Глава 28. Когда же Молотов получил ноту от Германского посла?

Глава 28. Когда же Молотов получил ноту от Германского посла?

Мы как-то оставили в покое Вячеслава Михайловича в связи с его выступление по радио, а надо снова подступиться к нему с расспросами о том, трагическом для нашей страны, дне. Очень хорошо это удавалось делать писателю-поэту Феликсу Чуеву. Чудесной души был человек — вечная ему память! Вот как он описывает свои разговоры с Молотовым именно по данной теме.

«…Много раз за семнадцать лет наших встреч разговор возвращался к 22 июня. В целом, со слов Молотова получилась такая картина.

Семнадцать лет Феликс Иванович «пытал» твердокаменного Вячеслава Михайловича и вот, всего-то на пару страниц машинописного текста набралось воспоминаний. Можно понять и Вячеслава Михайловича: «слово не воробей, вылетит — не поймаешь!» Своих, из верхнего эшелона власти, не сдаст никогда. Ведь, рядом с ним его дети, внуки. А ну, как их, за дедовские откровения, от Кремлевской кормушки, да, по шее. Уж лучше жить по пословице: «Слово серебро, а молчание — золото».

А вот что прикажите делать нам, товарищ Молотов, пытающихся узнать правду о войне? Приходиться брать Ваши воспоминания и просеивать их, как в сите, на предмет обнаружения, какого-нибудь слова или намека, которые смогли бы помочь разгадать все то, о чем Вы молчали все последние годы после смерти Сталина. Получается, как у старателей, которые промывают в реке золотосодержащий песок. Промывают, промывают, — вдруг, раз! Блеснула чешуйка золота, — есть удача! Так и у нас, получается. Просматриваем текст бесед с Вячеславом Михайловичем, — а вдруг, где и обмолвится? Скажет, «лишнее» слово? Как чешуйку золота рассматриваем, найденное в тексте. А вдруг повезет и будет дан ход новому поиску! Что делать? Такова наша история и реальная действительность. Ну что, читатель — в новый путь! Не устал еще продираться вместе с автором, сквозь дебри лживых мемуаров, подложных документов и прочего авторитетного вранья? Помните, в фильме «Подвиг разведчика» с Павлом Кадочниковым в главной роли? «Терпение, мой друг, терпение! И ваша щетина превратится в золото!». Так и у нас! Будет еще и на нашей улице праздник! Рассматриваем полученную от Молотова «картинку». Речь идет об утреннем звонке Сталину 22 июня.

Вячеслав Молотов. — То ли Жуков ошибается, то ли я запамятовал. Позвонил Жуков. Он не сказал, что война началась, но опасность на границе уже была. Либо бомбежка, либо получили другие тревожные сведения. Вполне возможно, что настоящей войны еще не было, но уже накал был такой, что в штабе поняли: необходимо собраться…

Значит, Жуков позвонил именно, на дачу Сталина, где были члены Политбюро и Молотов в том числе (иначе, как понимать «штаб»?), и сообщил о напряженном положении на границе? Не на дачу же Молотова он звонил, надо понимать? Почему позвонил? Чего хотел? Время было около часу ночи, и нет никаких спящих генералов у телефона. Хорошо, запомним. И еще. Я умышленно оборвал фразу Молотова: к ней вернемся, чуть ниже.

Феликс Чуев. — Но Жуков пишет, что разбудил Сталина и доложил, что бомбят. Значит, уже в час ночи бомбили?

В.М. — Подождите… В этой части, он, может быть, не точен. Жуков и Тимошенко подняли нас: на границе что-то тревожное уже началось. Может, кто-то раньше сообщил им о какой-то отдельной бомбежке, и раньше двух началось, это уже второстепенный вопрос.

По-Молотову, отдельная бомбежка нашей территории — это второстепенный вопрос. Время опять «плавает». Но вполне возможно, что бомбить немцы начали раньше официального срока принятого у нас — 3.30. Видимо, это было связано с бомбежкой наших военно-морских баз.

— Мы собрались у товарища Сталина в Кремле около двух часов ночи, официальное заседание, все члены Политбюро были вызваны. До этого, 21 июня, вечером мы были на даче у Сталина часов до одиннадцати-двенадцати. Может быть, даже кино смотрели, в свое время мы часто так делали вечером — после обеда смотрели кино.

Иногда, трудно понять наше руководство. То рвут рубашку на груди, доказывая, что только и делали, как трудились весь день и всю ночь на благо страны, думая как защитить страну от супостата, а то «кино» крутят, — решили развлечься в такое-то время, война же «на носу». Понятно, что Вячеслав Михайлович боится сказать правду, поэтому и пытается показаться забывчивым.

— Потом разошлись, и снова нас собрали.

Очень похоже на то, как пионеры-ленинцы в Кремле (или все же на подмосковной даче у Сталина?) обсуждают важные пионерские дела. К концу дня старший пионерский вожатый собрал их на построение. После вечерней поверки звучит команда: «Отбой!» Кремль (или дача) с пионерами погружается в сон. Но нехорошие дяденьки не дают отдохнуть пионерам-ленинцам.

— А между двумя и тремя ночи позвонили от Шуленбурга в мой секретариат, а из моего секретариата — Поскребышеву, что немецкий посол Шуленбург хочет видеть наркома иностранных дел Молотова.

Вячеслав Михайлович путается и сам себе противоречит. Чуть ниже он даст пояснение, что «послы министрам иностранных дел по ночам не звонят», а сам, тем не менее, не выказал никакого удивления по поводу случившегося. Кроме того, даже не перезвонил в свой секретариат и не выяснил причину просьбы о столь позднем визите Шуленбурга. Это нехорошо. Пионер, своим поведением должен показывать пример для окружающих.

— Ну и тогда я пошел из кабинета Сталина наверх к себе, мы были в одном доме, на одном этаже, но на разных участках. Мой кабинет выходил углом прямо на Ивана Великого. Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошел к себе принимать Шуленбурга — это минуты две-три пройти. Иначе было бы так: если б на дачу мне позвонили, что просится на прием Шуленбург, то я должен был позвонить Сталину — послы министрам иностранных дел по ночам не звонят. И, конечно, в таком случае я без ведома Сталина не пошел бы встречать Шуленбурга, а я не помню, чтоб я звонил Сталину с дачи.

Что это значит? То ли «старость — не радость» или «ври, да не завирайся». Кабинеты находились «на одном этаже», но пошел «к себе наверх». Значит, Молотов сомневается в том, где он находился в ночь на 22 июня? На даче или в Кремле?

Позор таким пионерам! А еще ездил в Крым и был на пионерском слете в Артеке, где ему повязали на шею красный галстук. Таким пионерам не место в пионерской организации. Забыть, где был накануне войны? Стыдно, Вячеслав Михайлович.

— Но я бы запомнил, потому что у меня не могло быть другой мысли, кроме того, что начинается война, или что-то в этом роде.

Не надо оправдываться, дорогой ты наш, Вячеслав Михайлович. А путать понятие «война» или «что-то в этом роде» недостойное занятие даже для пионера, не то, что для наркома иностранных дел.

— Но звонил мне не Шуленбург, а чекист, связанный с Поскребышевым: Сталин дал указание собраться.

Тут надо серьезно подумать и вспомнить! Молотов, видимо, проговорился и назвал связующее звено: «чекист». В переводе это означает: «сотрудник органов внутренних дел». Помните, что Берия расставил всех своих людей в ожидании действия заговорщиков? Молотов, якобы, краем уха слышал? Но его это сообщение, по всей видимости, не взволновало. Очевидно, на уме были другие, более важные дела, чем какой-то заговор в Москве, тем более военных?

По месту пребывания Молотова трудно понять, где же он был на самом деле? Наверное, все же на даче у Сталина, а не в Кремле. Но почему такая система связи, — через НКВД? Значит, точно, что Кремль Берия заблокировал? То-то, Хрущев обеспокоился в 1953 году этой проблемой. Правда, очень трудно понять этот словесный ребус. Что же все-таки означает эта странная система связи? Может быть, это был кто-то из охраны Сталина или Берия, все-таки, уже ввел дополнительную охрану в Кремль?

— Шуленбурга я принимал в полтретьего или в три ночи, думаю, не позже трех часов. Германский посол вручил ноту одновременно с нападением. У них все было согласовано, и, видно, у посла было указание: явиться в такой-то час, ему было известно, когда начнется. Этого мы, конечно, знать не могли.

Разумеется, немцы очень дисциплинированные ребята. У них пунктуальность и обязательность в крови, что нередко с юмором обыгрывается в бесконечных анекдотах на заданную тему. То есть, если им сказали, что надо вручить ноту в такое-то время, — вручат; если сказали, что надо нападать в такое-то время, — нападут. Но у немцев дисциплина была и в организации рабочего дня. Молотов сам же говорит, что «послы министрам иностранных дел по ночам не звонят», тем более не ездят. Разумеется, в любом посольстве существует строгий распорядок дня, и с какой бы стати Шуленбург, вдруг ночью поехал бы к Молотову в Кремль вручать ему ноту. Что? Дня, что ли не хватило или страдал бессонницей? К тому же вручать такой важный документ ночью?! Очень сильное сомнение. К тому же, помните в мемуарах Жукова, когда Молотов, якобы вернулся от Шуленбурга, нет упоминания о ноте. Но, а уж о незнании того, что замышляли немцы, тут, конечно, Молотов сильно «загибает». Герхард Кегель — советский разведчик, работавший в немецком посольстве (!) в Москве вспоминает, что 21 июня ему

«надо было во что бы то ни стало передать Павлу Ивановичу (Куратор из разведки НКВД. — В.М.) эти важные сведения. Но в первой половине дня я не мог незаметно выйти из посольства. Это удалось лишь после обеда… Я позвонил не из дома, а из телефонного автомата с Центрального телеграфа на улице Горького, где всегда было много народа. Вечером состоялась экстренная встреча. Я самым настойчивым образом просил его передать своему руководству, что за точность сообщенных ему сведений ручаюсь головой».

И Молотов, хочет нас уверить, что не знал о сведениях нашей разведки, которая работала почти «под носом» и у него, и у Шуленбурга?

Да, за такие дела, пионеров лишают красного галстука. Удивляет другое. Это все Молотов рассказывает, по-прошествие времени. Как он мог знать в тот момент, что вручают ноту, одновременно с нападением?

Ф.Ч. — Но и в три немец еще не напал на нас…

В.М.— В разных местах по-разному. В Севастополе отразили налет. Часа в два-три напали. Чего вы держитесь за пустяковую часть этого дела? Всё, конечно, интересно, и эти детали можно уточнить до минуты путем документов и расспросов, но они не имеют значения.

Видно, Феликс Иванович все же, как говорят, «достал» Вячеслава Михайловича. Как тот взорвался: «Чего вы держитесь за пустяковую часть этого дела?» То есть, по мысли Молотова, уточнить время германского нападения недостойное занятие, даже для любимого поэта. Какая мол, разница, когда напали? Не скажите, Вячеслав Михайлович. От этого зависит многое и не нам, Вас учить премудростям дипломатии. Так, в какое же время Шуленбург вручил Вам ноту? До нападения или после? Вы утверждаете, что вместе с нападение была вручена нота. Это как? Кроме того, как вас понимать, товарищ Молотов, когда вы утверждаете что «детали», то есть, время нападения «не имеют значения»? Что вы хотели этим сказать, — что это (т. е. нападение) уже не имело никакого значения? Так вас надо понимать? Но Молотов, тут же, переводит разговор в другую плоскость.

— Маленков и Каганович должны помнить, когда их вызвали. Это, по-моему, было не позже, чем в половине третьего. И Жуков с Тимошенко прибыли не позже трех часов. А то, что Жуков это относит ко времени после четырех, он запаздывает сознательно, чтобы подогнать время к своим часам. События развернулись раньше.

Только нехорошие пионеры, уважаемый вы наш, Вячеслав Михайлович, — свои промахи и ошибки сваливают на других и, к тому же обманывают взрослых дядей. Где был Жуков в это время, мы знаем и без Тимошенко, и без Вас. А то, что «время подгонял» — это работа не одного Жукова, но и специалистов из института Истории СССР, и прочих военных ведомств.

Действительно, есть такое предположение, что с германской нотой у нас вышло не совсем гладко. Да и в дальнейшем, с дипломатическими нотами от стран-сателлитов Германии много странного. О вступлении в войну Румынии, Венгрии, Финляндии и Италии, Вячеслав Михайлович предпочитает вообще, помалкивать. Конечно, главные события на дипломатической почве произошли раньше военного нападения и, судя по тому, как выкручивается Молотов, ситуация сложилась не в нашу пользу. Почему? Чтобы ответить на этот вопрос мы должны абсолютно точно знать, где был Сталин? В самом начале, этой главы, я умышленно опустил заключительную фразу Молотова, в которой он говорит о приезде в Кремль. Вот как она читается полностью: «В крайнем случае, около двух часов ночи мы собрались в Кремле, у Сталина, — когда с дачи едешь, минут тридцать-тридцать пять надо».

Так чего же собираться в Кремле, когда вы все вместе были на даче у Сталина? Сам же говорил, что, 21 июня, вечером мы были на даче у Сталина часов до одиннадцати-двенадцати. А теперь снова «около двух часов ночи мы собрались в Кремле, у Сталина». Выражение, «собрались в Кремле, у Сталина» можно трактовать и как, собрались в Кремле, в кабинете Сталина. Тогда выходит, что Сталин все же остался на даче? Об этом уже говорилось в главе «Москва, 22 июня 1941 года. Кремль без Сталина?». Поэтому не будем повторяться, а обратимся снова к материалам Нюрнберга. Наши заговорщики, придя к власти в 1953 году, так запутали обстоятельства дела о начале войны с Германией, что до сих пор нет ясной картины произошедших событий. Разумеется, «заметая следы» своей преступной деятельности, они исказили истинное положение тех событий, уничтожив огромное количество документов, что создало большой пробел в области изучения Истории тех лет. Кроме того, заговорщики не погнушались и прямыми убийствами ряда лиц, представлявшими собой не только, как свидетелей их преступлений, но и как носителей важной информации для изучения Истории той эпохи. Ведь те, могли бы оставить после себя, бесценные по содержанию воспоминания, о событиях тех лет, но — увы!

Вячеслав Михайлович, в свое время имел беседу с писателем И.Ф.Стаднюком, который собирал материал для своей книги «Война», и кое-что рассказал ему такое, что не подлежало не только публикации, но и огласке. Надо, понимать состояние Молотова. Тайна, которая тяготила его, должна же была выйти на волю. Тем более что, с точки зрения Вячеслава Михайловича, он не являлся ни преступником, ни предателем, по отношению к своему Отечеству. И он взял слово с Ивана Фотиевича, что тот не будет разглашать подробности их беседы. Но, к счастью, эта информация стала достоянием гласности и, у Н.Зеньковича в его работах можно прочитать следующее пояснение Молотова, которое он дал, в свое время, И.Стаднюку. Частично, эта беседа была приведена в главе Сталинские наркомы — Микоян. Теперь дополнительно по данной теме.

(Молотов) — «Обнародовать эти сведения пока нельзя. (Речь идет о начале войны. — В.М.) Они наделают много шуму за рубежом. Буржуазные писаки могут завопить. Что никакого внезапного нападения Германии на нас не было. А была объявлена война. Как полагалось по международным нормам…»

Что ж, неплохо звучит в устах бывшего наркома иностранных дел СССР данная фраза. Значит, наши предположения, что с Германским нападением не все гладко, подтверждаются самим Вячеславом Михайловичем? А дальше? А дальше, уважаемый товарищ Молотов снова начинает плутать в трех соснах, потому что, то, что он сказал выше Стаднюку, хотя и неприятно, но с этим жить можно. Однако, это всего лишь крохотный кусочек правды, как оставшиеся крошки хлеба в кармане, в котором, когда-то, лежал целый ломоть. А вот дальше, ну, никак нельзя! Табу! Все же крупицы золота блеснули. Молотов, перед тем как ехать на «встречу с Шуленбургом», находился на даче у Сталина. Запомним это. Значит, если мы выясним, когда Шуленбург вручил ноту, то будем знать, что Сталин в это время должен был находиться на своей даче, а не в Кремле. Все же, Вячеслав Михайлович, так и не сказал Стаднюку, в какое же время нам была вручена нота Германского правительства?

Придется обратиться к той самой важной телеграмме Риббентропа к послу Шуленбургу от 21 июня 1941 года. Я уже обращал внимание читателей на то, обстоятельство, что неспроста, наши деятели от истории, убрали время приема этой телеграммы в Германском посольстве. Давайте-ка сопоставим содержание текста этой телеграммы и сообщение нашего разведчика Г.Кегеля, о котором упоминалось выше.

Риббентроп — послу Шуленбургу

(отрывок)

Берлин, 21 июня 1941 г.

(время приема телеграммы специально убрали, чтобы затруднить понимание документа)

«1. По получении этой телеграммы все зашифрованные материалы должны быть уничтожены. Радио должно быть выведено из строя.

2. Прошу Вас немедленно информировать господина Молотова о том, что у Вас есть для него срочное сообщение, и что Вы, поэтому, хотели немедленно посетить его.Затем, пожалуйста, сделайте господину Молотому следующее заявление: «Советский полпред в Берлине (Деканозов. — В.М.) получает в этот час от Имперского Министра иностранных дел меморандум с подробным перечислением фактов, кратко суммированных ниже…».

Лжецы! Исказили текст телеграммы! Деканозов должен получить в Берлине аналогичный текст ноты протеста, что будет вручена Молотову в Москве. Ведь наш Наркомат иностранных дел пошлет же запрос своему послу в Берлин о случившемся. К сожалению и то, что должно быть вручено Молотову, тоже убрали из текста.

Получается, что нашего наркома срочно должны известить о том, что его послу в Германии хотят вручить документ. Видимо, документ огромный по объему и представляет трудности его транпортировки в Советский Союз. Немцы решили так. Вручат его советскому послу Деканозову в Берлине и пусть русские сами думают, как доставить его к себе на родину. Молотову же, просто, вручат краткую аннотацию меморандума и уведомят о том, что данный документ вручен советскому послу. И мы должны верить в подобную глупость.

Тем не менее, рассмотрим представленный документ подробно.

Из пункта № 1 ясно и понятно, что необходимо уничтожить имеющуюся в посольстве секретную документацию. Способ прост и надежен, даже для сегодняшнего дня — сжечь! Читаем у Г.Кегеля:

«Когда я в субботний полдень 21 июня 1941 года подъехал к посольству, мне пришлось оставить машину на улице, ибо во дворе посольства шла какая-то суета. Вверх поднимался столб дыма — там, видимо, что-то жгли. На мой вопрос, что там горит, «канцлер» Ламла ответил «по секрету», что ночью он получил из Берлина указание уничтожить оставшиеся в посольстве секретные документы, за исключением шифровальных тетрадей, которые еще понадобятся. И поскольку уничтожить документы в печах посольства оказалось не под силу, ему пришлось по договоренности с послом развести во дворе костер. Через два часа все будет кончено, и я смогу снова поставить машину во двор».

Наши «борцы за историческую правду» постарались и в данных мемуарах исказить существо дела. Они «подредактировали» приезд Г.Кегеля в посольство, указав, что он приехал туда в полдень, т. е., примерно, в 12 часов дня. Не думаю, что господин Кегель был настолько крупной величиной в посольстве, чтобы мог позволить себе приезжать на работу к обеду. Он был, всего лишь, торговым атташе в Германском посольстве. Более того, этот «субботний полдень» не вяжется с той его (Кегеля) информацией, которую я приводил выше: «Мне надо было во что бы то ни стало передать Павлу Ивановичу эти важные сведения. Но в первой половине дня (т. е. 21 июня. — В.М.) я не мог незаметно выйти из посольства. Это удалось лишь после обеда».

Для чего наши «историки» передергивают факты? Задача, перетащить время этих действий как можно дальше к 22 июня, чтобы создать видимость, о которой нам говорил Молотов. Дескать, вручение ноты и нападение Германии произошло одновременно. А мы, теперь из пункта № 2 телеграммы, знаем, что по получении её, послу Шуленбургу необходимо «немедленно информировать господина Молотова о том, что … для него срочное сообщение» и чтобы он, Шуленбург, немедленно его посетил. Когда у нас господин Ламла сообщил Кегелю о получении сообщения из Берлина (читай, телеграммы)? Правильно, ночью, точнее, к утру субботы 21 июня. А, что нам говорил Молотов насчет послов, которые « министрам иностранных дел по ночам не звонят»?

Как всегда, Молотов «темнит». Ночью звонил не сам посол, а скорее всего, секретарь, который договорился об утреннем приеме Германского посла Шуленбурга главой наркомата иностранных дел, то есть, самим Молотовым.

Разумеется, Шуленбург дождался начала рассвета, отдал распоряжение об уничтожении секретных документов (пылающий костер из данных бумаг и увидел Гегель, приехав утром в посольство) и что он должен был делать, как посол? Действовать, в соответствии с требованиями своего начальства, т. е. на основании предварительных ночных договоренностей по телефону, поехать в Кремль к Молотову, чтобы вручить ему ноту о разрыве дипломатических отношений Германии и СССР. И это произошло не позднее, чем до обеда 21 июня, примерно, в 9. 30 утра.

Почему так точно, до минут? Дело в том, что немцы народ пунктуальный, да и у нас в наркомате, праздно шатающихся, вряд ли, увидишь? Ранее зафиксированные утренние встречи Шуленбурга с Молотовым проходили, именно, в это время.

Теперь читатель представляет себе всю ту, чудовищную, по своей значимости картину, произошедших событий. О начале военных действий со стороны Германии наше правительство было проинформировано еще до 12 часов дня 21 июня, т. е. в субботу.

Бездействие власти в течение такого огромного времени просто не укладывается в голове нормального человека.

Надо немного пояснить по поводу Кегеля. Увидев костер из горящих бумаг, он сразу понял, что это всё делается в преддверии войны. Он, как и многие, предполагал, что Германия нападет внезапно без дипломатических реверансов. Поэтому он стремглав, как только позволяли возможности, помчался сообщать своему куратору о том, что немцы жгут документы, следовательно, это происходит накануне нападения. Но, к удивлению многих Германия предъявила ноту. Казалось бы, им удобнее это было сделать так, как в дальнейшем все это представили советские историки, и о чем нам только что пояснял Молотов. Дескать, вручение и нападение произошло одновременно. Но, как видите, немцы не побоялись представить ноту заблаговременно, что не могло вызвать удивления. Почему они не стали хранить в тайне свое нападение, почти за сутки до начала акта агрессии? Видимо, некого было бояться, кто бы мог помешать им в этом.

Снова, чисто риторические вопросы: «Где же был Сталин? И что с ним случилось?» Понятно, что на него было совершено покушение, и он находился на даче, куда приезжал за консультациями наш «уважаемый» Вячеслав Михайлович. Отсюда и такая «смелость» немецкой дипломатии.

Несколько слов о том, что я думаю о Молотове. Нам часто, в мемуарной литературе, в качестве примера, приводили Вячеслава Михайловича, как верного ленинца, стойкого коммуниста, человека с несгибаемой силой воли и прочих достоинств. Разумеется, под этим подразумевалась крепкая идейная подоплека. Что-то, я ее у товарища Молотова в упор не вижу. В чем же его преданность идеалам той партии, членом которой он состоял? Да за светлые коммунистические идеи всеобщего благоденствия во всем мире, истинные коммунисты жизни не жалели, а здесь? Вцепился в свою тайну и боится, как бы ее огласка не повредила «родной партии». Правильнее сказать, конкретно, Политбюро с Вячеславом Михайловичем, лично. Молотов, хотя и осуждает других в вероотступничестве от линии партии, сам представляет собой типичного ренегата, такого хитроватого мужичка, держащего «нос по ветру». Чем он лучше Хрущева? Только что крови меньше, а так, как я уже говорил выше: Кремлевская кормушка подомнет под себя любую идею. Думаете, только Молотов был посвящен в эту тайну? Да, все Политбюро знало обо всем, что случилось со страной и Сталиным в то, трагическое время. Но, так и умерли со своей «тайной». Этот их секрет, секрет Полишинеля и вы, уважаемый читатель увидите это сами. Вся эта, так называемая тайна — только для нас, бывших советских, а ныне российских граждан. Разве, за рубежом, на Западе не знают, когда напала на нас Германия? Тот же Черчилль в мемуарах написал. Просто, нам была не доступна объективная информация. Нас потчевали пропагандистскими штампами, да разного рода, расхожими клише о наших верных ленинцах из Политбюро. А на деле оказалось, что ни один из них не взошел на костер, ради правды, как Коперник, не отрекшийся от своих убеждений. Ю.Мухин в своей книге «Убийство Сталина и Берии» правильно подметил, что все соратники Сталина предали его после смерти. Так же предали и Лаврентия Берию. А почему? Потому что те были идейными людьми, что всегда крайне неприятно окружающим соратникам, которые в душе презирали их, за этот идеализм, сами оставаясь, всегда, расчетливыми прагматиками, если, не сказать грубее. И дело, собственно не в том, когда, именно, напала Германия? Дело, в другом. Во-первых, почему она это сделала открыто и безбоязненно, словно была уверена в своей безоговорочной победе? И, во-вторых, почему этот факт скрывается от нас и до сих пор? Какой незримой нитью связаны эти два факта? Ключом к этой разгадке, как я уже не раз говорил, является Сталин.

Оставим на время Вячеслава Михайловича с его «нераскрытой» тайной и вернемся в Нюрнберг, который нам даст много пищи для размышлений.