Святые защитники

Т. С. Ильина, изучавшая нынешнюю народную культуру Русского Севера, писала: «В современной деревне чрезвычайно распространены молитвы “в путь”. Исследователи называют их по-разному. В научной литературе нам встретились два основных названия для этих текстов – заговоры… и молитвы… Отсутствие единого мнения на счёт того, к какому жанру можно отнести эти тексты, говорит о том, что они имеют нечто общее и с заговорами, и с молитвами». Сама Ильина добавляла, что они называются также «молитовками»[219]. Если люди, использующие формульно организованные словесные (вербальные) напутствия, на практике предпочитают именовать их «молитвами» и «молитовками», то это, по-видимому, означает, что, с их точки зрения, это такие тексты, которые находятся в русле субъективно понимаемой православной традиции. Уменьшительное «молитовка» может указывать, что люди осознают их отличие от канонических молитв, подкреплённых постоянным церковным обиходом, понимают менее официальный статус и вообще их краткость и полуимпровизационность (особенно теперь).

Обычный мотив формульных вербальных напутствий – упоминание о святых, об ангелах, о Господе Боге, о Богородице и Христе, которые присутствуют на той дороге, по которой нужно идти человеку. Они прикрывают его со всех сторон, охраняют и оберегают, отвращают от него всяческое зло. Таким злом представлялись и разбойники, и чародеи, и лютые звери, и «напрасная смерть», и болезнь[220].

Можно заметить, что оберегали в пути преимущественно те святые, которые ассоциировались с военной защитой и вообще считались воителями-защитниками – Михаил Архангел, Егорий Храбрый. Даже Николай Чудотворец – и тот понимался как заступник воинствующий.

Конечно, у Николы бывало много различных забот, но покровительство воинам, казакам, землепроходцам – важнейшая из них.

Русские женщины Водлозерья перед поездкой в лодке призывали «святую Марию» или же говорили: «Ангел во встречу, Господь по пути»[221]. В другом районе Русского Севера – в Северном Белозерье – до самого недавнего времени знали, что, прежде чем отправиться в путь, следует произнести специальную охранительную формулу. Например, такую: «Матерь Божья, Пресвятая Богородица, я в пути, а ты впереди, ангелы сбоку, Христос позади. Во веки веков. Аминь»[222].

Подобные тексты были очень распространены. В Череповецком районе Вологодской области в 1987 г. записан такой рассказ: «Всегда надеюсь на Бога и его угодников. Ужкак из дома выхожу, обязательно скажу: “Спаситель впереди, Николай Чудотворец позади, попутчики мне во всех путях-дороженьках. Верни меня, Господи, на родную землю, в родной дом живую и здоровую”. Три раза надо сказать, а “аминь” говорить не надо»[223].

Специальная «молитва» в таком случае могла быть и вроде этой, записанной в Новгородской области:

Солнце на восходе, сам Исус Христос выходит,

[это я выхожу из дома и молюсь на небо]

Крест-евангелье выносит,

Весь мир православный благословляет.

– Благослови меня, Господи, на сей день господень,

Великую грешницу и рабу Анну,

Господи, я в путь иду, Господи, Тебя с собой беру,

Ангелы, вперёд забегайте, мне путь расчищайте,

От злых людей, от супостатов меня сопасайте,

Господь в путь [я вот так руку кладу; крестится. – Прим. публикатора],

Никола на помочь, и Пресвятая Богородица[224].

Ангелы-хранители, которые должны были, как в этой новгородской «молитве», «забегать вперёд» и «путь расчищать», в иных напутственных текстах призываются для того, чтоб указать определённо, чем им надлежит заниматься и как именно оберегать человека в странствии и вообще в жизненном пути. Вот как об этом говорилось в напутственном слове, привезённом в Западную Сибирь переселенцами-курянами:

Первый ангел – путь прочищае,

Второй ангел – душу спасае,

Третий ангел – делами управляе.

Господи! Направь нас в добрый путь[225].

В Полесье заговоры, произносившиеся перед отправлением в дорогу, были в недавнем прошлом весьма распространёнными. Обычно это тексты, в которых говорится о том, как святые оберегают человека в пути, сопровождая его, идя перед ним и возле него, а то и двигаясь ему навстречу. Иной раз в качестве обережных текстов и заговоров выступают широко известный в народе апокриф «Сон Богородицы», молитвы из круга «На сон грядущий», канонические молитвы «Живый в помощи» (90-й псалом), «Да воскреснет Бог…»[226].

Насколько популярными были эти тексты-обереги письменного происхождения, можно понять по такому примеру. Как известно, в XVIII в. государство особенно рьяно и жестоко насаждало религиозное единомыслие. Сурово преследовалось то, что, в согласии с рационалистической и просветительской парадигмой того времени, определялось как «суеверие» и «волшебство». В конце 1730-х гг. было заведено дело на Евдокима Карамшина, дворового человека полковника Ивана Казакова. У обвиняемого обнаружили несколько «писем» и «таблиц», то есть заговоров и астрологических предсказаний. Он не отпирался и на вопросы судей прямо отвечал, зачем ему понадобилось это переписывать: «…Он Евдоким ездит часто по дорогам… а боится разбойников и лихих людей…» Кроме того, по его словам, в деревнях, куда ему приходилось заезжать, случается немало порчи. Вот он, дескать, и попросил у казака Василия Иванова «какой молитвы». Тот «вышеозначенное письмо дал ему списать… и при том говорил и кто сие де сию молитву читает и того человека бог помилует молитвами архангела михаила от воров и разбойников и от лихих людей и от порчи…». Столь же просто Евдоким говорил и об имевшихся у него астрологических предсказаниях: он списал «Сказание о злых днях преподобному Ефрему» и получил «таблицу о несчастливых днях» «ни для чего иного только для знания по которой он Карамшин и исполнял и в те месяцы и числа как выше сего показано в дорогу и никуда не ездил признавая за истинну». Судя по всему, обвиняемый не воспринимал свои действия как что-то предосудительное[227]. А с другой стороны, в те годы ездить по дорогам и впрямь было небезопасно, так что и определение по «таблицам» подходящих для поездок дней, и текст оберегающей «молитвы» – всё это даже для грамотного человека, каким был Евдоким Карамшин, становилось насущной потребностью.

Все такого рода заговорные тексты строятся по модели огораживания пространства. Выделенное, ограждённое пространство должно оберегаться сверхъестественными помощниками и святынями. Тогда оно станет безопасным для находящегося в нём человека. По модели выгораживания безопасного пространства вообще многое обустраивалось в народно-православной жизни. Иконы, часовни, пригородные монастыри оберегали границы поселения: образы Спаса, Богородицы, Николая Чудотворца, Михаила Архангела (иногда также – других святых) размещались на городовых башнях и воротах, часовни ставились при въезде в деревню, а монастыри обычно бывали крепостями[228].

«Некоторые мотивы, характерные для народных молитв, произносимых в дорогу, семантически близки молитвам, содержащимся в молитвах “на сон”», – писала Т. С. Ильина[229]. Это понятно: заговоры и молитвы «на сон грядущий» тоже строятся по модели выгораживания безопасного пространства, по периметру которого должны располагаться святые-охранители. В них призываются ангелы, святые, Богородица, Господь, чтобы охранять спящего. Иногда указывается, что человек оберегается крестом.

По мнению Т. Б. Щепанской, расположение фигур сверхъестественных помощников по отношению к идущему человеку в текстах народных напутственных молитв крестообразно: святые ограждают человека собою со всех сторон, как крестом. Щепанская даже называла их молитвами-«крестами»[230]. Правда, уже в одном из самых ранних известных учёным текстов с мотивом «человек в окружении святых» – в «Молитве ко власти приход» (из найденной в Карелии рукописи конца XVII – начала XVIII в.), кроме обычного ограждения святыми по сторонам от идущего человека, прежде всего говорится: «Стоит надо мною Спас с Пречистою Богородицею и святый Иван Предтеча…»[231] Так что явно было стремление оградить себя не только по сторонам (впереди-сзади и слева-справа), но прежде всего и сверху. Тогда создавалось охраняемое, безопасное пространство со всех доступных сторон. Тем более что быть наверху – обычное для святых дело. Похоже, что суть формульного вербального ограждения – не в крестообразном расположении фигур охранителей, а просто в максимальной защищённости человека со всех сторон и даже сверху. А крест – он действительно защищал и оберегал, но с этим мотивом всё проще: нередко в таких текстах прямо говорилось: крестом крещусь, крестом защищаюсь, крест – моя оборона и т. п.

Кстати, прозвание Иоанна Предтечи буквально значит «идущий впереди, предшественник» – ведь он предшествовал Иисусу, приуготовлял его приход, он-то и распознал в Иисусе мессию. А согласно «Молитве ко власти приход», впереди человека движется «великий святитель Николае со триста аггелы», в то время как «святый Иван Предтеча» находится наверху, вместе со Спасом и Богородицей. И вообще Иоанн Предтеча – не слишком популярный святой в формульных вербальных напутствиях, и нечасто он идёт впереди, расчищая дорогу и защищая человека. Такое впечатление, что простой народ не слишком понимал смысл его старославянского прозвания. Иначе, как во многих других примерах, связанных с именами святых, Иоанн Предтеча (который ещё и «с крестом» – он Креститель) мог бы стать весьма частым предводителем путника в этих текстах.

Важнее всего было пустить впереди себя по дороге самого могущественного защитника. В речи вятских крестьян XX в. отмечено устойчивое выражение «и то Бог вперёд». Согласно толкованию лингвистов, помогавших составить «Словарь бабы Нюры», оно означает: «и то слава Богу, и то хорошо». Вот примеры его употребления: «Я кулижку присмотрела в ложбетине, дак на косево подсобирываюся. – Да я тамока в прошлом годе косила и три навильника накосила. – Ну и то Бог вперёд»; «Изба-то совсем оседаёт. Нонеча токо два бревна подвёл – всё недосуг. – И то Бог вперёд»[232]. По происхождению это, конечно, напутственная формула – призыв-пожелание, чтоб сам Бог находился впереди, охраняя человека от всяческой напасти в любой ситуации. Просто у напутствия расширилась сфера употребления.

Близкие аналогии славянским формульным вербальным напутствиям имеются в Библии, в православной традиции и даже в древневосточной ритуальной словесности – в аккадских заклинаниях и египетской «Книге мёртвых». Во всяком случае, по словам Т. С. Ильиной, «можно предположить, что народные молитвы с мотивом “человек в окружении святых” испытали влияние христианской книжности»[233].