Утраченный бог

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Утраченный бог

Как мы уже говорили, свидетельства верований доисторических людей ничтожны: рисунки на скалах, погребения и предметы. Но на земном шаре существуют и по сей день (а в XIX веке их существовало больше) народы, живущие в условиях не менее примитивных и использующие орудия, подобные найденным в самых древних слоях раскопок. Эти народы представляют собой как бы законсервированное живое подобие давно вымерших предков, давших начало нашей культуре. Исследование их быта, способа производства, общественных условий и обычаев и сравнение всего этого с находками из давно ушедших эпох позволяет нам приподнять завесу и познакомиться с жизнью наших пра… прадедов, в том числе и с их религиозными верованиями. Сравнивая понятия и религиозные представления различных народов, находящихся на низкой ступени развития, мы можем добраться до истоков религии.

Соприкосновение нашей культуры и цивилизации с культурой и цивилизацией первобытных народов смогло произойти при освоении европейцами Австралии, Африки и других материков. Одновременно с капитанами шхун и фрегатов на побережье новых континентов высаживались ученые и миссионеры. С удивлением они открывали, что за пределами Европы существуют страны с высокой, хотя и своеобразной, цивилизацией, но с еще большим удивлением убеждались в существовании народов, которым чужды были малейшие признаки какой бы то ни было цивилизации. Эти народы назвали «дикими». Установили над ними «опеку», которая быстро превратилась в неволю и жесточайшую эксплуатацию. Но в то же время проводились исследования этих народов, их быта, общественных условий.

И эти исследования (а ими занимались не только путешественники или колониальная администрация, но также и миссионеры, несущие этим народам «свет истинной веры», этнологи, языковеды) подтверждали, что существуют народы, которые либо вовсе не имеют понятия о боге, либо считают явления природы силами, правящими миром и людьми, либо их представления религиозного характера ограничиваются тотемистическими отождествлениями божеств с животными или растениями, верой в духов деревьев, камней, а у более развитых народов — верой в покровительство духов умерших предков. Исследования эти дали такой обильный материал, столько фактов и доказательств, что наука считает установленным: первобытные люди не знали религиозных верований в сегодняшнем значении этого слова, а понятия о потусторонних силах складывались постепенно, по мере выделения людей из окружающего мира в особое, противостоящее силам природы общество.

Победа представлений об эволюционном, постепенном сотворении религии самим человеком весьма обеспокоила католические круги.

«Католическая наука, — говорит ксендз Домбровский, — считает, что первый человек получил от бога сверхъестественное откровение, которое прежде всего охватывало понятие сущности бога и ряд других понятий, определяющих отношения между богом и человеком.

Генезис же религии, по мнению католической науки, сверхъестественен независимо от того, что философия или психология могла бы сказать о чисто натуральном ее происхождении (подчеркнуто мной. — Г. X.).

Полвека назад теории сверхъестественного происхождения религии были противопоставлены различные виды эволюционизма. В ряду сторонников этой теории были и приверженцы библейско-теологического рационализма во главе с И. Вельгаузеном (1844–1918). Они утверждали, что ложным в принципе является взгляд о приобщении разума первобытного человека к высшим истинам, касающимся бога, его сущности и отношения к миру. Он был бы просто не в состоянии освоить откровения о божественной сущности. Разум первобытного человека — это разум ребенка, который способен усвоить некоторые идеи, но лишь после целого ряда усилий, в результате сложных психических процессов.

Сформулированный таким образом упрек теории сверхъестественного происхождения религии заслуживает, во всяком случае, внимания, и ответ на него по меньшей мере не относится к числу легких. Еще в начале настоящего столетия он произвел немалые опустошения в кругах, во всем прочем благосклонно относящихся к католической науке»[9].

И в самом деле, трудно найти возражения против выводов науки, опирающихся па точные факты. Но такие возражения должны были быть найдены. Должны были, потому что в противном случае следовало признать, что вся концепция божественного откровения, как и понятие о личности «творца неба и земли» со всеми последующими теоретическими построениями, является лишь творением человека, что никакого божественного откровения просто не было. Согласиться с этим выводом не могло никакое духовенство.

Это означало бы полную и безоговорочную капитуляцию.

Поэтому возражения и должны были найти.

И их нашли.

В начале XX века на основе так называемого культурно-исторического метода возникала теория первобытного монотеизма. Наиболее активным глашатаем этой теории был немецкий священник Вильгельм Шмидт. По этой теории, первобытный человек верил в единого бога, которого он боялся, но почитал за отца вселенной, творца всего сущего, владыку жизни и смерти.

Какие же аргументы в подтверждение этой теории выдвигают ее поборники? Они апеллируют к тому же методу, что и их противники, т. е. к исследованию ныне живущих первобытных народов и сравнению их обычаев и верований с верованиями давно ушедших эпох. Это сравнение приводит к выводу, что наиболее древние народы, жившие в мадленский период и раньше, пользовались такими же орудиями, а их обычаи, а значит, и их верования были такими же, как у некоторых ныне живущих народов.

Признавая наиболее низким уровень развития некоторых племен пигмеев, людей действительно примитивных, кочевников, живущих преимущественно охотой, пользующихся очень примитивными орудиями, в основном каменными, сторонники теории первобытного монотеизма стали доказывать в XX веке, что эти племена верят в бога. Вот что пишет, например, ксендз Э. Домбровский: «Характерно также, что у наиболее слаборазвитых народов мы уже встречаемся с верой в единого бога. У негров племени бонн, живущих в Центральной Африке, он носит имя Вака и считается создателем всего существующего… Отправляясь на охоту, пигмей просит его о помощи, заранее обещая ему часть добычи (подчеркнуто мной. — Г. X.).

У жителей Андаманских островов, расположенных близ берегов Юго-Восточной Азии, «высшее существо» зовется Пулюга, т. е. гром. В принципе пигмейские племена понимают бога как духа и только иногда, испытывая затруднения в выражении идеи духовности, прибегают к сравнениям. У андаманов Пулюга подобен огню, его дыхание — ветер, а гром — знак его приближения. Пулюга является отцом семьи (семейства богов? — Г. X.).

У семангов, населяющих полуостров Малакка, наиболее основательно изученных П. Шебестой, имя бога звучит как Кари или Каре, т. е. молния… Каре существует с незапамятных времен, является владыкой жизни и смерти, от него происходит все, что известно семангам. Буря является признаком его гнева, поэтому она вызывает у семангов необычайное чувство страха. При ее приближении они надрезают свое тело и, смешивая свою кровь с водой, брызгают ею в небо, умоляя Каре о милости. Произносят ли они при этом какие-либо молитвенные заклинания, трудно сказать. Некоторые этнологи это решительно отрицают»[10].

На этих и им подобных утверждениях базируется теория первобытного монотеизма. Главной ее предпосылкой является положение о расхождении между уровнем материальной культуры и степенью развития религиозных представлений. Пигмеи «находятся в детском периоде цивилизации, а обладают высоким понятием о боге, как едином и сверхъестественном существе, и о своих отношениях к божеству. Напротив, южно-австралийские племена обладают гораздо более высокой цивилизацией, но уступают пигмеям в цельности и высоте религиозных понятий… Уже… и у пигмеев… религиозные и моральные представления подверглись некоторой деградации. Правда, она незначительна, учитывая их уровень цивилизации, но прежде и у них идея бога была более возвышенной, моральные представления более высокими, а связь с богом более близкой»[11].

Мы умышленно так обширно цитируем источники, чтобы представить читателю не искаженный упрощениями ход мыслей сторонников теории первобытного монотеизма[12].

Каждого должен поразить конечный вывод, вытекающий из этой теории. В культуре низшей, чем культура пигмеев, «идея бога была более возвышенной, связь с богом более близкой». Поскольку защитники этой теории отыскивают первобытный монотеизм в эпохи, предшествующие человеческой цивилизации, возникает вопрос: на каком этапе развития человечества «связь с богом была более близкой», потому что если мы припомним хотя бы «Великого Чародея» из пещеры Трех братьев, то все указывает на то, что согласно теории первобытного монотеизма его «религиозные и моральные представления подверглись некоторой деградации». Потому что он одевался для совершения неких магических обрядов в шкуру северного оленя. Может быть, он совершал тотемистические обряды, которые, кстати, обнаружены у южно-австралийских племен, сделавших, с точки зрения сторонников первобытного монотеизма, шаг назад в религиозных представлениях. А ведь «Великий Чародей» танцевал в каменной пещере тысяч двадцать лет назад.

Значит, «идея бога была более возвышенной» еще раньше? Когда? У неандертальцев, пользовавшихся деревянными пестиками? Или еще раньше, у антропопитеков (человекообезьян)? Ведь и теория первобытного монотеизма не может отрицать существования неандертальца или антропопитека. Не сможет, ибо музеи полны научными доказательствами этого.

Если внимательнее присмотреться к теории первобытного монотеизма, к доказательствам, на которые она опирается, примерам, на которых она основывает свои утверждения, придется признать, что эта теория вызывает множество оговорок.

Во-первых. Боги или только явления, которых боятся пигмеи, в подобном истолковании подводятся под понятие «единого бога, владыки жизни и смерти», очень приближенное к современному, которого долго не знали даже наиболее сформировавшиеся религии древности и которое доныне неизвестно религиям, основанным на принципах многобожия.

Как-то чересчур по-католически формулируют свои мысли эти первобытные пигмеи. «Это слишком хорошо, чтобы быть правдивым».

Здесь обычная ошибка истолкователей, принимающих желаемое за действительное.

Специалистам по истории религии известно о существовании у отдельных народов представлений о потусторонних силах. Силах, перед которыми человек беспомощен, которые нужно умилостивить.

Часто магические действия имели своей целью достичь влияния на эти силы или защититься от их гнева. У разных народов эти силы называются по-разному: мана, оренда, манитоу, ваканда (не напоминает ли это пигмейского Вака?).

Точно установлено, что эти понятия не имеют ничего общего с понятием какого бы то ни было божества. Это не более чем примитивные представления, возникшие вследствие беспомощности первобытных людей перед такими явлениями природы, как тайфун или даже обычная буря, как внезапное и непонятное разрушительное наводнение, нападение хищных зверей, или же перед нападением других, более сильных племен.

Мана, или ваканда, — просто сила, которая может уничтожить, может принести вред. Отсюда попытки как-то противодействовать ей: наивно, на ощупь, вслепую творить чары, оказывать почести предметам, обладающим ваканда, так называемым фетишам.

От всего этого еще очень далеко до понятия личности бога, творца мира и властителя его.

Во-вторых. Упомянутый в цитированном примере пигмей перед отправлением на охоту просит Вака «о помощи, заранее обещая ему часть добычи».

Разберемся, что это значит. По всей видимости, пигмей знаком с принципом меновой торговли: «Дай мне, а я дам тебе». Он торгуется со своим Вака или пытается воздействовать на него при помощи чар. А какой вывод делает из этого ксендз Домбровский? Он авторитетно заявляет: «Это жертва в полном значении этого слова». Не хватает только признания пигмея жрецом «наподобие Мельхиседека»[13].

В действительности же пигмеям известна польза от обменной торговли. Их часто можно встретить на негритянских базарах, куда они приносят убитых на охоте животных для обмена на соль.

Может ли это быть основанием для выводов о жертве, приносимой богу? Ясно, что эти выводы сомнительны.

В-третьих. Андаманец представляет своего «единого бога» как молнию, так же как и человек племени семангов. Разъяснение, что в принципе они имеют в виду «бога как духа» и только иногда, испытывая затруднения в выражении идеи духовности, прибегают к сравнениям, обнаруживает крайнюю наивность. Разумеется, они испытывают затруднение в выражении идеи духовности, особенно в современной форме. Она им просто неизвестна, у них еще не сформировалась способность к абстрактному мышлению. В. лучшем случае, они могут повторять некоторые услышанные слова.

В конце концов, их бог, молния, — это проявление культа сил природы в чистейшем виде, культа (что должны признать и сами апологеты теории первобытного монотеизма), уже искаженного антропоморфизмом. Андаманец представляет себе бога-молнию по образу и подобию своему, добавляя ему семью. Апологет монотеизма несколько сконфуженно добавляет, что эта семья «представляет собой духовную семью, что является не столько, скажем, ограничением его (бога) трансцендентности, сколько выражением общественных представлений, бытующих на Андаманах»[14]

Вот именно. Это — выражение общественных представлений. Только общественных. И нет никакой надобности говорить о «трансцендентности»[15].

В-четвертых. Говоря о семангах, используют такое «доказательство»: «Буря является признаком его (Каре-молнии) гнева, поэтому она вызывает у семангов необычайное чувство страха». Гм… А может быть, они просто боятся грома и молнии?

Это сомнение овладело мною, когда я вспомнил о Кристине. Молодая девушка, спортсменка, вовсе не принадлежащая к святошам и, кроме того, изучавшая электромеханику, при первой же молнии запирает все окна, затворяет форточки, прячется под одеяло и… трясется от страха, пока гроза не кончится. После чего сама признается: «Это смешно, но… я просто боюсь». Кристина не принадлежит к племени семангов, считает себя вполне цивилизованным человеком, хорошо знает, как образуются электрические разряды в атмосфере, абсолютно не приписывает их действиям каких-либо богов и… боится.

Все согласятся, что страх Кристины не может служить доказательством существования единого, монотеистического бога. Почему же таким доказательством может служить страх семанга? Семанг боится, семанг ничего не знает об атмосферном электричестве, значит, то, что «делается» в тучах, он считает какой-то страшной силой, которую представляет себе как бога-молнию Каре. Но это он себе представляет, это он своим примитивным разумом сотворяет бога из явления природы, силы чисто материальной. В конце концов, он и представляет его тоже материально, по образу и подобию понятных ему общественных отношений.

В-пятых. Вся теория первобытного монотеизма основывается на утверждении, что прежние исследования были неточными, ибо опирались на «поверхностные описания путешественников».

Однако эти вопросы в XIX веке изучали не только путешественники. Это общеизвестно. Занимались этим и миссионеры, которым наверняка интереснее было выискивать идею «единого бога», нежели описывать магические танцы или тотемистические обряды. Были в числе исследователей и серьезные ученые. Достаточно вспомнить такие имена, как О. Конт, Л. Морган, Дж. Леббок, Э. Тэйлор, Г. Спенсер, Р. Маррет, Э. Дюркгейм и многие другие. Утверждать, что их выводы были поверхностными, а следовательно, не заслуживающими доверия, и выдвигать по этой причине новую теорию не только безосновательно, но просто несерьезно.

Тем более, что теории первобытного монотеизма, объявленной более точной, можно предъявить упрек: она совершенно обходит молчанием факт, что как пигмеи, так и андаманцы, десятки лет были подвержены внешним воздействиям, таким, как деятельность миссионеров, которые несомненно много и часто говорили им о едином общем отце всех людей, могущественнейшем владыке жизни и смерти. И можно вполне допустить, что в результате этих влияний их представления о силе ваканда приобрели форму Вака — «творца жизни и смерти».

Основа всей теории первобытного монотеизма — утверждение о противоречии между уровнем цивилизации данного народа и состоянием его верований, приводящее к выводу, что, чем ниже развитие культуры и цивилизации, тем «чище», «ближе к истинному богу» его религиозные верования. Это постановка вопроса с ног на голову.

В таком случае вполне логично дойти до утверждения, что религии, исповедуемые современными высокоцивилизованными народами, подверглись дальнейшей деградации, и признать, что все они откровенно фальшивы, ложны в основе. Разумеется, не исключая и католицизма. От такого единственно логичного вывода ксендз Домбровский спасается… уклонением. Ибо сразу после утверждения, что, чем ниже уровень развития человека, тем чище, ближе к истине его понятие бога, он пишет: «И тут кончается задача этнологии в нашем вопросе. Позитивное обсуждение религии первобытного человека принадлежит к другой области науки. Это — область Св. Писания, которое учит нас на первых своих страницах, во что верил, как жил и как понимал свое отношение к богу первобытный человек»[16].

Приведенные слова подтверждают тезис, высказанный в начале данной главы: вся теория первобытного монотеизма потребовалась для того, чтобы увязать верования первобытного человека со Св. Писанием, основой всех догматов религии, диктуемой и объясняемой Ватиканом.

Эта теория создана вопреки науке, так как большинство ученых придерживается иных взглядов.

Теория первобытного монотеизма лишь одна из семи основных теорий о происхождении религии.

Ученый знаток Библии допускает непоследовательность. На других страницах той же работы он утверждает, что история современного монотеизма началась около 1900 года до н. э., когда Авраам вместе со своим племенем или кланом терахитов[17] вышел из месопотамского города Ур, чтобы искать в пустыне невидимого единого бога[18]. Священное же писание, на которое ссылается ксендз Домбровский в цитированном отрывке, создавалось, как он сам утверждает на стр. 417, «на протяжении почти пятнадцати столетий», «от патриархов до I в. до н. э.».

Не вдаваясь в полемику, хочется, однако, в связи с теорией первобытного монотеизма спросить: а что делалось с верой в единого бога на протяжении 16 000 лет (или даже больше)? Расчет довольно простой.

2000 лет (округленно) нашей эры + 1500 лет с момента возникновения «священного писания» пли даже 1900 лет с момента, когда Аврааму явился новый бог, — всего 3900 лет.

Наш знакомый, «Великий Чародей», жил по меньшей мере 20000 лет назад, а по теории первобытного монотеизма «чистая религия» существовала и до него.

20 000 — 3900 = 16 100 лет. Что же делалось с понятием единого бога в течение этих 16 000 лет?

Потерялось это понятие. Потерялся бог в истории человечества.

Не будем говорить о человеческом теле, занятом охотой, наполнением желудка, все более искусной обработкой кремня, вплоть до ножей и скребков различных форм, острых ножей благородной формы листа лавра. Но душа, которой поведали истину! Душа, познавшая единого бога, что она, потеряла его? Забыла? Да, потеряла. Ничего не возразишь (признаем для объективности, что не возражает на это и ксендз Домбровский). В течение этих тысячелетий существовали фетишизм, тотемизм, магия, разные боги Солнца и Луны, развивался культ веселых, очень похожих на обычных людей греческих богов, появлялись боги Египта с коровьими и шакальими головами, жаждущий крови и человеческих жертв Ваал, развратная Астарта и властный Мардук. Целая плеяда богов всевозможных видов и оттенков, целые более или менее сложные религиозные системы. Кладбище истории изобилует могилами бессмертных богов, которые вполне естественно… умерли.

Непоследовательность теории первобытного монотеизма, созданной для определенных целей, ярко видна, если рассмотреть логическую последовательность событий, вытекающую из нее:

а) вначале человеческое сознание прониклось уверенностью в существовании единого бога, создателя мира, владыки всего сущего;

б) позже человеческое сознание (душа) теряет бога в ходе производственного и общественного развития, создает фальшивые (языческие) представления о божестве, подвергшиеся эволюции от примитивных форм до более высших;

в) через 16 000 лет (а может, и больше) бог счел необходимым вновь открыться людям. И делал это неоднократно (Авраам, Моисей, пророки и, наконец, сам «сын божий»). Эти божественные откровения мало помогают погрязшему в заблуждениях человечеству, ибо лишь небольшая горстка верит Аврааму, несколько большая Моисею, еще немного большая — пророкам и, наконец, какие-то 300 миллионов — самому «сыну божию». Остальные, подавляющее большинство, н в дальнейшем исповедуют буддизм, ислам и другие религии.

Нет. Такая концепция бога не может быть истинной.

Она и не является истинной, а искусственно подтянута к заранее взятому тезису: «Должно существовать откровение, а значит, должно существовать и разумное доказательство».

Поскольку нельзя опровергнуть факты, точно установленные наукой, понадобилось сконструировать теорию, подпиравшую рушащееся представление о мире, вычитанное из Библии.