б. Варшавская рецессия

б. Варшавская рецессия

Вильнюсский договор 1561 г. был удачным компромиссом с немецким дворянством Ливонии. Обороняя мелкими гарнизонами ливонские замки, Литва сумела сдержать давление превосходящих /628/ сил России. В 1562 г. литовцы заняли Роненбург, были впущены даже в Ригу. С 1561 г. литовская казна начала получать платежи из Ливонии (уже в 1559 г. на вильнюсском сейме Сигизмунд-Август согласился с тем, чтобы сборы, стекавшиеся в управляемые литовцами замки Ливонии, доставались Литве). Сейм Литвы объявлял серебщину в 1561 и 1563 г. Во второй половине 1561 г. налоги были собраны в количестве 111 тыс. коп грошей, в 1562 г. – 228 тыс, в 1563 г. – 230 тыс. Однако война давала о себе знать, и бюджет всё это время был дефицитным. В 1562 г. не хватило 16 тыс. коп грошей, в 1563 г. – 477, в 1564 г. – 16,6 тыс. Великому князю, как и в первой четверти XVI в., пришлось закладывать /629/ дворы и староства. Города были обложены принудительными займами. Ежегодно объявляемые всеобщие призывы утомили дворян. В 1562 г. возникла угроза шведско-российского союза.

В марте 1562 г. закончился договор о перемирии с Россией. Фронт протянулся по всему восточному приграничью, многочисленные русские силы получили огромный простор для маневра, что ставило перед меньшим литовским войском серьезные проблемы. Этот фактор угрожал изменить весь ход Ливонской войны. В том же году обозначились стремительно растущие гегемонистские претензии Польши, в которых усилилась тема аннексии. В апреле 1562 г. собравшийся в Петрокове польский сейм выказал возмуще- /630/ ние относительно предоставляемой помощи Литве, которая отказалась заключить унию. Польское дворянство обрело известный политический вес и вновь заострило вопрос, давно не омрачавший отношений между обоими государствами. Он осложнился еще одним обстоятельством: так и не дождавшийся наследника от Екатерины, Сигизмунд-Август жил с ней порознь. Развестись не позволяли страх перед Габсбургами и католическая вера, а переходить в протестантство Ягеллон не решался. Стало очевидно, что он умрет бездетным и на нем прервется персональная уния Литвы и Польши. Этого страшилось не только польское дворянство, не желавшее утратить гегемонию над Литвой, но и дворянство Литвы, лишавшееся польской помощи. Наихудшим было то, что Сигизмунда-Августа перестали связывать династические интересы, служившие для Литвы своеобразным щитом. Ленивый и бегущий сложностей гедонист шел по пути наименьшего сопротивления – флирта с крепнущим польским дворянством.

В сентябре 1562 г. под лозунгами «экзекуции» начали собираться польские дворянские отряды (экзекуцию, т. е. изъятие присвоенных польскими магнатами земель, дворяне объединяли с претензиями к Литве). Всё это ослабляло влияние Николая Радзивилла Черного на Сигизмунда-Августа. Тем временем, по окончании договора о пограничном перемирии, русские разорили окрестности Орши, Витебска, Копыля, Шклова, Дубровно. Сближение Сигизмунда-Августа с польским дворянством стало очевидным в ноябре 1562 г. на Петроковском сейме. К этому его побуждали и неудачи во внешней политике. В 1562 г. Дания, отвергнув предложения Литвы о союзе, заключила его с Россией. К счастью, шведско-российский союз не сложился, а в 1563 г. началась война между Швецией и Данией.

Первые нападения России на территорию Великого княжества Литовского не принесли ощутимых результатов. В ответ литовцы разорили российские земли, граничные с Витебским воеводством. Театр боевых действий ширился, и возрастала материальная нагрузка на дворян, истощенных несколькими годами войны. Усиление военных тягот совпало с осознанием дворянами собственных прав. В сороковые-пятидесятые годы дворянство уже прошло на сеймах определенную школу и убедилось: его голос кое-что значит. Дворяне еще мыслили на бытовом уровне, но они понимали, что могут и должны самоорганизоваться. Дворяне – накануне большой войны – воспринимали вопрос об унии прежде всего как проблему польской военной помощи. События лета 1562 г. превратили эту проблему в едва ли не главный политический фактор.

18 июня 1562 г. Сигизмунд-Август повелел взыскать серебщину со своих волостей до 3 ноября. Ее никак не могло хватить, /631/ посему финансовое бремя должны были разделить и дворяне. На созыв сейма не было времени, и вопрос решили обсудить в военно-полевом лагере под Витебском. В связи с этим великий гетман Николай Радзивилл Рыжий не распустил по домам призывников, чем вызвал раздражение в войске. Радзивиллу все же удалось получить согласие дворян на уплату пяти грошей с сохи. Теперь призывники обоснованно надеялись на роспуск войска и отправили петицию великому князю (ее повезли князь Лука Свирский, каунасский хорунжий Выдра, Волчок). Они не тратили времени даром: в ожидании ответа разорили окрестности Велижа на российской территории и разгромили русское соединение (погиб даже командовавший им воевода). Ожидание дворян – изможденных, голодных и готовых к новым жертвам, – натолкнулось на равнодушие великого князя и рады панов. В самом лагере панов не было. Неотложные заботы заставили уехать и Николая Радзивилла Рыжего. Дворяне отправили вторую петицию (ее доставили Иван Ходкевич, Меркель Шемета, Гавриил Бокей). Желание дворян созвать сейм для обсуждения создавшегося положения не было удовлетворено. Гнев обуял людей, вооруженных и уже ощутивших свою силу. Лагерь превратился в дворянский военный сейм, для которого уже вполне подходило имя конфедерации (название, закрепившееся позже). В таких обстоятельствах образ необходимой польской помощи воплотился в требование унии. Витебский военный сейм потребовал распустить войско и в сентябре отправил великому князю петицию об унии. Дворяне настаивали на ее заключении, для чего следовало созвать объединенный с поляками сейм и выбрать будущего монарха совместно с ними. В окрестностях Витебска было уже известно, что Сигизмунд-Август в июне положительно отозвался на просьбу польских дворян о созыве общего сейма. Распалившиеся шляхтичи угрожали сами столковаться с поляками, если это не будет сделано. Без выполнения этого условия они отказывались подчиниться всеобщему призыву и собирать платежи со своих крестьян. Всех несогласных объявили врагами и уже готовились идти на Вильнюс.

Были очевидны как недопустимая бездеятельность рады панов, так и истерическая нервозность дворян, явно утративших здравый смысл. Но так же очевидно было и то, что эта истерика вызвана безучастностью Сигизмунда-Августа. В то время как долг требовал от великого князя хотя бы ответить на просьбу истощенных, но все еще пекущихся о государственном благе подданных, он махнул рукой на Литву и положительно реагировал лишь на обращения польских дворян. В витебском лагере на всё смотрели через призму польской военной помощи. Дворяне мечтали о польской административной структуре, которая облегчила бы взаимодействие и при- /632/ вела к желанному соглашению. Однако все их требования исходили из понимания подобного соглашения как равноправного союза с сохранением отдельной государственности. Оба войска должны были оставаться самостоятельными, даже воюя заодно. В третьей петиции было отмечено, что полякам не позволят действовать против общественного блага Великого княжества Литовского (т. е. его государственности, строя).

В Витебской конфедерации жямайтские призывники не участвовали, они в то время были в Ливонии. Однако два человека на этой конфедерации были тесно связаны с Жямайтией: представитель влиятельной жямайтской дворянской семьи Меркель Шемета и его родственник, сын Анны Шеметы, Иван Ходкевич. Именно этот сановник вез петицию великому князю. В вопросе об унии ему было суждено сыграть важную роль. Этот его шаг польская историография любит противопоставлять антиунионистской позиции Радзивиллов, а литовская историография угрюмо замалчивает. Обе стороны считают его сторонником унии, но почему-то не говорят, что этот их Иван Ходкевич разительно отличается от того же Ивана Ходкевича, но чуть более позднего времени, когда он противился польской аннексии не менее, чем Радзивиллы.

Конфедератская петиция фактически выдвинула новую концепцию отношений Литвы и Польши. Наряду с отвержением унии в ее аннексионистском понимании была предложена третья модель унии – реально равноправной. Иван Ходкевич как участник делегации акцентировал в петиции именно эту модель, а не идею безоговорочной поддержки польских притязаний. Эта третья модель – на фоне уступок Сигизмунда-Августа польским «экзекуторам» – позволяла достигнуть приемлемого для Литвы компромисса. Рада панов не отозвалась на петицию витебского лагеря. Роспуск призывников ослабил накопившееся возмущение, и возник соблазн вовсе забыть о нем. Однако слух об этой петиции распространился, в Польше. Рескриптом от 9 сентября Сигизмунд-Август созвал польский сейм в Петрокове. Сейм, состоявшийся в конце 1562 – начале 1563 г., унию не обсуждал, но в кулуарах о ней говорилось. Представители Литвы во главе с Иваном Ходкевичем неплохо провели разведку. Она была необходима, ибо давление возрастало не только с польской, но и с российской стороны.

В начале 1563 г. 60-тысячное русское войско под командованием самого Иоанна IV, наученное опытом взятия Казани, двинулось к Полоцку. В городе укрылось около 20 тыс. окрестного населения вместе с пожитками и скотом. Русские осадили Полоцк 31 января. У них было 100 пушек, которые открыли ураганный огонь. Город был сожжен самими защитниками, начались неизбежные в таких случаях страдания мирных жителей. Располагавший лишь /633/ 3200 воинов, Николай Радзивилл Рыжий не мог помочь Полоцку. Полоцкий замок был почти целиком деревянный. Гарнизон состоял из нескольких тысяч воинов, среди них – 4 роты опытных польских наемников. Русское нападение оказалось внезапным, должные запасы не были сделаны. Полоцким замком командовал Станислав Довойно, не имевший боевого опыта и не отличавшийся сообразительностью. Гарнизон сам отважно и изобретательно оборонялся; отличились командиры Дорогостайский, Глебович, Голубицкий, оба Корсака, Вешхлинский. 13–14 февраля пламя охватило почти весь замок. Довойно прибыл в царский лагерь 15 февраля и капитулировал, когда защитники еще сопротивлялись. Иоанн IV умело их расколол. Он дал обещание выпустить поляков и исполнил его (к ним могли присоединиться и литовцы, сражавшиеся особенно храбро). Литовцев взяли в плен (закованный в железы Довойно был отправлен в Москву). Русин – воинов и мещан – повесили. Бернардинцев приказали уничтожить татарам, бывшим при русском войске. Евреи были утоплены в Даугаве.

Весть о взятии Полоцка потрясла и Литву, и Польшу. Когда она распространилась на Петроковском сейме, Сигизмунд-Август расплакался. Было намечено созвать в 1563 г. совместный литовско-польский сейм. С русскими удалось заключить перемирие. 12 мая 1563 г. в Вильнюсе собрался сейм Литвы для обсуждения вопросов об обороне и унии. Предчувствуя, что может ожидать Литву на совместном сейме, рада панов предлагала его отложить, мотивируя это военными тяготами. Но растерявшийся и оттого еще более подверженный влиянию польских «экзекуторов», Сигизмунд-Август не согласился. Удалось лишь уговорить его по- /634/ слать в Польшу не сейм Литвы полностью, а только 28 его представителей от всех земель Великого княжества. Среди них были Николай Радзивилл Черный, Валериан Протасевич, Августин Ротунд. Были приняты постановления, подчеркивающие независимость Литвы, и дворянским делегатам указано не пускаться без согласия панов в дискуссии по вопросу об унии. 21 июля сейм предоставил делегации полномочия. На вильнюсском сейме великий князь аннулировал статью Городельского привилея от 1413 г., дискриминировавшую православных и давно ставшую анахронизмом. В середине XVI в. в раде панов наличествовало больше русин, чем литовцев. Несмотря на то, что почти все они были протестантами, эти русины фактически оказались интегрированы в литовскую народность.

Краткое перемирие с Россией вскоре закончилось. Воспользовавшись тем, что литовское войско было созвано лишь осенью, Иоанн IV в сентябре 1563 г. разорил окрестности Дриссы. Спешно собранные 11 тыс. польских и 5 тыс. литовских наемников остались не у дел. Не удалось воспользоваться и недовольством русского высшего боярства репрессиями Иоанна IV. Находившиеся в Стародубе воеводы были готовы передать его литовцам, но царь поспешил послать туда войско и расправиться с родными Алексея Адашева. В декабре 1563 г. начались переговоры с Россией. Иоанн IV требовал признать за ним Ливонию, Полоцк и царский титул, посему переговоры прервались. Попытка царя восстановить Ливонский орден как собственный протекторат не удалась, ибо пленный Фюрстенберг отказался от подобной сделки. Тогда Иоанн IV установил связи с датским принцем Магнусом, предложив ему сходную роль своего протеже в Ливонии.

В таких обстоятельствах проходил польский сейм в Варшаве, начавшийся 1 ноября 1563 г. Литовская делегация прибыла на него 6 декабря. Весь ход переговоров взял в свои руки Николай Радзивилл Черный. Предпринятые литовцами меры предосторожности были очень кстати, поскольку пришлось столкнуться лишь с гегемонистскими и аннексионистскими притязаниями поляков. Поляки, как обычно, опирались на акты давних договоров. Особо раздраженно и непримиримо витийствовал маршалок польского сейма Николай Сеницкий. Было задумано рассадить литовских дворян вместе с поляками, но хорошо подготовленная литовская делегация от этого уклонилась. Николай Радзивилл Черный проявил редкое красноречие, противопоставляя договорам, на которые ссылались поляки, другие акты, говорившие в пользу Литвы; он также апеллировал к традициям литовской государственности (упомянул о 250 годах и о Гедимине). Компромиссная модель Ивана Ходкевича была применена канцлером Литвы для противоборства /635/ с непримиримой позицией поляков, поддержанной Сигизмундом-Августом. На переговорах 27 января – 1 февраля 1564 г. он согласился на избрание общего монарха (однако в Вильнюсе государь должен был получать литовские регалии) и выборы единого сейма, но защищал принцип раздельности администраций обеих стран. Поляки отвергли такое предложение, но уступили в вопросе о самостоятельности судебного права (хотя и добавили условие о позволении использовать в Литве польское право). Польский проект был вручен литовцам 3 февраля.

3 декабря возобновились активные военные действия на русском фронте. Два российских соединения выступили в направлении Вильнюса. Смертельно опасное вторжение совпало с ультимативным предложением поляков об унии. Группировка в 24–30 тыс. воинов под командованием Петра Шуйского вышла из Полоцка на Друцк. Приблизительно такое же войско Василия Серебряного двинулось из Вязьмы. Обе группировки должны были соединиться близ Орши и повернуть на Минск и Вильнюс. Николай Радзивилл Рыжий, поддержанный Григорием Ходкевичем, располагал 6000 воинов, но это было отборное подразделение, состоявшее преимущественно из наемников. Следовало опередить русских и не дать им соединиться. Литовские командиры решились оставить пехотинцев и, преодолевая по 7 миль в день, 26 января настигли Шуйского у реки Улы, к северу от Чашников. Поначалу действовал литовский авангард, притворным отступлением обманувший передовой полк русских. Русские все же успели сменить походный порядок на боевой, но слишком понадеялись на свое физическое превосходство. Литовцы постарались использовать фактор внезапности. Когда немногочисленный авангард дрогнул, Радзивилл в нужном месте ввел в бой подкрепление, и русские не выдержали кавалерийского удара литовцев. Бой превратился в бойню; преследование продолжилось и при свете луны. Трофеем стал обоз из 5000 повозок, Шуйский погиб, его войско было разгромлено. Василия Серебряного нагнали под Оршей на рубеже января-февраля. Боя фактически не было, ибо русское войско в панике бежало.

Победа на Уле изменила всю военную и политическую ситуацию. На русском фронте Литва восстановила равновесие. Весть о битве на Уле достигла Варшавы 2 февраля, и литовская делегация почувствовала себя куда более уверенно. Николай Радзивилл Черный мог уже ответить на польский проект, что Литва не откажется от своего общественного блага. Полный литовский ответ был вручен 9 февраля. На категорические требования поляков можно было реагировать частичным отказом от ранее сделанных уступок. Теперь литовский проект предусматривал, что единый монарх будет избираться равным числом выборщиков близ границы обеих стран /636/ (с сохранением уже заявленного вручения регалий Литвы), что общие сейм и сенат правомочны решать лишь общие вопросы, а для внутренних решений остаются отдельные сеймы и сенаты.

Литовская сторона согласилась с учреждением поветских сеймиков, но это было внутренним делом самой Литвы, не менявшим правовых межгосударственных отношений. Спорные вопросы было решено обсудить на собственном сейме. Внешне это было смягчением литовской позиции, но обе стороны понимали, что это всего лишь любезность. Вспыхнули бурные споры; польские ораторы пытались скомпрометировать Николая Радзивилла Черного. Чувствуя поддержку Сигизмунда-Августа, они выдвинули идею привлечь его в качестве третейского судьи и предложили, чтобы он истолковал старые акты. Николай Радзивилл Черный оказался в сложной ситуации, перед лицом монарха приходилось критиковать правовые отношения между ним и подвластным ему государством. Канцлер не растерялся: за его плечами стоял исторический опыт полутора веков литовских сословных институтов и укоренившегося государственного самосознания. Он заявил, что литовцы прибыли в Варшаву не судиться, а договариваться. Если они подвергнутся унижению, то будут сражаться за правду с христианами, а если придется, то и с язычниками. Радзивилл издевательски предложил полякам прислать своих представителей на литовский сейм.

Упрочившаяся литовская позиция заставила польскую сторону хотя бы внешне смягчить свои требования. 18 февраля в предложенном проекте предварительного соглашения (рецессии) обтекаемо говорилось об одном общественном благе, одном общем сейме, общем короле – без дерзких оговорок, отрицающих государственность Литвы. Остался спорным вопрос об администрации (врадах, урядах), оставленный на рассмотрение будущего общего сейма. Проект напоминал Мельницкий акт 1501 г., чьи обтекаемые формулы таили идею присоединения Литвы к Польше. Обтекаемые формулировки оставляли возможность и для литовской интерпретации, поэтому было допустимо пойти на несущественные уступки, сосредоточившись на защите основных пунктов, оберегающих идею государственности. Врученный литовцами 21 февраля ответ содержал согласие с местом проведения сейма (в Польше, близ литовской границы), с введением общей валюты, с обоюдной отменой правовых ограничений, с общностью в заключении договоров с другими странами и поддержании дипломатических отношений. Литва отказывалась от вручения великокняжеских регалий общему монарху, однако отстаивала самостоятельность понятия общественного блага, раздельность и независимость сеймов и должностей. Эти требования смягчались указанием на отсутствие пол- /637/ номочий и предложением рассмотреть их на будущем общем сейме после предварительного обсуждения сеймом Литвы. Николай Радзивилл Черный вновь предложил перенести дебаты в литовский сейм, куда пригласил польских представителей.

Литовская дипломатия продемонстрировала хорошее владение искусством полемики и софистики. Хотя и без энтузиазма, не выдержав напряженной работы, – Сигизмунд-Август согласился заново обсудить спорные вопросы. Он объявил о созыве литовского сейма в Бельске, а общего сейма – в Парчеве. Литовская делегация добилась от монарха, чего желала Это не было прочным успехом, ибо в ходе спора Ягеллон дважды заявлял, что уния является единым общим благом (одним телом), а сам он отказывается от своих вотчинных прав на Великое княжество Литовское в пользу польской короны, т. е. передает права, воплощающие его суверенность, не собственно Литовскому, но Польскому государству. Литовская делегация отвергла подобную идею, но не могла заставить монарха отозвать это предложение. Она должна была удовлетвориться тем, что вопрос об унии остался открыт и отложен до будущих переговоров. С тем литовцы и отбыли из Варшавы.

Варшавский сейм продолжился. Воспользовавшись тем, что монарх на их стороне, поляки приняли целый ряд односторонних деклараций, выражающих польскую позицию. По их просьбе Сигизмунд-Август утвердил рецессию (промежуточное соглашение), несколько изменив содержание достигнутой договоренности. Актом от 13 марта декларировались единый монарх и единое общее благо, при этом замалчивалось литовское требование об отдельных сеймах и сенатах. Указывалось, что откладывается обсуждение вопросов о месте проведения общих сеймов, о поветских сеймиках Литвы, о врадах, о великокняжеском титуле, о месте сенаторов и представителей Литвы на общем сейме, а также о пограничных спорах. Помимо бесполезных изменений, рецессия провозглашала принципиальную для Литвы идею великокняжеского титула (его жизненность, т. е. необходимость государственности). Однако в специальном акте от того же 13 марта Сигизмунд-Август объявлял о передаче своих вотчинных прав на Великое княжество Литовское польской короне. Тем самым, Варшавская рецессия во всей своей полноте была победой польской дипломатии, достигнутой за спиной литовцев.

События 1564 г., при отсутствии согласия Литвы, делали этот успех односторонним. Когда русский фронт – после битвы на Уле – дрогнул, увереннее почувствовали себя высшие русские бояре, терпящие притеснения от царя. 30 апреля того же года из Юрьева (Тарту) на литовскую сторону перебежал видный русский полководец, князь Андрей Курбский. Конфликт Иоанна IV с русской зна- /638/ тью ширился. Осенью 1564 г. Рязанскую область разорил крымский хан Девлет-Гирей. Литва отвоевала право на передышку, которую могла использовать для внутренних преобразований, призванных теснее сплотить правящее сословие.