Заново сотворить купца

Заново сотворить купца

Правительство Республики часто обвиняли в оголтелом и слепом протекционизме, ибо оно заставляло иностранные суда платить не только установленные таможенные сборы, но и дополнительные суммы за «превышение установленного объема водоизмещения судна»; деньги, полученные в результате этих платежей, Республика использовала для удовлетворения нужд своих граждан. В Венецию заказан вход торговым кораблям из независимого порта Рагуза — кроме судов, перевозящих зерно. В портах Далмации запрещено строить корабли с большим водоизмещением.

Венеция пребывает «в кольце запретов», читаем мы в «Записке», составленной в 1753 г. одним из французских наблюдателей. Впрочем, все тогдашние наблюдатели отмечали, что подобная протекционистская политика умаляла значение порта, и ему уже было не под силу конкурировать, например, с Ливорно, превратившимся в свободный порт, а тем более с Триестом, который Австрия также стремилась превратить в свободный порт для судов, везущих грузы из Германии — железо и дерево из Штирии и Каринтии — в Италию. Вдобавок Австрия строит в Триесте сахароочистительные заводы, что довольно сильно беспокоит Венецию. В «Записке» французского наблюдателя от 1753 г. утверждается, что коммерческие осложнения Республики имеют причиной излишнее увеличение пошлин и налогов за право входа в гавань, а также «двусмысленные тарифы», устанавливаемые «заинтересованными» патрициями; именно на них ложится ответственность за то, что Триест «перетянул к себе добрую часть коммерческих грузов, которые прежде шли через Венецию». В создавшейся ситуации начал интенсивно развиваться портовый город Анкона.[175]

На деле венецианская государственная система достаточно гибкая, и причины сопротивления либерализации достаточно сложные. Венеция никогда не ставила преград иностранным товарам и часто изыскивала «экономические обоснования» для их ввоза. В 1661 г., на время войны,[176] венецианский порт был объявлен «свободным портом». В 1670-м «пятеро мудрецов по торговым делам» писали: «Полагаем необходимым и чрезвычайно полезным создать условия для свободного перемещения товаров, дабы затем купцы без труда и препятствий могли ими торговать», подтверждая, таким образом, что опасно не дозволять негоциантам «переправлять товары так, как им того хотелось бы, и теми путями, какие они выбирают, ибо торговля — это дитя свободы, а не принуждения».[177] В 1745–1750 гг. вышел ряд указов, смягчающих протекционистские меры, в частности указ о снижении пошлины, взимаемой с иностранных судов. Начиная с 1736 г. стали снижаться таможенные пошлины на импорт и экспорт льна и иные продукты (горную смолу, сурьму, корицу, кошениль, кофе), а в 1749 г. Венеция предпринимает ряд мер по борьбе со своим конкурентом — Триестом. В том же году снижают пошлины на сахаросодержащие культуры, импортируемые венецианцами из Португалии, дабы облегчить продвижение собственных товаров на португальском рынке.

Отнюдь не все встречают эти меры с энтузиазмом, и зачастую правительству вновь приходится идти на уступки сторонникам протекционистской политики. В 1737 г. таможенный чиновник Джанандреа Бон, желая обрисовать причины «упадка венецианской торговли», высказывает свое несогласие со снижением таможенных пошлин, о которых говорилось выше, и утверждает, что они, напротив, наносят существенный ущерб, ибо снижается налог на транзитные товары, например на шерсть из Албании и Испании, в то время как потребление шерсти возрастает, и мануфактуры на материке оказываются поставленными в условия жесткой конкуренции.[178] Многие не согласны с политикой меркантилизма, поощряющей личное обогащение, и считают, что честная коммерция должна развиваться на благо государства.[179] Действительно, результаты предпринятых реформ не стали определяющими. Когда, к примеру, были снижены пошлины на португальский сахар, французы, на которых эти льготы не распространились, тотчас предприняли ответные меры, чтобы защитить свои торговые интересы в этом секторе. «В результате подобной диспропорции может возникнуть угроза полного уничтожения этой отрасли торговли между Францией и Республикой», — говорится в инструкции, полученной господином де Верни, отбывавшим с посольством в Венецию; ему было поручено предпринять соответствующие шаги для восстановления равенства, чтобы «венецианские купцы были вольны выбирать, какой сахар им больше по вкусу: португальский или французский», и даже пригрозить, что «коли венецианцы будут упорствовать, то король, несомненно, повысит пошлины на товары, вывозимые из Франции».[180]

Таким образом, провал мер, предпринятых Венецией в 1740–1745 гг. для оживления торговли, объясняется не только нерешительностью правительства или же незаинтересованностью купцов, но и положением на международной арене, где Венеция, стесненная своим географическим положением и занятой ею позицией нейтралитета, особым влиянием не обладала; поэтому либеральные меры становились практически бесполезными, а иногда и опасными.[181] Зажатая в тиски уверенности в превосходстве собственной системы и одновременно вынужденная констатировать ее кризис, Венеция, поистине, мечется между протекционизмом и либерализмом, не будучи в состоянии изменить систему, приносившую ей баснословные выгоды во времена ее господства на море.

Однако в необходимости развивать торговлю, одновременно перестраивая ее структуру, не сомневался никто. Тем не менее торговля со странами Европы позволяла «новым купцам» получать большие прибыли. Среди прошений о предоставлении дворянского титула за 1698–1699 гг. имеется прошение семейства дель Лино, «очень богатых негоциантов, торгующих аптекарским товаром и содержащих лавку под вывеской „Ангел“ у подножия моста Риальто». Составляя прошение, глава семьи ставил себе в особую заслугу налаживание и поддержание торговых связей с Испанией и Голландией:

Торговля полезным сырьем, из коего получается благороднейшая продукция, была начата нашими предками еще в прошлом веке; традиции, ими заложенные, мы с честью продолжили и продолжаем, поддерживая регулярные торговые связи с Голландией, а также иными странами, где имеется морская торговля. Один из наших племянников имеет нынче свой торговый дом в Испании, откуда торговые суда его добираются до берегов самой Индии, и все это делается к великой выгоде и процветанию Республики.

Среди желающих возвыситься имеется и захиревший благородный род Карминади. Выходцы из Милана, они владели небольшими земельными наделами подле Бергамо, а затем сколотили состояние на торговле с Португалией, поставляя туда стеклянные изделия и искусственный жемчуг. Семейство Редзонико, получившее дворянство в 1678 г., торговало «со всей Италией», в том числе с Генуей. Семейство бывших мясников Курти, получившее дворянство в 1688 г., сделало баснословное состояние на торговле крупным рогатым скотом с Венгрией, где им даже был пожалован баронский титул.

Впрочем, процесс получения купеческими семьями дворянства и последующий уход их из коммерции нельзя назвать безоговорочным, как полагают некоторые. Просматривая налоговые декларации и бухгалтерские книги торговых домов, принадлежавших «богатым негоциантам, не погрязшим в роскоши», можно убедиться в их коммерческой активности и рентабельности основанного ими дела. Так, рассматривая истоки состояния семейства Кверини Стампалиа, убеждаешься в перманентности коммерческой деятельности этой фирмы, которая к концу XVII в. даже повышает свою активность: негоцианты вкладывают деньги в закупку сахара в Лиссабоне, из Франции и Фландрии везут большие партии зерна (риса, пшеницы), в Амстердаме покупают на 5 тысяч дукатов тканей и продают эти ткани в Константинополе.[182] А торговый дом, принадлежавший семье Трон, имел в Венеции склад, где в 1738 г. хранилось слоновьих бивней на 500 дукатов, шерсти на б тысяч дукатов, железных изделий на 1800 дукатов, на 2800 дукатов льна и на такую же сумму шерсти из Апулии.[183]

Являются ли упомянутые нами семейства исключениями? Трудно сказать. Во всяком случае, прежде чем делать какие-либо выводы об упадке венецианской торговли и о вводимых в Республике новшествах, следует все как следует продумать. «Нам не хватает преимуществ, предоставляемых „иностранной“ торговлей, а торговля национальным [продуктом] день ото дня сокращается», пишет граф Перулли, подводя итоги 1755 г. В своей «Записке» он призывает разнообразить товарную номенклатуру и развивать связи с Аликанте, Кадисом, Лиссабоном, Лондоном и Амстердамом, дабы не отстать от конкурентов на европейском рынке. Стремление к открытости породило целый ряд идей, поток которых не прекращался до самого конца века: предлагались различные нововведения в области организации торговли, либерализации и одновременно централизации экономики, и все они имели целью создание современного Купца.

Благодаря прессе новомодные английские и французские экономические теории ни для кого не были секретом. Был знаком с ними и Гольдони. Пытаясь вразумить своих соотечественников, драматург предлагает венецианским купцам образ идеального коммерсанта, созданного по английским и голландским образцам и не являющегося ни дворянином, ни читтадино. «В Лондоне негоцианты пользуются уважением правительства и никогда не допускают, чтобы сильный угнетал слабого», — заявляет миледи Бриндес в комедии «Английский философ»[184] (1754), посвященной английскому консулу Джозефу Смиту — просвещенному меценату, страстному коллекционеру, библиофилу, другу и покровителю Гольдони. Английский моряк Фрипорт в сделанном Гольдони в 1762 г. переложении «Шотландки» Вольтера становится мудрым купцом, исполненным сострадания к несчастным неутомимым труженикам, чуждым разрушительных страстей; он успешно ведет дела на Ямайке и убежден, что будущее за Америкой, «страной, где все создано для того, чтобы делать деньги». Постоянно читая газеты, Фрипорт полагает, что в прессе печатается слишком много новостей военных и слишком мало новостей торговых, хотя торговля, по его мнению, «изливает бальзам на душу публики и является источником всеобщего благосостояния». Совершенно ясно, что в рассуждениях его кроется хвала купцам. Однако самое большое впечатление производят на Гольдони голландцы. В пьесе «Купцы» (1753) голландец Райнемур спасает «венецианского негоцианта» Панкрацио, разорившегося по вине сына, неудачно распорядившегося деньгами, на которые он не имел права. Голландский негоциант Филиберт из «Забавного приключения» (1760) выступает в защиту «добрых голландских купцов», против презрительного отношения к ним со стороны тех, кого называет «финансистами»: люди эти, по его словам, «вышли из грязи и обогатились за счет дешевой популярности у черни», они «признают только одного бога — наживу». Его речь — это протест Гольдони против меркантилизма, явившегося на смену коммерции. Господин Райнемур позволяет одурачить себя собственной дочери, но Гольдони убежден, что этот иностранный негоциант, проживающий вдали от Венеции, а потому не наделенный царящими в ней пороками, обладает необходимыми для негоцианта нравственными устоями, честностью и доверием партнеров, — то есть всем, что, по его мнению, утратили венецианские коммерсанты, как патриции, так и «читтадини»: чтобы стать «полезными людьми, подлинными купцами», им требуется приобретать все эти качества заново.[185]

Следом за Джованни Табакко историк Франко Вентури указал на разнообразие мер для улучшения торговли, предложенных «патроном» Венеции (как его тогда называли) Андреа Троном, сенатором, прокуратором Сан-Марко, консерватором по убеждениям, однако, как и многие консерваторы того времени, вполне готовым к проведению реформ.[186] В 1784 г. в обширном итоговом докладе, сделанном им в Сенате, он со всей страстью обрушился на тех, кто бросил занятие коммерцией. Однако упреки его были достаточно традиционны, равно как и доводы в поддержку торгового дела: он утверждал, что торговля является «одной из главных основ величия, могущества и счастья государства». Желая вернуть господство Венеции над Адриатикой, он вновь призывает венецианских патрициев отбросить смехотворные предрассудки и не слушать тех, кто полагает занятие торговлей оскорбительным и унизительным для благородного патриция и умаляет блеск его рода, в то время как прежде «чем более блистательным был род, тем больше средств вкладывал он в торговлю». И, что еще важнее, он обратился к патрициям с призывом, чтобы те, сообразуясь со своими средствами и наклонностями, принимались строить корабли и «торговать с заграницей, создавая компании и поощряя стремление открыть или же произвести новый продукт…». Будущее, по его мнению, не за теми державами, что прежде делали погоду в Средиземном море, а за иными, «новыми далекими землями, такими, как Россия, Пруссия, Балтия, Причерноморье и… Америка», и с ними надо устанавливать отношения.[187]

Нельзя сказать, что речь эта составлена ретроградом. Ранее, в 1700-е гг., обеспокоенный возрастающим могуществом Триеста и воодушевленный искренним желанием возродить торговлю, Трон поддержал создание торговых компаний по образцу голландских, таких, какие он видел в этой стране, когда бывал там в составе посольств. Ряд инициатив также свидетельствует о том, что речь его не осталась без внимания. В Республике еще существуют изобретательные негоцианты. В 1779 г. в Лиссабоне ремесленник-стеклодув Джорджио Барба высматривает, как американцы подготавливают муку для длительной транспортировки, чтобы она не испортилась в пути, и предлагает перенять этот метод.[188] Промышленный шпионаж существует уже давно, и многие реформаторы охотно пользуются получаемыми сведениями. Принять меры по оживлению экономики, организовать прием чужеземных негоциантов в Венеции подобно тому, как их издавна принимают в торговых центрах Англии, Франции и Голландии, словом, сделать все необходимое для развития торговли потребовал в 1776 г. Габриэле Марчелло, «мудрец по торговым делам».[189] В 1786 г. был опубликован новый венецианский судоходный кодекс, упрощавший надзор за соблюдением всех необходимых условий при строительстве новых судов и за реорганизацией корабельного дела, а также фиксировавший меры, способствовавшие поддержанию бодрости духа у моряков и усиления их ответственности за исполняемое дело. Каждому моряку было позволено брать на борт свой собственный груз, включая два бочонка вина, двести фунтов соленого мяса, четыре головки сыра по пятьдесят фунтов каждая, а также разных товаров на сумму десять дукатов и оливковое масло. Таким образом, моряки также становились заинтересованными в прибыльности предприятия.[190]

В 1783–1797 гг. благодаря дипломатическим контактам были установлены торговые отношения с Соединенными Штатами.[191] Пророчество гольдониевского негоцианта Фрипорта начинало сбываться.