§ 1. Природная среда и хозяйственное пространство земледельца

§ 1. Природная среда и хозяйственное пространство земледельца

Первые ассоциации, возникающие во все времена при упоминании о России, — бескрайность пространств и многолюдство населения. Если первое приложимо к концу XV — началу XVI в. с оговорками, то второе попросту ошибочно. При Василии Темном подвластная ему территория отличалась скромностью размеров: западная и южная границы отстояли от Москвы на 110—190 км, немногим дальше пролегали северные рубежи и лишь к юго-востоку и востоку счет шел на многие сотни верст. Впрочем, там само понятие границ размывалось неясностью принадлежности ряда районов. К началу 20-х годов XVI в., когда под рукой московского великого князя оказались вся Северо-Восточная и Северо-Западная

Русь, Смоленщина и Северщина, ряд регионов в Среднем Поволжье, Российское государство действительно стало крупнейшим в Европе по площади. Но не забудем: оно и тогда было более чем в два раза меньше европейской части бывшего СССР.

На этой территории Российского государства к середине XVI в. проживало, по наиболее обоснованным подсчетам, около 6,5 млн. человек, при этом средняя плотность в целом по стране составляла 2,3 чел. на 1 км 2 . Для сравнения: в исторических областях Польши этот показатель был равен 21 человеку на 1 км 2 . Во Франции в 60—80-х годах XVI в. он чуть не дотягивал до 30 человек на 1 км 2 . Даже в самых освоенных областях России и в момент кульминации длительного экономического прогресса — в 40—50-е годы XVI в. — средняя плотность населения колебалась в пределах 3—5 человек на 1 км 2 , лишь в исключительных, наиболее благоприятных случаях поднимаясь до 7—10 человек. Разница, как видим, велика. Она воочию демонстрирует ограниченность возможностей российских крестьян, поскольку численность рабочих рук на единицу территории определяла в первую очередь успехи земледелия.

Но если бы все беды российской деревни исчерпывались неудовлетворительной демографией. Природно-климатические факторы также в целом были неблагоприятными. Ареал пашни лежал в России примерно между 54° и 60—61° северной широты и лишь с присоединением Северщины несколько отодвинулся к югу: Путивль и Чернигов располагались немного к северу от 51° северной широты. Для сравнения: житница Франции, ее центральная и северная части находятся между 46°—49° северной широты. Сумма плюсовых температур в освоенных районах была такова, что севернее 60° вызревали лишь скороспелые сорта ячменя, некоторые огородные культуры. Южнее 60° в принципе возделывались многие злаковые, технические и садово-огородные культуры, но во многих районах это было сопряжено с немалым риском. Умеренно-континентальный климат характеризовался тогда вполне достаточным уровнем осадков, порой их было слишком много. Засухи были нечасты, они редко упоминаются в летописях. Зато в них регулярно сообщается о сильных заморозках в конце весны — начале лета, раннем выпадении снега осенью, сильных морозах зимой.

Здесь многое объясняется рельефом Русской равнины: она не знает гор, ее просторы распахнуты к побережью морей Ледовитого океана, откуда вторгались в самое неподходящее для пахаря время массы холодного воздуха. Неблагоприятным для земледельца было соотношение зимы и теплых периодов: к северу от линии Калуга — Нижний Новгород снег лежал, как правило, около полугода. В результате цикл сельскохозяйственных работ (не считая молотьбы) сжимался до 5—5,5 месяцев — со второй половины апреля до середины — конца сентября. В странах Западной и Центральной Европы этот цикл занимал 9—10 месяцев. Понятны основные следствия. Во-первых, жителям России для работы и для простого поддержания жизнедеятельности требовалось намного больше затрат пищи и энергии. Во-вторых, российский крестьянин вынуждался природой максимально концентрировать трудовые усилия, особенно в пиковые моменты. Это весенняя пахота и сев (яровых), сенокос и заготовка кормов в середине лета, уборка урожая в конце лета — начале осени, осенняя пахота и сев озимых примерно в те же сроки. Зимой, в рамках аграрного цикла, готовились лишь новые участки под освоение с помощью подсечно-огневой системы (подрубали и частью ошкуривали деревья и т.п.). Земледелец Западной Европы тот же или несколько меньший объем трудовых затрат распределял намного равномернее.

Но и этим не завершался перечень трудностей русского крестьянина. Границы земледелия России лежали в подзонах южной тайги, хвоино-широколиственных и широколиственных лесов. Лишь на крайнем юго-западе и юге в ареал осваиваемых земель включались отдельные участки лесостепи. Но большая часть территорий располагалась к северу от линии Калуга — Нижний Новгород (не менее 85—90% всей площади тогдашнего государства), в первых двух подзонах. Здесь преобладали земли с пониженной биологической продуктивностью. Господствовали подзолистые почвы (главным образом суглинки и песчаные), реже встречались дерново-подзолистые и дерново-карбонатные (темноцветные и светлые). Последние, равно как и аллювиально-луговые, были заметно плодороднее, но распространены они были в так называемых опольях (Владимиро-Суздальском, Переяславском, Ростовском, Угличском, Костромском), а также в речных и приозерных равнинах. Эти земли были освоены земледельцами с древности. В эти наиболее развитые районы Северо-Восточной Руси были направлены главные удары полчищ Батыя, позднее они много раз подвергались разорению .от «скорых ратей» Орды. Тогда, в середине XIII в., как мы уже знаем, российский пахарь приступил к интенсивному освоению водоразделов, «черных» многоверстных лесов в западных и северо-западных районах междуречья Оки и Волги, в Заволжье. Земли были здесь заметно скуднее, зато безопаснее. Кроме того, требовалась кооперация труда немалых коллективов на начальном этапе колонизации для сведения многовековых лесов. А они покрывали здесь почти все территории, даже сейчас они занимают в целом ряде областей Заволжья от 40 до 55% всей площади. Если добавить сюда многочисленные болота и озера (кое-где они составляют до 15% всей территории), реки и речушки, многочисленные трудности российского земледельца станут, можно сказать, осязаемыми.

К югу от средней Оки, в подзоне широколиственных лесов и в отдельных местностях лесостепи, климат, рельеф и почвы заметно благоприятствовали земледельческому труду. Неистощившееся еще естественное плодородие серых лесных почв и оподзоленных или выщелочных черноземов приводило к урожаям, удивлявшим даже европейских наблюдателей в начале XVI в. Сезон сельскохозяйственных работ был здесь длительнее более чем на месяц, мера лесистости и характер лесов не требовали столь больших единовременных затрат труда в начальном освоении. Подсчитано по данным XVII в., что аналогичная и даже большая урожайность зерновых (ржи, овса, пшеницы) достигалась в уездах к югу от Оки вдвое меньшими затратами труда, чем в центральных и северных. На юге ограничивались однократной пахотой. Севернее, в центральных и заволжских уездах, «двоение паренины» (под озимь) не было редкостью. В ряде северных местностей особо тщательная обработка скудного плодоносящего слоя почвы производилась порой трижды, а в исключительных случаях и четыре раза (это зафиксировано источниками XVII в.). Нетрудно вообразить огромный объем труда, который крестьяне должны были затратить в краткий, пятимесячный цикл сельхозработ. Требовались, стало быть, и максимальная концентрация трудовых усилий, и очень большая их интенсивность.

Что же мог противопоставить сложным и тяжелым обстоятельствам российский крестьянин? Сметку, выносливость, наработанную веками привычку к тяжелому труду, опыт личный и многих поколений предков, взаимопомощь и кооперацию труда в семье, деревне, общине. Кое-что из сказанного следует пояснить. Опыт российского земледельца накапливался веками и непосредственно передавался от поколения к поколению. Он фиксировался в народных календарных приметах аграрного года, в практических знаниях, навыках, приемах труда. Он овеществлялся в орудиях труда, постепенно усовершенствующемся наборе инструментов, в жилых и хозяйственных постройках, в разводимых породах рабочего и продуктивного скота, в ассортименте и способах возделывания зерновых, технических, огородных культур. Непрерывность трудовой деятельности, накопление умений и результатов труда — одно из решающих условий подъема аграрного производства в стране, внутренней, а частично и внешней колонизации в интересующую нас эпоху.

К этому времени — XV—XVI вв. — земледелие на северо-востоке и северо-западе Руси насчитывало не менее пяти веков. Начиналось оно с подсечно-огневой системы, требовавшей огромных затрат труда и приносившей высокий или удовлетворительный урожай в течение немногих лет. Судя по соотношению озимых и яровых зерновых культур уже к XI—XII вв. относятся первые шаги пашенного зернового земледелия с двух- или трехпольным севооборотом. Трехполье стало господствовать не позднее второй половины XV в. Оно не приносило высоких разовых урожаев, которые удавались на «лядинах», «гарях», «росчистях», «притеребах», «суках» (все эти термины связаны с использованием подсечно-огневой системы). Но при прочих равных условиях трехполье обеспечивало среднедостаточную урожайность в длительные временные периоды при некоторой экономии труда и куда более эффективное использование земель, доступных тогда для крестьянина. Именно трехполье обеспечило быстрый экстенсивный рост земледелия в XV — середине XVI в. в большинстве регионов страны.

Широкое распространение трехпольного севооборота повлекло за собой многие изменения. Преобразился ассортимент зерновых: соединение ржи (единственной озимой культуры) и овса (он преобладал в яровом клину) стало классическим сочетанием, своеобразным символом российского земледелия. Практически вышла из хозяйственного оборота полба, заметно сократился удельный вес других культур в яровом клину — пшеницы, ячменя, проса. Довольно широко распространилась успешно растущая на кислых почвах гречиха, обладавшая ценнейшими питательными свойствами. Требовательные к почвам и труду технические культуры (конопля, лен) возделывались или на приусадебных, или на особых полевых участках. С трехпольем связано также более четкое пространственное разделение полевых тех огородных культур, которые выращивались не только рядом с усадьбой, но и на удалении от нее (капустники, pern ща). Вообще ареал возделываемых земледельцами культу насчитывал свыше 30 наименований.

Маломощность гумусного слоя диктовала меры по поддержанию плодородия почв. Наиболее эффективным был унавоживание. Не позднее XIV в. обязанность крестьян вывозить навоз на господские поля зафиксирована документами. В XVI в. такие упоминания в отношении крестьянски наделов и доменов собственников земли нередки. Наверняк уже тогда были известны эффективные нормы и способы унавоживания. Но вряд ли когда-либо эти нормы соблюдались — работа была тяжелой, самого же навоза, как правило, не хватало. Поэтому использовались другие приемы восстановления плодородия: часть введенной в хозяйственный оборот земли регулярно запускалась в перелог, вновь распаханные земли обрабатывались как «пашня наездом», удваивался ротационный цикл (т.е. все поля делились пополам и тем самым увеличивалось время пребывания участков под паром). Погодные напасти преодолевались обычно изменением пропорций в севообороте: вымерзание озимых вело к увеличению ярового клина, с засухой боролись расширением посева озимых, сокращая пар.

Довольно разнообразным был набор пахотных орудий. Множественность видов сох (коловых, двух- и трехзубых) была связана и с локальными особенностями, и с неодинаковыми их функциями. Именно в XIV—XVI вв. соха российского земледельца приобретала новые детали и устройства, постепенно превратившие ее в орудие плужного типа: полицу и отрез. Не позднее конца XVI в. в документах называется coxa-косуля, уже соединившая в себе преимущества сохи и плуга. Впрочем, в ряде регионов использовались плуги и рала. Совершенствуются в это время и многие другие привычные орудия труда крестьян: с XVI в. известны косы-литовки и т.д.

Неблагоприятные природно-климатические условия сказывались и на животноводстве. Суровый климат заставлял по полгода держать скот в особых помещениях, заготавливать на это время много кормов. Сенокос и все связанные с ним работы были едва ли не самыми трудоемкими в годовом цикле крестьянских забот. Луга, особенно заливные, высоко ценились уже в XV в., а конфликты из-за покосов случались довольно часто. Наличие отхожих пожен — рядовой факт в крестьянском хозяйстве. Равно как и выпас скота на запущенных в перелог землях, на пожнивных полях. Последнее особенно характерно для многодворных поселений, где использовался принудительный севооборот.

Но даже при таком скрупулезном использовании сенокосных угодий, при том что на корм скоту зимой шли солома, мякина и многое другое (рабочих лошадей перед весенней пахотой подкармливали овсом), твердых гарантий в устойчивости животноводства не было. Именно потому качественный состав того, что содержал крестьянин, не отличался разнообразием, скромными были размеры этого стада. Для указанного времени нет даже отрывочных прямых сведений. По немногим, более поздним сообщениям, по косвенным показаниям документов можно высказать предположения. Правилом, к примеру, считалось иметь одну рабочую лошадь на одного полного (взрослого) работника, причем, когда наблюдались большие отработки в пользу государства и сеньора (ямская повинность, строительные и ремонтные работы, заготовка и возка дров и т.п.), разделяли «страдных» и используемых на этих издельях лошадей. При взрослой лошади были один-два жеребенка разного возраста. Сюда следует добавить одну, реже двух коров (с телятами), несколько овец, кур и другой птицы. Свиней в деревне почти не держали: они требовали много кормов, были требовательны к уходу. Овец содержали на выпасе дольше других животных, зимой им было достаточно элементарного легкого загона. От овец получали мясо, сыры, шерсть, кожу и овчину; от свиней же только мясо, сало и невысоко тогда ценившиеся кожи.

В конце XV — середине XVI в. конское поголовье в России в значительной мере пополнялось извне. В годы мирных отношений с Ногайской Ордой тамошние купцы приводили на продажу десятки тысяч лошадей ежегодно. Кобылы ногайской породы были самыми дешевыми на российских рынках в первой половине XVI в. Конечно, было и собственное коневодство: большие стада боевых, выездных и рабочих коней содержали в дворцовом хозяйстве, во владениях богатых землевладельцев, монастырей и т.д. Второе, о чем не надо забывать, — мелкость скота, отсутствие у него ярко выраженных породных качеств. По данным археологии, коровы XV—XVI вв. были мельче самой малорослой породы XIX в. (мещерской).

И третье. Конечно, без лошадей (а в опольях — без волов) крестьянское пашенное хозяйство было попросту немыслимо. Обязательной частью натурального оброка (владельцу земли) и кормов (в пользу местных администраторов) были продукты животноводства: мясо, сыры, масло, яйца, шерсть и изредка кожи. Само собой, без молока не обходилась ни одна крестьянская семья, а мясо, хотя и нечасто, разнообразило белковую составляющую ее пищевого рациона. Но важно, что при потребности в деньгах крестьянин отправлялся на ближнее или дальнее торжище прежде всего с теми же продуктами животноводства или скотом. Хлеб, а он «всему голова», продавался если не в последнюю, то в предпоследнюю очередь. Совсем не случайны устойчивые пережитки верований в одного из главных божеств славянского языческого пантеона. Белее был покровителем домашнего скота и одновременно считался хранителем, споспешником богатств. Вот эта связь между успехами в разведении домашних животных и имущественным благополучием крестьянского двора сохранилась в немалой мере в культе священномученика Власия, «скотьего угодника».

Деньги приносили и иные занятия земледельца — промыслы и деревенские домашние ремесла. Их роль в балансе трудовой деятельности крестьянской семьи в России была очень весомой. Этому во многом способствовали многообразие природно-климатических зон (от субарктической тундры до лесостепи), неисчислимое множество рек и водоемов, едва ли не богатейшая в Европе фауна и разнообразнейшая флора. Среди промыслов назовем ранее всего рыболовство, охоту и бортничество с делавшим первые шаги пасечным пчеловодством. Первенство здесь было, конечно, за ловлей рыбы, восполнявшей недостаточность пищевого рациона трудового люда в первую очередь. Рыбы ценных и редких пород потреблялись знатными, состоятельными людьми и были одной из экспортных статей. Очень высоко на европейских и азиатских рынках ценились добываемые на северо-востоке Руси хищные птицы, а главное — меха. Россия стала чуть ли не монопольным поставщиком ценнейших шкурок, прежде всего соболя, еще с XV в. Меха других животных (от белки и горностая до рыси и медведя) расходились во множестве по стране и вне ее. Мед и воск находили широкий сбыт как в самой России (из меда готовили самые распространенные тогда хмельные напитки), так и в европейских странах. Наконец, повсеместно были распространены все ремесла, связанные с обработкой дерева. В России было столько плотников, сколько насчитывалось мужицких рук. Нехитрый инвентарь, простейшую деревянную посуду, немудрящую обстановку в крестьянской избе, жилые и хозяйственные постройки, лапти — все это и многое другое изготовляли едва ли не все взрослые земледельцы. Уже на рубеже XV—XVI вв. выделяются районы со специализацией в этой сфере: посуда из Калуги, сундуки и поставцы из городов Верхнего Поволжья, жилые и хозяйственные срубы оттуда же и ряда центральных уездов были известны во многих областях. Производство срубов было стандартизировано и, можно сказать, поставлено на поток: вот почему так быстро отстраивались русские города после частых и весьма губительных пожаров.

Наконец, лес — это смолокурение (опять-таки экспортный товар), производство поташа, заготовка дров и древесного угля для железоделательного и кузнечного промыслов, солеварения, производства селитры и пороха, бытовых нужд и т.п.

Показательно, что производство железа в сыродутных домницах, развитое в ряде регионов страны, сосредоточивалось в сельской местности и было прочно связано с полнокровным крестьянским хозяйством. Доход от железа не превышал 20—30% в общей сумме всего произведенного в крестьянском дворе. Менее очевидна связь земледелия и солеварения, хотя последнее только в немногих пунктах было привязано к городским центрам добычи. И здесь возможная кооперация труда заключается в том, что наибольшие затраты труда по заготовке дров приходились на зимний период. Вообще, желание максимально использовать все ресурсы рабочей силы в крестьянской семье, включая женщин, стариков, подростков, во многом объясняет распространенность домашних ремесел и промыслов.