ЕЩЁ ПРЯМОЙ ПРОВОД
ЕЩЁ ПРЯМОЙ ПРОВОД
Гололобов же, проводив глазами удалявшийся во тьме красный фонарик дрезины, пошёл в контору станции, выгнал оттуда Ваську и сел за телефон. Через минут десять всяческих стараний сонный грузинский голос откликнулся из трубки, голос был недоволен и раздражен.
– Чего тут дело? Пачему ночью звонить?
– Это я, товарищ Чикваидзе, Гололобов, секретарь Лысковской партячейки.
– Так это не основание ночью людей будить.
– Основание, товарищ Чикваидзе, есть – я уж битый час в отдел звоню, да там не отвечают, спят, должно быть.
– Так в чём дело?
– Товарищ Кривоносов тут ранен.
– Ага, – сказал грузинский голос с нескрываемым интересом, – сильно ранен?
– Неизвестно, дробью.
– То есть, почему это дробью? – удивился грузинский голос.
– Так, дробью, я думаю, по пьяной лавочке. У Гололобова никакого плана не было. И не так просто было его выдумать. Но можно было заложить некий фундамент, на котором в зависимости от обстоятельств и размышлений, мог быть построен план.
– Дело какое-то тёмное, товарищ Чикваидзе, – продолжал Гололобов, я тут, можно сказать, не в курсе, товарищ Кривоносов вам сам расскажет, он с помощником только что выехали, будут часам к шести.
– Так кто же его ранил?
– Бродяга какой-то, и документ, кажется, спёр, что в портфеле были.
Трубка свистнула протяжно и веско.
– А этого Светлова поймали?
– Я о Светлове ничего не знаю, какой Светлов?
– А этот, который у вас там взвод перестрелял.
– Ах, так это он – Светлов?
Грузинский голос выругался по-русски, что это за кабак, тут такое дело, а партийная организация ни черта не знает.
– Партийной организации ничего сообщено не было.
– Что ж это? Кривоносов на свой страх действовал?
– Он сам расскажет. Я полагаю, товарищ Чикваидзе, что об этом не совсем удобно говорить по телефону.
– Совсем странно, – сказала трубка.
– Именно. Я, товарищ Чикваидзе, поэтому именно вам и позвонил. Обратите, пожалуйста, внимание – товарищ Кривоносов ранен в голом виде.
– То есть, как это в голом виде?
– То есть, будучи раздевши, как мать родила.
– Что же это? В бане или где его ранили?
– Очень дело запутанное, товарищ Чикваидзе, – должен сказать официально, ни черта не понять.
– Хорошо, – сказал Чикваидзе, – я приеду сам, посмотрю.