РАЗМЫШЛЕНИЯ ТОВАРИЩА МЕДВЕДЕВА

РАЗМЫШЛЕНИЯ ТОВАРИЩА МЕДВЕДЕВА

Когда товарищ Иванов ушёл, Медведев закурил толстенную папиросу, откинулся на спинку кресла и втянул в себя полную грудь табачного дыма, так, в половину кубического метра. Конечно, данное учреждение никак не было похоже на санаторий для нервно-больных, но последние дни могли сделать нервно-больным кого угодно. Обычная рутина учреждения была, в сущности, довольно проста: были тысячи состоявших на учёте шпионов, сексотов, засекреченных сотрудников, была цензура почты, телеграфа и даже телефона. На базе всего этого выуживались более или менее подозрительные люди, этих людей подвергали на допросах соответствующей “обработке”, они подписывали всё, что угодно, и, в зависимости от их вины, от общей политической конъюнктуры или даже от личных счетов и настроений отправлялись или в концентрационный лагерь, или на тот свет. Машина работала гладко и ровно, без каких бы то ни было осечек. Собственно говоря, над смыслом этой машины товарищ Медведев задумывался мало. А когда задумывался, то свои личные переживания переносил и на весь аппарат власти. Переживания эти были тоже довольно просты: машина давала товарищу Медведеву ощущение безопасности, власти и силы. Это были приятные ощущения. Машина защищала его, Медведева, от последствий того, что Медведев иногда называл “грехами молодости”, когда-то в молодые годы революции, людей расстреливали совершенно не спросясь броду. После расстрелянных оставались мстители, нужно было отделываться и от них, вот так оно и пошло. Почти интуитивно товарищ Медведев чувствовал, что тактика железной метлы, ежовых рукавиц, запугивания и террора – это единственное, что обеспечивает ему, Медведеву, силу, власть и безопасность. А также и жизнь. Он встал с кресла и подошёл к окну. По ту сторону довольно широкой площади, на углу которой стоял дом № 13, шли какие-то люди – люди иного мира. Люди, не имевшие ни силы, ни власти, ни безопасности. Люди, из которых, собственно говоря, любой находится в полной его, Медведева, власти. Любого из них он, Медведев, может арестовать, подвергнуть пытке и почти любого расстрелять. Они, эти люди, не могут ничего. Террор? Бомбы? Чепуха! Всё оружие у этих людей давным-давно выужено, все, кто мог бы бросить бомбу, давно отправлены в концентрационные лагеря или на тот свет, и малейший намёк на террористический акт вызовет массовый ответ. Товарищу Медведеву иногда даже и хотелось, вот, чтобы был какой-нибудь террористический акт и чтобы тогда он, товарищ Медведев, мог бы, так сказать, засучить рукава и показать, что значит его власть!

Да, по ту сторону площади шли какие-то иные люди. С ними товарищ Медведев почти не сталкивался никогда. Круг его знакомых ограничивался рамками партийных верхов, допросов он лично не вёл, то очень далёкое время, когда он вращался среди простых смертных, было давно забыто. Два мира.

Но и в его, Медведева, мире была червоточинка, о которой он старался не думать. Например, товарищ Ягода. Он знал всё, но кто-то и о нём знал всё. Почти в каждом доме СССР он имел своего шпиона, но кто-то имел шпиона совсем рядом с ним. У него была почти безграничная власть, и оказалось, что власть эта была детской игрушкой. О заговоре товарища Ягоды против товарища Сталина толком не знал, собственно, никто. Но о подробностях его казни ходили такие слухи, что даже у самых закоренелых партийных вельмож мороз по коже пробегал. Медведев знал, что где-то в его аппарате, в его окружении, в самом ближайшем окружении существуют люди “третьей линии”, как в ведомстве шепотом называли этот шпионаж в шпионаже, иногда эту “линию” он ощущал почти физически, но кто именно работал по этой линии, он и понятия не имел. Очень часто он перебирал в уме всех своих сотрудников, и почти каждого можно было подозревать, ни о ком нельзя было сказать ничего определенного. Товарищ Медведев знал твёрдо только одно – каждый его шаг и почти каждое его слово совершенно точно известно “там”. Он, Медведев, конечно, лоялен, лоялен до предела, до энтузиазма, до ясного сознания, что если что-то поколеблется в СССР, то его, Медведева, песенка будет спета. Тогда вот эти бессильные люди, которые проходят по той стороне площади, бросятся штурмовать дом № 13 и тогда от него, Медведева, останутся только клочки… Да, лоялен. Но, ведь, и это не гарантия!

Товарищ Медведев достаточно знал партийные верхи и нравы и видел ясно – Берман его, Медведева, в чём то подозревает. И в самом деле, на его, Медведева, территории произошёл весь этот ряд таинственных необъяснимых происшествий. Говоря объективно, у Бермана есть основания для подозрений. Но основания, которые есть у Бермана, могут означать катастрофу. При этой мысли товарищ Медведев ощутил нечто вроде озноба. Может быть, расстояние между ним, Медведевым, и теми людьми, которые проходят по той стороне площади, не так уж и велико?

Как рассеять эти подозрения? Медведев знал, что Берман питает к нему приблизительно такие же чувства, как и он к Берману; при всём различии в оттенках этих чувств, они всё-таки могли бы быть объединены общим термином ненависти. У Бермана к этой ненависти прибавлялось плохо скрытое презрение. У Медведева – почти нескрываемое отвращение. Медведева, как это ни странно, спасал только этот комплекс чувств. Его, Медведева, держали тут на этом посту, в частности, именно потому, что он ненавидел Бермана и пользовался со стороны того такими же симпатиями. Это была старая, постоянная и хорошо известная Медведеву тактика. Но если Берману удастся не доказать, доказательств тут не требовалось, но только внушить Вождю мысль о том, что Медведев слегка подозрителен, то песенка Медведева будет, конечно, спета. Сговориться с Берманом не было никакой возможности. Но, может быть, была возможность наступления?

Вся эта цепь провалов, начиная с гибели филеров по дороге и кончая исчезновением Степаныча, не могла не вызывать Бермановских подозрений. Но с другой стороны, почему Берман так упорно уклоняется от парашютных десантов на заимку Дунькиного папаши? Ведь все следы ведут именно туда, сейчас в этом не могло быть никакого сомнения. Правда, та банда, которая выручила бродягу на перевале, не могла ещё дойти до этой заимки, может быть, Берман хочет дать им время дойти? Но тогда почему Берман так спешно отозвал отряды парашютистов с перевала? Конечно, за перевалом банду было бы трудно найти, два самолёта погибли, было одиннадцать убитых и десятка два раненых, но ещё оставались люди, и ещё оставалась возможность прочесать южный склон перевала. Почему так внезапно были отозваны все парашютисты? Собственно говоря, ему, Медведеву, нужно было бы слетать на перевал самому и посмотреть, не может быть, чтобы там не осталось хоть каких-нибудь следов.

Медведев при всех своих остальных качествах, был человеком решительным. Для прояснения мозгов он сел в кресло и выкурил ещё одну папиросу. Значит, события, по его информации, развивались так: бродяга был загнан в тупик. Прижат к горной стене. На этой стене оказалось что-то вроде засады. Бродягу втащили наверх. Банда за прикрытием скал и прочего перешла хребет, не через перевал, спустилась по ту сторону хребта, где и сбила два самолёта, вероятно, банда была довольно многочисленной. Вместо того, чтобы бросить вслед за бандой все наличные силы и уцелевшие транспортные самолёты, Берман внезапно, по радио, приказывает преследование прекратить!

Что бы это могло обозначать? Нет, нужно слетать самому.

Медведев знал, что об этом полёте сейчас же станет известно Берману и что нужно придумать какой-то, более или менее, приемлемый предлог. Более или менее приемлемым предлогом было бы изучение следов банды, чего Берман тоже не сделал. Но это всё-таки было бы поправкой к действиям Бермана, поправки тоже лучше было бы избежать.

Медведев закурил ещё одну папиросу и стал думать. Нет, всё очень просто, нужно, де, переконструировать всю систему охраны перевалов, через них шляются всякие контрабандисты, диверсанты, бандиты, белогвардейцы и прочие такие люди. Такая реконструкция вполне входила в круг обязанностей товарища Медведева и, по крайней мере, официально никаких подозрений вызвать не могла.

Товарищ Медведев был человеком решительным. Он ткнул окурок папиросы в пепельницу и направился в кабинет Бермана.

Берман сидел над кипой каких-то бумаг, которых он, совершенно очевидно, в данный момент не читал, в воздухе носился чуть слышный запах какого-то наркотика, лицо у Бермана посерело ещё больше. Берман молча поднял на Медведева свои насекомые глаза, но не сказал ни слова. Медведев сел в кресло, закурил папиросу.

– Я пошлю в заповедник майора Иванова… Точнее, он это предложил сам. Говорит, что знает эти места, как своих пять пальцев, и что там есть убежища – пещеры и всё такое, в которых может укрыться целый эскадрон.

– А ваши следопыты, которых вы послали в засаду?

Медведев слегка развёл руками.

– Чёрт их знает, элемент всё-таки ненадёжный. До сих пор не вернулся никто.

– А вы полагали, что кто-то вернётся?

Медведев пожал плечами.

– Чёрт их знает. Конечно, риск, а что было делать?

– Можно было послать вашего Иванова несколько раньше…

– Что делать? Не везёт нам, – сказал товарищ Медведев, чуть-чуть интимным тоном, как бы подчеркивая общую их ответственность за все эти неудачи.

– Вы говорите, не везёт. Недавно вы говорили об организации.

– Одно другого не исключает. На Троицком мосту была, конечно, организация.

Берман не ответил ни слова. “Если это и была организация,” – думал он, – “то центр её находится где-то здесь…”

В этот момент зазвенел телефон. Берман снял трубку. Из секретариата сообщали о каком-то важном разговоре из Троицкого.

– Давайте, – сказал Берман.

– У телефона товарищ Берман? – спросил чей-то голос.

– Я, – лаконически ответил Берман.

– Говорит товарищ Нечепай, секретарь Троицкой партячейки. Разрешите доложить, что с вами хочет говорить лейтенант Кузнецов, только он сильно ранен.

– Это тот самый, который исчез с моста?

– Точно так, товарищ Берман.

– Давайте его к телефону.

Из трубки раздался очень слабый голос.

– У телефона лейтенант Кузнецов, начальник конвоя… Так что, разрешите доложить… Я, значит, пошёл с моста следом за бродягой, для верности переоделся… Настиг его под перевалом, получил две пули…

– Опять засада? – спросил Берман.

– Никак нет, товарищ Берман, и на мосту не было, а тут, это, я его поймал в яму, только очень уж ловок, бродяга этот… А за ним патруль послан…

– Какой патруль?

Ответа не было. Через несколько секунд раздался голос товарища Нечепая:

– Так что, товарищ Берман, лейтенант Кузнецов в бессознанию упал. То есть в обморок. Сильно ранен. Весь в крови.

– А что вы обо всём этом можете сообщить?

– Так что, товарищ Берман, ничего абсолютного.

– А не абсолютного?

– Так что, как есть, ничего. Товарищ Кузнецов не дал никакой информации.

– Я сейчас вышлю санитарный самолёт, а вы там пока перевяжите раненого.

– Слушаюсь, товарищ Берман…

Медведев, сидя в кресле, пытался уловить хоть один звук из телефонной трубки, но не уловил ничего. Во всяком случае, было ясно одно – Кузнецов нашёлся.

Берман надавил кнопку звонка,

– Это, по-видимому, говорил лейтенант Кузнецов? – спросил Медведев.

– Да, – коротко ответил Берман.

– Вот, видите…

– Я ещё, товарищ Медведев, не вижу ровно ничего.

Вошёл секретарь. Берман приказал коротко:

– Сейчас же послать санитарный самолёт и хирурга в Троицкое, там раненый командир.

Секретарь сказал: “Слушаюсь” – и вышел.

– Лейтенант Кузнецов утверждает, – сказал Берман, – что на мосту никакой засады не было, что он, почему-то переодевшись, вероятно в форму убитого красноармейца, пошёл следом за бродягой, и тот его ранил, опять без засады.

– Ну, вот видите, – ещё раз сказал Медведев.

– Я, товарищ Медведев, решительно ничего не вижу. А засаду на перевале я видел собственными глазами. И было совершенно ясно, что бродяга об этой засаде знал заранее.

– Тогда как вы объясняете себе лейтенанта Кузнецова?

Берман закурил ещё одну папиросу.

– Объяснений может быть много, товарищ Медведев, – сказал он неопределённо.

– А о каком патруле шла речь?

Берман пожал плечами.

– Вот как раз на этом пункте Кузнецов потерял сознание.

– Привезут – узнаем… Но я, вообще, приказал усилить охрану перевалов и там должно быть много патрулей. Вообще, нужно проверить и усилить всю систему… Я, вероятно, отправляюсь туда лично.

– Отправляйтесь, – безразлично сказал Берман…