а. Повсеместное введение крепостного права

а. Повсеместное введение крепостного права

В конце XV в., а по сути – уже во второй его половине, промежуточное понятие «добрые люди» в Литве исчезло из обихода. Тем самым со всей необратимостью выявилась, пусть и не окончательно перекрытая, граница между феодалами и крестьянами. Отношения феодальной зависимости между хозяином и подневольным тружеником-крестьянином, подкрепленные его собственным двором (дымом), вызвали к жизни административный и правовой контроль над этим двором, осуществляемый наместниками, старостами и тиунами. Администрация верховного сюзерена все более ограничивала имущественные права фактического владельца двора, но вместе с тем все более затрудняла возможность подобного ограничения со стороны родни и крестьянской общины («поля»). Личные наследственные права отдельного крестьянина простирались и на область распоряжения имуществом, однако одновременно туда же проникал и феодально-административный надсмотр. Сосредоточенный на индивидуальных хозяйствах, этот надсмотр вел к ужесточению повинностей. Насколько отдельный крестьянин освобождался от родственных и общинных тисков, настолько же он подпадал под контроль администрации, которая стремилась любой прирост производства обратить в свою пользу; существенная часть прироста лишь увеличивала повинности, но не доставалась самому крестьянину. Весь XV в. продуктовая рента развивалась от превращения архаических коллективных даней, идущих от угощения (полюдье, стации, мезлява), к подушной продуктовой подати. Эта подать явилась дополнением к уже устоявшимся для индивидуальных дворов даням и другим ангарийным или сервильным повинностям. В Жямайтии крестьянские полюдья в 1527–1535 г. были заменены подворными платежами (с каждой сохи в конной упряжке). В восточной части этнической Литвы это уже происходило и раньше, поэтому не потребовало конкретных разовых распоряжений. Начали взимать с крестьян и денежную ренту. В XV – начале XVI в. она была еще неве- /350/ лика, ибо товарные отношения только лишь начали развиваться. Зато рост повинностей переместился в сферу отработок: во второй половине XV в., а особенно в его конце, сезонные толоки (talka, бесплатные совместные работы) стали превращаться в регулярную барщину. Сборщики великокняжеских податей стремились заменить непроизводительную барщину денежной рентой – барщинным откупом (осадой). Однако крестьяне чаще всего были не способны собрать требуемую сумму, поэтому внедрить откуп от барщины оказалось трудно. Продуктовую ренту, особенно ее специфические виды, тоже пытались заменять денежными выплатами. Так надолго возникли куньи, бобровые, овсяные деньги. Ангарии, предназначенные на строительство и ремонт замков, мостов и дорог дополнились транспортными поставками. Проявившаяся уже во второй половине XIV в. специализация крестьянских сервильных (производственных) повинностей во второй половине XV в. приобрела четко дифференцированный характер, целенаправленно сближающий их с возникшей барщиной. На рубеже XV–XVI в. господствовали две основные категории крестьянских повинностей – барщинники и данники (оброчники). Деревенские ремесленники в качестве повинности рассчитывались за имеющуюся землю собственными изделиями. С начала XVI в., несмотря на желание администрации заменить барщину откупом, число барщинников довольно быстро росло. Росла и средняя барщинная норма: с двух дней в неделю около середины XVI в. она стала достигать пяти и даже шести дней. Сервилии (толоки, сенокос), мелкие (птица, яйца) и поручные (дрова, сено) оброки сделались лишь дополнением к продукту, производимому в качестве отработки. Тем самым стирались сущностные различия между исполняемыми крестьянскими повинностями. Оброчники сохраняли более архаичный характер повинностей (главными были сдатчики зернового дякла, а также бортники, поставляющие мед и воск). Еще более выделились рыбаки, кунники, бобрятники, загонщики дичи. Сервильные отработки (толоки, сенокос) по характеру приблизились к повинностям, связанным с коневодством, а сами коневоды стали все четче подразделяться на конюхов и коневодов (т. е. тех, кто в индивидуальном порядке выращивал скакунов для великого князя), а наиболее привилегированные лейти (lei?iai) должны были избирать ту или иную специализацию. Медленно, но неуклонно барщина, охватившая отдельные дворы и целые села, уменьшала пестрый конгломерат оброчников. До середины XVI в. на барщину требовалось выделять /351/ одного человека с двора, но подобный отрыв работника крестьянское хозяйство переносило с трудом, поэтому барщина мешала крестьянским семьям выделяться в отдельные хозяйства. В сфере повинностей это выражалось в возникновении служб: в двор как единицу податного обложения стали включать несколько дымов (в среднем двух или трех). Поскольку процесс выделения малых семей все-таки совершался, в службы сплачивались не только родственники, но и просто сговорившиеся люди (большая их часть называлась товарищами или помощниками). Администрация не столько мешала дымам объединяться в службы, сколько увеличивала нормы барщины. В конце первой трети XVI в. хозяйственные возможности служб стали заметно различаться. Так проявилась экономическая дифференциация индивидуальных крестьянских хозяйств – неизбежное следствие развития одальной собственности.

Эта дифференциация, опутывая труженика повинностями, развивалась в условиях закрепощения крестьянского хозяйства. Обычное право основывалось на принципе одальной собственности, однако право высшей собственности монарха сводило этот принцип к исполнению повинностей, что означало хозяйственный контроль администрации. Это связывало фактического владельца хозяйства с назначенными ему повинностями, т. е. он все более приковывался к конкретному хозяйству. Это было не что иное, как начало личной, т. е. крепостной, зависимости. Распоряжаться собственной личностью крестьянин мог, лишь отказавшись от хозяйства. В таком случае он избавлялся от личного утеснения, но вместе с тем утрачивал средства к существованию и оказывался за пределами феодального общества. До середины XVI в. это отрицание крестьянина как носителя личных имущественных прав не было всеобщим: немалая часть крестьянства сохраняла т. н. право выхода, т. е. могла покинуть хозяйство, забрав с собой движимое имущество. Однако эта личная свобода стала уже отъединена от права крестьянина на одальную собственность. Как это отъединение, так и утрата права выхода (а это уже происходило) привязывала крестьянина личной зависимостью к хозяйству, т. е. к господину. Крестьянин был прикреплен к земле, что явилось главным условием возникновения крепостной зависимости. До середины XVI в. это условие еще не полностью возобладало: оно не распространялось на похожих (сохранивших право выхода) крестьян и на отдельных членов непохожих семей (официально к хозяйству был прикреплен лишь сам глава семьи).

Права всё более реальной высшей собственности монарха по мере складывания феодальной ренты начали вытеснять одальное право крестьян на землю. Ограничения права личности распоряжаться землей, налагавшиеся семьей и роднёй, вскоре стали преро- /352/ гативой великокняжеской администрации. Согласие родни на отчуждение земли или ее части сменилось согласием правителя. Уже в начале XVI в. это приобрело характер правила, согласно которому действия крестьянина по распоряжению землей не только могут, но и должны пресекаться. Практически оно возобладало в начале второй четверти XVI в.: стал действовать принцип, по которому крестьянин вообще не мог распоряжаться землей. Осталось в силе только прямое вотчинное наследование хозяйства, почти устранившее наследование по боковым линиям. Крестьянин из владельца земли превращался только в ее пользователя, ибо обычное право развивалось в направлении непризнания его аллодиальной традиции.

Формирование ренты и возникновение реальных великокняжеских прав в отношении крестьянского хозяйства позволило правителям в конце XIV в. часть крестьянских повинностей переуступить дворянам. Повинность отдельного крестьянина доставалась отдельному дворянину, т. е. совершалось феодальное присвоение добавочного продукта. Возникла отчасти зависимая от дворян категория крестьянства – велдомые. Номенклатура и объем повинностей, переуступаемых дворянам, быстро возрастали; тем самым велдомые становились всё более зависимы от дворян. Привилей Сигизмунда I от 1434 г. передал дворянам важнейшую часть взимаемой ренты – дякло. Привилей Казимира дворянам 1447 г. освободил велдомых от ширящейся денежной ренты (серебщины) и новых ангариев (поставок, работ на строительстве каменных замков), а также сервилиев (дополнительных сенокосов). Фактически это означало признание власти дворянина над велдомым и невмешательство великого князя в их отношения, связанные с исполнением повинностей. Тот же самый привилей и судебник Казимира от 1468 г. признали дворянина судьей над подвластными велдомыми и подчеркнули взаимное обязательство монарха и дворян возвращать крестьян, бежавших от другого хозяина. Поскольку еще не все члены семьи подлежали контролю, крестьяне были прикреплены к земле только в общем, но не всеобщем объеме. На личных (панских и дворянских) земельных владениях крестьяне были закрепощены скорее, их право на выход было отменено уже в середине XV в. Наименование «велдомых» стало сменяться названием «вотчинный крестьянин», понятием «вотчинный». Исчезающий выкуп родителям за невесту (хрена) сменился выплатой ее господину, если девушка выходила замуж за чужого крестьянина. С окончанием войн, со второй четверти XV в. для внутренней колонизации открылись новые земельные пространства. Лица, об- /353/ ладающие правом выхода, и отдельные неконтролируемые члены крестьянских семей получили возможность устройства на новом месте, при этом, естественно, подпадая под контроль великого князя или частного землевладельца. Все землевладельцы стремились привлечь на свои земли новых людей, новоселы на какое-то время (чаще всего – 10 лет) освобождались от повинностей, что позволяло им обустроиться. Если такой крестьянин желал покинуть хозяйство до начала исполнения повинностей, он считался должником, а неоплаченные долги превращали его в закладника. Экономическая дифференциация и растущие хозяйственные возможности позволяли землевладельцам увеличивать число закладников и койминцев на своей земле. Постепенно исчезали юридические различия между богатеющей верхушкой койминцев и нищающими велдомыми. С увеличением числа велдомых труд несвободного семейства (челяди) в дворянских хозяйствах уже не мог быть основой их существования. Некоторые члены семейств (челядины) получили на панской земле свои мелкие хозяйства (бонды). Такие мелкие хозяева (парни, или паробки – это понятие обрело отдельный смысл) по своему фактическому положению приближались к бедствующему большинству селян. Большая часть несвободного семейства, получающая продовольственную поддержку от пана (месячину), обслуживала лишь домашнее хозяйство. Институт несвободных уменьшался.

В конце XIV в. четкой границы между крестьянами и феодалами еще не было, положение определял характер исполняемой службы (военной или трудовой). Когда возникли предназначенные дворянам великокняжеские привилегии и хозяйства велдомых на содержании у дворян, тогда служебные возможности и правовой статус стали всё очевиднее различаться. Промежуточный слой «добрых людей» дифференцировался: его верхушка примыкала к дворянам – получателям велдомых, а большая часть стала военно-служилыми людьми, считавшимися элитой крестьянства. Самой многочисленной категорией военно-служилых были путные (или путевые – люди при пути, служащие при дороге), исполнявшие при своих панах повинности проводников, охранников, посыльных, гонцов. В случае войны несколько путевых служб выставляли одного всадника. Самые богатые военно-служилые ради несения воинской службы освобождались почти от всех трудовых повинностей. Они были в состоянии приобрести кольчужные панцири, за что именовались панцирными (панцирными людьми, панцирными слугами). Уже во второй половине XV в. ни панцирные, ни путные люди уже не считались дворянами. Наиболее неопределенным оставалось положение среднего слоя «добрых людей». Его наследники претендовали на дворянство. Некоторой части оно было предоставлено, боль- /354/ шинству пришлось присоединиться к военно-служилым. Это были т. н. бояре панцирные, бояре путные, поседные бояре, конники (в Жямайтии). Все военно-служилые сохраняли право на выход. В конце XV в. категория «добрых людей» окончательно исчезла.

Крестьяне в Литве были закрепощены быстро, однако это совпало с окончанием войн и интенсивной внутренней колонизацией. Так же действовал строгий, упроченный военной монархией административный контроль, поэтому у крестьян не было возможности противиться вводимому закрепощению. В XV или в начале XVI в. в Восточной и Центральной Литве не было значительных крестьянских восстаний, их сопротивление выражалось лишь жалобами великому князю, уклонением от повинностей, побегами. Именно беглые составили значительную часть поселенцев на ранее запустевших приграничных землях. В Жямайтии при попытке быстрого введения отношений, уже характерных для монаршего домена, крестьяне восстали в 1418 г. Восстание было подавлено, однако великий князь не решился резко менять традиционный порядок. Закрепощение здесь шло медленнее, крупное панское и дворянское землевладение не сложилось.

На славянских землях Великого княжества Литовского также распространялись крепостные отношения. В XIV и в первой половине XV в. этот процесс здесь шел быстрее, чем в этнической Литве, поскольку направление развития хозяйственных отношений в данной части Литовского государства было унаследовано еще от эпохи русских княжеств. Однако вскоре закрепощение на литовских землях приобрело решающий для всего государства характер. Так произошло потому, что русские крестьянские дворы не были выделены из сельского общинного землевладения (земли только перераспределялись). Славянские крестьянские семьи более долгое время сохраняли черты большого семейства. Поэтому в некоторых русских землях (напр., в волостях Поднепровья) сохранился коллективный характер повинностей. В таких условиях барщина и прикрепление крестьян к земле не имели смысла, административный контроль не проникал в каждый крестьянский двор. Брались не дворы, но целые села. Отдельные лица не испытывали серьезного контроля, однако их хозяйственные возможности были куда меньше. Категория велдомых появилась и здесь, стало распространяться русское боярское землевладение, однако оно было слабее, чем у литовских дворян. Лишь на землях, соседних с этнической Литвой, отношения развивались так же, как и в самой Литве. Из других областей сходным путем шла Волынь, где контроль властей над общинами и частное землевладение существовали вплоть до присоединения этой земли к Великому княжеству Литовскому.

По мере укоренения крепостничества формировалось сословие /355/ бесправных крестьян. Фактически это были люди, не подпадавшие ни под какую, регулируемую правом, сословную категорию. Человек, не исполняющий повинностей, стал считаться бродягой, существом вне рамок закона. Положение крестьянина в Литве по сути не отличалось от положения крестьян в других странах Центральной Европы.