Глава 12. Москва и объединение земель

Глава 12. Москва и объединение земель

§ 1. Младший сын Невского на уделе

«Кто думал-гадал, что Москве царством быти, и кто же знал, что Москве государством слыти?» — голос неподдельного изумления слышится в этом вопросе безвестного повествователя. Он писал сочинение о зачале Москвы, захудалого боярского села, ставшего к его времени, столетия четыре с половиной спустя, столицей обширного государства. А тогда, в середине века XII-го, всего лишь, по его же словам, «стояли на Москве-реке села красные боярина хорошего Кучка Степана Ивановича». Сказание это, своеобразным былинным ладом, отразило событие, для истории Руси весьма значительное, знаменательное, судьбоносное.

Великий князь владимирский Александр Ярославич Невский перед кончиной разделил свои владения между сыновьями. Старшие из них, Дмитрий и Андрей Александровичи, насмерть схлестнулись в борьбе за владимирский стол, дававший первенство во всей Руси. Младшему же, Даниилу Александровичу, досталась та самая захолустная Москва с округой на западном пограничье Владимиро-Суздальской земли. Заботу об ее устройстве, укреплении, превращении собственно в город, точнее — городок, взял на себя пращур Даниила — великий князь, тогда еще — суздальский, Юрий Владимирович Долгорукий.

Московские места в те времена — перепуток по дороге из суздальских к черниговским и киевским землям. Память об их первоначальном владельце еще долго хранили московские старожилы — территорию по Лубянке и Сретенке они звали Кучковым полем. Поначалу в Москве сидели, переменяясь, разные князья, младшие сыновья суздальско-ростовских, владимирских князей. Как и многие другие города и городки, Москву опустошили воины Батыя. И позднее в ней не всегда даже бывал князь-правитель: до того она, вероятно, захирела. Лишь с 1270-х годов, с появлением Даниила, Москва — собственно стольный град хотя и небольшого, но все-таки княжества. Его правитель стал основателем московской династии Даниловичей.

Необъяснимость, загадочность дальнейшей судьбы Москвы, действительно, вызывает удивление. В самом деле, в те времена и до них блистали на политическом небосклоне Суздаль и Ростов, на смену которым пришел Владимир-на-Клязьме, оба Новгорода и Псков, Тверь и Смоленск, Рязань и Муром. Одни из них задолго до Москвы вступили в схватку за первенство; другие, как Смоленск и более западные земли, попали в орбиту влияния Литовского государства; третьи, став не княжествами, а республиками (Новгород Великий и Псков), стояли «особно» в отношениях с «Низом», как они именовали земли владимиро-суздальские.

бесперспективное в видах на высшую власть на Руси, преобладание над сонмом других князей, гораздо более сильных и влиятельных. Но обстоятельство это, наоборот, подстегивало, воодушевляло московских правителей, начиная с Даниила. Их честолюбие и дальновидные расчеты, естественные для любого из собратьев, прикрывались хитростью и изворотливостью, терпением и коварством. Ключевский, не скрывавший иронии относительно мелкого скопидомства и посредственности московских князей, недооценивает все же их политические способности, волю. Но, отдадим должное мудрому историку, — он в конце концов признавал и объективные основы их устремлений и успехов, и важные их последствия для судеб Руси.

Московские места незаметно, но довольно быстро стали центром притяжения народных сил уже по своему местоположению. Ее обширные лесные дебри, реки и речушки давали людям из мест, лежавших к востоку и юго-востоку, возможность скрыться от ордынских «ратей». Они заводили пашню на полянах, чистили лес, ставили починки. Вот один из примеров: боярин Кирилл, не раз испытавший, как и все ростовские жители, разорительные набеги ордынцев, к тому же ездивший со своим князем в саму Орду с богатыми дарами, вконец охудал, решил перебраться с домочадцами в глухие леса, к городку Радонежу. Здесь принял постриг сын его Варфоломей, жил с полтора десятка лет рядом с лесными зверями в дебрях. Но, как замечает биограф монаха, ставшего впоследствии знаменитым Сергием Радонежским, в местах этих, нежилых и нехоженых, откуда-то появлялись крестьяне, рубили лес, ставили деревни, заводили хозяйство; короче говоря, — «исказили пустыню». То же происходило во всей округе, ближней и дальней. Сюда шли со всех сторон, даже с юго-запада, из Чернигова, Киева и Волыни.

В районе Москвы скрещивались пути водные и сухопутные. Они шли во все стороны к верховьям Волги и Днепра, к Оке и Волге. Располагаясь в центре Волжско-Окского междуречья, Москва и соседние земли вбирали в себя, смешивали разнородные этносы — славянский, балто-литовский, угро-финский, тюркский, стали ядром района вызревания великорусской народности.

Московские князья умело использовали и труд все увеличивавшегося населения, и удобные торговые пути (то и другое давало немалые доходы), и относительную безопасность от Орды, которая часто громила места рязанские и нижегородские, владимирские и суздальские, но до московских доходили лишь изредка. Летописи сообщают о хищнических и смелых действиях московских князей. Михаил Ярославич Хоробрит, брат Невского, неожиданно набросился на великого князя владимирского Святослава, своего дядю, лишив его престола (1248). Так же поступает Даниил Александрович с рязанским князем Константином — «некоей хитростью» (обманом) отхватил у него Коломну (1300), в устье Москвы-реки, при впадении ее в Оку. Это был крупный успех. А сын его, Юрий Данилович, овладел Можайском, пленив его князя (1303). В итоге Москва-река от истоков до устья вошла в его удел. Иван Дмитриевич, князь переяславль-залесский, умирая, передал свой удел Даниилу, который сумел завоевать дружбу племянника, внука Невского.

Другой сын Даниила Иван Калита продолжил дело отца и брата. В начале его правления Московское княжество нельзя было назвать большим — пять десятков с лишним сельских волостей, четыре десятка дворцовых сел да несколько городов с уездами: помимо Москвы, Коломны и Можайска, еще Серпухов, Руза, Звенигород, Радонеж и Переяславль-Залесский. Но, имея средства, и немалые, Калита прикупает земли, к примеру, Углич, Галич и Белозерск с их округами. Не гнушается и селами, деревнями в уделах князей-соседей. Его преемники прибавляют к ним новые «примыслы» — Боровск и Верею, Волоколамск и Медынь, Стародуб-на-Клязьме и Дмитров, Тарусу и Муром и т.д. Переходили в их руки целые княжества (Нижегородское, например, при сыне Донского), десятки сел и деревень.

Покупки, захваты, дарения увеличивали московские владения и, что не менее важно, приближали их к землям князей-соперников, окружали их с разных сторон. Тверских, рязанских, ярославских владетелей уже тогда, очевидно, бросало в дрожь от недобрых предчувствий. Некоторые из них, выходцы из того же родового гнезда, что и московские Даниловичи, не могли мириться, размышляя о будущем, с участью московских подручников.