Глава 17. Был ли приведен в полную боевую готовность Черноморский флот и почему Ф.С.Октябрьский позволил бомбить Севастополь?

Глава 17. Был ли приведен в полную боевую готовность Черноморский флот и почему Ф.С.Октябрьский позволил бомбить Севастополь?

Но, мы не прощаемся с командующим Черноморским флотом Ф.С.Октябрьским, потому что есть еще свидетельские показания очевидца тех событий первого дня войны. Это, бывший в то время членом Военного совета Черноморского флота дивизионный комиссар Николай Михайлович Кулаков, который дает описание действий происходивших тогда в Севастополе («Доверено флоту» Военное издательство, 1985 год):

«Когда вспоминаешь, как проходило на Черноморском флоте остававшееся до войны время — вторая половина 1940 года и первая половина 1941-го, отчетливо видишь самое характерное: напряженную борьбу за повышение боевой готовности, за совершенствование воинского мастерства моряков… Подавляющее большинство командиров правильно понимали линию на всемерное повышение боевой готовности, серьезность причин, обусловивших ее, и это говорило о политической зрелости наших флотских кадров, воспитанных партией. Люди сознавали: мирное время подходит к концу. И мало кого приходилось подталкивать. Помню, один командир, отрабатывая в походе частные задачи, не выполнил прямого требования о приведении корабля в повышенную боеготовность. Командир соединения сразу же после похода обратился в Военный совет с просьбой отстранить виновного от занимаемой должности. Разобравшись, Военный совет, однако, нашел, что и этой меры недостаточно. Было принято решение о более строгом наказании…»

Яркий образчик того, что происходило в Вооруженных силах перед войной. Скорее всего, очередная «жертва» сталинских репрессий. Командир корабля нарушил требования воинского приказа, и командир соединения потребовал его отстранения от занимаемой должности. Но руководству Военного совета флота, видимо, мало показалось «крови» и они применили к данному офицеру флота более строгое наказание. Надо полагать, не расстреляли, так как не было военных действий, но что могло быть более строгим, чем отстранение от занимаемой должности. Понижение в звании, а вполне возможно, что этого командира, просто отчислили из состава ВМФ и он вполне мог попасть в число тех «жертв», около «сорока тысяч репрессированных командиров», якобы, «истребленных» Сталиным перед войной. Николай Михайлович, приводит выдержку из своего же выступления, на заседании Военного совета, по результатам проверки боевой подготовки, где говорит, что «людей, которые хотят отдыхать, которые так безобразно мирно настроены, мы переведем в «ратники третьего разряда», чтобы они не тормозили и не мешали вести нашу работу…». Так что, «ратник третьего разряда» — это что-то запредельное, но вполне близкое к «жертве».

А в Севастополе жизнь продолжается своим чередом, и флот готовится к будущей войне.

«Итоги боевой и политической подготовки в 1940 году подводились на состоявшемся в Москве в начале декабря сборе командующих флотами и флотилиями и членов военных советов при участии руководящих работников наркомата и члена Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова. По существу, это было расширенное заседание Главного Военного совета ВМФ. Впервые руководящие работники всех флотов собрались в обстановке уже начавшейся новой мировой войны. Характеру современной войны, анализу операций на море, выводам из них был посвящен специальный доклад, с которым выступил первый заместитель наркома адмирал И. С. Исаков. К выводам относилась необходимость настойчиво совершенствовать оперативно-тактическую подготовку командных кадров. Подчеркивалась важность вдумчивого, не формального изучения вероятного противника. Остро ставился вопрос о том, что нужны бдительность, постоянная боевая готовность…».

Хорошие правильные слова, но как они сочетаются с делами, которые нужно делать, чтобы быть в этой самой боевой готовности. Дислокация немецких войск у границы ни для кого не секрет. Война-то, уже близко. А как к ней готов флот под руководством «верного ленинца, настоящего коммуниста» адмирала Н.Г.Кузнецова?

Командование Севастопольского оборонительно района.

(Справа второй — Ф.С.Октябрьский)

«Еще в конце апреля мы получили приказ наркома о строительстве бомбоубежищ. Военный совет флота немедленно принял решение, которым определялись места и сроки сооружения убежищ, назначались ответственные за это люди. Осматриваясь вокруг, приходилось по-иному взглянуть на многое, к чему привыкли за долгие годы мирной жизни. На флотских арсенальных складах, например, как и положено, имелось значительное количество снарядов, мин, причем за последние месяцы их у нас существенно прибавилось. Но часть боезапаса, особенно морских мин, хранилась на открытых площадках (с которых удобно было подавать снаряженные мины на подходившие к специальному причалу корабли). Так было заведено еще в те времена, когда опасности воздушных налетов просто не существовало. А теперь собственные наши мины таили в себе угрозу и для кораблей, стоявших в бухте, и для города.(!)Военный совет принял решение о строительстве новых складов, были выбраны надежные места для них, и дело двинулось (но заканчивать его пришлось уже впервые дни войны).

Ладно, товарищ Кулаков политработник, хотя тоже имел голову на плечах, но те, кому по должности полагалось нести ответственность за эту самую боевую готовность — они что, не знали, как хранить боеприпасы? Ждали, значит, когда приедет в мае адмирал И.С.Исаков из Главного морского штаба с цель проверки фактической боевой готовности кораблей, частей и соединений? Разумеется, проверка выявила немало недостатков, особенно в различных звеньях флотского тыла. По-русски говоря, комиссия, судя по всему, «ткнула носом» местное руководство флота, именно в хранение боезапасов, особенно морских мин. А может, и не ткнула? Время-то было уже майское, надобно было бы поторопиться, но это важное дело так и не было доведено до конца.

И зачем, действительно, придумали все эти склады-укрытия для боеприпасов? Как было легко и просто, когда все это лежало под открытым небом! А главное — как удобно! Не такие ли мысли, крутились в адмиральских головах, по поводу этих злополучных морских мин? А нельзя ли «потянуть резину», чтобы оставить все как есть? Тем более незаметно подошел срок о проведении морских учений в июне месяце — надо же повышать боевую готовность на флоте.

«Помню, накануне учения Филипп Сергеевич Октябрьский — он был уже в звании вице-адмирала, … говорил:

— Ну, Николай Михайлович, кажется, все предусмотрено. Надеюсь, не оплошаем!..

Адмирал И. С. Исаков, вновь прибывший на наш флот, осведомил Военный совет об осложнении отношений с Германией. С этим вполне согласовывались известные нам факты нарушения границы немецкими военными самолетами и другие наглые разведывательные действия зарубежных соседей… 18 июня учение закончилось, и корабли стали возвращаться в Севастополь. Однако на флоте была сохранена оперативная готовность номер два. Разбор маневров планировался на 23 июня. Адмирал Исаковобъявил, что задерживаться не может, и, поручив проведение разбора Военному совету флота, отбыл в Москву. Напряженность обстановки между тем нарастала. Это чувствовалось по ряду признаков, но у нас недоставало данных, чтобы во всем разобраться.

21 июня начальник разведотдела полковник Д. Б. Намгаладзе принес мне запись открытой передачи английского радио, где говорилось, что нападение Германии на Советский Союз ожидается в ночь на 22 июня. Я немедленно позвонил по ВЧ И. В. Рогову (начальник Политуправления ВМФ и одновременно зам. наркома ВМФ — В.М.), спросил, как это понимать. Он одобрил наши действия по поддержанию боеготовности и сказал, что о сообщении английского радио в Москве известно, необходимые меры принимаются…».

Так незаметно, мы и приблизились к началу военных действий именуемых войной. Очень интересно сообщение полковника Д.Б.Намгаладзе. (Рамки данной работы не позволяют рассказать подробнее об этом человеке, руководителе разведки в Черноморском регионе). Так в связи с чем, английское радио сообщило такую важную новость всему миру? И не было ли открытой передачи на эту тему немецкого радио? Или в разведотделе «не нашлось» человека знающего немецкий язык? Жаль, что сообщение по радио из Германии «не дошло» до моряков Черноморского флота, а то, заодно бы, вместе с первым сообщением, переслали бы Рогову в Москву и другое. Те, видать, в столице слушали только англичан.

Небольшое пояснение для читателя. Скорее всего, это было выступление Адольфа Гитлера по радио 21 июня, где он ясно дал понять всему миру, что Германия находится в состоянии войны с Советским Союзом. Говорить об этом в советские времена было невозможно, так как тогда бы сыпалась версия о внезапном нападении Германии. Как видите, сослались на англичан, во главе с Черчиллем. Из предыдущих глав работы известно, что, якобы, британский премьер-министр предупреждал Сталина о начале войны. А наш вождь, был такой «подозрительный», что не хотел никому верить. И была, вроде, телеграмма посла Майского от 21 июня из Лондона, с предупреждением. А кого предупреждать-то? Молотова, что ли? Да ему, лично, Шуленбург ноту вручил. Но это события в Москве, а в Севастополе, что делают наши военные под контролем Ставки? Как видите, Кулаков не упомянул, что Исаков — начальник Главного морского штаба. А это один из ключевых моментов тех дней, с которым читатель столкнется позже. Продолжаем, далее, по тексту главы.

А война-то, уже на носу! И как там поживают наши боеприпасы, расположенные «на открытых площадках»? Ф.С. Октябрьский уверяет, что «кажется все предусмотрено». Но это с какой стороны посмотреть? А как обстоит дело с боевой готовностью кораблей? Ответ — «надеюсь, не оплошаем!». Опять, смотря перед кем?

Каждый из адмиралов, после войны, тянул одеяло на себя, стараясь показаться читателю, самым активным защитником Отечества.

Этот же эпизод о радиоперехвате, но из очерка об Октябрьском в изложении капитана 1-го ранга И.Панова.

«…Темная южная ночь окутала город и море. Зашторив окно и включив настольную лампу, Октябрьский взял папку срочных документов, положив ее на любимую свою конторку. Оставаясь один, он привык работать стоя. В папке сверху лежала разведсводка. И невольно вспомнился недавний разговор с начальником разведотдела полковником Дмитрием Багратионовичем Намгаладзе…

— Докладываю факты, товарищ командующий. Германские транспорты потянулись со всего моря в Румынию. Показания перебежчика. Запись английского радио: «В ночь на 22 июня Германия готовится напасть на СССР». Открытый текст. Ситуация…».

Эту разведсводку наши адмиралы вырывают друг у друга из рук: мне — первому доложили!

Далее, Кулаков пишет, что штабные были почти, в полном составе. Главное, чтобы начальство не опаздывало и было на месте, а некоторые младшие офицеры могут и задержаться по личной нужде. Подумаешь, на базе повышенная боевая готовность. Их и боевой тревогой на место не загонишь.

«В штабе флота уже почти все были в сборе. Здесь царила деловая сосредоточенность, все выглядело так, будто продолжалось флотское учение. Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский находился в своем кабинете на втором этаже. Он протянул мне бланк с телеграммой наркома. Это был краткий, состоявший из нескольких слов, приказ всем флотам, кроме Тихоокеанского, о немедленном переходе на оперативную готовность номер один. Телеграмма, принятая в начале второго часа ночи, шла из Москвы считанные минуты, но за это время нарком Н. Г. Кузнецов лично передал этот же приказ по телефону (к аппарату подошел контр-адмирал И. Д. Елисеев, остававшийся в штабе с вечера).

— Дав мне прочесть телеграмму, командующий спросил: — Как думаешь, Николай Михайлович, это война?

— Похоже, что так, — ответил я. — Кажется, англичане не наврали. Не думали все-таки мы с тобой, Филипп Сергеевич, что она начнется так скоро… Перевод флота на высшую боевую готовность был у нас хорошо отработан, и все шло по плану. Корабли и части приступили к приемке добавочного боезапаса, топлива, продовольствия.

Это когда же все происходило? Неужели после телеграммы Н.Г.Кузнецова в половине второго часа ночи? Предполагалось, что флот уже готов к выполнению поставленных боевых задач, а здесь еще, как видите, корабли только приступили к приемке необходимого снаряжения. Но, наконец-то все утряслось и

«к половине третьего закончили переход на оперативную готовность номер один все корабельные соединения, береговая оборона, морская авиация. Поступил доклад о том же с Дунайской военной флотилии…

На всем Черноморском флоте тысячи людей заняли свои боевые посты, корабли были готовы выйти в море, самолеты — взлететь, к орудиям подан боезапас…».

Неужели, товарищ Кулаков, сам поверил в то, что так красочно сейчас описал? Если бы телеграмма от наркома флота пришла бы за пять минут до начала Германской агрессии, то через минуту, наверное, доложили бы начальству, что все уже готово! У нас всегда так — если начальству надо, значит, сделаем, когда начальству надо. И для кого, собственно говоря, предназначена полная боевая готовность, остается неизвестным, и по сей день. Спросите, начиная от президента, как главнокомандующего, до любого командира войскового соединения и все ответят, что с боевой готовностью у нас, как всегда, все в полном порядке. Только потом, с началом войны — полные штаны…

И вот наступает самый ответственный момент — томительное ожидание неопределенности в действиях потенциального противника. К нападению врага, как утверждает Николай Михайлович, — моряки вполне, готовы! Осталось произвести праздничный салют по случаю предстоящей победы.

К сожалению — все это военная идиллия. Сказка советских адмиралов. Если бы всё, что здесь написано, в действительности оказалось бы правдой, то разве, таким было бы начало войны? Им бы по мелочам, нашим адмиралам, хотя бы не лукавить, а здесь, глядите-ка, — полная боевая готовность! Это после войны, на бумаге, все что угодно можно написать! А по тем дням, в реалиях была лишь горечь от потерь в результате неподготовленности к отражению агрессии врага.

Вот и о боеприпасах, хранящихся на открытых площадках, побеспокоилось начальство, или как? Неужели, не укрыли на всякий случай, даже брезентиком? Все, была бы какая-никакая, а все ж таки, защита: и от палящих лучей солнца, да, и от разных атмосферных осадков, типа дождя,

«Около трех часов ночи с постов наблюдения и связи в районе Евпатории и на мысе Сарыч донесли: слышен шум моторов неизвестных самолетов. Они летели над морем в направлении Севастополя. В 3.07 шум моторов услышали уже с поста на Константиновском равелине. В городе еще до этого проревели сирены воздушной тревоги. Вот-вот зенитчики должны были открыть огонь — приказ об этом начальнику ПВО флота полковнику И. С. Жилину был отдан начальником штаба флота контр-адмиралом И. Д. Елисеевым, как только стало ясно, что неизвестные самолеты приближаются к главной базе…»

Опять неизвестные самолеты, но здесь, похоже, действует «боевое генеральское братство»: раз вышестоящее начальство сказало, что самолеты — неизвестные, то и все подчиненные должны продублировать эти слова. (Жуков в своих мемуарах отметил же, что «самолеты неизвестные» — по сообщению Октябрьского. Значит, так тому и быть!) Позже, когда якобы, сбили два самолета, ведь стало же известно, что самолеты были немецкими, да и после войны столько времени прошло — было, время подумать. Так нет: и через двадцать лет в мемуарах талдычат — «неизвестные самолеты». Одним словом — генералы!

А может напрасно так, на Николая Михайловича-то подумал? Насчет неопознанных самолетов? Он, видимо, для красного словца присочинил, что сбили два немецких самолета, а скорее всего, не сбили ни одного. Но ведь не напишешь же, такое? Хороша, однако, ПВО базы и зенитная артиллерия кораблей. Не сбить ни одного самолета при таком массированном налете на базу Черноморского флота! Поэтому и отделалось «неизвестными» самолетами вышестоящее начальство, так как не на что было посмотреть. А с земли опознавательные знаки были, видимо, трудно различимы.

К тому же, Кулаков, через много лет спустя мог и присочинить о сбитых самолетах, так, немного, для поднятия престижа родного флота. Но менять «неизвестные» самолеты на «немецкие» — не решился. Это же официальная точка зрения. А мнение высокого начальства надо уважать. Так и летят по Истории войны «неизвестные» самолеты над Севастополем 22 июня 1941 года.

«В эти минуты командир одного из дивизионов зенитно-артиллерийского полка, прикрывавшего Севастополь, соединился по телефону с командующим флотом. Очень волнуясь, он сказал, что не сможет решиться открыть огонь: а вдруг самолеты наши и тогда ему придется отвечать за последствия.

Ф. С. Октябрьский потребовал прекратить неуместные рассуждения и выполнять приказ.

— В противном случае, — закончил командующий, — вы будете расстреляны за невыполнение боевого приказа.

Этот эпизод показывает, насколько трудно было некоторым нашим товарищам быстро «переключить себя» на войну, осознать до конца, что она уже стала реальностью. Но я упоминаю об этом случае также и потому, что в отдельных военно-исторических произведениях появлялись утверждения, будто какие-то колебания насчет того, следует ли открывать огонь, возникали у командующего Черноморским флотом. Как человек, находившийся рядом с ним, могу засвидетельствовать, что никаких колебаний и сомнений на этот счет у Ф. С. Октябрьского не было…»

Очень интересный эпизод, характеризующий наших младших командиров, ни как слепых исполнителей команд вышестоящего начальства, а как думающего, рассуждающего и способного оспорить решение вышестоящего начальника, если ему показалось нецелесообразным выполнять полученный приказа. Здесь нет никакого противоречия воинскому уставу. Разве лицо, командного состава, получившего боевой приказ свыше, не вправе уточнить поставленную перед ним боевую задачу? С другой стороны, каким же должен быть простым и ясным в понимании поставленной задачи приказ, чтобы у подчиненного не возникало по нему никаких дополнительных вопросов?

В нашем случае, разве начались военные действия с той же, Германией, к которым готовился флот? А здесь, вообще, не вполне ясно читается, чьи самолеты приближаются к Севастополю. Так почему же у командира зенитно-артиллерийского полка не могло возникнуть сомнение по этому поводу? Он же приказ получил не лично от Ф.С.Октябрьского, но, тем не менее, не побоялся позвонить на командный пункт и удостовериться в правильности, поставленной перед ним боевой задачи. Думается, что он тоже не первый день на воинской службе и понимает, что неплохо бы, для начала, поднять в воздух авиацию, чтобы та определила, чьи же самолеты на подлете к Севастополю? А уж разобравшись, служба ПВО свою задачу выполнит. Ну, и как, объяснил ему вице-адмирал Октябрьский поставленные перед ПВО задачи? Более того, пригрозил расстрелом! А круто, насчет расстрела, за попытку выяснить, правильность поставленной боевой задачи? Как это знакомо — о наших генералах-адмиралах: молчать и не рассуждать! И это в тот момент, когда нам все уши прожужжали о том, как Сталин, якобы, запретил открывать огонь из всех видов оружия, чтобы, дескать, не поддаться на провокацию со стороны Германии. А здесь, извините, Октябрьский плюет на все эти «вышестоящие указания» и отдает приказ на открытие огня «по неизвестным самолетам» нисколько, видимо, не волнуясь от последствий принятого решения. А что ему переживать? Приказ-то, об открытии огня по «неизвестным самолетам» он получил из Москвы от самого Жукова. А какое рвение проявил! Сходу пригрозил расстрелом командиру зенитно-артиллерийского полка. Видимо, чтобы тот был более покладистым и не спутал Октябрьскому планы «обороны» Севастопольской базы Черноморского флота. Это притом, что Николай Михайлович Кулаков упомянул, что наши самолеты готовы были взлететь!

«Вскоре вибрирующий гул авиационных моторов донесся и до окон штаба. И сразу же — в 3 часа 15 минут — ударили наземные и корабельные зенитки. По всему небу шарили прожекторы. Выйдя на балкон кабинета командующего, я отчетливо увидел крупный самолет, вероятно бомбардировщик, попавший в лучи прожекторов. Он летел на небольшой высоте. Трассы пуль (огонь велся и из крупнокалиберных пулеметов), казалось, пересекают его курс. Вокруг все гремело и грохотало. Затем на фоне общей пальбы выделились два сильных взрыва, раздавшиеся где-то невдалеке…

Налет длился (с перерывами, так как временами самолеты удалялись) около получаса. С различных постов, из многих частей докладывали о замеченных в воздухе парашютах…

Однако парашютисты нигде не обнаруживались. Их не могло быть много — парашюты замечались лишь единичные. Но искали все же, живых людей — диверсантов или разведчиков. О взаимосвязи докладов о парашютах с происшедшими взрывами догадались не сразу.

А вот донесение о сбитом зенитным огнем самолете подтвердилось быстро. Потом выяснилось, что сбит и второй. Ни один наш корабль, ни один военный объект на берегу при внезапном воздушном налете не пострадали. Но в городе разрушения и жертвы были.

Надо полагать, что зенитный огонь артдивизионов «отгонял» неизвестные самолеты от цели, но они продолжали снова прорываться к городу, видимо, не достигнув поставленной перед ними задачи. Какой? Думается, ко всем прочим, чтобы поднять на воздух боезапас Черноморского флота, хранящийся в Севастополе. Если бы попали в «часть боеприпасов, особенно морских мин, хранящихся на открытых площадках», то от детонации (столько тонн взрывчатки!), сдетонировали бы и боеприпасы, находившиеся рядом на закрытых складах. Последствия были бы ужасны. Да, но вряд ли бы командующий Ф.С.Октябрьский пострадал бы, в смысле сохранения должности и звания. Всё было бы списано на внезапную бомбардировку неизвестной вражеской авиацией. Неужели, не оправдается: скажет, что Сталин же не разрешал открывать огня, чтобы не поддаваться на провокацию, и всё. Алиби обеспечено!

Кулаков так вспоминает последствия первой бомбардировки города и военно-морской базы:

«Ночью, при первом вражеском налете, мы с Октябрьским больше всего опасались, как бы бомбы не упали на территорию минных и артиллерийских складов в Сухарной балке..».

Сколько лет прошло после войны, а ведь, запомнить тревожные обстоятельства той, первой бомбардировки врага. Прекрасно знал, чем она могла закончиться.

А в настоящий момент, Николай Михайлович описывает свои личные переживания и опасения, с которыми вполне возможно поделился и с Филиппом Сергеевичем. Не мог же тот ответить ему в другом ключе, понимал, однако, что Кулаков из другого ведомства, призванного именно наблюдать за действиями военных, чтобы они «рулили» в правильном направлении. Так что истинные намерения Октябрьского не в сопереживании с Кулаковым, относительно Сухарной балки, а в нежелании предотвратить бомбовый удар по Севастопольской базе. Оставил же на земле истребительную авиацию, и это для нас — главное.

Выше мы уже рассматривали версию о том, почему Октябрьский не поднял авиацию. (Это не входило в планы тех, кто готовил поражение Красной Армии). В дополнении к первой версии или в совокупности с ней, вырисовывается крайне неприглядная картина. А если бы немцы накрыли склады морских мин и флот лишился бы значительного запаса боеприпасов — было бы это на руку нашим заговорщикам? Вряд ли ответ будет многовариантным. Может и по этой причине тоже, не поднял навстречу «неизвестным самолетам» свою морскую авиацию «герой» Севастопольской обороны. Во всяком случае, в прегрешении сказанного о нем выше и по совокупности с данными действиями, все вместе вызывает странное чувство, которое трудно выразить словами. Но, можно ли все это называть служением Отечеству, вот в чем вопрос? Если кто-то хочет защитить вице-адмирала Октябрьского от необоснованных, с его точки зрения, упреков, в том смысле, что у нас с авиацией было, видимо, «не густо» и нечего было поднимать в воздух, то Кулаков и в этом случае дает исчерпывающие сведения.

«Авиация Черноморского флота представляла собой одну из его главных ударных сил.В ее состав входили бомбардировочная и истребительная авиабригады, отдельный разведывательный авиаполк, десять отдельных эскадрилий. Всего к началу войны насчитывалось 625 самолетов. Значительная часть экипажей была подготовлена к действиям в любое время суток (теперь этим никого не удивишь, но тогда летчикам-ночникам велся особый учет)…».

Значит, командующий, все-таки, не захотел поднимать истребительную авиацию. Вообще-то, это все не удивительно. Ю.Мухин в своей книге «Если бы не генералы» дал нелицеприятную характеристику Ф.С.Октябрьскому, когда тот руководил обороной Севастополя. Это и по его вине, в том числе, был сдан неприступный город-крепость Севастополь летом 1942 года. Что же тогда удивляться поведению Ф.С.Октябрьского при налете вражеской авиации в первые часы войны. Неужели 22-го июня был другим человеком?

«Команды МПВО и моряки разбирали завалы. Вокруг собрались люди.

Над городом и бухтами барражировали теперь наши «ястребки», и, глядя на них, наверное, кто-нибудь думал: разве не могли истребители перехватить врага за пределами города, встретить его где-то над морем? Конечно, могли, если бы мы знали, хоть немного раньше, что произойдет этой ночью…»

Это политработник Кулаков, по своему статусу, должен был общаться с народом, разъясняя, почему не смог защитить его от врага? А кому оно, в действительности, вообще-то, нужно оправдание военных? Что? Не знали, заранее о ночном нападении? Так неужели немцы должны были предупредить руководство Черноморского флота о налете?

Поэтому, самое лучшее, что сделал в тот момент главный флотский политработник, так это

«не дожидаясь вопросов, заверил горожан, что черноморцы постараются не подпускать налетчиков к Севастополю и сумеют отомстить за сегодняшние жертвы…»

Да, моряки-черноморцы покроют себя неувядаемою славою в боях с немецко-фашистскими войсками. А Николай Михайлович с ложной горечью продолжает:

«это еще только самое начало тяжких испытаний, выпавших советским людям…»

В самую точку попал товарищ Кулаков. Хлебнут тяжкие испытания советские люди, те же моряки Черноморского флота, под руководством таких военных «мудрецов», как Ф.С. Октябрьский и иже с ним.

Но и это еще не всё в истории с Ф.С.Октябрьским. Наш нарком иностранных дел 22 июня с высоких трибун на всю страну подвергает обструкции действия румынской стороны, что те, дескать, обстреляли из орудий нашу территорию, а здесь, в Севастополе, словно выключили на время московскую трансляцию.

«Флот перестраивался на военный лад. Еще утром 22 июня вышла в море группа подводных лодок. Готовилась постановка минных заграждений, предназначенных для прикрытия нашего побережья и портов. Морские бомбардировщики, вылетевшие к Констанце, вот-вот должны были нанести по ней первый удар…».

Это на Западном фронте запрещено было стрелять по противнику, чтобы не вызвать осложнения в международной обстановке. Ой, как боялись товарища Сталина. После его смерти писали, что не дай, бог, если бы тот узнал бы про конфликт на границе с Германией, да еще с нашей стороны, то, виновнику, как минимум — расстрел, а максимум — еще бы и имущество конфисковали! Вот какие были страсти-мордасти!

А здесь на юге — царит полная свобода действий. Всякие там, дипломатические тонкости — по боку: небось, не Молотовы в Москве?

«Наши самолеты появились над Констанцой еще до рассвета 23 июня. Шесть бомбардировщиков СБ и ДБ-3ф из состава 63-й бомбардировочной авиабригады флота, ведомые капитаном Н. А. Переверзевым, сбросили бомбы на нефтебаки в районе порта, зафиксировав вспыхнувшие вслед за взрывами пожары. Но это было только начало, своего рода разведка боем. Через несколько часов военные объекты в Констанце бомбили уже десятки самолетов 63-й авиабригады подполковника Г. И. Хотиашвили. Одновременно другая группа наносила удар по Сулине — военному порту в устье Дуная. Были отмечены потопление транспорта, попадания бомб в нефтехранилища и казармы, большие пожары…

Верховное командование предписало Черноморскому флоту нанести удар по Констанце также и кораблями. Целями запланированного набега являлось уничтожение артогнем вражеских нефтехранилищ, разрушение портового оборудования. Попутно надлежало выявить систему обороны этой базы с моря. Группа взаимодействующих с кораблями самолетов, которые наносили отвлекающий бомбовый удар, должна была произвести фотосъемку огневых средств противника и результатов нашего набега.

Вечером 25 июня мы проводили назначенные в боевой поход корабли из отряда легких сил эскадры.

Верховное командование — это кто? Лично нарком обороны и председатель новоявленной Ставки Тимошенко с наркомом флота Кузнецовым или еще и те, кто входил, в так называемую Ставку, тоже принимали решение о нанесении ударов по Румынии? Сталин, как уверяют историки Яковлевского разлива, тоже числился в составе Ставки, правда, на правах рядового члена. Но неужели и он, каким-то образом санкционировал всю эту военную вакханалию по первым дням войны? В это невозможно поверить, так как Сталин очень осторожно относился к дипломатической деятельности и вести себя, «как слон в посудной лавке» он не мог ни при каких обстоятельствах. Вспомните, как он, в дальнейшем, вышибал из войны всех гитлеровских сателлитов? Не только силой оружия, но и тонкой дипломатической игрой. Так что, все это военное безобразие было сделано без него или правильнее сказать — в отсутствии его. А так, по событиям с Румынией, явно просматривается топорная работа, с одной единственной целью — втянуть Советский Союз в войну, выставив его на международной арене в роли агрессора и таким образом, насколько это, возможно, несколько смикшировать агрессию самого Гитлера. Ведь, наши войска вторглись на территорию Румынии на десятки километров и заняли даже ряд населенных пунктов, водрузив там, на видных местах, красное знамя Победы. Как же это увязывалось с Директивой Тимошенко-Жукова о недопустимости пересечения государственной границы?

Сколько уже лет прошло после окончания той войны, а теперь уже бывший Советский Союз выставляется в роли потенциального агрессора. Ведутся активные разговоры: «Как же-с, Гитлер опередил Сталина на две недели, а то бы, тот, всю Европу покорил! Едва, дескать, успели немецкие господа-товарищи, упредить советскую агрессию на своих восточных границах».

Такие вот дела давно минувших дней. С этой Ставкой, образованной неизвестно когда, полная морока. То её создали 21 июня, решением Политбюро. Потом, вроде бы, создали 22 июня, сразу после объявления немцами войны. Наконец, было принято «официальное решение», считать создание Ставки 23 июня. Те же чудеса и с составом Ставки, куда умудрились «засунуть» главу правительства Сталина, на правах рядового члена. Кроме всего прочего, об этом составлена бумага, которую, дескать, Сталин и подписал(?) собственноручно.

Но чтоб о Ставке не говорить, адмирал Октябрьский «вызывает огонь на себя». А может просто, как и в случае с разведдонесением, снова потянул одеяло? Ему это сподручнее, чем Кулакову. Как-никак, командующий! Снова цитата из очерка И.Панова.

«Уже в первый день войны 22 июня 1941 года Октябрьский задумал послать самолеты на бомбежку аэродромов и баз противника. Спустя годы такое решение сочтут обычным. Но в тот день оно не казалось простым. Ведь, первая директива из Москвы не предусматривала переноса боевых действий на территорию противника (Директива Тимошенко-Жукова. — В.М.). Конечно, это должно быть поправлено, однако сейчас расценивается как провокационное самоуправство. Тут же память воскрешала скрипучие слова Берии, сказанные минувшей ночью по телефону: за самоуправство последует расплата.

И все-таки надо действовать. Ведь немцы бомбят Измаил, Крым. Румынские мониторы уничтожают наши погранзаставы на Дунае. Чего же ждать? Запросив у наркома ВМФ адмирала Н.Г.Кузнецова разрешения бомбить аэродромы и базы врага, Октябрьский приказал ночью нанести удар по Констанце…

Так со второй же военной ночи авиация флота стала наносить удары по базам, военным и промышленным объектам врага…».

Понятно, чтоб не упоминать, злополучную Ставку решили всё переложить на наркома Кузнецова. Как он будет выкручиваться в данном эпизоде, затрудняюсь ответить? Во всяком случае, его воспоминаниям мы, в дальнейшем, уделим много внимания. По-поводу звонка Берии, можно сказать одно: видимо, звонил Октябрьскому и пытался узнать, на каком основании, тот отдал приказ о бомбардировке Румынии? Такие же вопросы возникнут и по поводу бомбардировки Финляндии. Этому будут посвящены последующие главы в данной работе.

Несколько слов об артистах и не только о них.

Во всех войсковых частях, во всяком случае, во все западных округах и даже, как видите, в Севастополе, в субботу вечером 21 июня, были организованы концерты с представителями эстрады, театра и кино. Кулаков, кстати, в своих мемуарах, тоже отмечает этот эпизод. Все это носило характер, явно, заранее спланированной акции, так как это были не отдельные случаи, а массовое явление. Значит, всем этим руководил единый центр, и он руководствовался, какими-то своими, понятными только ему, соображениями. Способствовали ли эти мероприятия, в смысле концерты, делу повышения боевой подготовки наших войск? Разумеется, нет! Даже, скорее наоборот, расхолаживали и тормозили, — и это, пожалуй, самое главное в данной истории.

Кому же было на руку понижать боевую подготовку наших войск накануне немецкой агрессии, если в военные округа 18 июня ушел приказ привести войска в полную боевую готовность? То, что это было выгодно немцам — тут и доказывать нечего, дураку, и то ясно! Как же все это тогда прикажите понимать? Значит, все же были те, кто выстилал немцам ковровую дорожку в нашу страну, и как в таком случае они называются? Уж не заговорщиками ли?