Сорок дней и ночей
Сорок дней и ночей
Море шло на город косыми волнами. "Как тогда, ты помнишь, совсем, как тогда" — эту фразу они повторяли с утра.
Потом все поехали на Эльтиген. "В Героевку", — как говорят сейчас. А Героевкой-то ее, эту низенькую, приткнувшуюся между морем и холмами деревеньку, назвали из-за них. Не из-за шестидесяти одного, которые получили высокое звание Героя за операцию, а из-за всех…
…Вылились черной лентой на дорогу моряки. Они были гостями издалека. И, разумеется, никакого отношения не имели к тем событиям. Но именно к ним обратилась девчушка лет десяти с приветствием от школьников. У моряков были молодые, окаменевшие в серьезности лица, достаточно бравая выправка для того, чтобы представить их борющимися с волнами, проходящими сквозь огонь в своих черных бушлатах, с автоматами и лентами бескозырок…
А дяденьки и тетеньки, нестройно столпившиеся у пирамидки с зеленой оградой из штакетника? На лице у девочки проступает недоумение, когда учительница шепотом поправляет: им говори, они десантники…
Какие они десантники! На ком мешковато сидит давно не модный макинтош, кто кутается от брызг дождя в болонью. И у всех морщины и ничего военного в осанке…
Детский разум не в состоянии так сразу сбросить с их плеч прошедшее время, не в состоянии представить, что происходило вот здесь, на этой самой земле, на этом самом песке, во время высадки Эльтигенского десанта.
А было вот что.
В ночь на первое ноября 1943 года с таманского берега на керченский двинулись мелкие военные корабли и "тюлькин флот" — рыбачьи, собранные с миру по нитке баркасы.
Шли и могли взлететь в воздух на любом из пятидесяти минных полей, перегораживающих пролив… Тонули, горели, подбирали в пути товарищей, которые держались на воде, слабея, теряя силы.
Волна стала заливать беспалубные суденышки. Черпали воду касками, но это слабо помогало. Тогда стали, обнявшись, по бортам, спустили концы плащ-палаток в воду, как бы нарастили своими телами борта… А волна била по этим телам, осеняя, штормовая. Иных смыло…
Наконец, земля.
Не гостеприимный берег, а ощерившийся минами, проволочными заграждениями, дзотами. Его еще надо отбить.
Идет в атаку 386-й батальон морской пехоты, идет в атаку рота ПТР с молодым лейтенантом Георгием Титовым во главе. А немцы палят с высоты, и нет никаких сил перейти линию заграждений. Слишком по-хозяйски натянута проволока, слишком глубоко вбиты железные трубы и рельсы, заменявшие обычные колья.
У фашистов были месяцы и месяцы, чтоб укрепиться, у наших всего короткий предрассветный час, чтоб взять эти укрепления.
Команда: "Раздевайся!"
Полетели на проволоку плащ-палатки и ватники, бушлаты, даже рубашки. Наконец, ее смяли в нескольких местах, прошли по ней и по теплым еще телам убитых. В одной из первых атак был ранен Титов. Он лежал на земле с перебитыми ногами, и атака захлебывалась…
Тогда он стал кричать. Сейчас с полной достоверностью не вспомнишь тех слов. Кричал он что-то вроде того: "Кто знает Титова, ко мне!"
Титова знали в роте не только в лицо, как, естественно, должны были знать своего командира. Знали о его храбрости, хладнокровии по прежним десантам.
И вот Титов приказывает, чтоб его взяли на плащ-палатку и несли вперед. Таким образом, он командует атакой. Подрывается один несущий, за ним — второй, третий… Но атака выиграна, взята гряда холмов, враг выбит из окопов и дзотов…
Это только один из эпизодов десанта…
И мужество, и лихость, и просто умение держать себя в руках до последнего нужны были десантникам не только в первые дни. Они нужны были и когда танки нависали над самым противотанковым рвом, и когда ров этот переходил из рук в руки, и когда шли артобстрелы, бомбежки…
Десант на Эльтиген был не основным десантом, а только отвлекающим. Но он выполнил свою задачу — наши войска высадились с Чушки, заняли пол-Керчи. Но снять войска с Эльтигена не представлялось возможности: море простреливалось насквозь.
Ночью к этому морю сносили раненых и ждали, замирая от надежды, — подойдут мотоботы, возьмут на Большую землю. Днем раненых тащили в капониры, под укрытие холмов.
Санинструктором была здесь и Галя, та самая Галина Петрова, имя которой сейчас в Керчи носит не один пионерский отряд, Герой Советского Союза…
В одной из атак, когда произошла заминка перед минным полем, она подняла бойцов: "Хлопцы, здесь нет мин!" Даже, рассказывают, ногой притопнула для большей убедительности. И они пошли за ней, за своей Галкой, за своей Галинкой, красавицей, фартовой девчонкой, какой больше ни в одной роте, даже ни в одном полку не было…
А она и в самом деле была храбрая. Кроме того минного поля, которое она прошла первая, сколько было еще случаев. Все помнят, как выносила Петрова раненых к морю и сама ложилась рядом с носилками на песок и лежала, какой бы огонь ни вели немцы… Лежала, уже одним присутствием ободряя…
Наверное, ей было страшно. Но она любила в человеке силу, отвагу. И хотела видеть себя такой, какой видели ее окружающие: "Ребята, Галка с нами, не пропадем!"
В девятнадцати атаках участвовала Галина Петрова, не раз была ранена, но оставалась в строю. Зашла как-то в капонир, где лежали раненые командиры: "Ребята, дайте широкого бинта перевязаться". Отмотали они ей метров по пять от своих повязок. И она ушла… Может быть, в ту, самую последнюю свою операцию. Девятнадцать моряков пошли тогда ликвидировать прорыв на правом фланге. И она с ними. Добровольно, в самое пекло. Оттащила раненого лейтенанта Наумова в блиндаж, а тут — прямое попадание…
А море все идет на берег косыми, темными волнами…
Каждый год приезжают они на Эльтиген, — кто из Керчи, а кто издалека… Морщины, одышка, заматерелые — у кого еще сильные, у кого усталые — тела, стоят сивые деды, а были ведь совсем парнишки. Все они были парнишками. Остались парнишками да девчонками только те, кто лежит за зеленым штакетником под пирамидкой…
Как-то странно представить, но у Галины Петровой уже внук, и сын ее стал морским офицером. Тот самый сын, чьи пинеточки, первую детскую обувку, хранила она на груди во время десанта…
…А море все идет на берег косыми, с бешеной белой пеной невысокими волнами. В волны тоже бросают венок. Многих ведь смыло с мотоботов и баркасов, многие подорвались, сгорели, многие упали в воду, всего двух шагов не дойдя до суши.
Потом все возвращаются к своей обычной жизни… Разбегаются школьники, уходят домой рыбаки… Уезжают и они, те, о которых сегодня совсем не лишне громко было сказано: герои Эльтигена.
И вполне возможно, что в один из последних дней, как было уже не раз, маленькая рука постучится к Шурочке Меркуловой. Она откроет дверь, глянет, заранее зная, в чем дело.
— А где ваша дочь? — спросят ее.
— В школе.
— Нет, та, что медсестрой была на Эльтигене. Которая раненых вывела на Митридат.
— Это я…
Ах, она давно уже не Шурочка, давно уже Александра Григорьевна. И темное лицо в глубоких, тяжелых морщинах, и седина… Давно уже мало чем похожа на свою фотографию в музее.
Но все это было, было на самом деле…
Море идет на берег косыми, темными волнами…
Замер знаменосец у маленького обелиска, очень похожего на простую солдатскую пирамидку… Лицо у знаменосца молодое и суровое. Втянутые щеки, внимательные, но сейчас замершие глаза. И усы. Может быть, знаменосец хочет выглядеть старше? Ветер стелет над ним туго натянутое полотнище флага…
Да, все это было, было на самом деле.