§ 4. Куликовская победа
§ 4. Куликовская победа
Преобладанию Москвы над другими центрами уже ничто не могло помешать. Когда умер Иван Иванович Красный, его сын Дмитрий остался 9-летним мальчиком. На владимирский стол заявил претензии Дмитрий Константинович, князь нижегородско-суздальский. Но и он потерпел поражение, смирился. А позднее, когда его юный соперник возмужал, выдал за него дочь Евдокию. Они превратились из врагов в союзников, причем тесть ходил «под рукой» зятя.
Прожив короткую жизнь, 39 лет, Дмитрий Иванович ус-Лел достичь необычно многого. Помимо новых земельных приобретений, он ведет долгую и успешную борьбу с Михаилом Александровичем, князем тверским. Тот, опираясь на помощь Ольгерда Гедиминовича литовского, женатого на его сестре, понуждает его к походам на враждебную Москву. Трижды, с 1368 г ., с перерывами в два года, литовцы осаждают ее, но безуспешно. Каменные стены Кремля каждый раз выдерживают натиск.
Взаимные набеги разоряли грады и веси — и московские, и тверские. Михаил Александрович сумел дважды добиться в Орде ярлыка на великое княжение. Закончилось тем, что Дмитрий Иванович не пустил соперника во Владимир и организовал (1375) поход на Тверь, носивший по существу общерусский характер. К его войску подошли на помощь дружины многих князей-союзников. Месяц они осаждали Михайлову столицу. Войска из Орды и Литвы, на что надеялся тверской владетель, не пришли, и ему пришлось склонить голову перед врагом и соперником, как «брату молодшему» перед старшим.
25-летний московский князь, окруженный помощниками-боярами, с мудрым наставником Алексием, митрополитом русским, из бояр Тучковых, во всех этих событиях выступает лидером национального масштаба. Русь к этому времени укрепилась настолько, что бросает открытый вызов Орде. Там одна «замятия» сменяет другую, ханы меняются с быстротой головокружительной — более двух десятков с половиной за какие-нибудь два десятилетия, с 1357 г . до конца 1370-х годов. В силу входит очередной временщик — темник Мамай, гурген (зять) хана
Бердибека — внука Узбека. По своему произволу меняет он правителей Золотой Орды, которых русские летописцы с иронией именуют «мамаевыми царями». Орда, некогда всесильная, слабеет; на Руси видят это и используют к своей выгоде.
Еще за год до похода Дмитрия на Тверь нижегородцы перебили в своем городе прибывших туда татар вместе со «старейшиной» Сарайкой. Прислал их сюда Мамай.
Три года спустя (1377) войско Дмитрия Ивановича, московского князя, пришло к Казани, где обосновался один из ордынских князей, принудило его — дело неслыханное! — платить дань Руси. Полки великого князя бдительно охраняют московские рубежи, и ордынцы не осмеливаются идти туда, минуя Оку.
Правда, в том же году произошла осечка, и весьма неприятная. В нижегородские пределы незаметно, тайком прокрался Араб-шах (Арапша, по нашим летописям). О нем говорили, что его войско где-то далеко на юге. Русская рать не думала, что ордынцы близко. Стояла сильная жара, воины шли налегке, доспехи и оружие сложили на телеги. Бояре увлеклись винным питием, ходили, как осудительно пишут летописцы, «на Пиане, аки пиании», — события назревали на р. Пьяне. Здесь воины Араб-шаха стремительно ударили на русских. Захваченные врасплох, они потерпели полное и позорное поражение. Победители огнем и мечом прошлись по юго-восточным землям.
Мамай, реальный вершитель судеб Орды, мечтавший восстановить в полном объеме власть над Русью («как при Батые было»), в следующем году решил сделать еще одно «кровопускание» Руси. Посланное им войско, в несколько десятков тысяч человек, возглавил мурза Бегич, военачальник опытный и бесстрашный. Русскую рать повел на юг от Оки, в рязанские пределы, сам князь Дмитрий Иванович.
Противники встретились на р. Воже. Расположились на противоположных берегах. Долго стояли друг против друга. Наконец, московский полководец несколько отодвинул свои полки, приглашая Бегича к битве. Тот переправил конницу, и сеча началась. Дмитрий двинул вперед свой главный полк, а с обоих флангов ордынцев начали охватывать еще два русских полка. Врага, разбитого в прах, прижали к реке и почти полностью уничтожили. Погиб и Бегич. На следующий день победители сами перешли Вожу и, преследуя остатки войска, окончательно добили его, захватили большой обоз.
Летописцы живописуют ярость, охватившую Мамая при известии о гибели Бегича и войска. Два года собирает он новые силы со всей Орды, нанимает отряды генуэзцев из Крыма, отважных воинов с Северного Кавказа. Договаривается о совместном выступлении против Москвы с Ягайлом Ольгердовичем литовским. Ведет как будто и переговоры о том же с Олегом Ивановичем, князем рязанским; так, во всяком случае, в один голос сообщают промосковски настроенные летописцы. Но здесь все было непросто. Рязань, конечно, боялась и Москвы, и Орды, и Литвы — нелегко жить меж трех огней и не запалить свой дом! Олегу и другим рязанским князьям, его предшественникам, не раз приходилось испытать удары и московских князей, и ордынских ханов. И теперь Олег лавировал, хитрил, выжидал: чья сторона сильнее, кто возьмет — Орда или Москва? Потому и засылал послов и на Волгу, и на Москву-реку.
Между тем Дмитрий Иванович собирал рати. Дружины шли со всех сторон — из собственно московско-владимирских земель и многих других. На врага встала почти вся Русь. Ее воинов, усилиями ремесленников и пахарей, хорошо вооружили, снабдили всем прочим для предстоящей смертной сечи с извечным врагом-насильником.
На Руси царила атмосфера национального подъема. Одно из сказаний о Мамаевом побоище в эпических, былинных тонах говорит об этом: «Кони ржут на Москве, звенит слава по всей земле Русской. Трубы трубят на Коломне, в бубны бьют в Серпухове, стоят стяги у Дона великого на берегу».
По преданию, правда, позднему, на битву с врагом Руси благословил князя Дмитрия и его воинство игумен Сергии Радонежский. Человек крайне непритязательный, скромный и трудолюбивый, он уже тогда имел огромный авторитет в народе. Мирил князей, ссорившихся между собой. Сострадал всем обиженным и убогим. Его слова и поступки становились известны по русским градам и весям, нравственное влияние старца благотворно воздействовало на всех, кого заботила судьба Руси. Этому же способствовали многие его ученики, основатели обителей в разных концах страны. Его твердая поддержка общенародных усилий в борьбе с Ордой многое значила в глазах народа, укреплении его духа, твердой решимости противостоять Мамаю, спасти Русь от страшной угрозы.
Дмитрий Иванович вел свое войско из Москвы к Коломне. Здесь, на Девичьем поле, сделал ему смотр. Затем, не переходя здесь Оку, чтобы не идти по рязанским владениям Олега Ивановича, пошел вверх по реке, ее северным берегам. У Лопасни переправился на южную сторону. По пути присоединились дружина Владимира Андреевича, князя серпуховско-боровского, другие отряды. Пришли из Литвы полочане и брянцы Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, враждовавших с Ягайлом.
Удивляет смелость маневров Дмитрия, глубина стратегического мышления его самого и других военачальников. Движение их ратей по сути дела выключило из предстоящей схватки военные силы Олега Ивановича, сохранившего нейтралитет до конца событий и как будто предупредившего Дмитрия о подходе Мамаевых сил. А марш от Коломны на запад и быстрое продвижение на юг от Оки к верховьям Дона пресекало пути объединения войск Ягайлы и Мамая. Русичи теперь, в какие-нибудь последние несколько лет, предпочитали не держаться за Окский рубеж, а смело шли вперед навстречу грозному и могучему противнику, жаждавшему реванша.
Русские полководцы, как и два года назад, хорошо организовали разведку — урок Пьяны пошел впрок. Мамай стоял на Воронеже. Оба войска двинулись навстречу друг другу к верховьям Дона. Здесь, у впадении в него р. Непрядвы, в ночь с 7 на 8 сентября, после споров и сомнений, Дмитрий с войском переправился через реку. Здесь расставил полки на широкой, слегка всхолмленной равнине — Куликовом поле. Оно замыкалось реками с разных сторон: с севера и северо-востока Доном, с северо-запада Непрядвой, с юго-запада Нижним Дубняком. С юга подошло войско Мамая, встало на Красном холме и вокруг него.
С обеих сторон насчитывалось, вероятно, не менее, если не более, 100—120 тыс. воинов. В центре позиции Дмитрий поставил большой полк — главные силы, по флангам — полки правой и левой руки, впереди — передовой, сзади — запасной. С востока позицию прикрывал засадный полк, скрыто поставленный в Зеленой дубраве, за р. Смолкой.
Мамай в центре держал пехоту. На флангах расположил конницу; ее маневрам, а на это ордынцы были большими мастерами, мешали реки, речушки и ручейки, рощи и лесистые овражки.
Битва, по преданию, началась единоборством: Пересвет, русский богатырь, и мурза Челубей, разогнав во весь опор лошадей, вонзили друг в друга копья, упали замертво.
Ураганом налетели ордынцы на передовой полк русских, вырубили его. Затем набросились на большой полк. Они рвались к знамени великого князя, под которым стоял боярин Михаил Бренок в доспехах Дмитрия. Боярин погиб, но полк устоял, держался неколебимо. Великий князь, сражавшийся в рядах передового полка, «прежде всех стал на бой и впереди с татарами много бился». Со всех сторон наседали на его ордынцы, «много по голове и по плечам и по животу... били и кололи и секли, но спасся он от смерти, только утомлен был от великой битвы почти до смерти». Князя спасли от гибели доспехи, согласно тому же рассказу, дошедшему в передаче XVI в. Его дважды сбивали с коня; он дрался то с двумя, то с тремя ордынцами. Весь израненный, избитый, Дмитрий еле добрался пешком до дерева. Под ним позднее и нашли его два костромича — «простых воя».
Не добившись, после «брани крепкой и сечи злой», успеха в центре русской позиции, где в большом полку сражались в основном ополченцы, Мамай направил удар на полк правой руки. Но и здесь русские стояли насмерть. Наконец, его конница яростно обрушилась на левый фланг русских. Он медленно отходил назад, ордынцы с воем и гиком рвались вперед, отбросили резервный полк и начали обходить с тыла русский центр. Это грозило окружением и разгромом. Наступили самые драматические минуты сражения.
Все это из Зеленой дубравы наблюдали воины засадного Полка. Они рвались в бой — ведь на их глазах гибли собратья, и, вот-вот, враг восторжествует окончательно. Но Дмитрий Михайлович Боброк, князь волынский, «мудрый и удалой воевода» (он был женат на сестре Дмитрия Ивановича), сдерживал их, ждал урочного часа. Он настал во второй половине дня, когда татары, одолевая русских, поворачивали налево, в обход их позиции, но и сами подставили свой тыл для удара, которого, конечно, не ждали.
— Час прииде и время приближеся! — услышали воины Боброка. — Дерзайте, братья и други!
Вихрем вырвалась свежая русская конница из засады, и ее удар по флангу и тылу ордынцев был так стремителен и страшен, что их ряды были сметены и разгромлены. Многие остались лежать замертво на поле боя, другие утонули в Непрядве, третьи, бросившись наутек к Красному холму, потоптали собственную пехоту. Удар засадного полка обеспечил перелом в ходе сечи, и все другие русские полки (то, что от них осталось) перешли в общее наступление. «И побежали полки татарские, а русские полки за ними погнались, били и секли. Побежал Мамай с князьями своими в малой дружине». Преследовали бегущего врага до р. Красивой Мечи, правого притока Дона. Разгром был полный, войско Мамая перестало существовать. Лишь немногие прибежали в Орду. Мамай же вскоре испытал новое поражение, на этот раз от Тохтамыша. Перебрался в Крым, и там, в Кафе (Феодосии) итальянцы, его бывшие союзники, убили некогда могущественного правителя Золотой Орды.
Восемь дней стояли русские на Куликовом поле, ставшем навеки символом русской славы и величия. Они оплакивали собратьев, отдавших жизнь за «други своя», за святую Русь, хоронили их. Десятки тысяч русичей остались лежать в этой земле; летописец называет имена некоторых из них; «прочих же князей и бояр, и воевод, и княжат, и детей боярских, и слуг, и пешего воиньства тмомочисленное множество избьено, и хто сможет их изчислити?»
По всей Руси праздновали великую и долгожданную победу над поработителями; «...По Русской земле, — говорит с гордостью и радостью автор «Задонщины», — распространилось веселие и отвага, и вознеслась слава русская».
Куликовская победа — событие для Руси переломное; а ее главный организатор, князь Дмитрий Иванович, приобрел, по словам Ключевского, «значение национального вождя северной Руси в борьбе с внешними врагами». Русь «под московскими знаменами одержала первую народную победу над агарянством». Она вызвала национальный подъем во всех сферах жизни — ив хозяйстве, и культуре. Этому не могли помешать ни разорительный поход на Русь Тохтамыша, который сжег Москву (1382), ни другие карательные экспедиции ордынцев, ни продолжавшаяся, но в заметно ослабленных формах, их власть над Русью. С этих пор Орда неуклонно шла к своему распаду, закату; Русь же, наоборот, — к объединению сил и земель, окончательному освобождению от господства чужеземцев.
Умирая, Дмитрий Иванович Донской, не спрашивая согласия Орды, передает по наследству сыну Василию Московско-Владимирское великое княжество. Не прожив и четырех десятков лет, великий князь, человек набожный и добродетельный в семейной жизни, не умудренный книжным учением, но богатый жизненным опытом и воинскими подвигами, оставил потомкам благородный образ радетеля за Отечество, за землю Русскую, продолжателя дела Александра Невского и других воинских и политических руководителей, вставших во главе народных сил на защиту русских очагов и могил.
«Оже ны (нас. — Авт .) Бог избавит, ослобонит от Орды» — эти слова договора Дмитрия Ивановича Донского и Владимира Андреевича Храброго выразили заветные, неизбывные мысли и надежды всей Руси, и подвиг героев Куликова поля возвестил, что эти мечты сбудутся.