Глава 4 Поход русов за три моря
Глава 4
Поход русов за три моря
В 1912 году С. Шехтер обнаружил в Кембриджской библиотеке и в том же году издал источник на древнееврейском языке по истории Хазарии X века. По месту находки источник был назван «Кембриджским документом». Он представляет собой два соединенных вместе бумажных листка, исписанных от руки со всех четырех сторон крупным еврейским квадратным письмом. Это какой-то обрывок текста, который начинается с полуфразы и обрывается также на полуфразе. Документ написан в форме письма неизвестного, бывшего подданного последнего хазарского царя Иосифа к своему новому господину, также иудею, заинтересовавшемуся историей Хазарии. По одной версии исследователей, документ является параллельным текстом знаменитой переписки X века между последним хазарским царем Иосифом и знатным испанским евреем Хасдаем ибн Шафрутом. По другой версии — автором его является какой-то крымский еврей или хазарин, после гибели каганата нашедший себе нового господина и составивший для него этот трактат. Первоиздатель документа С. Шехтер счел его подлинным документом X века, но П. К. Коковцев, впервые издавший «Кембриджский документ» на русском языке, пришел к выводу, что появился этот документ, самое раннее, в XI веке{110}. В 1982 году американский гебраист Н. Голб еще раз исследовал «Кембриджский документ» по рукописи и признал его оригинальным произведением X века, созданным в Константинополе евреем — подданным царя Иосифа.
«Кембриджский документ» нельзя назвать историческим документом в строгом смысле этого слова. Это скорее литературное произведение. В нем речь идет об обращении хазар в иудаизм, а также о правлении трех последних хазарских царей Вениамина, Аарона и Иосифа. Внимание исследователей русской истории документ привлекает, прежде всего, содержащимся в нем рассказом о том, что во время правления хазарского царя Иосифа (30–60-е годы X века) византийский император Роман I Лакапин (920–944 гг.) «начал гонения на иудеев», а затем «подстрекнул» царя русов Хельгу совершить поход на хазар. Хельгу взял хазарский город Самкерц и ограбил его. Однако «булшицы» (так, вероятно, звучал титул хазарского правителя области, включавшей Керченский пролив) Песах, желая отомстить, напал на города Романа I Лакапина, а после этого пошел войной на Хельгу и заставил царя русов воевать против его бывшего союзника — Романа I Лакапина. Хельгу «против воли» двинулся на Константинополь и воевал на море четыре месяца, после чего он потерпел поражение от греков, применивших «греческий огонь», и бежал. Постыдившись возвратиться после поражения в свою страну, Хельгу ушел в Персию, где и погиб с остатками своей армии. Свой рассказ о Хельгу автор «Кембриджского документа» завершает словами: «И так попали русы под власть хазар»{111}.
Документ породил массу споров среди историков. Для того чтобы решить, какое отношение он имеет к истории Руси, необходимо было определить, кто такой этот Хельгу, совершивший поход на хазар. Большинство историков видит в нем Вещего Олега. Расхождения в хронологии жизни этого князя между Повестью временных лет и «Кембриджским документом» они поясняют то неточностями обоих источников, то хронологическими ошибками русской летописи, то уходом Олега в 912 или 922 году княжить в другие земли, откуда он и выступил против хазар. Ю. Бруцкус в 1922 году предположил, что речь идет о киевском князе Игоре Старом. По мнению Ю. Бруцкуса, все русские князья в X веке носили имя Хельгу («Святой» в скандинавских языках), а имя Игорь означает неправильно понятое «Inger» — «младший». Таким образом, Игорь Старый превратился в «Хельгу Младшего», в противовес «Хельгу Старшему» (Олегу Вещему). Поход Хельгу-Игоря имел место между 939 и 941 годами{112}. Не так давно эту точку зрения поддержал Л. Н. Гумилев. Н. Я. Половой в ряде статей 1950–1960-х годов высказал предположение, что Хельгу был вождем находившегося в зависимости от Игоря войска, которое, потерпев поражение в войне с хазарами, приняло участие в походе Игоря на греков{113}. Относительно недавно В. Я. Петрухин предположил, что Хельгу был черниговским князем{114}.
Надо сказать, что ни одно из вышеперечисленных объяснений личности Хельгу не выдерживает критики. Так, например, отождествление Хельгу с Вещим Олегом невероятно, так как последний умер гораздо раньше конца 30-х — начала 40-х годов X века, о которых идет речь в документе. Отождествление Хельгу с Игорем также не может служить объяснением, хотя бы потому, что последний погиб в 945 году на Руси, тогда как Хелъгу погиб в «Персии». Не подходит и предположение Н. Я. Полового. Документ называет Хельгу «мэлэх» («царь»), а не воевода. Что же касается версии В. Я. Петрухина, то, отождествив Хельгу с любым русским князем Среднего Поднепровья, впрочем, как и с киевским князем Игорем, придется признать, что Русь попала под власть Хазарии, как об этом говорит документ, что не соответствует реальному положению дел в 40-е годы X века, когда ослабевшая Хазария все более и более теряла свое влияние, а Киевская Русь перешла к завоеваниям последних, еще плативших хазарам дань, славянских племен, закончившимся разгромом русами хазарских городов во второй половине 60-х годов X века.
Правда, Л. Н. Гумилев и еще ряд авторов признают Киевскую Русь середины X века данницей хазар, но это построение представляется мне необоснованным. Начинает Л. Н. Гумилев с сомнений в том, что поход 907 года Вещего Олега на греков действительно имел место. Сомнения не новые и вполне обоснованные. Правда, в итоге автор приходит к выводу, что русско-византийское столкновение все-таки имело место, но вот окончилось оно не победой, а поражением русов. «Мечта о расплате с Царьградом стала этнопсихологической доминантой» русов (то есть навязчивой идеей, захватившей всех русов разом). В качестве союзника русы выбрали хазар, которые ловко их «использовали» в течение нескольких десятилетий и регулярно предавали. Вновь возмутившиеся русы бросились в объятия теперь уже византийцев. Ловкие византийцы (все кругом ловкие, кроме русов!) «подстрекнули» их к войне против хазар, начавшейся в 939 году. Далее Л. Н. Гумилев достаточно вольно пересказывает текст «Кембриджского документа». Русы во главе с Хельгу (Игорем Старым по Л. Н. Гумилеву) войну проиграли. «Затем Песах пошел на Хельгу, то есть подступил к Киеву, опустошил страну и принудил Хельгу, против его воли, воевать с бывшими союзниками-византийцами за торжество купеческой иудейской общины Итиля (столица Хазарии. — А.К.)». Отметим, кстати, что ничего о взятии Киева в еврейском документе не говорится. «Около 940 г. от Киевского княжества отпало днепровское левобережье (северян и радимичей впоследствии пришлось покорять заново). Русы выдали победителю свое лучшее оружие — мечи и, видимо, обязались платить дань, собираемую с племен правобережья, то есть с древлян»{115}. Откуда взялось последнее предположение, непонятно, но так Л. Н. Гумилев объясняет причины поборов Игоря в Древлянской земле в 6453 (945) году. Забавным пассажем является и сообщение автора об изъятии хазарами у русов мечей. Автор переносит летописное известие об уплате полянами дани мечами хазарам, фольклорный характер которого очевиден, со времени после смерти легендарных Кия, Щека и Хорива на середину X века. Почему он так делает, здравого объяснения не имеет. Разве может справедливость такого «переноса» подтверждаться тем, что в летописи со времени прихода Олега в Киев и до похода Святослава на вятичей хазары не упоминаются?! Логики нет! Вновь одни допущения и фантазии. То, что Л. Н. Гумилев так возмущается Хазарским каганатом, в свое время создало ему репутацию патриота. Только возмущается он как-то странно. Дескать, какие хазары коварные, кого только они себе не подчинили, чем только не владели! Неясно, то ли ругает, то ли восхищается. Я был свидетелем того, как в начале 1990-х годов к моему учителю, специалисту по летописанию Киевской Руси, профессору А. Г. Кузьмину приехали израильские журналисты и попросили его прокомментировать мысль о том, что значительная часть Восточной Европы является частью земель исторически принадлежащих Хазарии и, следовательно, Израилю. Журналисты, помнится, даже собирались снимать об этом фильм, который, правда, в России показывать не предполагалось. А. Г. Кузьмин, известный деятель патриотического движения 1970–1980-х годов, был поражен бредовостью высказываемых идей, в «проекте» участвовать, конечно же, отказался, но все же поинтересовался, что подтолкнуло израильтян к подобного рода измышлениям. Ответ был прост и ясен — труды Л. Н. Гумилева.
Самым, пожалуй, правдоподобным и обоснованным объяснением загадки личности Хельгу является версия, высказанная в 1938 году В. Мошиным, который предположил, что речь идет о неизвестном летописям князе загадочной Тмутараканской Руси{116}.
Загадка Тмутараканской (или, как ее еще называют ученые, Азовско-Черноморской, Таманской, Приазовской, Черноморской) Руси существует в науке уже более двухсот лет и по-прежнему далека от окончательного разрешения. Историки спорят о времени возникновения существовавшего еще в XI веке Тмутараканского княжества, потерявшего затем связь с киевскими русами из-за половцев, о составе его населения. Согласно письменным источникам, уже в первой половине X века существовали устойчивые связи Киева с Таманью и здесь имелись поселения русов. Например, в «Истории» Льва Диакона имеются несколько фрагментов, подтверждающих этот тезис: 1) требование императора Иоанна Цимисхия от русского князя Святослава, чтобы тот «удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору»{117}; 2) напоминание Цимисхия Святославу о том, что отец последнего, Игорь, спасся после похода 941 года, уйдя к Киммерийскому Боспору с десятком лодок{118}. Кроме того, в других местах «Истории» содержится намек на то, что родина русов-росов находится на Боспоре Киммерийском. Известно описание внешности Святослава, данное Львом Диаконом: «умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, курносый, безбородый, с густыми, чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос — признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами»{119}. В 1237 году, незадолго перед нашествием татар, через Матрику (Тмутаракань) в Поволжье проезжал монах-доминиканец Юлиан. Монах сообщил, что из Константинополя он и его спутники «прибыли в землю, которая называется Зихия, в город, именуемый Матрика, где князь и народ называют себя христианами, имеющими книги и священников греческих». Юлиан отметил, что у знатных людей «Матрики» (Тмутаракани) существует обычай «в знак знатности оставлять немного волос над левым ухом, обривая всю голову»{120}. Можно провести параллель с описанием внешности Святослава у Льва Диакона. Сходство обычаев русов X века с жителями Тмутаракани XIII века (возможно, потомками тмутараканских русов) получается замечательное. И, наконец, самое главное: о существовании поселений русов у Азовского и Черного морей свидетельствуют и сообщения уже упоминавшегося аль-Масуди о близости русов к Азовскому морю, и название Черного моря — «Русское»{121}. Любопытно, что Черное море как «Русское» было известно в Европе до 1096 года{122}. А в русско-византийском договоре 944 года имеется особая статья «О Корсунской стране», в которой русы обязуются не пускать племена черных болгар (болгар, живших к северу от Херсонеса у Азовского моря), идущих с севера, со стороны степей, в земли херсонцев. Для этого нужно было обладать западным побережьем Азовского моря, вплоть до северной части Таврии, до перешейка. Только обладая этими сопредельными с Корсунской страной землями, русы могли реально не допускать черных болгар «пакостить» византийским владениям в Крыму. Да и статья договора 911 года, требующая, чтобы русы оказывали помощь потерпевшим кораблекрушение кораблям греков, предполагает, что речь идет о морском побережье, берегах Черного и Азовского морей. Итак, получается, что в X веке параллельно с Киевской существовала особая Тмутараканская Русь.
Загадка заключается в том, что работами А. А. Спицына, М. И. Артамонова и И. И. Ляпушкина было доказано: до конца X века Приазовье не знало славян, они распространились здесь только в XI веке, археологически сменив салтово-маяцкую культуру (культура алан){123}. Исследователи оказались в тупике. Согласно письменным источникам, уже в первой половине X века русы жили на Тамани, а, по археологическим данным, славяне начали проникать в этот регион значительно позднее. Возможно, выход из тупика имеется в работах В. В. Мавродина, Г. В. Вернадского, С. П. Толстова, П. Н. Третьякова, Д. Т. Березовца и Д. Л. Талиса{124}. Эти авторы, особенно Д. Т. Березовец и Д. Л. Талис, указывая на этническую общность населения Степного и Предгорного Крыма второй половины I тысячелетия н. э. с алано-болгарским миром Подонья и Приазовья, доказали, что археологические данные позволяют идентифицировать население Таврии X века с русами арабских авторов. В X веке действительно существовала Тмутараканская Русь, но это была Русь не славянская, а алано-болгарская, салтовская. Результаты археологических раскопок, кстати, свидетельствуют о достаточно широком распространении салтово-маяцкой (аланской) культуры в Среднем Поднепровье (Киевской Руси X века). Тут, возможно, содержится ключ к решению проблемы происхождения имени и народа русов и их проникновения на территорию земли полян. Как я уже говорил, проблема эта заслуживает специального исследования и здесь в нее углубляться не стоит.
Итак, можно предположить, что Хельгу «Кембриджского документа» был «царем» этой Тмутараканской, во многом уже смешавшейся с аланами Руси, существовавшей совершенно отдельно от уже значительно славянизированных киевских русов.
Война Хельгу с греками удивительным образом совпадает по времени с известным по русским летописям и византийским источникам неудачным походом 941 года киевского князя Игоря Старого на Византию. Н. Я. Половой сравнил греческие и русские источники о походе 941 года русов с повествованием «Кембриджского документа» и пришел к обоснованному выводу, уже давно существующему в науке в качестве предположения, о том, что они говорят об одном и том же походе{125}. Хельгу и Игорь, судя по всему, были союзниками в этом походе. При этом они могли руководствоваться разными мотивами в своих выступлениях против Византии. Если Хельгу, возможно, заставили отправиться на греков хазары, то поход Игоря был порождением волевого решения союза князей Киевской Руси.
Согласно русским летописям и некоторым византийским источникам, в походе участвовало 10 тысяч судов (византийский автор XII века Иоанн Зонара писал даже о 15 тысячах кораблей). Европейские авторы, современники событий, при описании этого похода указывают более скромную цифру в тысячу судов, что кажется вполне реальным. Последняя цифра и так значительна — это порядка 40 тысяч воинов. Совершенно ясно, что в поход отправилась объединенная армия нескольких русских князей. В нем приняли участие и отряды данников Киева — кривичей, древлян, радимичей, северян и др. Не могли русские князья обойтись и без привлечения норманнов, легкие и быстроходные суда которых удачно дополняли в боевых операциях ладьи русов.
Основываясь на русских и византийских источниках, а также на данных «Кембриджского документа», можно выстроить следующую последовательность событий. К Константинополю русы двинулись двумя путями. Одни во главе с Игорем отправились по днепровскому пути, другие, во главе с Хельгу, прошли в Черное море из Азовского, через Керченский пролив. Русы знали, что основные силы греков заняты войной с арабами, и поэтому надеялись на легкий успех. Тайно подойти к византийской столице русам не удалось. Об их приближении одновременно сообщили грекам болгары и жители греческого города Херсонес, мимо которого проплывал Хельгу. И все же заблаговременно собрать необходимое количество сил император Роман Лакапин не смог. Объединенная русская эскадра появилась на Босфоре в июне и начала стремительно опустошать окрестности византийской столицы. Роман несколько ночей провел без сна, стараясь подготовиться к отражению нечаянной опасности. Ему удалось подготовить очень небольшой флот и уже 11 июня император послал его против русов во главе с патрикием Феофаном. Русы и греки встретились у маяка, близ Иерона. Игорь до того недооценивал силы греков и был так уверен в победе, что даже убеждал русов не убивать греков, а брать их в плен для последующей продажи в рабство. Вдохновляемые своими вождями русы смело поплыли навстречу грекам, стремясь максимально приблизиться к византийскому флоту и вступить в абордажную схватку. И тут русов ожидал весьма неприятный сюрприз. Дело в том, что греческий флот был оснащен огнеметными машинами. Феофан двинул флот греков навстречу русам, ворвался в строй русских кораблей, разорвал его на две части и начал поджигать ладьи русов страшным для них оружием — «греческим огнем». Это было секретное оружие византийцев, представлявшее собой зажигательную смесь, состоявшую, вероятно, из серы, смолы, нефти, селитры и пр. Состав этот выбрасывался через бронзовые трубы, устанавливавшиеся на носу и на бортах византийских кораблей. Для полноты эффекта эти трубы были сделаны в виде чудищ с разинутыми пастями. Трубы можно было поворачивать в разные стороны. Потушить выбрасываемую ими жидкость практически не представлялось возможным, она самовоспламенялась и горела даже на воде. В X веке «греческий огонь» делали только в Константинополе. За разглашение технологии его производства грозила мучительная казнь. Секретность производства «греческого огня» была столь велика, что до сих пор историки спорят о его точном химическом составе. В сражении у Иерона, учитывая численный перевес русов, применение этого оружия было просто необходимо. Для русов «греческий огонь» вообще был в диковинку — в этом сражении они, похоже, столкнулись с ним впервые. Можно себе представить, какое он произвел на них впечатление. При виде льющегося на головы из пастей диковинных чудовищ жидкого огня среди русов началась паника. И немудрено, ведь вокруг происходило нечто невообразимое. Казалось, что греки поджигали русские суда с помощью молнии. Метавшиеся в сплошной стене огня люди совершенно обезумели от ужаса. Желая спастись, некоторые из русских воинов бросались в воду. Наиболее знатные из этих несчастных, отягощенные панцырями и шлемами, тут же шли на дно. Другие, победнее, более легко экипированные, пытались выплыть, но также погибали, сгорая в пламени, так как вокруг горела и вода, покрытая зажигательной смесью.
Морской поход русского войска. Миниатюра Радзивиловской летописи
Византийцы используют «греческий огонь». Миниатюра Радзивиловской летописи
Русы начали поспешно и беспорядочно отступать: одна, меньшая, часть русского войска во главе с Игорем бежала к европейскому берегу Босфора, а другая, во главе с Хельгу, спасалась на мелководье Малой Азии. Было потоплено много русских кораблей, многие русы попали в плен. Однако их поражение не было окончательным. Ведь на мелководье русские корабли были в безопасности — тяжелые греческие суда с большой осадкой, вмещавшие от 100–150 до 300 человек, рисковали сесть здесь на мель и не стали преследовать легкие ладьи русов. Самым главным и печальным для русов итогом этого сражения было то, что русская эскадра оказалась разделенной на две части, которые в дальнейшем потеряли всякую связь между собой и действовали совершенно самостоятельно. Одна часть, которую возглавлял Игорь, считая, что она одна уцелела в сражении, не решилась продолжать поход и, разорив незначительную территорию на европейском берегу Босфора, вернулась в Киев. После тяжелого пути, до Киева с Игорем добралось всего около десяти судов, которые и доставили сообщение о поражении и гибели большей части русского флота. Вторая часть эскадры, о похождениях которой русские летописи молчат, отошла в противоположную от первой, южную, сторону, к берегу Малой Азии и, имея еще силы и желание сражаться, высадила на берег десант и начала боевые действия в византийской области Вифинии. Много бед натворили здесь русы, раздраженные пережитыми на море ужасами. Прежде чем подоспело византийское войско, в Малой Азии были разорены Вифиния, Ираклия, Никомидия, Пафлагония и другие византийские области. Византийские авторы в красках описывают зверства, которые учинили русы в отношении местного населения. Одних пленников русы распинали, других — пригвождали к земле, третьих, поставив как цель, расстреливали из луков. А если брали в плен кого-либо из священного сана, то, связав руки назад, вбивали в голову железные гвозди. Много также сел, церквей и монастырей русы разграбили и предали огню. Так продолжалось целых три летних месяца. Лишь в сентябре греки смогли собрать необходимое количество сил и против русов были брошены по суше опытные византийские полководцы Варда Фока и Иоанн Куркуас с отборной кавалерией, которые начали по частям разбивать русские отряды, рассеявшиеся к тому времени по Малой Азии. Достаточно быстро русы были вытеснены на их корабли. После этого добывать продовольствие им с каждым днем становилось все труднее. Приближалась осень, и пора было подумать о возвращении домой. В сентябре русы решили отплыть восвояси и, стараясь уйти незамеченными греческим флотом, направились к берегам Фракии, но были перехвачены по пути вышеупомянутым патрикием Феофаном. Началось второе крупное морское сражение в эту русско-византийскую войну. Теперь русы были научены горьким опытом и старались отступить, избежав сближения с флотом византийцев. Это не удалось. Как и в июне, Феофан начал жечь русский флот «греческим огнем». Победа далась грекам легко, так как, панически боясь «греческого огня», русы при одном только приближении к ним вражеского судна сразу же бросались в воду, надеясь спастись вплавь или желая утопиться, но не быть сожженными заживо. Много русов погибло в тот день: одни сгорели, другие утонули, третьи попали в плен и были впоследствии казнены или стали рабами. Большинство русских кораблей было потоплено, но часть русского флота все же уцелела, как и в первый раз прижавшись к берегу, и с наступлением ночи ушла к Керченскому проливу (в Тмутараканскую Русь).
Бой войска Игоря с византийцами. Миниатюра Радзивиловской летописи
Бой русов с византийцами. Миниатюра Радзивиловской летописи
На этом их приключения не закончились. «Кембриджский документ» говорит, что, после поражения от греков, «постыдившись возвратиться в свою страну», Хельгу ушел в «Персию». В произведениях многих восточных авторов (аль-Макдиси, X век; Мовсес Каганкатваци, X век; анонимный автор «Худуд аль-алам», X век; Ибн Мискавейх, XI век; Низами Гянджеви, XII век; Йакут ар-Руми, XIII век; Ибн аль-Асир, XIII век; Бар Гебрей, XIII век; Абу-л-Фида, XIV век; Ибн Халдун, XIV век; Хафиз Абру, XV век; Айни, XV век) сообщается, что в 332 году хиджры по мусульманскому летоисчислению (по христианскому счету — это период с 4 сентября 943 года по 23 августа 944 года) отряды русов напали на каспийский город Бердаа (это и есть «Персия» Кембриджского документа»){126}.
То, что это были все те же русы, что воевали и на Черном море, явствует из маршрута их движения. Впрочем, перейдем к последовательному изложению событий.
Русы, перебравшись из Черного моря в Азовское через Керченский пролив и получив подкрепление от русов, живших в Приазовье (тмутараканские русы), прошли через степи и проникли на территорию нынешнего Дагестана, приблизившись к Дербенту, находящемуся на берегу Каспийского моря. По пути к ним присоединились значительные силы аланов и лезгов (предков нынешних осетин и лезгин). Захватить Дербент, бывший тогда мощной крепостью, союзники не смогли и, овладев кораблями в гавани Дербента, двинулись по морю вдоль побережья Каспия на юг. Достигнув места впадения реки Куры в Каспийское море, русы по реке поднялись до крупнейшего торгового центра Азербайджана города Бердаа. Это был богатейший центр. Основан он был на рубеже V и VI веков. Армянский писатель конца X века Мовсес Каганкатваци так описывал окрестности Бердаа: «Великая река Кура стремительным течением приносит с собой множество огромных и мелких рыб. Она протекает и впадает в Каспийское море. Поля вокруг нее изобилуют хлебом, вином, нефтью, солью, шелком и хлопчатой бумагой; несметно число оливковых деревьев; в горах добывается золото, серебро, медь и желтый ладан. Есть и хищные звери: львы, тигры, барсы, дикие ослы и множество птиц: орлы, соколы и подобные им».
Азербайджанский поэт XII века Низами Гянджеви в поэме «Искандер-наме» с восхищением описывал Бердаа накануне появления в городе русов:
«Так прекрасна Берда, что январь, как и май,
Для пределов се — расцветающий рай.
Там на взгорьях в июле раздолье для лилий,
Там весну ветерки даже осенью длили,
Там меж рощ благовонных снует ветерок;
Их Кура огибает, как райский поток,
Там земля плодородней долины Эдема,
«Белый сад» переполнен цветами Ирема,
Там кишащий фазанами дивно красив
Темный строй кипарисов и мускусных ив,
Там земля пеленою зеленой и чистой
Призывает к покою под зеленью мглистой,
Там в богатых лугах и под сенью дубрав —
Круглый год благовонье живительных трав,
Там все птицы краев этих теплых. Ну что же…
Молока хочешь птичьего? Там оно — тоже.
Там дождем золотым нивам зреющим дан
Отблеск золота; блещут они как шафран.
Кто бродил там с отрадой по благостным травам,
Тот печалей земных не поддастся отравам.
Особенно богаты были окрестности Бердаа тутовыми деревьями, на которых выращивали шелковичных червей и коконы. Это был крупный центр по производству шелка. Незадолго до появления русов территория нынешнего Азербайджана была завоевана отрядами дейлемитов (воинственных горцев южного Прикаспия) во главе с Марзбаном ибн Мухаммедом, который и сделался правителем захваченных земель. Бердаа также попала в число его владений.
Для отражения нападения русов Марзбан послал отряд, состоявший из 300 дейлемитов, 300 курдов и бродяг и из 5000 добровольцев, во главе со своим заместителем. Обладая значительными силами, мусульмане были уверены в своей победе. Однако после первой же атаки русов, алан и лезгов защитники Бердаа обратились в бегство. Большинство из них было перебито. Русы преследовали бегущих до города и следом за ними ворвались в городские ворота. Вступив в Бердаа и овладев им, русы, желая успокоить местных жителей, объявили им, что они не являются врагами мусульман и единственное, чего они желают, это власти над ними. От жителей победители потребовали повиновения, обещая взамен хорошо относиться к своим новым подданным. По словам очевидцев, русы сдержали свое слово и «вели себя выдержано». Однако город мало было захватить, его еще надо было удержать. Мусульманские войска беспрестанно подступали к Бердаа, а русы, столь же неутомимо, выходили из-за городских стен и отражали нападения. По свидетельству восточных авторов, не меньше неприятностей доставляли русам и горожане. Как только русы в очередной раз выходили на битву, жители Бердаа пытались помешать им вернуться в город, нападали на них с тыла. Не прекращались нападения мусульман и на русов, рискнувших ненадолго отделиться от своих товарищей, даже внутри города. Восточный автор начала XI века Ибн Мискавейх, собиравший в Бердаа рассказы о пребывании там русов, сообщает в последней части написанной им всемирной истории — «Книге опыта народов»: «Пять людей русов собрались в одном из садов Бердаа, среди них был безбородый юноша, чистый лицом, сын одного из их начальников, а с ними несколько женщин-пленниц. Узнав об их присутствии, мусульмане окружили сад. Собралось большое число дейлемитов и других, чтобы сразиться с этими пятью людьми. Они старались получить хоть бы одного пленного из них, но не было к нему подступа, ибо не сдавался ни один из них. И до тех пор не могли они быть убиты, пока не убили в несколько раз большее число мусульман. Безбородый юноша был последним, оставшимся в живых. Когда он заметил, что будет взят в плен, он влез на дерево, которое было близко от него, и наносил сам себе удары кинжалом своим в смертельные места до тех пор, пока не упал мертвым».
В конце концов, поняв, что с жителями города не получится договориться, русы велели горожанам покинуть Бердаа. На уход мусульманам дали три дня. Однако большинство горожан, привыкших к тому, что русы относятся к ним терпимо и даже прощают постоянные нападения, остались. На четвертый день, как сообщает Ибн Мискавейх, видя, что мусульмане их не послушались, русы «пустили в ход мечи свои и убили много людей, не сосчитать число их. Когда убийство было закончено, захватили они в плен больше 10 000 мужчин и юношей, вместе с женами, женщинами и дочерьми». Женщин и детей поместили в крепость в центре города, а мужчин загнали в соборную мечеть, поставили к дверям стражу и сказали им: «Выкупайте себя». Наиболее разумные из них согласились на требования русов. «И часто случалось, что кто-нибудь из мусульман заключал сделку с русом относительно той суммы, которой он выкупал себя. Тогда рус шел вместе с ним в его дом или его лавку. Когда хозяин извлекал свое сокровище и его было больше, чем на условленную сумму, то не мог он оставаться владельцем его, хотя бы сокровище было в несколько раз больше того, на чем они сговорились. Рус вымогал деньги до тех пор, пока не разорял совершенно. А когда он убеждался, что у мусульманина не осталось ни золотых, ни серебряных монет, ни драгоценностей, ни ковров, ни одежды, он оставлял его и давал ему кусок глины с печатью, которая была ему гарантией от других». Пожелавших себя выкупить таким образом было меньшинство. Большинство заложников жалело денег и предпочитало оставаться в заключении. Когда русы поняли, что мусульмане-заложники им ничего не заплатят, они поубивали всех мужчин, заключенных в мечети. Лишь немногим удалось убежать по узкому каналу, по которому в соборную мечеть поступала вода. Убив жителей, русы разорили их дома, собрав при этом колоссальные богатства, и начали развлекаться. Они одевались в шелка, устраивали бесконечные пиры с невиданными на Руси яствами и фруктами, предавались прелюбодеянию с попавшими к ним в плен женщинами.
Между тем известия о событиях в Бердаа распространились по близлежащим мусульманским землям. Марзбан ибн Мухаммед собрал 30-тысячное войско и попытался выбить русов из города. Несмотря на многочисленный перевес, он так и не смог разгромить отважных завоевателей. Ежедневно Марзбан начинал сражение с русами, неизменно оказывался разбитым и отступал. Вскоре русы начали распространять свое влияние на обширные районы, прилегающие к Бердаа. Мусульманам даже не удалось отрезать их от Куры, где в полной готовности и под сильной охраной стоял русский флот. Дейлемиты приуныли, и только случайность позволила им добиться хоть какого-нибудь успеха. Дело в том, что, опустошая окрестные земли, русы захватили Мерагу, которая была очень богата фруктовыми садами. Чрезмерное употребление растущих здесь фруктов привело к распространению в русском лагере какой-то эпидемии. Многие русы умерли, другие заболели и поэтому сил у русского воинства явно поубавилось. Видя происходящее, Марзбан попробовал в решительной схватке разгромить ослабевших русов. Он разделил свое войско на две части: одну отправил выманить русов из города, а другую оставил в засаде. По его плану, первая часть должна была притворным отступлением заманить русов в засаду, резко остановиться, соединившись с засадной частью, окружить русов и нанести по ним сокрушительный удар. Как и было задумано хитрым военачальником дейлемитов, русы вышли из города, попали в засаду и были окружены. Восточные авторы отмечают, что в том сражении погибло около 700 русов, в том числе и их предводитель (Хельгу?). Однако окончательного успеха Марзбану добиться опять не удалось. Значительная часть русов вырвалась из окружения и благополучно возвратилась в Бердаа. Таким образом, город по-прежнему оставался в их руках, однако потери были все же значительными, особенно на фоне все более усиливавшейся эпидемии. Русы перестали выходить из города. Началась мучительная для обеих сторон осада измором. Для мусульман дело осложнялось тем, что в других районах страны начался мятеж против Марзбана. В борьбу вмешался владетель северной Месопотамии (Мосула) Абу Абдуллах Хусейн ибн Сайд ибн Хамдан. Узнав об этом, Марзбан, оставив осаждать русов 4000 человек, вынужден был уйти из-под Бердаа с основными своими силами. Между тем женщины Бердаа, которых, как было сказано выше, русы оставили в живых для плотских удовольствий, видя, что русские воины слабеют с каждым днем из-за все более усиливавшейся эпидемии, решили помочь осаждающим и начали отравлять русов. Узнав об этом, русы перебили большинство женщин. В живых оставили только тех, кто проявлял полную покорность по отношению к завоевателям.
Спустя некоторое время русы решили покинуть город. Забрав все, что они смогли унести, а также наиболее понравившихся им женщин, русы в конце лета 945 года покинули Бердаа, в котором они провели целый год, и двинулись к Куре, где оставались их суда. Никто из мусульманских военачальников не решился им помешать. Поделившись богатствами с теми русами, которые все это время охраняли их флот (около 300 человек), русские воины погрузили свои несметные богатства на ладьи и спокойно отплыли в море. Осенью 945 года остатки того воинства, которое в далеком 941-м году отправилось вместе с Игорем и Хельгу в поход на Царьград, благополучно возвратились домой. Тем и закончился поход русов за три моря. Отметим, что после нанесенного русами удара, Бердаа, бывший когда-то крупнейшим торговым и шелководческим центром Закавказья, пришел в упадок. Низами писал:
Но Берда ниспровергнута. Ветра рука
Унесла из нее и парчу и шелка.
В ней осыпались розы, пылавшие ало,
В ней не стало нарциссов, гранатов не стало.
Устремясь к ее рощам, войдя в ее дол,
Ты бы только щепу да потоки нашел.
Таким образом, Хельгу оказывается крупнейшим деятелем русской истории середины X века. Вполне вероятно, что его образ оказал влияние на летописный образ Вещего Олега. Достаточно вспомнить историю гибели Хельгу в Бердаа и летописное сказание о смерти Олега Вещего за морем, сохранившееся в составе Новгородской первой летописи младшего извода. О том, что Хельгу помнили на Руси, свидетельствует, возможно, былина о походе Вольги на Индийское царство.
Но вернемся к тому, чем мы закончили предыдущую главу. Н. Я. Половой обратил внимание на то, что имя воеводы Свенельд не упомянуто в договоре 944 года Руси с Византией ни в качестве поручителя, ни в качестве посла. Почему? Возможно, Свенельд был в войске Хельгу и после гибели последнего возглавил отправившихся домой с богатой добычей русов. Сокровища Бердаа и составили, таким образом, основу богатства Свенельда. Версию Н. Я. Полового с небольшими поправками поддержал и М. И. Артамонов{127}. В этом случае, прибытие со Свенельдом на Русь остатков войска, воевавшего в Малой Азии и Бердаа, превращает его в серьезную силу, наполняет реальным содержанием противостояние дружин Игоря и Свенельда, показанное в Повести временных лет. Впрочем, это уже догадки, ни один источник прямо не сообщает об участии Свенельда в походе на Бердаа.
В то же время, если даже не признавать участие Свенельда в походе на Бердаа, следует обратить внимание на появление в середине 40-х годов X века на Руси хорошо вооруженных дружинников, явившихся из Бердаа и явно презиравших Игоря за его малодушное поведение во время войны с греками. Повесть временных лет косвенно подтверждает, что поведение Игоря во время похода на греков было недостойно вождя, умалчивая о продолжении похода после бегства киевского князя. Тенденциозность летописцев, стремление любым способом возвысить династию Рюриковичей не позволили им внести в летопись рассказ, бросающий тень на Игоря, князя, стоявшего у истоков династии. По своему положению Игорь обязательно должен был находиться среди «славных» русских князей.
Мог ли Игорь встретиться с русами, возвратившимися из Бердаа? Был ли он жив к моменту их возвращения? Русы покинули Бердаа осенью 945 года. Согласно Повести временных лет, Игорь погиб осенью 6453 года, в переводе на наше летоисчисление это осень 944 года. Выходит, русы уже не застали Игоря в живых? Однако летописная хронология весьма условна и имеет искусственное происхождение. Поэтому летописная дата смерти Игоря, вполне вероятно, всего лишь плод умозаключений летописца, воспроизведенная дата свержения византийского императора Романа Лакапина{128}. Современник же Игоря, византийский император Константин Багрянородный, в труде «Об управлении империи», составленном в конце 40-х — начале 50-х годов X века, упоминает Игоря как все еще действующего архонта Руси{129}. Предположение ряда историков о том, что Константин не знал о смерти Игоря или пользовался устаревшими сведениями, вряд ли обоснованно. Греки не могли не знать о смерти киевского князя хотя бы потому, что киевские купцы, согласно договору 944 года, должны были предъявлять верительную грамоту с именем князя. Да и сами греки были весьма щепетильны в вопросе о престолонаследии. Вряд ли Константин использовал бы устаревшую информацию, имея более современную. Скорее, правы историки, считающие, что Игорь умер позднее указанной в летописи даты. В этом случае его встреча со своими бывшими воинами, вернувшимися из Бердаа, вполне вероятна.
Игорь явно поступил «некрасиво» с точки зрения средневековой этики. Вождь, не принесший удачи своему воинству, более того, погубивший его, не мог более оставаться у власти. Тем более, если этот вождь бежал, бросив свое войско. Князь и его дружина были связаны между собой. Позором для дружинника было остаться в живых, если князь погиб, позором было и для князя проиграть сражение, погубить свою дружину, а самому остаться жить. Правда, историками высказывалось предположение, что Игорь мог и не знать, что большая часть русского флота уцелела. Действительно, паника, охватившая русское войско, когда греки в морском сражении у Иерона применили против них «жидкий огонь», была ужасной. Русы обратились в беспорядочное бегство. Однако и Игорь, и, самое главное, его князья-союзники, заключавшие впоследствии мирный договор с греками в 944 году, не могли не знать, что после бегства киевского князя большинство русов продолжило сражаться. Для Игоря оправданием служило то, что и эти храбрецы были позднее разгромлены греками и погибли. Но когда из Бердаа вернулись, сказочно обогатившись, остатки русского воинства, у Игоря больше не осталось аргументов в свою защиту. Уже сам факт его бегства после сражения свидетельствовал о его трусости. Авторитет Игоря был подорван. Из всего флота, отправившегося с Игорем в поход, обратно вернулось, по информации Льва Диакона, лишь десять судов.
Повесть временных лет, правда, сообщает, что Игорь быстро «реабилитировался». Так, уже в 6452 (944) году «Игорь собрал большое войско: варягов и русь, и полян, словен, и кривичей, и тивирцев, и нанял печенегов и заложников у них взял, и пошел на греков в ладьях и на конях, стремясь отомстить за себя. Услышав об этом, корсунцы послали к Роману (византийскому императору. — А.К.) со словами: «Идут русы, не счесть кораблей их, покрыли все море корабли». Также и болгары послали весть, сообщая: «Идут русы и наняли с собой печенегов». Услышав об этом, царь послал к Игорю лучших бояр с мольбою: «Не ходи, но возьми дань, какую брал Олег, прибавлю и еще к той дани». Также и к печенегам послал паволоки и много золота. Игорь же, дойдя до Дуная, созвал дружину и стал с ней думать, и поведал ей речь цареву. Сказала же дружина Игорева: «Если так говорит царь, то чего нам еще нужно, — не бившись взять золото и серебро, и паволоки? Разве знает кто, кому одолеть, нам ли, им ли? Или с морем кто сговорился? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской: всем общая смерть». И послушал их Игорь, и повелел печенегам воевать Болгарскую землю, а сам, взяв у греков золото и ткани на всех воинов, повернул назад и возвратился в Киев». Вскоре обрадованные византийцы отправили к Игорю послов, предлагая восстановить прежний мир. Результатом переговоров русов с греками и стал договор 944 года.
Заключение мирного договора. Миниатюра Радзивиловской летописи
Весь этот летописный рассказ весьма интересен, да вот только исследователи высказывают весьма обоснованное сомнение в том, что второй поход имел место. Так, Н. И. Костомаров писал: «Если греки недавно разбили русских, то не могли до такой степени перепугаться их нового нашествия, особенно когда были предупреждены заранее и, следовательно, могли предпринять все средства и способы к отражению наступавшего неприятеля. Согласиться на унизительные условия, не бившись с врагами, которые недавно потерпели поражение, было бы уж чересчур нелепо, и Византия не была еще в то время бессильною». Появление же рассказа об этом походе в летописи Н. И. Костомаров объяснял следующим образом: «В думах и сказаниях того времени, должно быть, ничего не говорилось о действительной войне, веденной Игорем против греков, войне, несчастной для русских, а потому летописец передал о ней иностранное сведение; но ему, кроме того, известна была дума или сказание, где представлялось, что Игорь только собрался воевать и одним своим сбором на войну навел такой ужас на греков, что они заранее стали просить пощады и мира. Летописец соединил два противоречивых известия и занес в свою летопись два события, поставив их одно за другим, по естественному соображению: сначала войну, описанную греками, а потом сбор Игоря на новую войну по русскому преданию»{130}. Но это все только предположения. Камня на камне же не оставил от старательно выстроенного рассказа летописи о походе русов 944 года такой крупный специалист по древнерусским историческим источникам, как В. М. Истрин, доказавший, что история второго похода Игоря на греков была «состряпана» летописцами из сообщения византийских источников о столкновении византийцев с венграми{131}. Поход Игоря 944 года оказывается выдумкой летописцев.
Византийцы приносят дары Игорю. Миниатюра Радзивиловской летописи
Это подтверждается и текстом договора 944 года, который явно составлен не в пользу Руси. Дело даже не в том, что в договоре указаны в основном обязанности русов по отношению к Византии. Возможно, до нас дошла только копия с того экземпляра, который содержал только обязательства русской стороны по отношению к грекам. Но по договору 944 года русы обязались защищать византийские владения в «стране Корсунской» (Херсонской) (в Крыму) от набегов отрядов черных болгар. Одновременно русам запрещалось теперь зимовать в устье Днепра (эта территория окончательно признавалась сферой влияния Византии), обижать там херсонитов, ловящих рыбу и добывающих соль, и не захватывать земли в херсонской земле. Все это вело к ослаблению влияния Киевской Руси в этом регионе и усилению влияния Византии. Да и влияние Хазарии в этом регионе, согласно «Кембриджскому документу», значительно возросло.
Договор умалчивает об освобождении купцов Руси от торговых пошлин, тогда как, по соглашению 907 года, они торговали в Константинополе, не уплачивая ничего. Вводились строгие ограничения на покупку шелка. Не выгодными для русов стали условия выкупа у них пленных византийцев. Ранее их выкупали по установленной законом цене раба, не знающего ремесла, то есть за 20 номисм. Теперь эта цена за юношей и девушек была снижена вдвое — до 10 номисм, а для пленных среднего возраста и для детей и стариков — еще более (соответственно до 8 и 5 номисм). Что же касается возврата русских пленных, то цена выкупа за них осталась неизменной (10 номисм). Иными словами, в данном случае греки действительно добились себе уступок, выразившихся, однако, только в том, что их права были уравнены с правами русов.
Итак, Игорю было нечем оправдаться перед другими русскими князьями и простыми русами. В ранних исторических обществах недостойный правитель легко мог расстаться со своей властью и даже быть убитым. В одной из предыдущих глав мы уже говорили о праве князей-союзников и киевского веча избирать и смещать киевского князя. Ясно, что к середине X века положение неудачника и труса Игоря было весьма неустойчивым и князья, наверное, подумывали о его замене. По крайней мере, поддержку съезда князей он должен был потерять. Наверняка он потерял поддержку и со стороны простых русов, родственники и друзья которых погибли во время похода на Царьград. В этой связи наш интерес вызывает речь древлян о том, что Игорь «как волк расхищал и грабил, а наши князья добрые, привели к процветанию Деревской земли». Древляне противопоставляют своих князей Игорю не только в плане его грабительских наклонностей. Для них он неудачник и во внутренней политике, не заслуживающий власти, и в жизни, о котором Ольге нечего жалеть. Не менее интересно здесь и то, что древляне называют Игоря «волком». Как уже отмечалось, у славян «волком» именовался преступник, вор, изгой. Для древлян Игорь — вор-одиночка, за которым больше не стоит союз князей Русской земли. Наконец, речь древлян любопытна тем, что они противопоставляют обустроенность Древлянской земли, ставшую результатом совместной деятельности своих князей, Русской земле. В их словах как бы содержится намек на сложные отношения, которые к этому времени сложились между русскими князьями.