Книга V

Книга V

1. Таким образом Император Никифор, прошед всю Сирию и приморские страны, преодолевши всех врагов и, как говорят, «сделав добычей Мисян» (это старинная поговорка, буквально означает «подвергнуться опустошению огнем и мечом». — А.К.), разорил весьма многие города и, построив в три дня безопасное укрепление на самом выгодном месте пред великою Антиохиею, возвратился, как я выше сказал, в Византию. После сего он отправил к предводителю Карфагенян (имеется в виду эмир Египта. — А.К.) послов и вместе с ними послал ему в подарок меч беззаконного и нечестивого Магомеда, взятый в добычу из одной завоеванной Палестинской крепости и требовал возвратить к себе Патрикия Никиту, плененного во время поражения Римлян в Сицилии и к нему отосланного, как сказано было выше. Он грозил ему в письме, что, если не поспешит освободить его из уз неволи и прислать к нему, он должен ожидать непримиримой брани, от которой все его владение разорено будет Римскими полками. Карфагенянин, устрашенный сим известием, как Скифским повелением, отослал в подарок Государю Никифору не только Патрикия Никиту с прочими пленниками, но и всех невольников Римских, плененных в разных местах и содержавшихся в заключении: ибо страх овладел им, как услышал о сухопутном и морском его войске. Все народы страшились, ужасались непобедимой и неприступной в сражениях силы Никифора, побеждавшего всех неприятелей, как бы по Божию мановению; все старались иметь его не врагом, но союзником и повелителем. Таким образом Патрикий Никита и прочие Римские пленники, освобожденные из уз неволи и заключения, возвратились в Византию. Государь веселился, торжествовал сей день и, за освобождение граждан, совершал, как должно, благодарственные Богу моления. Во время сих деяний Государя в Сирии и Византии, посланный по царской его воле к Тавроскифам Патрикий Калокир, пришедши в Скифию, понравился начальнику Тавров, подкупил его дарами, очаровал лестными словами (весь Скифский народ чрезвычайно корыстолюбив, жаден к подаркам и даже любит сами обещания) и убедил идти против Мисян с великою ратью с тем условием, чтобы он, покоривши их, удержал их страну в собственной власти, а ему содействовал в завоевании Римского Государства и получении престола. Он обещал ему за то доставить великие, бесчисленные сокровища из казны Государственной.

2. Святослав (Сфендослав — так назывался начальник Тавров), услышав сии слова, не мог удержать душевного стремления: восхищенный надеждою получить богатство, мечтая о завоевании Мисийской страны и, как человек пылкий, отважный, сильный и деятельный, возбудил все юношество Тавров к сему походу. И так, собрав ополчение, состоявшее из шестидесяти тысяч храбрых воинов, кроме обозных отрядов, отправился против Мисян (византийские авторы относили начало похода Святослава к концу лета 968 года. — А.К.) с Патрикием Калокиром, которого, по дружеской с собою связи, полюбил, как родного брата. Мисяне, услышав, что он проходить уже мимо Истра и готовится сделать высадку на берег, выступили против него с тридцатью тысячами войска. Тавры быстро сошли с судов, простерли пред собою щиты, извлекли мечи и начали поражать их без всякой пощады. Они не выдержали первого сего нападения, обратились в бегство и к стыду своему заперлись в Доростоле (укрепленный город Мисян). Тогда, говорят, предводитель их Петр, человек благочестивый и почтенный, тронутый сим нечаянным бегством, получил параличный удар и вскоре переселился из сей жизни. Так происходило в Мисии. Император Никифор, как человек всегда заботливый, неусыпный и никаким удовольствиям совершенно не предающийся (никто не мог об нем сказать, что видел его на пиру когда-нибудь, даже в молодости), узнав о победах Тавров, занялся разными в одно время делами: снаряжал пехотное войско, вооружал сотни, ставил в строй фалангу конную, одевал всадников в железные латы, строил метательные орудия и поставлял оные на городских стенах. Сверх сего, он прикрепил к башне, называемой обыкновенно Сотенною, тяжелую железную цепь и по большим столбам протянул через Воспор к башне Галатской крепости, находящейся на противоположном берегу. Он, как муж деятельный и более всех известных нам людей глубокомысленный, вредным для себя почитал, предпринимать войну вдруг против двух народов. И так за нужное почел один из них склонить на свою сторону: таким образом, казалось ему, весьма легко будет одержать верх над другим и покорить его в короткое время.

3. После сего, не надеясь примириться с Таврами (ибо он уверен был, что Патрикий Калокир, совратившийся с прямого пути, свергнувший с себя иго власти и находящийся в великой силе у Святослава, не захочет уже покориться его воле), он решился лучше отправить посольство к единоверным Мисянам. И так послал к ним Патрикия Никифора Еротика и Филофея Настоятеля Евхаитян, чрез коих напоминал им о единоверстве (они признают Христианские догматы без всякого противоречия) и просил у них дев из царского рода для соединения их браком с сыновьями Императора Романа, чтобы сим родством утвердить взаимную связь и дружество между Римлянами и Мисянами. Они приняли послов с радостью, посадили дев царской крови в колесницу (женщины обыкновенно ездят у них в колесницах) и отправили к Императору, прося защитить их, отвратить висящую над их главами секиру Тавров и сделать ее не действительною. Если бы он помог им, то без сомнения одержал бы победу над Скифами, как и над всеми народами, против коих посылал Римское войско. Но счастье человеческое часто зависит от одной минуты, не редко висит, так сказать, на тонкой нити и обыкновенно уклоняется в противную сторону. Справедливо некоторые думают, что гнев Божий и зависть человеческая противятся сильным и знаменитым мужам, колеблет их, низлагает и в ничто обращает. То же самое сбылось и с Никифором, хотя все дела текли по его желанию, чего ни с одним из его предшественников не случалось. Провидение Всевышнего обращает счастье людей в противную сторону, я думаю, для того, чтобы они чувствовали свою смертность и выше меры не гордились. Уже некоторые, восшедшие на степень блаженства и достигшие славы воинскими подвигами, не страшились даже называть себя Богами и тем оскорблять Провидение. Примером сему служат сыны Алоевы, От и Ефиальт, хотевшие, как говорят, взойти на небеса, Навуходоносор Вавилонский, воздвигший себе истукан и Александр, сын Филиппа, желавший именоваться сыном Амона. И так дела человеческие непостоянны и переменчивы, что испытали тогда и Римляне: они скоро потеряли своего Правителя, какого прежде никогда не имели. Если бы счастье их не оставило, то во время жизни его, они без сомнения положили бы пределы своего владычества на восток в Индии, а на западе на самом краю вселенной. Теперь должно опять начать повествование с того места, от коего мы отступили.

4. Таким образом Мисяне с воздетыми руками умоляли Императора защитить их. Но, во время! приготовления к походу, получается известие о взятии Антиохии (в октябре 969 года. — А.К.) по его повелению, данному воинам, оставленным для ее покорения. Когда ежедневными набегами она доведена была до крайности и совершенного недостатка в необходимых припасах, тогда, говорят, Стратопедарх (начальник военного лагеря. — А.К.) Патрикий Петр, скопец, муж деятельный и храбрый, пришел туда с своим войском из Сирии и Таксиарха (командира. — А.К.) Михаила Вурца послал для обозрения города. Подошедши к нему с отборными воинами, он осмотрел всю ограду и, возвратившись в стан, сделал лестницы соразмернее высоте ее башен; положил оные на вьюков и, среди ночи, с легионом храбрейших ратников опять приблизился, осторожно приставил оные и, взобравшись по ним на стену, перерезал спавших глубоким сном Агарянских стражей. Овладев таким образом стеною, Римляне сошли с башен и со всех сторон начали жечь город. Антиохийцы пораженные неожиданным бедствием, пришли в ужасное отчаяние и не знали, что делать. Лишь только они хотели защищаться и храбро противиться, как начальник стана Петр упредил их намерение: он вступил со всем войском в ворота, отворенные бывшими в город Римлянами. Они не смели даже и смотреть на великое воинство и, бросив оружие, просили пощады. Петр взял пленных в неволю, заглушил пожар, отобрал лучшую часть корыстей, укрепил разрушенные места ограды и совершенно овладел всем городом.

5. Таким образом великая и славная Антиохия была взята и опустошена Римлянами. Император, услышав о ее пленении, обрадовался и совершил благодарственное Богу молебствие. — Говорят, что в бывший тогда праздник (Св. Архистратига Михаила и прочих) бесплотных сил один пустынный монах отдал ему письмо и немедленно удалился. Он развернул его и прочитал; содержание было следующее: «Государь! Провидение открыло мне, ничтожному червю, что ты, по прошествии Сентября, в третий месяц переселишься из сей жизни». Долго он искал сего монаха, но нигде не нашел. С того времени он провождал жизнь свою в горести и смирении; никогда не хотел покоиться на ложе, но обыкновенно почивал на полу на барсовой коже и красном войлоке, одеваясь сверху мантиею монаха Михаила Малеина своего дяди. Он спал таким образом до одного Господского праздника, в который намерен был причаститься Святых Христовых тайн. Тогда же на днях скончался и Кесарь Варда, родитель его, живший более девяноста лет, состарившийся в службе военной и одержавший многие победы в воинских своих подвигах. Государь со слезами провожал его тело от дворца до самого дому, стоящего в южной части города на покатой дороге, ведущей к морю, где находится Софийская пристань, и там положил оное во гроб. Спустя несколько дней, когда горесть его о смерти родителя уменьшилась, Государыня Феофана, избрав удобный случай, приходит к нему одна и убедительными словами неотступно просит его об Иоанне Цимисхии (полководце, находящемся тогда в опале. — А.К.), представляя справедливую свою побудительную к тому причину: «Государь! — сказала она, — почему ты, располагающий все с великой точностью и, так сказать, по мере и весу, служащий правилом и лучшим образцом смирения, оставляешь без внимания великодушного и храброго мужа, славного военными подвигами, непобедимого, составляющего звено знаменитого рода и притом двоюродного брата своего, почему, говорю, оставляешь его, провождать жизнь недеятельную, беспечную и, в цвете лет своих, валяться в тине удовольствий? И так повели ему переехать к нам из места своего пребывания и сочетаться с дочерью благородного какого-нибудь гражданина: ибо неумолимая, разрушающая наши члены, смерть уже подкосила первую супругу его, соединенную с ним законным браком. Умилостивись, Государь, и поверь, что я говорю тебе правду. Да не будет посмешищем наглых людей человек, происшедший от твоего рода и всеми уважаемый за военные подвиги».

6. Сими словами она очаровала Императора (чрезвычайно плененный ее красотою, он имел к ней чрезмерную благосклонность) и убедила немедленно призвать Иоанна в Византию. Приехав в столицу, он явился к Государю и, получив повеление не ходить каждый день в царские чертоги, поспешно удалился в свой дом. Впрочем, и после того он всегда ходил во дворец. Как человек пылкий, неустрашимый и отважный в необыкновенных предприятиях, он нашел средство, приходить чрез тайные входы к Государыне и вступать с ней в разговоры о низвержении Никифора с престола. Он присылал к ней в разное время сильных и храбрых воинов, коих она принимала и содержала в одной темной комнате. Когда злодейская их крамола, носившая, так сказать, в утробе своей бедствие и ужасное злодеяние, готовилась уже произвести на свет беззаконное свое исчадие, тогда заговорщики опять сошлись по обыкновению вместе и положили лишить Никифора власти. После сего Иоанн, пришедши домой, призвал к себе Михаила Вурца и Льва Педиасима и в запертой комнате рассуждал с ними о его убиении. Тогда был десятый день Декабря. Говорят, что по вечеру, во время песнопения, один клирик подал Императору записку, в коей написано было: «Государь! Да будет тебе известно, что в сию ночь ужасная смерть тебе готовится. Это истина: прикажи осмотреть женские чертоги, там найдут вооруженных людей, готовых убить тебя». Прочитав сию записку, он приказал Постельничему Михаилу сделать надлежащий осмотр для отыскания сих воинов; но от страха ли к Государыне, или от медленности своей, или от некоего помешательства в уме, он оставил без всякого обыска ту комнату, в которой скрывался отряд злодеев. Как скоро ночь наступила, то Государыня по обыкновению, пришла к Императору и начала говорить о знаменитых невестах, недавно прибывших из Мисии: «Я пойду теперь, — сказала она, угощать их; потом возвращусь к тебе. Пусть спальня будет отворена; не запирай ее теперь: пришедши, я сама запру». Сказавши, она вышла. Государь целую смену ночной стражи воссылал к Богу моления и размышлял о Священном Писании. Когда уже сон начал его склонять, тогда пред Святыми иконами Богочеловеческого лика Христова, Богоматери и Св. Предтечи и Провозвестника он успокоился на полу на барсовой коже и красном войлоке.

7. Сокрытые Государынею служители вышли из темной комнаты и на дворцовой кровле ожидали Иоаннова прибытия. Часы показывали уже пятый час ночи, резкий северный ветер волновал пространство воздуха и шел большой снег, как Иоанн со всеми соумышленниками плыл на малой ладье близ берега; он пристал к тому месту, где каменный лев схватывает вола (сие место обыкновенно называют Вуколеоном). Тогда он свистом дал знать о себе стоящим на дворцовой кровле служителям: ибо такое было сделано с ними условие. Спустив с кровли на веревках короб, они перетаскали к себе сперва всех по одному соумышленников, а наконец и самого Иоанна. И так, будучи вне всякой опасности от людей, они ворвались в царскую спальню с обнаженными мечами, подбежали к ложу и, ненашед на нем никакого спящего человека, оцепенели от ужаса и в отчаянии хотели бросаться в море. Но один дерзкий человек из женской половины повел их и показал почивающего Государя; они тотчас обступили его кругом и начали попирать ногами. Как скоро он проснулся, приподнялся и оперся головою на руку, то Леон Валант сильно поразил его мечем. Чувствуя чрезвычайную боль от раны (меч попал в самую бровь, пробил кость, но не коснулся мозгу), плавая весь в крови, он воскликнул громким голосом: «Спаси Богородица!» Иоанн сел на царское ложе и приказал притащить его к себе. Тогда привлеченного к нему и на полу распростертого (ибо он не мог привстать на колена, потеряв геройскую свою силу от удара меча) начал грозно спрашивать: «Скажи мне, безумный и жестокий тиран, не чрез меня ли ты взошел на Римский престол и получил верховную власть? Как осмелился ты, увлеченный завистью и безумием, забыть благодеяние и лишить меня, своего благодетеля, начальства над войсками и выслать в деревню, жить в бездействии с поселянами, меня, человека знатного, храброго более тебя самого и страшного для войск неприятельских, как подлого какого-нибудь преступника? Никто теперь не освободит тебя из рук моих. Говори, ежели можешь что сказать, в свое оправдание».

8. Государь, едва дышащий, не имея никакого защитника, призывал к себе на помощь Богородицу. Иоанн, схватив его за браду, без всякого милосердия исторгал из нее волосы; а прочие соумышленники с такою жестокостью и бесчеловечием били его по ланитам рукоятями мечей своих, что выпадали у него зубы из челюсти. Пресыщенный его мучениями, он ударил его ногою в грудь и, извлекши меч, разрубил ему голову и прочим приказал поражать несчастного. Они терзали его без пощады; некто ударил его в спину акуфием и насквозь пронзил до самой груди. — Сие железное длинное оружие совершенно почти подобно цаплиному носу; отличается от него только тем, что оно имеет некоторую кривизну и тонкое на конце острие, а цапле природа даровала нос прямой. — Таким образом, живши всего 57 лет и царствовавши только шесть лет и четыре месяца, Император Никифор кончил свою жизнь (в ночь с 10 на 11 декабря 969 года. — А.К.), человек, без сомнения, превосходный пред всеми людьми того времени своим мужеством и телесною силою, деятельный и опытный в подвигах воинских, способный ко всяким трудам, не склонный к телесным удовольствиям, великодушный и благородный в делах гражданских, справедливый в судебных, непоколебимый в издании законов, никем из занимавшихся сими делами не превосходимый, неутомимый в молитвах и всенощных бдениях, сохранявший твердость духа в священных песнопениях и к суетности совершенно не способный. Но народ поставлял ему в порок его желание, чтобы все непременно соблюдали добродетель и не нарушали совершенной справедливости: ибо от сего он был неумолим в наказании, непреклонен и жесток к преступникам и ненавистен людям, желающим вести жизнь беспечную. Я уверен, что Римское государство достигло бы величайшей славы, какой никогда не имело, есть ли бы, при успехах сего мужа, непостоянная судьба не восстала. Провидение, ненавидящее грубый и высокомерный дух людей, останавливает их, уничижает и в ничто обращает, направляя непостижимыми судьбами ладию жизни к собственной их пользе.

9. Иоанн, совершив богопротивное и беззаконное дело, вошел в блистательный чертог, называемый Золотою Палатою, надел на ноги красные сандалии, воссел на царский трон и размышлял, каким образом принять верховную власть, чтоб никто из кровных родственников Государя против него не вооружился. Телохранители Никифора, узнав уже поздно о его убиении, устремились к нему на помощь, полагая, что он еще остался жив, и всеми силами старались разломать железные ворота. Но Иоанн приказал вынести главу его и показать им в отверстие. И так некто, по имени Атципофеодор, подошел к трупу, отрубил голову и показал мятежникам. Увидя сие ужасное и неожиданное зрелище, они бросили из рук мечи и единогласно провозгласили Иоанна Римским Императором. Тело Никифора весь день лежало на снегу на открытом воздухе; это было в субботу одиннадцатаго дня Декабря; но ввечеру Иоанн приказал предать его приличному погребению. И так положив его в деревянный ящик, сделанный на скорую руку, вынесли в Св. храм Апостолов и сокрыли в одном рыцарском гробе в том же тереме, где лежит тело святого и славного Константина. Неусыпное Правосудие видело убийство сих извергов: наказание постигло всех соучастников злодеяния. Имение их взято было в казну народную; и они от крайней бедности, как подлые люди, подло и жизнь свою кончили. Довольно уже, кажется, я говорил о детях, жизни и смерти Императора Никифора: слишком много о сем распространяться, я почитаю пороком слишком любопытных людей, выступающих за пределы своего повествования, не оставляя никакой малости без внимания. И так долгом поставляю окончить сие описание и, по возможности, исчислить деяния Иоанна Цимисхия (сие Армянское прозвание, на Греческом языки значит, «маленький» он получил его по малости своего роста), чтобы полезные и достопамятные события не сокрылись во глубине забвения.