будет возможность, жениться на милой М. Э. Я хочу отказаться от свадьбы с Dagmar, которую я не могу любить и не хочу. Ах, если бы всё, о чём я теперь так много думаю, могло бы осуществиться! Я не смею надеяться на Бога в этом деле, но, может быть, и удастся. Может быть, будет лучше, если я откажусь от престола. Я чувствую себя неспособным быть на этом месте, я слишком мало ценю людей, мне страшно надоедает всё, что относится до моего положения. Я не хочу другой жены, как М. Э. Это будет страшный переворот в моей жизни, но если Бог поможет, то всё может быть, я буду счастлив с Дусенькой и буду иметь детей. Вот мысли, которые теперь меня всё больше занимают, и всё, что я желаю. Несносно, что поездка в Данию на носу и преследует меня, как кошмар».

Александр считал, вместо него наследником престола вполне может быть брат Владимир, который всего на два года младше его. Царский сын хотел в ближайшее время высказать своё решение отцу и надеялся, что тот всё поймёт.

«Я каждый вечер молю Бога, — пишет Александр 17 мая в дневнике, — чтобы Он помог мне отказаться от престола, если возможно, и устроить счастье моё с милой Дусенькой. Меня мучит одно, это то, что я боюсь очень за М. Э., что, когда наступит решительная минута, она откажется от меня, и тогда всё пропало. Я непременно должен с ней переговорить об этом и как можно скорее, чтобы её не застали врасплох. Хотя я уверен, что она готова за меня выйти замуж, но Бог один знает, что у неё на сердце, не хочу больше об этом».

18 мая вечером наследника пригласил к себе отец и сообщил, что датский король, прочитав статью о нём и Мещерской, интересуется: правда ли это? Александр ушёл от прямого ответа, но сказал, что сейчас не желает ехать в Данию и совсем не хочет жениться. «Что же мешает тебе ехать в Данию? Уж не любовь ли к Мещерской?

Видя молчание сына, император порекомендовал ему хорошенько подумать и перенёс разговор на завтра.

Александр после встречи с отцом пошёл в собрание к своей матери и, сидя за столом отдельно от Мещерской, написал ей краткую записку, в которой сообщил, что отказывается от поездки в Данию. Мария сразу же ответила, что он должен ехать. Царевич был уверен, что Мещерская на самом деле рада такому решению, ибо в душе готова стать его женой, но говорить об этом он не стал, потому что «она может испугаться и отказать».