4. НЕУДАВШЕЕСЯ ПОКУШЕНИЕ НА АЛЕКСАНДРА III 1 МАРТА 1887 Г.

4. НЕУДАВШЕЕСЯ ПОКУШЕНИЕ НА АЛЕКСАНДРА III 1 МАРТА 1887 Г.

1 марта 1887 г. около 11 часов утра на Невском проспекте, были арестованы пять студентов Петербургского университета, где они ждали возвращения царя с панихиды из Петропавловской крепости. У троих из них, П. И. Андреюшкина, В. Д. Генералова и В. С. Осипанова при обыске были обнаружены «метательные снаряды». «Снаряды» эти представляли собой три металлических цилиндра, один из которых был спрятан в толстую книгу — «Терминологический медицинский словарь Гринберга». Причём «снаряды» были заполнены свинцовыми жеребейками (обрезками. — Е. Т.) шрапнелью и стрихнином, что по заключению профессора Михайловской артиллерийской академии генерал-майора Фёдорова, «при самом незначительном поражении, нанесённом означенными жеребейками, повлекло бы за собой смерть» (206б, с. 17). Сообщение об аресте злоумышленников появилось 4(16) марта в «Правительственном вестнике». Александр III, как его отец и дед, проявлял самую живую любознательность по политическим делам, а к покушению 1 марта 1887 г. отнёсся особенно, с удвоенным вниманием. Как выяснилось, все арестованные были членами «Террористической фракции “Народной воли”», которая была основана в декабре 1886 г. в Петербурге. Организаторами и руководителями фракции были П. Я. Шевырев и А. И. Ульянов. Объединяла она в основном студентов университета. Хотя фракция испытала на себе некоторое влияние марксизма, но, как показывает её программа, главным средством борьбы с самодержавием считала систематический террор. Программа эта была составлена в феврале 1887 г. Ульяновым при участии И. Д. Лукашевича, О. М. Говорухина и М. И. Сосновского. Позже Лукашевич вспоминал об этом так: «Для обсуждения программных вопросов мы (Ульянов, я, С., Г.) собрались на квартире Ульянова и здесь после продолжительных дебатов Ульянов взялся формулировать наши положения и составил текст программы нашей фракции. Он вышел в другую комнату и довольно быстро и хорошо справился со своей задачей. Он прочитал нам написанное, мы одобрили и решили напечатать эту программу» (367, 1917, № 1, с. 40). На допросе Ульянов назвал проект «опытом новой программы, объединяющей партии «Народной воли» и социал-демократов». Оригинал программы не попал в руки жандармов, и Ульянов, находясь в Петропавловской крепости, по памяти восстановил её. Этот документ был приложен к показаниям Ульянова от 20 и 21 марта и представлен вместе с докладом для прочтения царю. Ознакомившись Александр III в сердцах начертал первую резолюцию: «Эта записка даже не сумасшедшего, а чистого идиота».

«Окончательные требования», — говорилось в программе, — необходимые «для обеспечения политической и экономической независимости народа и его свободного развития», сводятся к восьми пунктам: 1) постоянное народное представительство, выбранное свободно прямой и всеобщей подачей голосов без различия пола, вероисповедания и национальности и имеющее полную власть во всех вопросах общественной жизни; 2) широкое местное самоуправление, обеспеченное выборностью всех должностей; 3) самостоятельность мира, как экономической и административной единицы; 4) полная свобода совести, слова, печати, сходок, ассоциаций и передвижений; 5) национализация земли; 6) национализация фабрик, заводов и всех вообще орудий производства; 7) замена постоянной армии земским ополчением; 8) даровое начальное обучение.

Прочитав эти параграфы, Александр III написал: «Чистейшая коммуна».

В отстаивании минимума свободы террористы решили действовать заодно с либералами. Царь здесь же пометил: «К сожалению, это уже давно и без того так». Серьёзной ошибкой группы было программное положение о том, что для достижения политической свободы и дальнейшего развития революции необходимо вести террористическую борьбу против самодержавия.

«… Террор, — акцентировала программа, — должен действовать систематически и, дезорганизуя правительство, окажет огромное психологическое воздействие: он поднимет революционный дух народа, подорвёт обаяние правительственной силы и подействует пропагандистским образом на массы. Фракция стоит за децентрализацию террористической борьбы: пусть волна красного террора разольётся широко и по провинции, где система устрашения ещё более нужна, как протест против административного гнёта…» (221а, с. 17).

Первой задачей террористов было устранение Александра III. В представлении революционеров царь был главой реакции и его смерть могла не только порадовать свободолюбивую Россию, но и содействовать проведению новых форм государственной жизни. Фракции было предложение из Москвы убить Каткова, но она от этого отказалась, поскольку Катков никакого официального поста, не занимал (367, 1917, № 1, с. 38).

Как показало следствие, многие участники покушения не знали программы своей фракции, тем не менее, им пришлось нести ответственность за радикализм своих вожаков.

«Вообще всё дело велось злоумышленниками чрезвычайно конспиративно», — докладывал Александру III командир корпуса жандармов генерал П. В. Оржевский.

План покушения на царя был известен лишь немногим руководителям фракции. Участники привлекались постепенно, как бы с намерением в дело введено было больше людей, нежели того требовала необходимость. Кроме того, многие участники и пособники до самой последней минуты вовсе не знали друг друга.

Между тем полиция стала обращать внимание на «юношей бледных со взором горящим» и вскоре установила состав организации, сначала не представляя, что имеет дело с террористическим заговором. Замысел участников дела погубила неосторожность Андреюшкина. В конце января 1887 г. Департамент полиции получил, добытую путём перлюстрации, копию письма, пересылавшегося из Петербурга в Харьков на имя студента Ивана Никитина. Харьковский полицейский пристав чуть со стула не упал, прочитав такой пассаж: «У нас возможен самый беспощадный террор, и я твёрдо верю, что он будет, и даже в непродолжительном времени». Автор письма выставлял себя рьяным сторонником террора и непримиримым противником социал-демократического мировоззрения. Письмо заинтересовало жандармов. Вскоре из Никитина вытрясли имя корреспондента Андреюшкина — петербургского друга и активного члена фракции.

Полиция начала скрупулёзнейшую операцию по выявлению всех действующих лиц готовящегося теракта. Было установлено «неустанное наблюдение за Андреюшкиным, который уже ранее был замечен в сношениях с лицами политически неблагонадёжными». Получив 28 февраля тревожные сигналы о готовящемся покушении, граф Д. Толстой 1 марта всеподданнейше доложил царю: «Вчера начальником Санкт-Петербургского секретного отделения получены агентурным путём сведения, что кружок злоумышленников намерен произвести в ближайшем будущем террористический акт, и что для этого в распоряжении этих лиц имеются метательные снаряды, привезённые в Петербург готовыми «приезжим» из Харькова». Наблюдение за террористами было удвоено, хотя агенты полиции, судя по их поведению при аресте революционеров, не представляли себе, что имеют дело с бомбистами. Заговорщики за три дня пребывания ни разу не видели императора. На одном из собраний решено было выйти 1 марта и, если не удастся покушение в этот день, и царь поедет на юг, то следовать за ним и убить его в пути. 1 марта — дата слишком памятная и для правительства, и для революционеров, поэтому начальник секретного отделения приказал арестовать выслеженных агентами лиц, едва ли предполагая, что он имеет в руках тех террористов, о которых его уже предупредили.

Утром 1 числа Андреюшкин зашёл за Генераловым; оба они направились к Невскому, и на тротуаре у главного штаба около 11 часов утра их арестовали с бомбами. У Андреюшкина, кроме того, при обыске нашли заряженный револьвер. Осипанова задержали на Невском у Казанского собора. Канчер был задержан на углу Б. Морской улицы. На Невском проспекте арестовали и Волохова.

Дознание по делу 1 марта начато было немедленно под наблюдением министра юстиции Н. А. Манасеина. Оно велось жандармами под руководством директора департамента полиции П. Н. Дурново совместно с товарищем прокурора Котляревским.

В первые же дни по делу было арестовано 25 человек, а впоследствии ещё 49. Однако к суду в Особом присутствии Сената 15-19 апреля было привлечено всего 15 человек: Александр Ульянов, Осипанов, Андреюшкин, Генералов, Шевырев, Лукашевич, Новорусский, Ананьина, Бронислав Птлсудский, Пашковский, Шмидова, Канчер, Горкун, Волохов и Сердюкова, из них 12 были студентами.

Мать А. И. Ульянова, узнав об участии сына в подготовке покушения, в отчаянии пишет Александру III письмо, надеясь тронуть монарха своими словами, своей материнской скорбью. «Умилосердитесь, Государь, надо мной, — заканчивает Мария Александровна своё обращение, — и дайте мне возможность доказать, что обрекаемый на гибель сын мой может быть вернейшим из слуг Вашего Величества». Наверху прошения император поставил резолюцию: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что за личность её милейший сынок и показать ей показания её сына, чтобы она видела, каких он убеждений» (221а, 57). В тот же день, 30 марта, граф Д. Толстой посылает доклад директору Департамента полиции П. Н. Дурново с любопытной собственноручной запиской: «Нельзя ли воспользоваться разрешённым Государем Ульяновой свиданием с её сыном, чтобы она уговорила его дать откровенное признание, в особенности о том, кто кроме студентов устроил всё это дело. Мне кажется, это могло бы удаться, если бы подействовать поискуснее на мать». Дурново на письме министра даёт распоряжение: «Вызвать ко мне г-жу Ульянову завтра к 12 часам». Приказание немедленно было исполнено. Какого содержания вёлся разговор у Дурново с М. А. Ульяновой, догадаться не трудно. Но желаемых результатов для министра и царя он не принёс. А. И. Ульянова передаёт сцену первого свидания её брата с матерью. «Когда мать пришла к нему на первое свидание, он плакал и обнимал её колени, прося её простить его за причиняемое им горе. Он говорил ей, что у него есть долг не только перед семьёй, и, рисуя ей бесправное, задавленное положение родины, указывал, что долг каждого честного человека бороться за освобождение её.

— Да, но эти средства так ужасны…

— Что же делать, если других нет, мама, — ответил он.

И он всячески старался примирить мать с ожидавшей его участью.

— Надо примириться, мама, — говорил он.

И он напоминает ей о меньших детях, о том, что следующие за ним брат и сестра кончают в этом году с золотыми медалями и будут утешением ей.

Убитая горем, мать долго убеждала и просила его подать прошение о помиловании.

«Не могу я сделать этого после всего, что признал на суде, — отвечал брат. — Ведь, это же будет неискренне». (Видимо, здесь А. И. Ульянова ошибается. Первое свидание её брата состоялось до суда. Разговор о помиловании происходил, вероятно, после 19 апреля, когда состоялся приговор. — Е. Т.) На этом свидании присутствовал некий молодой прокурор, несколько раз отходивший к двери и выходивший даже из камеры, чтобы дать возможность матери переговорить свободнее с сыном. При последних словах брата он обернулся и со слезами на глазах воскликнул: «Прав он, прав!»

«Слышишь, мама, что люди говорят», — сказал тогда брат. «У меня просто руки опустились», — рассказывала об этом свидании мать».

Известно, что во время дознания жандармы, а также наблюдавший за делом прокурор М. М. Котляревский не гнушались никакими средствами, чтобы получить нужные показания, угрозы, шантаж — всё это пускалось в ход. Председательствовал на этом процессе ретроградный судебный деятель П. А. Дрейер. «Маленький, с шаткой походкой и трясущейся головой, — писал о нём А. Ф. Кони, — преисполненный злобы против всех и вся, яростный ругатель власти и в то же время её бездушный и услужливый раб, Пётр Антонович Дрейер импонировал многим своим злым языком и дерзким, вызывающим тоном» (135, с. 191). За вынесение смертного приговора он получил из сумм Министерства юстиции 2’000 рублей «на лечение» — так была названа подачка холопствующему судье.

Прокурором, поддерживавшим обвинение и требовавшим смертной казни подсудимых был назначен тайный советник Н. А. Неклюдов. Он был обескуражен и даже «совсем раздавлен» данным ему министром юстиции поручением. Особенно его тяготило то, что среди подсудимых по делу оказался А. И. Ульянов, сын его некогда любимого учителя в Пензенском дворянском институте Ильи Николаевича Ульянова. Как заметил Кони, «страдал он и на суде, но тем не менее в судебном заседании успел себя настроить в унисон с общим деланным настроением верноподданнического ужаса». Дело слушалось при закрытых дверях. В зал допускались только члены Государственного совета, министры, их товарищи, сенаторы и другая избранная публика.

Александр Ульянов отказался от защитника и выступил на суде с речью, в которой осудил режим самодержавия, заставивший членов группы пойти на тяжкое деяние — организацию убийства. Он говорил, что у них не было выбора, ибо в условиях царской России нет возможности открыто, без насилия бороться за счастье людей. «Среди русского народа, — заканчивал А. Ульянов с пафосом свою речь, — всегда найдётся десяток людей, которые настолько преданы своим идеям и настолько горячо чувствуют несчастье своей родины, что для них не составляет жертвы умереть за своё дело. Таких людей нельзя запугать чем-нибудь (201 в, с. 21—22).

Все подсудимые были приговорены к смертной казни. Однако Александр III утвердил смертную казнь только для пятерых: П. И. Андреюшкина, В. Д. Генералова, В. С. Осипанова, П. Я. Шевырева и А. И. Ульянова.

8 мая 1887 г. в 4 часа утра они были повешены в Шлиссельбургской крепости. Так как местность Шлиссельбургской тюрьмы не представляла возможности казнить всех пятерых одновременно, эшафот был устроен для трёх человек, и первоначально выведены для совершения казни Генералов, Андреюшкин и Осипанов, которые, выслушав приговор, простились друг с другом, приложились к кресту и бодро пошли на эшафот, после чего Генералов и Андреюшкин громкими голосами произнесли: «Да здравствует «Народная воля»!» То же самое намеревался сделать и Осипанов, но не успел, так как на него был накинут мешок. По снятии трупов вышеозначенных преступников, были выведены Шевырев и Ульянов, которые также бодро и спокойно вошли на эшафот, причём Ульянов приложился к кресту, а Шевырев оттолкнул руку священника. Прокурором, присутствующим при казни осуждённых в Шлиссельбургской крепости, был воинствующий реакционер, ставший затем министром, а накануне Февральской революции — председателем Государственного совета И. Г. Щешовитов, прозванный своими же подчинёнными Ванькой Каином» (161, т. 1, с. 17). О месте погребения узнали только в 1906 г. после ликвидации Шлиссельбургской тюрьмы. В 1919 г. на месте братской могилы всех погибших в Шлиссельбурге был сооружён памятник (221в, с. 357).

И. Д. Лукашевича и М. Н. Новорусского пожизненно заключили в крепость (освободила их революция 1905 г.). Остальных осудили на тюремное заключение, ссылку и каторгу в Сибирь.

Вся сила правительственных репрессий после раскрытия заговора направлена была против студенчества и университетов, которые Александр III называл не иначе, как революционными гнёздами и рассадниками революции (221а, с. 61).

* * *

В 1888 г., выполняя решение «Союзного террористического кружка», организованного в эмиграции, в Россию прибыла С. М. Гинсбург с целью собрать рассеянные остатки «Народной воли» и подготовить покушение на Александра III. В 1889 г. она была арестована, приговорена к смертной казни и погибла в Шлиссельбургской крепости. Народовольцы, а также близкие к ним организации продолжали действовать и в 90-е гг. В 1889-1890 гг. в Костроме, Владимире и Ярославле функционировала революционная организация под руководством М. В. Сабунаева.

На волне общественного подъёма осенью 1891 г. возникает ещё одна народовольческая организация — «Группа народовольцев» в составе М. С. Александрова (Ольминского), Е. М. Александрова, А. А. Ергина, Б. Л. Зотова, А. А. Федулова и других, в дальнейшем из-за арестов сильно обновившаяся. В идейном отношении большинство членов группы придерживались позиций «Народной воли», во взглядах других сказалось влияние марксизма. Работу группы направляли два центральных кружка: интеллигентский (Ергин, А. Н. Никитинский, В. И. Браудо, вёл агитацию среди студенческой молодёжи) и рабочий (руководил Е. А. Климанов, поддерживал связи с рабочими кружками, нелегальной кассой и др.). Члены группы в 1892 г создали «летучую» подпольную типографию в Петербурге, а в 1893 г. — подпольную типографию в Боровичском уезде Новгородской губернии. Организовав ряд кружков на промышленных предприятиях Петербурга, они в своей пропагандистской и агитационной работе поддерживали тесные связи с социал-демократами. В апреле 1894 г. группа была разгромлена властями. Однако осенью того же года «Группа народовольцев», несмотря на то, что большинство её членов оказалось под арестом, была вновь восстановлена. В практической работе с 1895 г. группа сблизилась с Петербургским «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса», организовала работу подпольной Лахтинской типографии. В июне 1896 г. после провала типографии большинство членов «Группы народовольцев» и «Союза» было арестовано.

* * *

Итак, террор в стране потихоньку сошёл на нет под бдительным оком министра внутренних дел, шефа жандармов графа Д. А. Толстого и его преемника И. Н. Дурново. Заговорщики всех уровней и мастей были казнены, частично пребывали на каторге или ссылке. По данным неопубликованных официальных архивов, за 6,5 лет наиболее активного уничтожения «революционной заразы» (с 1881 по 1888 г.) полиция достигла таких результатов: рассмотрено дел — 1500; всего подверглось наказанию 3046 человек, из них приговорено к смертной казни — 20, на каторжные работы — 128, к ссылке в Сибирь — 681, к ссылке под надзор полиции в Европейскую часть России — 1500, к другим, более мягким наказаниям — 717 человек.

Кроме того, принимались и чисто политические методы. Была проведена корректировка реформ предыдущего царствования. Новый цензурный устав замкнул уста либеральной прессе. Жизнь продолжалась почти без сенсаций.