Глава 1 «Ничего не имел и не имею…»

Глава 1

«Ничего не имел и не имею…»

Как и положено, начнем с биографии. Будет немного нудно, но придется потерпеть, поскольку, как известно, нет биографии, нет человека.

Фамилия, имя, отчество (кличка): Берия Лаврентий Павлович.

Год и место рождения: 1899 г., г. Сухуми.

Происхождение: крестьянин.

Гражданство (Ваше и родителей): русско-подданные.

Семейное положение: холост.

Когда стали жить самостоятельным трудом: с 1915 г., с 17-летнего возраста.

На Вашем иждивении: мать Берия Марта Ивановна – 54 года. Сестра Анна Павловна – 16 лет, племянница Сусанна Капитоновна – 6 лет.

Не на Вашем иждивении: отец Павел Хухаевич – 50 лет.

Имущественное положение до революции: ничего не имел и не имею.

Из анкеты Л. П. Берия, сотрудника АзЧК, от 10 февраля 1922 года.

Задумаемся над графой: Имущественное положение до революции: ничего не имел и не имею. С одной стороны, ответ расплывчатый и уклончивый: ну да, ну вот бедный я весь такой, поможите, чем можете, а с другой – предельно четкий и ясный: ни черта у меня не было и до сих пор нет. Ноль. Шиш без масла. Полный голяк… Что это, позерство? Желание представить себя стопроцентным гегемоном, которому, как известно, нечего терять, кроме своих цепей? Или – правда?

Давайте разбираться. С самого начала, скрупулезно и вдумчиво.

Лаврентий Павлович Берия родился 17 (26) марта в горном селе Мерхеули, что в 15 верстах от города Сухуми, в бедной крестьянской семье. Село находилось на территории Абхазии, но, как это часто бывает на Кавказе, жили там представители разных национальностей (или, точнее, племен). Отец Лаврентия, Павле Берия, был мингрелом. По молодости лет он участвовал в какой-то заварушке и после стычки с жандармами перебрался из Мингрелии в Абхазию, где полиция оставила его в покое – границы между районами зачастую были для грузинской полиции непосильной преградой.

Мать, Марта Джакели, вроде бы приходилась дальней родственницей князьям Дадиани, но – очень дальней. Да и княжеское происхождение мало помогло женщине, когда она осталась вдовой с детьми на руках, так что вскоре она вышла замуж за пришлого мингрела Павле, который был на четыре года ее моложе, однако ж покорил сердце вдовы храбростью и красотой. Судя по возрасту Лаврентия, было ей тогда чуть меньше 30 лет.

От первого брака у Марты было, как минимум, трое детей – сын Капитон и дочери Елена и Агаша (по крайней мере, это те родственники, что упоминаются в анкетах и автобиографиях Лаврентия Берии). Позднее, по причине крайней бедности матери, попечение о старших детях взял на себя ее брат. От второго брака детей было трое. Старший сын в двухлетнем возрасте умер от оспы, дочь Анна – младшая – после перенесенной в детстве болезни осталась глухонемой. Одна была радость: сын Лаврентий, здоровый и смышленый малец.

Что такое бедная крестьянская семья в Грузии – разговор особый. Это совсем не то, что называют бедностью в наше время, и даже не то, что называлось бедностью в России того времени. До революции, например, крестьянская семья могла считаться бедной, но при том иметь лошадь, или корову, или даже и то, и другое. А в Грузии тех лет у половины крестьянских хозяйств вообще не было скота. Сам Лаврентий Берия не любил вспоминать детство, но сохранился рассказ его жены о том, в какой обстановке выросла она. В нескольких строчках содержится картина яркая и точная – что такое бедность в Грузии начала ХХ века.

«…Отец мой имел в собственном владении два гектара земли, деревянный дом из трех комнат, под крышей которого постоянно стояли деревянные чаны на случай дождя. Не было рабочего скота, не было коровы и даже домашней птицы, т. к. не хватало кукурузы, собранной с этого клочка земли, даже для людей в семье; мясо или кружку молока я видела только в большие праздники, а сахар я первый раз в жизни попробовала в возрасте одиннадцати лет… Отец мой, в моей памяти, будучи уже совсем стариком, целый день босый и раздетый лил пот на этот небольшой участок земли…»

Основной проблемой Грузии всегда была земля. Как гласит кавказская пословица: «На меже всегда валяются черепа». Дом, в котором выросла Нино Гегечкори, был не самым бедным в деревне, однако и здесь основной едой была кукурузная каша – мамалыга, а скота семья не имела не потому, что не было денег купить, а потому, что не было денег содержать. А ведь в России, даже в самых малоземельных районах, основной проблемой бедной семьи было именно купить лошадь или корову, а уж выпасы и сенокосы нашлись бы – пусть в лесу, пусть по неудобьям, но нашлись. В Закавказье же каждый клочок земли полит не только потом, но и кровью.

Как думаете, что ожидало Лаврентия при подобной жизни? Изо дня в день биться на клочке земли, не в силах заработать даже на скудное пропитание?

Единственной надеждой бедняков всегда были сыновья. Умный ребенок в семье, как известно, – надежда родителей на верный кусок хлеба для сына и на обеспеченную старость для себя.

Как вспоминал позднее Серго Берия, сын Лаврентия, дед его до старости жил в деревне и другой жизни для себя и не видел. О том, как складывались отношения в семье, можно только догадываться, но, по всей вероятности, здесь, как и в семье Сталина, именно мать настаивала на том, чтобы сын выучился – глядишь, станет чиновником или священником. Это была мечта многих честолюбивых матерей из бедных семей: дальше их надежды не распространялись. Екатерина Джугашвили мечтала видеть сына священником. Марта Берия, как и мать Сталина, глубоко верующая, отдала мальчика все же не в духовное, а в светское учебное заведение. Когда Лаврентию исполнилось восемь лет, его устроили в Сухумское высшее начальное городское (или, как тогда говорили, реальное) училище.

Обстоятельства, сопровождавшие это решение, темны. Серго Берия, сын Лаврентия, пишет, что, дабы учить ребенка в Сухуми, дед Павле продал полдома. А когда тот решил учиться дальше, «пришлось деду Павле и вторую половину дома продать и перебраться с семьей в хибару из дранки». А вот исследователь Алексей Топтыгин утверждает несколько иное. «Преимуществом Сухумской школы было бесплатное обучение, – пишет он, – но для содержания ребенка в Сухуми требовались средства, поэтому родители продали половину дома, а Марта поселилась вместе с сыном, подрабатывая шитьем…»[1]

В общем, отец остался в Мерхеули, а Марта взяла с собой младшую дочь, которой было от силы два года, и больше в деревню не возвращалась, даже когда сын вырос и вполне был способен сам содержать себя. Как хотите, но на родительское самопожертвование это мало похоже – скорее, это развод с разделом имущества. Иначе мать, поставив на ноги сына, уж наверное, вернулась бы к мужу, не так ли? Или родители нашли бы какой-нибудь способ пристроить мальчика в Сухуми… Естественно, Серго об этом обстоятельстве не упоминает. Зато пишет, что дед до конца дней прожил в деревне, а бабушка оставалась с отцом. (Умер Павле Берия, когда его жена и сын обитали в Тбилиси, то есть в 30-х годах. Марта дожила до глубокой старости, после смерти Лаврентия была выброшена властями из квартиры и последние годы провела в доме для престарелых.)

Итак, Марта с сыном и крохотной дочерью перебралась в Сухуми, и теперь их жизнь была подчинена одному – образованию Лаврентия. Основными предметами в реальном училище являлись русский язык, арифметика, закон Божий, в старших классах – немного истории, географии, естествознания. Обучение было, как уже говорилось, бесплатным, уровень не бог весть какой, но вполне достаточный для того, чтобы способный мальчик мог рассчитывать на получение в дальнейшем приличного образования и, ступень за ступенью, проложить себе дорогу в жизни. Именно таким путем шли многие выбившиеся из низов инженеры, промышленники, ученые.

Лаврентий выбрал строительство. Что удивительного, он с детства прекрасно рисовал, мечтал стать архитектором, и, если б не революция, осуществил бы, скорее всего, свою мечту. Архитектура осталась его любовью на всю жизнь, а Тбилиси, его любимое дитя, реконструированный при Берии, даже спустя много лет был одним из самых благоустроенных городов Союза…

Училище, короче, он закончил с отличием, и в 1915 году поступил в среднее механико-строительное училище в Баку.

Очень рано начал работать – как только смог зарабатывать первые копейки. Еще в Сухуми бегал по урокам, писал для неграмотных и не владеющих русским языком письма и прошения, чуть позже летние месяца проводил на заработках в нефтяной компании Нобеля. А когда перебрался в Баку, мать и сестра последовали за ним – и это дает дополнительные основания думать, что Марта к тому времени окончательно разошлась с мужем. Вскоре на их попечении каким-то образом оказалась и маленькая Сусанна, дочь сына Марты от первого брака. Трудно сейчас сказать, как немолодая женщина и учащийся-подросток ухитрялись прокормить такое семейство, чем они жили, но ясно одно: в материальном отношении Берии приходилось куда хуже, чем тому же Джугашвили в этом возрасте, хотя и тот был бедняком из бедняков – будущий Сталин, по крайней мере, жил один. А, как говорят в народе, «одна голова не бедна».

Вот, оказывается, что означает строчка в анкете: «ничего не имел и не имею»…

Но и при столь тяжкой жизни Лаврентий все же не остается в стороне от политики, которой в Российской империи были больны все поголовно – по крайней мере, в образованных и полуобразованных слоях общества.

Как и большинство учащихся той поры, он видел панацею от всех несправедливостей жизни в радикальном переустройстве общества, отчего и оказался среди членов партии, стоящей на левом краю политического спектра. В нищем Закавказье традиционно были сильны социал-демократы, этот регион дал партии большевиков целый букет ярких революционеров – Сталина, Орджоникидзе, Шаумяна, Микояна… А ведь большевиков здесь было не так уж много, гораздо более мощной партией являлись меньшевики. Вот разве что столица Армении, промышленный Баку, был традиционно большевистским центром.

В том же 1915 году, в октябре, Лаврентий принимает участие в работе нелегального марксистского ученического кружка, где становится казначеем. Отметим сей факт, весьма показательный, между прочим – абы кому даже небольшие деньги не доверят. Однако ж Берия сочетает в себе абсолютную честность и скрупулезную бережливость выходца из бедной семьи. Так и впредь: в чем только его ни обвиняли, но в воровстве и расточительности – никогда. В среде учащихся он так же пользуется авторитетом: его избирают (нелегально, правда) старостой класса.

Nota bene! В автобиографии 1923 (!) года Берия пишет, что в марте 1917-го, вместе с четырьмя соучениками, организовал ячейку партии большевиков, и впоследствии отсчитывает свой партстаж именно с марта 1917-го…

И что с того? – спросите вы.

Действительно, что? Ведь во всех до единой биографиях всех без исключения советских деятелей (определенного возраста, разумеется) четко прописано насчет их дореволюционных марксистских симпатий. Все как один участвовали в ученических кружках, все оттуда начинали свой большевистский путь! Да и Алексей Топтыгин, добросовестный и неплохо относящийся к своему герою исследователь, недвусмысленно намекает: «Правда, об этом кружке мы знаем только со слов самого Берии… Конечно, для успешной карьеры в советское время совсем неплохо было иметь дореволюционный партийный стаж. И кружок мог быть просто позднейшей выдумкой…» и т. д.

Вот что значит пристрастное отношение.

Помилуй бог, какая выдумка! Какая карьера! Это в 1923 году-то, когда все в стране стоит вверх дном и вообще непонятно, какого рода власть сформируется из этого месива! Представьте: двадцатичетырехлетний Лаврентий сидит и просчитывает: «А напишу-ка я в автобиографии, что уже шесть лет среди большевиков. Авось, они победят – ого-го, кем я могу стать…» Сие, знаете ли, картинка совсем из других времен, и не надо путать развитой социализм с военным коммунизмом. Берия не до того было, чтобы размышлять о карьере и номенклатуре: он по горам за бандитами гонялся!..

Как бы то ни было, свой партийный стаж Лаврентий Берия отсчитывает с марта 1917 года. К тому времени он, хотя и плохо подкованный в марксизме – какие там марксизмы в восемнадцать-то лет! – но весьма энергичный товарищ, старается приложить свои немногие знания и многие убеждения к делу. Летом 1917 года поступает, в качестве практиканта военно-строительного отдела, в гидротехническую организацию армии Румынского фронта и отправляется, естественно, в Румынию. Страна стоит на ушах, армия разваливается на глазах, в ней процветает «демократия», – и восемнадцатилетний практикант становится председателем отрядного комитета и делегатом от лесного отряда, в котором работает. Ничего из ряда вон выходящего здесь нет, были у Октябрьской революции апологеты и помоложе.

В декабре возвращается в Баку – а царя-то нет, Временного правительства нет, советская власть торжествует: гуляй, братва! И куда, вы думаете, подается Лаврентий? Орет до хрипоты на митингах? Мастрячит листовки? Да ничего подобного: он возвращается к учебе. Рьяно наверстывает пропущенное.

Но вот в январе 1918 года «сессия» Лаврентия Берия заканчивается, и марксистские симпатии приводят его в Бакинский Совет, куда он и поступает в качестве сотрудника секретариата. Берет на себя «текущую работу», – иначе говоря, пишет бумажки за скромное жалованье. И в этом качестве пребывает до самых последних дней существования Совета, даже успевает поработать в ликвидационной комиссии. Перед ним стройной чередой проходят все этапы существования советской власти в Баку – а это история, пожалуй, не имеющая аналогов даже в послереволюционной России.