Невиновные

Возможно, мы так никогда и не узнаем точное количество лиц, осужденных по ложным обвинениям в шпионаже, но оно наверняка исчисляется тысячами. Среди этих невиновных был Гюнтер Ян, работавший учеником авиамеханика, когда его в возрасте шестнадцати лет призвали в вермахт и направили в противотанковую часть. Он был ранен за пять дней до конца войны и взят в плен американцами. Затем он содержался в британском лагере для военнопленных в северной Германии. В июле его освободили и направили работать на ферму скотником. Переболев тифом, воспалением легких и плевритом, Ян отправился в советскую зону на поиски своей матери. Его отец погиб в концлагере Дахау, куда попал за участие в движении сопротивления.

Ян нашел свою мать. Она жила близ Берлина. Отдел труда направил его на работу по расчистке завалов на улицах. Затем он работал на строительстве моста. В 1948 году строительство было завершено, и сотни рабочих должны были явиться на работу на шахту в Рудных Горах добывать уран для советского атомного проекта. Прослышав об ужасных и опасных условиях труда на шахтах; Ян решил бежать в американскую зону. Однако при переходе границы он был схвачен нарядом Народной полиции. После допроса в К-5, предшественнике Штази, Яна передали советскому МВД. Его посадили в камеру вместе с семнадцатью другими заключенными. Они спали на соломе, а туалетом им служило ржавое жестяное ведро. «Пища была настолько отвратительной, что меня тошнит даже сейчас от одного упоминания о ней. Неделями, иногда месяцами заключенные не брились и не мылись в бане. Мы были похожи на пещерных людей, и от нас воняло, как от свиней в навозе. Если бы вши, которыми кишела наша одежда, превратились в доллары, мы бы стали миллионерами», — вспоминал Ян.

В течение нескольких недель Яна допрашивал капитан советского МВД, которому помогала переводчица в форме. Его обвинили в попытке сбежать к американцам, чтобы выдать им «секретную» информацию о мосте, который он строил. Однажды Ян потерял самообладание и сказал советскому офицеру все, что о нем думал. Для пущей убедительности он плюнул ему в лицо. За это его жестоко избили, и, чтобы отбить у него навсегда охоту к таким выходкам, переводчица вонзила ему в плечо металлический нож для вскрытия конвертов.

Кончик ножа отломался, но следователь не стал вызывать врача, чтобы извлечь его. С тех пор Яна приковывали наручниками к трубе отопления, и каждый допрос начинался с побоев. «Довольно скоро мне стало ясно, что если я не подпишу ту чушь, которую они сварганили, то живым отсюда не выйду, — рассказывал Ян. — И тогда я подписал это липовое признание». Три дня спустя он уже предстал перед советским военным трибуналом, и пяти минут хватило на то, чтобы приговорить его к двадцати пяти годам исправительно-трудовых работ.

Ян попал в тюрьму особого режима «Баутцен-II». За то, что он осмелился заговорить с другими заключенными, надзиратель ударил Яна дубинкой по правой почке. Много недель спустя после этого моча Яна была окрашена в розовый цвет. Медицинская помощь заключенным не оказывалась. За малейшие нарушения заключенных бросали в карцер размером двенадцать на четырнадцать дюймов. Продолжительность пребывания там зависела от настроения надзирателя. «Мне несколько раз приходилось побывать там. При везении вы выбирались оттуда через два часа. В худшем случае — находились там восемь часов. Когда открывали дверь, вы просто вываливались наружу», — вспоминал Ян. В 1950 году пища, и без того скудная и почти несъедобная, стала еще хуже. 31 марта 1950 года заключенные устроили бунт в столовой. Надзиратели скрылись, и в тюрьму для подавления бунта были вызваны подразделения Народной полиции. Охранники поливали водой из брандспойтов окна столовой, чтобы отогнать заключенных, которые скандировали: «Мы обращаемся к Женевскому Красному Кресту! Требуем свободы!». Заключенные могли видеть людей, стоявших на прилегающих к тюрьме улицах и махавших им руками. Эти люди разбежались, когда тюрьму окружили советские войска и танки. Внезапно двери в столовую распахнулись и внутрь ворвались полицейские. Первую атаку заключенные отбили, но в конце концов от них осталась лишь огромная куча окровавленных, стонущих тел.

В декабре 1950 года Яна вызвали в кабинет начальника тюрьмы Густава Шульца (которого он прозвал «Хунде Шульц» — Шульц-Собака). Ему дали бумагу и карандаш и приказали написать стихи, которые он сочинял и распространял среди заключенных, один из которых, очевидно, донес на него.

— Какие стихи? — спросил Ян. Тогда Шульц избил его плеткой. Ян действительно написал стихи. В них выражалась надежда на то, что свобода восторжествует над рабством. В последней строфе одного из стихотворений говорилось: «Стены рухнут, решетки рассыпятся в прах, самым ценным для нас всегда будет золотая свобода, и тогда ты будешь смеяться со слезами на глазах над болью, давно забытой». Пристрастие к поэзии стоило ему четырнадцати дней карцера. Восемь дней с Яна не снимали наручников, и раз в два дня давали одну только миску баланды. Затем наручники сняли и кормить стали каждый день. После карцера Яна послали работать в пошивочную мастерскую, где он, по его словам, научился многому, что ему пригодилось после освобождения.

Внезапно, 16 января 1954 года, Яна освободили. Ему и другим заключенным выдали новую одежду, обувь, по две пачки сигарет и по пакету бутербродов. Затем им дали подписать бумагу. Это было обязательство не выезжать из ГДР, не разглашать сведения о тюремных порядках и сотрудничать со Штази.

— Главным было выбраться отсюда, — объяснил Ян. — Все остальное могло подождать. Я подписал.

Он получил десять марок, документ об освобождении и железнодорожный билет до Штраусберга, где жила его мать. По прибытии туда он, как было предписано, отметился в полиции.

Через три дня ему надлежало снова явиться в полицию, но вместо этого он тайно пробрался в Западный Берлин, где зарегистрировался в лагере беженцев.

На самолете его отправили в другой лагерь, в Западную Германию, там он работал слесарем в мастерской.

Яна за казенный счет послали на четыре недели в санаторий с минеральными водами подлечиться и удалить кончик ножа, который русская переводчица вонзила в его плечо шесть лет назад. На водах в Бад-Наугейме он встретил Хельгу Рамм, которая выздоравливала там после пяти лет неописуемых мучений и унижений, которые ей пришлось вытерпеть в разных тюрьмах ГДР. Ее арестовали сотрудники Штази, когда она была в Восточном Берлине. Рамм, которой тогда было 19 лет, работала экономкой у Райнера Гильдебрандта, который возглавлял антикоммунистическую «Группу борьбы против бесчеловечности». Время от времени Гильдебрандт поручал ей относить письма одному американскому офицеру. В эту организацию сумели проникнуть агенты Штази, которые сообщили о ней, и ее фамилию внесли в список лиц, подлежащих аресту при появлении на территории ГДР. Девушку передали советским органам госбезопасности, которые пытками заставили ее подписать протокол с признанием. Как и Ян, Рамм была приговорена к двадцати пяти годам исправительно-трудовых работ. Ее амнистировали и выпустили на свободу через день после того, как освободился Ян.

Гюнтер Ян и Хельга Рамм познакомились 9 марта 1954 года. Три дня спустя состоялась их помолвка, а в апреле того же года они поженились. Год спустя у них родилась дочь Биргит. В то время они все еще жили в лагере для беженцев. Наконец им дали маленькую квартиру в городке близ Франкфурта.

— Отношение к нам местных властей было просто ужасным, — рассказывал Ян. — Это были провинциальные бюрократы с ограниченным кругозором, для которых мы были отбросами общества. Они прямо в глаза говорили нам: «Если вас там посадили в тюрьму, значит, было за что». Молодая пара решила поставить на Германии крест и эмигрировать в Австралию, чтобы начать там жизнь заново. Начало жизни в далекой стране было для них очень трудным. Ведь им пришлось учить чужой язык и адаптироваться к климату и культуре. Со временем Ян устроился на работу на завод близ Мельбурна, производивший лопасти для авиадвигателей. Он рос по служебной лестнице и в конце концов стал начальником инструментального цеха.

В 1959 году, уже в Австралии, у Янов родилась вторая дочь. Обе дочери замужем, и у Гюнтера и Хельги теперь три правнука. Правительство ФРГ выплатило им компенсацию, а Яну назначило пенсию, хотя она на 30 процентов меньше той, которую он получал бы в Германии, потому что он и его жена — граждане Австралии.