§ 3. Хазария, Русь и славяне: контроль над международными коммуникациями
Источниковая база по истории Хазарии чрезвычайно скудна собственно историческими известиями. Еврейско-хазарская переписка велась по правилам риторики, в ней не было места датам. Данные по исторической географии в письме хазарского царя Иосифа обнаруживают стремление описать идеальные пределы его царства. Включение списка крымских городов в пространную версию письма Иосифа может быть связано с энтузиазмом
А. Фирковича, открывшего этот документ. В пространной редакции письма царь перечисляет подвластные ему «многочисленные народы» у реки Итиль (Волги), называя их имена: это Бур-т-с, Бул-г-р, С-вар, Арису, Ц-р-мис, В-н-н-тит, С-в-р, С-л-виюн. Далее в описании Иосифа граница его государства поворачивает к «Хуваризму» — Хорезму, государству в При-аралье, а на юге включает С-м-н-д-р и поворачивает к каспийским «Воротам» (Баб-ал-Абвабу) и горам (см. Коковцов 1932. С. 98 и сл.). Далее граница Хазарии идет к «морю Кустандины» — «Константинопольскому», то есть Черному, где Хазария включает местности Ш-р-кил (Саркел на Дону), С-м-к-р-ц (Таматарха — Тмуторокань), К-р-ц (Керчь) и др. Оттуда граница поворачивает на север к племени Б-ц-ра, которые кочуют до границ области Х-г-риим.
Многие имена народов, которые, по Иосифу, платят дань хазарам — буртасы, болгары, достаточно надежно восстанавливаются и имеют соответствия в других источниках. Так, Ц-р-м-с — черемисы, средневековое название марийцев, финноязычного народа в Среднем Поволжье. Описываемая ситуация очевидно восходит к эпохе расцвета каганата в первой половине IX в.: в 60-е гг. Х в., когда составлялось письмо царя Иосифа, едва ли была возможна какая бы то ни было зависимость народов Среднего Поволжья, прежде всего — принявших ислам болгар, от гибнущего каганата. За черемисью следует список славянских данников. В этниконе В-н-н-тит видят имя вятичей/вентичей, которые жили по Оке (сближаемые с вятичами славяне — носители боршевской культуры — в верховьях Дона). Следующий этникон — С-в-р — означает северян, живущих на Десне. Термин С-л-виюн, завершающий эту часть списка данников (Коковцов 1932. С. 98), относится к общему названию славян: здесь можно подразумевать всю совокупность славянских данников, включая левобережных радимичей и правобережных киевских полян (радимичей упоминает как данников хазар летопись под 885 г. — ПВЛ. С. 14).
Еще сложнее — с конкретным историко-археологическим приурочением тех или иных «реалий» письменных текстов. Наибольшую полемику в литературе вызвала локализация города «Вантит»: этот город (мадина) арабских источников, упоминаемый в разных огласовках (Ва. ит, Вабнит) на окраине славянских земель, вызывает ассоциации с В-н-н-тит письма Иосифа. Хотя хазарский царь имеет в виду народ данников, а арабские авторы — город, контекст упоминания этих «реалий» практически идентичен: Вантит — город в крайних пределах славян где-то у границ печенегов и/или венгров. Отсюда разброс в локализации города между востоком и югозападом восточнославянского ареала — между вятичами и древнерусским городом Витичевым на Днепре (по версии Д. Е. Мишина — Мишин 2002. С. 54–58: ср.: Калинина 2003. С. 207 и сл.).
Как мы видели, письмо Иосифа помещает народ В-н-н-тит рядом с народами Поволжья. Еще Б. А. Рыбаков, опираясь на поздние данные ал-Идриси (XII в.), предположил, что Вантит расположен на пути из Киева в Болгар. Рыбакова впечатлил комплекс «роменско-боршевских» памятников на правом берегу р. Воронеж к северу от города, прежде всего — городище «Михайловский кордон» (9 га), и воронежские исследователи обозначили этот комплекс именем «Вантит» (ср.: Пряхин и др. 1997/1; Винников 1995. С. 69–72), подчеркивая условность наименования и необходимость создания охранной зоны и комплексного исследования памятников.
Без систематического исследования невозможно представить себе историческое место этого действительно уникального комплекса, в том числе и в отношении проблемы даннической зависимости от Хазарии. Еще в XIX в. краеведы обратили внимание на название одного из городищ — «Козарское», что вызывало ассоциации с летописным обозначением хазар (козаре) и хазарским присутствием в регионе (см. Пряхин и др. 1997/1. С. 3)[98]. Материалы раскопок немногочисленны: на городище Белогорское–1 обнаружена типично славянская «боршевская» керамика вместе с керамикой «смешанного славяно-салтовского облика» и собственно салтовская посуда. Есть она и на городище «Михайловский кордон» (Пряхин и др. 1997/2. С. 25; ср.: Винников 1995. С. 81–84; Винников, Синюк 2003. С. 175).
А. З. Винников (1995. С. 128–148) рассматривает славяно-хазарские отношения на Дону в широком контексте этнокультурного взаимодействия славянской и салтово-маяцкой культуры, включая проблему керамического производства, взаимовлияния в сфере домостроительства, торговли, отмечая, что сходные проблемы археологические источники позволяют ставить и в отношении Среднеднепровского региона. Действительно, на воронежских памятниках встречается волынцевская керамика (Винников, Синюк 2003. С. 224), характерная для той среднеднепровской культуры, которая развивалась в VIII — начале IX в. под непосредственным воздействием сал-товской.
Можно ли говорить, вслед за арабскими авторами, о городах в степном и лесостепном регионе? С. А. Плетнева (Плетнева 2002) в работе о городах Хазарии (с характерным примечанием — «к постановке проблемы») выделяет несколько зон градообразования: под властью Хазарии стали возрождаться античные города Боспора — Фанагория, Таматарха (Самкерц), Керчь[99]. Еще одну зону можно считать «контактной» — это был Дагестан со старыми «столицами» Хазарии Семендером и Беленджером, прямыми контактами с зоной влияния городских цивилизаций Ирана (Дербент) и Закавказья. Иной была ситуация в степи, где возникли укрепленные поселения на новом месте. С. А. Плетнева считает, что они должны были контролировать коммуникации — дороги, связывающие новую столицу Хазарии в дельте Волги Итиль и Дербент — поселения у ст. Шелковская и Некрасовская на Тереке (где, по Плетневой, могли находиться караван-сараи и таможни).
«Степные города» должны были контролировать домен кагана, простиравшийся от Итиля в дельте Волги до городов Нижнего Дона с Саркелом, Правобережного городища на противоположном берегу, городища Семикаракоры в низовьях Дона. Сеть поселений с белокаменной крепостью в Верхнем Салтове возникла западнее на Северском Донце. Эпонимическая для салтово-маяцкой культуры крепость в Верхнем Салтове ныне практически разрушена современным поселком. Между тем в некрополе — Верхнесалтовском могильнике обнаружен комплекс, проливающий дополнительный свет на хазаро-славянские отношения.
Рис. 10. Трапециевидные подвески из салтовских погребений (по: Аксенов, Лаптев 2009)
В одной из аланских катакомб могильника (№ 93) вместе с военным предводителем-всадником была похоронена женщина в типичном для смоленских длинных курганов уборе (венчике с трапециевидными подвесками; рис. 10 — Аксенов, Лаптев 2009). Неясно, была ли она пленной наложницей салтовского командира, но она вынуждена была последовать за ним на тот свет, и совершавшие погребальный обряд помнили, что чужестранка могла быть опасной после смерти. Прошло время, и в погребальную камеру проникли люди, которые удалили коленные чашечки у костяка, уже лишенного мягких тканей, чтобы покойник «не ходил», нанося вред живым (ср. об отношении к смерти и «постпогребальных обрядах — в главе XI).
Среди важнейших памятников, свидетельствующих о хазаро-славянском взаимодействии — городище Битица на реке Псел (приток Днепра), центр волынцевской культуры в левобережье Днепра с юртообразными жилищами[100] и комплексами салтово-маяцкой культуры (Комар, Сухобоков 2000; Приймак 2007). В славяно-хазарском пограничье, подконтрольном Хазарии, расположена целая сеть городищ, включая Маяцкое поселение с элементами славянских домостроительных традиций (Плетнева 2002. С. 119–122).
Недавно открытое поселение IX в. со славянскими материалами в левобережье Северского Донца позволяет поставить вопрос о переселении не только алан, но и славян (вятичей) в Нижнее Подонье (Прокофьев 2007; см. также о схожей ситуации в районе Верхнего Салтова и на городище Мохнач — Колода 2007). Исследование славянских памятников в этом хазарском регионе заставляет по-иному рассмотреть вопрос о славянах, которых пленил в Хазарии «на реке славян» арабский полководец Марван в 737 г.: едва ли он добирался до племен именьковской культуры на Самарской Луке Волги (ср. Кляшторный, Савинов 2005. С. 68–72), да и Дон больше подходит для того, чтобы именоваться «рекой славян» (ср.: Джаксон и др. 2007. С. 158–163).
Восточные источники ориентированы на описательные принципы арабской географической школы с упоминанием диковинок быта и т. п. (Новосельцев 1990. С. 122–134). Едва ли не единственным «историческим фактом», связанным с городским строительством и данным в некоем историческом контексте, оказывается упоминание Саркела Константином Багрянородным. Саркел был построен византийцами по просьбе правительства Хазарии — хакана и бека при императоре Феофиле в 840 г. Этот факт «оброс» массой историографических конструкций, продолжающих дискурс Константина: исследователи гадают, против кого была построена крепость на Дону, опираясь на геополитическую ситуацию в Причерноморье, описанную византийским императором в его трактате. Более того, эта крепость вписывалась в целую сеть крепостей хазарского времени в бассейне Дона. Оборонительная система должна была быть направлена против массированной угрозы, каковую исследователи усматривали в славянах, угнетаемых хазарами (С. А. Плетнева), или, по большей части, в венграх (М. И. Артамонов и др.), которые рвались из-под контроля Хазарии на Запад.
Неясность ситуации и, главное, недостаточная исследованность хазарских поселений (сам Саркел не был раскопан целиком; в рамках «Хазарского проекта»[101] продолжаются спасательные работы на гибнущем Правобережном Цимлянском городище напротив затопленного Саркела — Флёров, Петрухин 2004) способствуют умножению квазинаучных построений, основанных на недобросовестном изложении взятых из вторых рук текстов средневековых авторов и произвольном толковании данных археологии и этнической ономастики (см. Галкина 2002; отрицательная рецензия — Мишин 2003).
Е. С. Галкина, стремящаяся поведать широкому читателю о «тайне Русского каганата», приписывает этому историографическому фантому салтово-маяцкую культуру[102]. Она опирается при этом на полемическую статью Г. Е. Афанасьева (Афанасьев 2001), отрицающего интерпретацию салтово-маяцкой культуры как государственной культуры Хазарского каганата. Статья не дает, однако, ответа на главный вопрос: почему выделяется эта культура, какие коммуникации (кроме государственных) оказываются в основе ее целостности, если в этническом отношении эта культура явно гетерогенна? Галкину не интересуют эти проблемы: все сводится к гипертрофии аланского компонента салтово-маяцкой культуры и поискам историографических конструкций, которые позволили бы соотнести эту культуру с изначальной русью.
Такие конструкции обнаруживаются без труда, ибо они были растиражированы энтузиастами исконных корней руси в Восточной Европе: в 1950-е гг. Д. Т. Березовец считал принадлежавшими руси памятники VIII–IX вв. на правобережье Среднего Днепра. Надо отдать должное украинскому археологу — у него были основания предполагать славянские (в его понимании — древнерусские) основы правобережной волынцевской культуры, ибо эта культура была предшественницей северянской роменской, хотя и развивалась под прямым воздействием салтово-маяцкой культуры. Уже говорилось, что изначальную славянскую русь стремился соотнести с волынцевской культурой и В. В. Седов, посчитавший её ареал «Русским каганатом».
В действительности, ареал этой культуры, сочетавшей славянские и хазарские традиции, соотносится с областью летописной хазарской дани с северян (ср.: Петрухин 2005. С. 70–71), но Галкина игнорирует летопись и не может принять концепцию славянской принадлежности исконной руси, ведь цитируемые ею восточные источники противопоставляют славян и русь. Здесь и пригодились аланы как носители салтово-маяцкой культуры. Эта конструкция также имеет давние традиции — сама Галкина указывает на их истоки в отечественной историографии, определившие историографические схемы М. В. Ломоносова и его последователей: это средневековый «учебник» русской истории «Синопсис». Русь возводится там к сарматам, точнее к сарматскому народу роксоланы, «аки бы Росси и Аланы» (Галкина 2002. С. 238). Эта конструкция воспроизводит польскую средневековую этимологическую схему, возводящую поляков к сарматам (об этой схеме шла речь во Введении). Те же средневековые этимологические приёмы наследует Галкина — роксоланы, росомоны для неё все равно что русь: у неё есть непосредственный предшественник, имя которого Галкина упоминает вскользь, ввиду его одиозности даже для науки XIX в. Это Д. И. Иловайский — для простоты ассоциаций он переименовал роксоланов в роксаланов и даже гуннов считал славянами[103], ведь они тоже создали целую империю (Иловайский 1996. С. 70 и сл.).
Вновь явленная «тайна Русского каганата» сводится к исконности этого государства, которое неведомо как стало славянским, но противостояло Хазарскому каганату. Последнему автор «тайны» отводит роль, определенную Б. А. Рыбаковым в эпоху борьбы с космополитизмом (рубеж 40–50-х гг. ХХ в.), небольшое объединение в Дагестане и дельте Волги достигало Дона, но на Дону господствовал аланский Русский каганат. Его столицей Галкина назначает Верхний Салтов — недостаточно исследованную и ныне гибнущую в процессе строительства современного поселка крепость[104].
Правобережное Цимлянское городище и белокаменные крепости в бассейне Дона строятся, чтобы защитить Русский каганат от Хазарии и т. д. и т. п. Формирование сети поселений в интересующем Галкину регионе представляется в современной науке совершенно иначе (см. из последних обзоров — Тортика 2006), никаких соответствий конструкции Русского каганата в источниках нет (Мишин 2003). Проблема переселения аланов с Северного Кавказа в бассейн Дона не решается сейчас однозначно как результат приказа хазарского кагана, но фиксируется появление хазарских юртообразных жилищ на аланских поселениях Северного Кавказа (Аржанцева 2007).
Рис. 11. Хазарские крепости: — каменные или кирпичные крепости и города; — городища с земляными валами (по: Комар, Сухобоков 2000)
Начало IX в. было эпохой укрепления каганата: строительство крепостей отмечало возросшие возможности усилившегося Хазарского государства. Главным возмущающим фактором был конфликт венгров с наступающими с востока печенегами. Передвижение венгров в 830-е гг. традиционно считается связанным со временем строительства Саркела: их вмешательство в конфликт Византии и Болгарии на Дунае заставляло греков обеспокоиться укреплением позиций сюзерена венгров — Хазарии — в их тылу. Не менее примечателен и тот факт, что в это же время — в 838 г., согласно Бертинским анналам, русь впервые прорывается к Константинополю и в Западную Европу. Русское посольство оказывается в столице франков на Рейне, но не может вернуться прежним путем через Константинополь в Восточную Европу, ибо дикие племена (венгры? — см. выше) преграждают им дорогу.
Речные пути в IX в. пребывали под властью хазар: Ибн Хордадбех сообщает, что хакан брал с купцов ар-рус десятину (таможенную пошлину) в своей столице Итиле в дельте Волги.
С. А. Плетнева считала, что Саркел стоял на караванном пути, ведущем через столицу Хазарии вглубь Восточной Европы, то есть контролировал перекресток коммуникаций — брод через Дон, речные и степные дороги (ср.: Артамонов 1962. С. 299–300). Понимание исторических судеб этого транспортного узла зависит от хронологического соотношения Саркела и Правобережного Цимлянского городища (основанного на рубеже VIII и IX вв.? — Флёров 2011. С. 65 и сл.), но можно заметить, что на главных речных магистралях поселенческая сеть развивалась на перевозах — по обоим берегам рек. Таковы Итиль на Волге (разделенный на собственно Итиль и Восточный Хазаран с перевозом — понтонным мостом), Верхний Салтов на Северском Донце и селище на противоположном берегу (ниже расположен комплекс памятников с характерным названием «Каганский перевоз» — Плетнева 2000. С. 26) и крайний западный пункт, контролируемый Хазарией в Среднем Поднепровье, — Киев на правом берегу Днепра.
Интересно, что память об этом пограничном положении Киева сохранила как древнерусская киевская легенда, именующая основателя города Кия перевозчиком, так и еврейско-хазарская традиция, ибо, согласно Константину Багрянородному, киевская крепость и в середине Х в. именовалась Самватас — именем пограничной реки талмудических легенд. На киевском правобережье Днепра есть анклав памятников волынцевской культуры, распространенной на территории Среднего Поднепровья, с которой брали дань хазары (Петрухин 2002). Продолжается дискуссия о происхождении имени Киев: иранская этимология имени Киев была предложена О. Прицаком (Голб, Прицак 2003. С. 75–77) и подвергнута критике (О. Н. Трубачев и др.). С. Г. Кляшторный предложил тюркскую этимологию, опираясь на ранние формы наименования Куйаба, Киоава в арабском и греческом (Кляшторный 2009). Апеллятив аба/оба — поселение, при том, что в древних тюркских языках qij означало «предградье, посад» (Nagrodzka-Majchrzyk 1978. P. 24; ср.: СГТЯ: 493–494).
В целом археологическая характеристика славянских культур Среднего Поднепровья, а также верховьев Дона и Оки соответствует данным письменных источников — русской летописи и письма Иосифа о даннических отношениях между славянами и Хазарией (см. обзор литературы — Тортика 2006. С. 365 и сл.). Культуры славянских данников Хазарии как в Среднем Поднепровье, так и в бассейнах Верхнего Дона и Оки оказываются связанными едиными этнокультурными импульсами, как внутренними, так и внешними (салтовскими — хазарскими). На севере развитие культур варяжских данников также было взаимосвязанным: словене (культура сопок) и кривичи (культура длинных курганов) расселялись с ориентацией на разные ландшафтные зоны и соответствующие традиции землепользования. Заметим при этом, что кривичи, подчинившиеся призванным варяжским князьям, занимали верховья Днепра и Волги, хазары контролировали среднее течение и устье этих рек.
Таким образом, в Хазарии формировалась сеть поселений, призванная контролировать не только речные магистрали, но и пути, ведущие с востока на запад (см. рис. 11). Можно ли считать хазарские крепости городами? Сеть хазарских крепостей была «подключена» к тем поселениям, которые, безусловно, были древними городами. Таковы таманские Фанагория и Таматарха (Плетнева 2002). Как уже говорилось, городами (медина) с точки зрения восточных географов были кавказские Семендер и Беленджер, равно как и столица, Итиль (описание которой, как заметил Бейлис, близко описанию Семендера). Но бедность культурного слоя хазарских крепостей следами «городской» деятельности — ремесла и торговли на «посаде» — заставляет сводить их значение к функциям таможен и караван-сараев (С. А. Плетнева), ставить под сомнение их городской статус (Флёров 2011; см. дальнейшее обсуждение проблемы в послесловии Петрухина, а также Колода 2009).
Можно заметить, что стереотип Хазарии как «торговой державы» с ее таможенными пунктами основывается как на традиционном представлении о роли евреев-торговцев в раннесредневековом мире, отчасти — на данных Ибн Хордадбеха о десятине, которую брал в своей столице хакан с купцов, называемых ар-рус (десятину брал с них и император ромеев). Вариантами того же стереотипа можно считать упомянутую интерпретацию Хазарии Б. А. Рыбаковым как мелкого паразитического ханства и отчасти — историографическую конструкцию о функционирующем чуть ли не с VIII в. пути из «немец в хазары» (А. В. Назаренко). Между тем еврейские общины Европы практически ничего не знали о Хазарии, о чем свидетельствует письмо Хасдая Ибн Шапрута в 60-е годы Х в.: его эмиссары и открыли маршрут в Хазарию через Европу, Русь и Волжскую Болгарию. В IX в. еврейские купцы — ар-разанийа, естественно, обходили европейские пути — на них свирепствовали венгры (Ибн Хордадбех 1986. С. 123). С походами венгров можно увязать выпадение дирхемов, в том числе хазарских подражаний арабскому чекану, в Средней Европе в Х в. (ср.: Фомин 1988. С. 196). Ибн Шапрут услышал об иудейском царстве хазар от хорасанских (иранских) купцов, но поверил лишь официальным послам из Византии, которые рассказали о купцах из Хазарии, привозящих на своих кораблях «рыбу, кожи и другие товары» (Коковцов 1932. С. 63–64).
Между тем с рубежа VIII и IX вв., по окончании арабо-хазарских войн[105], восточноевропейские речные пути стали трансконтинентальными: восточное серебро достигало по ним Скандинавии, что демонстрируют клады дирхемов (Т. Нунан). Хазария контролировала главные торговые пути — Волгу, Дон и Днепр, но, как уже отмечалось, парадоксальным образом клады практически не выпадали на ее территории. Византийские монеты, обнаруженные на территории каганата, также не являются прямым свидетельством торговли — как и Римская империя, Византия выплачивала деньги федератам, состав кладов свидетельствует о связи распространения монет с военными, а не торговыми операциями (ср.: Круглов 2002). Периферия раннесредневековых цивилизаций в Восточной и Северной Европе не нуждалась в денежном (монетном) обращении: хазарский чекан, судя по относительно малочисленным подражаниям дирхемам, был «престижным» (как и древнерусский при Владимире — Ярославе).
Хазария нуждалась в «богатстве» — серебре: недаром и в Скандинавии эпоху викингов называют «серебряным веком», многочисленные украшения производятся из ввозимого серебра. Те же процессы происходят в Хазарии: многочисленные серебряные украшения поясов, узды и т. п. известны из материалов могильников, но не из кладов (хотя такие украшения входят в состав кладов Восточной и даже Северной Европы). Концентрация таких богатств известна, в частности, в районе Верхнего Салтова (ср.: Аксенов 2006): очевидно, что там происходило перераспределение серебра.
Напомним, что доминантной функцией города с точки зрения классической политэкономии является перераспределение прибавочного продукта, и концентрация серебра вокруг центров, не претендующих на развитые торгово-ремесленные функции, как в Хазарии, так и в становящемся государстве Руси (Ладога, «Рюриково», Гнёздово и др.)[106], свидетельствует о становлении городской сети.
Рис. 13. Дирхемы с легендой «Муса расул алла» (по: Kovalev 2005)
Распределение серебра в Восточной Европе и колебания рынка в IX в. позволяют обнаруживать конфликты, не отмеченные прямо письменными источниками. Интересно, что единичные монеты, демонстрирующие выбор веры, — куфические дирхемы с легендой «Муса расул Алла»/«Моисей — посланник Божий», обнаруженные на Готланде (Г. Рисплинг, см. Kovalev 2005, рис. 13), датируются концом 830-х гг. — временем, когда велись переговоры о строительстве Саркела и происходил конфликт с болгарами и венграми на дунайской границе Византии (тогда же русские послы впервые появились в Константинополе). Следует отметить, что ранние клады восточного серебра выпадают на границах Хазарии, в землях хазарских данников — славян, у северян и вятичей, в районе перехода из бассейна Дона в бассейн Оки (Кропоткин 1978. С. 112). Очевидно, что хазары должны были делиться с данниками, допуская их к распределению поступающих монет. Русь уже в середине Х в., по данным Константина Багрянородного, платила славянам-данникам за поставляемые лодки: клады восточного серебра распространяются на речных коммуникациях cевера Восточной Европы значительно раньше, с начала IX в.
Ранние клады неизвестны в киевском Правобережье. Киев стал центром концентрации монет в Х в., когда там обосновались пришедшие с севера русские князья. Это вторжение, согласно Начальной русской летописи («Повесть временных лет»), сопровождалось присвоением хазарской дани с полян, северян и радимичей. Русь не могла атаковать хазар на главных магистралях Хазарии — на Дону и Волге: она смогла прорваться к мировым рынкам в обход, по западной пограничной реке Днепру, в том регионе, который контролировали венгры, находившиеся в сложных отношениях с былым сюзереном — Хазарией. Уже говорилось, что русь смогла обосноваться в Среднем Поднепровье тогда, когда венгры уходили в походы на запад: в 860-е гг. Киев был захвачен русью Аскольда и Дира. В 882 г., когда венгры с союзными каварами дошли до Вены, Вещий Олег утвердился в Среднем Поднепровье (см. о Руси как посреднике при распространении венгерских древностей в Скандинавии — Hedenstierna-Jonson 2009). Источники не сообщают о реакции хазар на вторжение Олега, но Т. Нунан показал, что в последней четверти IX в. восточная монета не поступает в Восточную и Северную Европу. Кризис может быть объяснен хазарской блокадой Руси: монета вновь начинает поступать в Европу в начале Х в., когда устанавливается связь с Волжской Болгарией и рынок наполняется монетой среднеазиатского саманидского чекана (в обход Хазарии).
Известны попытки реконструировать путь из Киева в Болгар (Б. А. Рыбаков, А. П. Моця, А. Х. Халиков), очевидно, что им воспользовались послы Хасдая ибн Шапрута в начале 960-х гг., а вслед за ними в 965 г. — князь Святослав. Русь уже не зависела от речных коммуникаций, но смогла выйти на Волгу, в «тыл» Хазарии. Удар был нанесен по хазарскому «граду» — столице Итилю (?), за ним последовали Тамань и аланские регионы — Северный Кавказ и бассейн Дона.
Вероятные свидетельства военного разгрома и присутствия дружины Святослава обнаруживаются на городищах в бассейне Десны и в Белой Веже (Петрухин 1995. С. 103). Комплексы (клады), отражающие присутствие славянских скандинавских и хазарских древностей, известны в бассейне Оки (Зарайский клад — Макарова 2005, Супруты — Мурашева 2008а). На городище Самосделка в дельте Волги исследуется мощный культурный слой, в котором присутствуют следы пожара, но нет характерных вещей, которые оставляли воины Святослава на местах походов, в том числе — в дунайской Болгарии (Йотов 2003). Нет их и в хазарской Таматархе, разрушенной пожаром во второй половине Х в. (ср.: Чхаидзе 2008. С. 285).