Время безымянных скотов

Время безымянных скотов

Двадцать лет минуло со смерти Ивана IV, и за этот срок правление Грозного царя успело претерпеть идеализацию. Позабылись кровавые злодеяния, а запустение и голод составляли главное содержание дня сегодняшнего. Грозный — потомок Рюрика и потомок (пусть только в его воображении) римского кесаря Августа. Грозный унаследовал державу от предков, семь столетий правивших русской державой. Потому для современника тех событий дьяка Ивана Тимофеева, как бы темпераментно тот ни обличал преступления Грозного, Иван Васильевич — государь «царюющий вправду, по благодати». Годунов же, по меткому определению того же Тимофеева, — «рабоцарь»: сметливый плебей, интригами и преступлениями укравший трон у своих благодетелей. Для русских людей первым «самозванцем», или «самовыдвиженцем», как говорили одно время, стал сам Борис Феодорович, подавший соблазнительный пример прочим властолюбцам. «Первый был учителем для второго, дав ему пример своим похищением, а второй для третьего и для всех тех безымянных скотов, а не царей, которые были после них. Каждая злоба является матерью второй, потому что первый второму подает пример и в добрых и в злых делах»{31}.

«Рабоцарь» Годунов постоянно прибегает то к угрозам и насилию, то к милостям и увещеваниям. Но это не те милости, и не те угрозы, которые исходили от «природных» царей. Неуверенность в своей правоте, суетливость — «паучиное ткание» — отличают действия Годунова, нацеленные на укрепление своей власти. Царь Борис первым приказал петь по церквям многолетие всей своей семье. Годунов придумал крестное целование — приказал русским людям дать письменную клятву на верность его роду, включив в текст этой присяги требование под угрозой вечного проклятия «ни думати, ни мыслити, ни семьитись, ни дружитись, ни ссылатись» с врагами государя, «не изменять ни делом, ни словом; не умышлять на его жизнь и здоровье, не вредить ни ядовитым зельем, ни чародейством, доносить о всяких скопах и заговорах, не уходить в иные земли». «Это было не для всех болезненно, а только для имеющих разум», — замечает Тимофеев{32}. Потому что «имеющие разум», понимали, что царь не верит в то, что ему будут служить как прежним государям — по долгу совести, а полагается только на угрозы и страх.

Добиваясь «безгласия», Годунов запугал знатнейших вельмож, «менее знатных и ничтожных подкупил, средних между ними не по достоинству наградил многими чинами, как и сам он был не достоин царствования»{33}. Фаворитизм, казалось бы, неизменный спутник власти во все времена. Но даже Иван Грозный, известный своими конфликтами с боярством, уважительно относился к традиции местничества — назначения на должность в соответствии с заслугами предков. При Годунове стали исходить из принципа «Чей род любится, тот род и высится»{34}.

Борис, требуя от окружающих хвалы и почитания, легко попадался на удочку лести: «он и от льстивших ему бояр был подстрекаем притворной хвалой, как бы некоторым поджиганием… это были как бы две веревки, сплетенные вместе, — его хотение и их лесть, — это была как бы одна соединенная грехом цепь»{35}. Раболепствующие сначала перед всемогущественным правителем, а после — перед царем толкали его к власти, к преступлениям ради ее достижения и укрепления, многие из которых они сами и совершали по воле Бориса Федоровича. Но, быть может, дьяк Иван Тимофеев, оценки которого мы приводим, слишком пристрастен к царю Борису и его споспешникам. Обратимся к биографиям фаворитов Годунова.

Басманов Петр Федорович. Сын видного опричника. Окольничий (1599). Один из любимцев царя Бориса, после смерти Годунова предал его сына Феодора, перешел с войском, направленным против Расстриги на сторону последнего. Предположительно присвоил себе имущество Годуновых. «Басманов заслужил милость у самозванца тем же способом, что и Годунова. Он повсюду искал изменников и беспощадно карал их. По его навету Сабуровы и Вельяминовы (всего 37 человек) были ограблены и брошены в тюрьму» — пишет Р. Г. Скрынников{36}. Убит во время свержения Отрепьева.

Воейков Иван Васильевич Меньшой. Дворянин, служилый человек из захудалого боярского рода; выдвинулся в опричнину. Фаворит Бориса Годунова; в 1584 г. по его приказу убил отправленного в ссылку казначея П. И. Головина. Присягнул Отрепьеву. В мае 1606 г. участвовал в заговоре против Лжедмитрия и был одним из его убийц.

Молчанов Михаил Андреевич, дворянин, происходил из рядовой дворянской семьи, выдвинувшейся в опричнину. Некоторые источники называют самого Молчанова бывшим опричником. В 1601 г. — стольник. Приближенный Годунова, стал одним из убийц его сына Феодора. Был приближен расстригой, после низложения Лжедмитрия I бит кнутом за чернокнижие, но смог бежать в Польшу, распространяя по дороге слухи о спасении «царяДимитрия», и даже иногда выдавая себя за него. Прибыв в Самбор к теще Самозванца, он сделался закоперщиком интриг против царя Василия Шуйского. Не решившись стать во главе поднявшихся во имя Димитрия городов, Молчанов прислал к ним в качестве воеводы Болотникова. В начале 1609 года он очутился в Москве, строил заговоры против царя Василия Шуйского, а после неудачного мятежа «выбежал» в Тушино к Вору и, возведенный в окольничьи, играл видную роль в «воровской» Думе. После распада тушинского лагеря перешел к Сигизмунду III и в чине окольничего управлял Панским приказом в Москве. Убит во время антипольского восстания москвичей.

Салтыков Михаил Глебович, ставший летом 1592 г. окольничьим, по предположению А. А. Зимина, в конце 90-х годов был близок к Романовым, однако именно он руководил розыском о заговоре братьев Никитичей{37}. Годунов оценил его рвение, и в 1601 г. мы уже видим его боярином. В качестве главы посольства он едет в Польшу. Несмотря на благоволение царя Бориса, М. Г. Салтыков перешел на сторону Самозванца, руководил розыском о заговоре против него Шуйского. Выслуживаясь перед Отрепьевым, Михаил Глебович и здесь извернулся, сойдясь с недавним своим подследственным — Шуйским. Василий, взойдя на трон, все же попомнил Салтыкову былые прегрешения, отправив того в Ивангород воеводой, где Михаил Глебович благополучно перешел на службу Тушинскому вору. Принимал участие в переговорах об избрании на царство королевича Владислава, затем поддерживал кандидатуру самого короля Сигизмунда. Один из немногих, кого правительство Михаила Романова официально признало изменником, жил в Польше, где и умер около 1618 г.

Татищев Михаил Игнатьевич — одна из ярких фигур Смуты. Его отец Игнатий Петрович получил в опричнине чин думного дворянина. В1589 г. Михаил Татищев вел расследование против бояр Шуйских, при этом, угождая Годунову, бесчестил Василия Шуйского — «даже и до рукобиения». За свои заслуги перед Борисом Татищев получил чин ясельничего, а затем думного дворянина. Татищевы не остались в долгу и помогли взойти на трон Годунову{38}. Татищев-старший (умер в 1604 г.) занял пост казначея. Михаил Татищев легко сошелся с Отрепьевым и даже считался любимцем первого Лжедмитрия, вошел в его Думу с чином окольничего. Правда, после какого-то инцидента был сослан в Вятку, но быстро вернулся, прощенный Отрепьевым. Не оценив широкого жеста, Татищев принял участие в заговоре Василия Шуйского. Он сыграл важную роль в свержении Отрепьева — именно Татищев убил Петра Басманова, до конца защищавшего расстригу, и, по свидетельству П. Петрея, первым ударил саблей своего благодетеля «императора Деметриуса»{39}. Воцарившийся Шуйский, наблюдая, как легко Татищев перебегает из одного лагеря в другой, счел за лучшее сослать его в Новгород. «…Михаил очень старался опять возвратиться из изгнания в царствующий город и прежним способом, некоторыми своими злоухищрениями, добиться приближения к царю», — писал о нем все тот же Тимофеев, который в то время служил в Новгороде{40}. Татищев навлек на себя ненависть новгородцев поборами и притеснениями. Кончил Михаил Игнатьевич плохо — его растерзала толпа горожан, заподозривших (очевидно, небезосновательно) в измене Шуйскому.

Туренин Иван Самсонович — князь из черниговских Рюриковичей. В 1587 г. — пристав при князе Иване Петровиче Шуйском — герое обороны Пскова в годы Ливонской войны. На Белоозере, куда Шуйского отправили в ссылку, Туренин, очевидно, по указанию Годунова умертвил опального. В 1591 г. Иван Самсонович получил чин окольничего. Умер он в 1597 г., а вот его брат Михаил Самсонович отличился в Смуту. В 1607 г., получив от Шуйского боярство, занимался расспросами и пытками болотниковцев, взятых в плен при осаде Тулы. В 1610 г. будучи воеводой в Коломне, присягнул Лжедмитрию II и бежал в Тушинский лагерь. В 1611 г. Туренин-младший подписал приговор боярской думы о сдаче Смоленска польскому королю и о призвании на престол королевича Владислава.

Не правда ли, жизненные стежки-дорожки годуновских сподвижников схожи между собой. Практически все они, как и сам Борис Федорович, вышли из опричнины. Заслужив расположение Годунова угодными ему делами, в том числе расправой над недругами, пользуясь его щедротами и милостями, они все без промедления предали его сына Феодора, как только появился более «перспективный» кандидат в правители, а Молчанов даже обагрил руки кровью родичей царя Бориса. Все они прекрасно устроились при Отрепьеве, затем предали его (исключение составляют Татищев и Басманов), перешли на сторону Шуйского, чтобы потом предать и царя Василия.

Эта генерация царедворцев, которая только стала выступать на политическую авансцену при Иване Грозном, заявила о себе во весь голос во времена правления и царствования Годунова. Состояла она из пронырливых, беспринципных интриганов, способных и на невинный льстивый шепоток, и на кровавое душегубство. И то и другое им дается одинаково легко. Сегодня они готовы жизнь отдать за своего государя, но если завтра трон под ним зашатается, они подтолкнут его и затопчут ногами, выслуживаясь перед победителем. «Властители захотели охотно склонять свои уши к лживым словам наушников… и недуг лжи и горький плевел терния, распространяясь среди всего царства, умножался, — пишет Иван Тимофеев, — многие рабски послушные стали малодушными и боязливыми по своей природе, на каждый час изменчивыми… ни в чем твердо не убежденными, непостоянными в делах и словах»{41}. «Рабоцарь» желал править рабами, он их получил в изобилии, позабыв, что раб всегда готов бросить хозяина и перебраться к другому, пообещавшему более жирный кусок.

А ведь Борис Федорович, пожалуй, искренне хотел, чтобы его любили. (Чего не могло прийти в голову ни одному Рюриковичу.) Еще в царствование Федора Иоанновича Годунов заботился о позитивном имидже. Например, отправляющимся за рубеж послам предписывалось рассказывать иноземцам, что «таков Борис Федорович суд праведной ввел, что отнюдь нихто никово ни изобидит»{42}. Во время венчания на царство Борис совершенно расчувствовался. По свидетельству Авраама Палицына, когда его благословлял патриарх Иов, Годунов, «не вемы, что ради, испусти ситцев глагол зело высок: „Се, отче патриарх Иов, Бог свидетель сему, никто же убо будет в моем царстве нищ или беден!“» И тряся верх срачицы на себе, — «И сию последнюю, — рече, — разделю со всеми». Трудно удержаться от сравнения первого «всенародно избранного» государя России от тезоименитого ему первого всенародно избранного президента РФ, обещавшего лечь на рельсы, если понизится жизненный уровень вверенного его попечению народонаселения.

В голодные годы Годунов издавал грамоты о пресечении спекуляциями хлебом, которые поражают своей почти задушевной тональностью. «И мы великий государь… нашил крестиянские надежи милостию и заступлением, управляя и содержал всем людем к тишине и покою, и льготе, и оберегая в своих государьствах благоплеменный крестьянский народ во всем, и в том есмя, по нашему царьскому милосердному обычаю, жалея о вас, о всем православном крестьянстве, и сыскивая вам всем, всего народа людем полезная, чтоб милостию Божиею и содержания нашего Дарьского управления было в нашем во всех землях хлебное изобилование, житие немятежное и неповредимый покой у всех равно, — велели есмя в нашем царствующем граде Москве, и в наших московских, и во всех городех нашего царского содержания, хлебных скупщиков и тех всех людей, которые цену в хлебе вздорожи ли, и на хлеб деньги задатчили, и хлеб закупали, и затворили, и затаили, сыскивати, и вперед того смотрити, и беречи, и проведывати накрепко»{43}.

Федор и Борис Годуновы — иллюстрация В. А. Фаворского к трагедии А. C. Пушкина «Борис Годунов»

И Жак Маржерет, и Конрад Буссов сообщают, что Годунов велел значительные средства раздать нуждающимся{44}. Царь Борис при всяком удобном случае старался предстать в обличье отца-благодетеля. Так воеводам, отправлявшимся на борьбу с разбойными шайками, предписывалось собирать население и рассказывать ему о том, какую неусыпную заботу о безопасности подданных проявляет государь, который «жалуючи крестьянства велел про розбои сыскивати»{45}. Однако народ отказывался молиться за «царя Ирода». По мнению Р. Г. Скрынникова, после убийства героя обороны Пскова Ивана Петровича Шуйского репутация Годунова была загублена окончательно: «Отныне любую смерть, любую беду молва мгновенно приписывала его злой воле»{46}. А после этого последовали загадочная смерть царевича Димитрия, опала Романовых, страшный голод. Стоит ли удивляться, что едва появился призрак властителя «по благодати», тщательно возводимое Борисом Федоровичем Годуновым, здание абсолютизма рассыпалось как карточный домик.