17
17
Тодд Дженкинс сидел на носу баркаса, перевесив босые ноги через сундучок с вещами. Волна, откатившись от рифа, обдала его белой пеной. В нескольких саженях от берега Кили кормчий спрыгнул в воду и стал подталкивать баркас к берегу. Выгрузка доставляла немало хлопот — надо успеть выскочить и перетащить груз до того, как с грохотом накатится очередной вал. Дженкинс старался изо всех сил, но все же его сбило с ног.
Было раннее утро. Все население столпилось на берегу, мокро блестевшем от луж прибоя. Дети бросились навстречу гостю, осторожно ступавшему по слою ракушек и коралловых обломков.
— Йокве, — приветствовали его ребятишки, поблескивая зрачками и не без труда разжимая зубы: рты у них были набиты беловатой массой плодов хлебного дерева.
— Йокве, — приветствовали его женщины, прижимая отечными руками к груди младенцев.
— Йокве, — торжественно произносили главы кланов, протягивая руки.
Церемония затянулась. Каждый мужчина внимательно вглядывался в лицо гостя. Женщины смотрели на него исподтишка. Девушки смущенно прыскали в кулачок.
Джуда, которого поддерживал за локоть Томаки, надел на шею гостю гирлянду цветов. Островитяне впервые видели такого американца — бородатого, босоногого, в вылинявшей майке; «бамбуки» с военных баз выглядели совсем иначе. Вместо надписи «Армия США» на груди у него красовалась выведенное большими буквами «Я вас люблю». Точный эквивалент «Йокве юк».
Джуда не мог взять в толк цели его приезда. Гость — не врач, не пастор, не студент профессора Мейсона, собирающий материал об этнографических особенностях местного населения и природных ресурсах. Визитеры не балуют Кили, но их появление даже на несколько часов выводит заброшенный остров из тягостного оцепенения. А этот американец совершенно не похож на матроса с каботажного судна, еще меньше — на представителя администрации. Он намерен пробыть целый год на Кили среди потерпевших крушение людей… как это он сказал… «с миссией мира»?
Это выражение неприятно резануло слух иройджа: двадцать лет назад американский коммодор попросил их убраться с Ламорена во имя мира. Нет-нет, успокоил старика Тодд Дженкинс, он не служит в армии, он вообще никак не связан с теми, кто делает или испытывает Бомбу.
Один из самых уважаемых членов совета старейшин, Лоре Кеджибуки, повел молодого гостя в общинный дом. По дороге он остановился и церемонно подал американцу кокосовый орех. Старейшины молча ждали, пока Дженкинс утолит жажду.
— Я знаю о ваших страданиях, — наконец произнес тот. — Но я приехал не затем, чтобы помочь вам составить очередную жалобу. Я не собираюсь инспектировать здесь что-либо. Я просто буду жить с вами, так же, как вы. Это будет самым верным свидетельством..!
* * *
Когда Тодд проснулся, все юные члены клана давно уже умылись и оделись. Алаб, сидя на пороге дома, брился. Женщины убирали опавшие листья, куриный пух и прочий мусор. На границе территории клана были вырыты выгребные ямы, а дорожки и аллеи, посыпанные толченым кораллом, блистали чистотой. Тодда пригласили на «хабунг» — холодный завтрак; его ели руками. На пальмовых листьях лежало немного вчерашнего пюре из плодов хлебного дерева, несколько бананов; запивали все это пальмовым соком пополам с водой. Младенцев поили этим настоем бодрости из сосок.
— Извините, но у нас нет американской воды в банках, — сказал гостю алаб Лоре.
Покончив с завтраком, Тодд отправился с группой мужчин к сушильне копры.
На светлой маленькой поляне, среди кокосовых пальм, стоял крытый листьями навес. Там тлел костер, а над ним были подвешены половинки кокосовых орехов, обращенные внутренней частью к очагу.
Предназначенные в пищу орехи, наполненные соком, обычно срывают с деревьев — юноши карабкаются на ствол и сбрасывают их стоящим внизу взрослым. Тяжелые плоды, похожие на мячи для регби, передают по цепочке. Остальные орехи оставляют дозревать, пока они не упадут сами. На этой стадии оливково-зелелая скорлупа приобретает шоколадный оттенок, внутри почти не остается жидкости, а мякоть превращается в твердую сердцевину. Из нее-то и делают копру. Орех раскалывают надвое ударом мачете и коптят над очагом.
После просушки мужчины сдирают скорлупу, рубят орехи на мелкие куски и наполняют ими мешки весом до 25 килограммов. Пустую скорлупу бросают в костер.
В полдень появилась девушка с хорошо умащенными волосами; она раздвинула ветви и поставила наземь котелок с рисом и банку тушенки. На двенадцать человек. Мужчины положили скудную снедь в половинки орехов, служившие тарелками. Пока они ели, девушка, вооружившись пальмовой веткой, отгоняла привлеченных запахом пищи крыс.
Работа в сушильне продолжалась до вечера. Мужчины торопились: надо подготовить урожай к прибытию японской шхуны с Джалуита. Она курсировала между островами, закупая копру для мыловаренной фабрики. Взамен бикинийцы могли приобрести на судне рис и несколько банок консервов.
— Будем молиться, чтобы непогода не задержала судно, — сказал Лоре американцу. — Рис уже на исходе, хотя весь год мы строго экономили его. Ведь продать урожай копры удается не чаще двух-трех раз в год.
Проходя по деревне, Тодд ужаснулся виду детей: руки и ноги искусаны насекомыми; раздувшиеся от недоедания животы на ножках-спичках делали их похожими на маленьких уродцев.
* * *
На Кваджалейне Тодд наслышался упреков в адрес ссыльных бикинийцев:
— Только и делают, что строчат жалобы. До чего бестолковый народ! Нет, чтобы начать ловить рыбу на Кили — пищи было бы сколько угодно.
Тодд хотел все увидеть своими Глазами; он попросил младшего брата алаба Лоре взять его с собой в море. Островитянин поймал осьминога для наживки,! разрезал его на куски, и лодка отчалила от берега. У кромки кораллового барьера они чуть не перевернулись. В ста метрах от Кили проходит довольно мощное течение, грозящее утянуть утлую посудину в океан. Но моряк умело маневрировал, не переставая забрасывать удочки с наживкой.
После шестичасовой борьбы со стихией от осьминога ничего не осталось — чаще всего наживку срывали огромные тунцы или акулы. В лодку удалось затащить лишь одну-единственную рыбу: обед для девяти ртов. Пора было возвращаться.
На Кили нет причала. Каждый раз надо спрыгивать в воду при высокой волне и тянуть лодку в опасной близости от острых выступов кораллового рифа… Еще один рыбак вернулся домой. Ему не повезло, он ничего не поймал.
— И так всегда… А на Бикини моя семья ела рыбу; каждый день.
На пляж высыпали ребятишки. Рыбаки позвали самого сведущего в английском, чтобы перевести разговор.
— Что вы будете делать завтра? — осведомился! Тодд.
— Опять выйду в море. Надо попытать счастья, потому что в ноябре станет совсем плохо. Шторм продлится несколько месяцев.
Старый рыбак смеется. Это не вызов — просто он уже потерял всякую надежду. В его смехе было что-то конвульсивное, близкое к истерике. У рыбака не хватает двух пальцев на руке, а ладонь обезображена глубоким шрамом.
— В тот день я во что бы то ни стало хотел вытащить тунца. Ах какой это был тунец! Мы боролись не один час. Из ладони хлестала кровь. Пришлось выпустить… Знаете, моим детям все равно больше нравится тушенка, они отвыкли от вкуса тунца!
Искалеченной рукой он обводит все вокруг.
— Кили джоб емон!
— Кили не есть хорошо, — добросовестно переводит мальчик.
Под навесом стоял большой баркас с подвесным мотором.
— Почему вы не пользуетесь им? Ведь с мотором можно выходить в открытое море? — спросил Тодд у Лоре.
— Однажды случилась беда. Рыбаки отправились в море на баркасе. Было девять часов утра, небо хмурилось, обещая бурю. Мотор вдруг заглох. Двое мужчин поплыли к берегу, чтобы позвать на помощь. У самого рифа акула оторвала ногу одному из них. Волна сразу стала красной. Мы не нашли потом никаких его следов… Так что пироги надежней!
Тодд окончил нью-йоркский колледж и получил диплом психолога. В механике он разбирался плохо, починить мотор ему не удалось. И даже если бы он смог завести его, островитяне не захотели бы пользоваться баркасом: посудина не внушала им доверия. Акулы попробовали человеческого мяса и теперь крутились у берега, ожидая поживы.
«А мои соседи наверняка умирают от зависти и говорят родителям: „Повезло вашему сыну, он живет в настоящем раю“. Да и как иначе? На островах Южных морей достаточно нагнуться, чтобы поймать рыбку, протянуть руку, чтобы сорвать плод хлебного дерева. Если бы Л. Б. Дж.[9] знал, до чего «легко» живется на тропическом островке, выступающем едва на двадцать футов над поверхностью океана… Легко, когда приезжаешь туда на комфортабельной яхте!»
Крик петуха, будившего на заре Тодда, на мгновение рождал иллюзию, будто он живет на богатом ранчо американского Запада. Но спазмы в желудке вызывал отнюдь не запах жарящегося бифштекса: «хабунг» день ото дня становился все скуднее.
Радио сообщило, что в районе Маршалловых островов приостановлено всякое движение самолетов и судов. Американцы готовились к новым сверхсекретным испытаниям. Эмбарго грозило голодом обитателям Кили: ведь оно означало, что судно с продовольствием не сможет прийти из Джалуита. Кто знает, может японская шхуна уже повернула назад? Или направилась к Каролинским островам, где их тоже ожидали с копрой? Японцы аккуратные люди, если они не явились вовремя, значит… Значит, урожай будет лежать на складе Кили до следующего захода.
Даже когда не осталось ничего, кроме корней, Тодд восхищался, с каким старанием женщины готовили «кайот» — обед, на который в конце дня собирались все члены клана.
Две хозяйки разжигали из кокосовой скорлупы, коры пандануса и щепок огонь в особой печи, сложенной из окаменелых кусков коралла. Когда костер прогорал, они выкладывали завернутую в зеленые листья еду на горячие камни и закрывали печь мешковиной. Полчаса спустя «кайот» был готов.
* * *
Джосиа стучит железкой по пустому баллону от кислорода: деревенский пономарь созывает островитян на воскресную службу.
Прихожане от мала до велика, здоровые и больные, все без исключения входят в широко распахнутые двери церкви. Принаряженные бикинийцы запевают псалом. Здесь, в храме, они чувствуют себя пассажирами Ноева ковчега. По правому борту на скамьях сидят мужчины, по левому — замужние женщины. Прочая публика теснится на носу. Ребятишки ползают на четвереньках и норовят дернуть за умащенные косицы девушек, которым поручено присматривать за ними.
Дощатая часовня украшена бумажными цветами, гирлянды свежих цветов покоятся на груди прихожан. Пастор начинает читать первую строку псалма, остальные хором подхватывают. Служба заканчивается пением:
«Когда сберемся мы на небеси»…
Тодд смотрит на лица молящихся. Они просветлели.
В воскресенье бог возбраняет сушить копру и ловить рыбу. Костры погашены. Пищу тоже не готовят — утром доедают вчерашние остатки; целый день островитяне проводят в церкви или возле нее. Для детей действует христианская воскресная школа. Любой взрослый может испросить слова и рассказать о чуде, которое сотворил апостол Петр при ловле рыбы, или о том, как Христос шествовал по воде, «аки по суху».
— Нет ничего невозможного для человека, в ком живы вера и надежда, — заключает пастор.
В четыре часа пополудни Джосиа вновь стучит железом в старый баллон; надтреснутый звон плывет над островом. Церковь пустеет. Томительно тянется ожидание конца воскресного дня. Мужчины, сидя под панданусом, играют камушками в шашки. Школьники в тысячный раз листают разлохматившиеся страницы американских комиксов, забытых здесь редкими визитерами.
Девушка, присев на корточки, щиплет струны плаксивого японского банджо, глядя, как в луже отражается хоровод бабочек. Ей хотелось бы потанцевать с подружками и парнями. Но негоже предаваться этому занятию в день Господа.
Тодд вытащил фотоаппарат и навел его на молодую мать, кормившую грудью ребенка. Та быстро запахнула платье.
«Надо же! Немецкие миссионеры приучили этих людей стыдиться своей наготы».
На аэродроме военной базы Кваджалейна он видел в витрине фотографии девушек с Каролинских островов в длинных юбках с обнаженной грудью. На Кили женщины купались лишь ночью, а днем входили в воду в платьях. По счастью, протестантское пуританство не затронуло мужчин.
На острове царит обманчивый покой. В действительности он означает, что люди перестали бороться за жизнь, поддались тропической жаре. Человек стал безвольным моллюском, вялой пальмовой веткой. Тихо, незаметно, исподволь к нему подкрадывается смерть. Все это — результат продолжительного недоедания, которое со временем перестаешь ощущать. Молчание американских властей, их несдержанные обещания и кошмары старика-ведуна ослабляют волю, подрывают силы к сопротивлению.
Лейтенант Руни, явись он сейчас на Кили, не узнал бы жизнерадостных, неутомимых людей, которым двадцать лет назад он объявил о конце войны. Тогда они казались неподвластными ни бедам, ни стихиям. Они вынесли японскую оккупацию. Они подняли насмех игрушки «бамбуков-американов». А сейчас люди находились уже где-то между небом и землей.
— Я заметил, — сказал Тодд пастору, — что они обретают веру в себя, только когда поют хором.
— Да, они любят петь вместе. Джуда знает, что это означает. Он сказал мне: «Придет день, когда, прижавшись тесно друг к другу, мы будем стоять на палубе Корабля, который повезет нас обратно, и море подхватит нашу песнь».
Каждый куплет бесконечных псалмов — для них волна, уносящаяся далеко-далеко, к Ламорену.
* * *
«Чем помочь им? Как вывести их из оцепенения?»
Тодд снова и снова обходил остров, не в силах найти ответа. В задумчивости он пускал по воде камешки.
Смирившиеся жертвы покорно вручили свою судьбу безгласным божествам. Иногда шлют им вежливые жалобы и напоминания, а остальное время предаются грезам. Это кого угодно могло довести до белого каления!
У бикинийцев все свелось к культу земли предков, принявшему вид тихого помешательства. Разве можно обратить на себя внимание американцев культом родины? Нужна активная кампания за возвращение на атолл, необходимо драться! Если добиться судебного разбирательства, дело можно выиграть, а изъявлениями душевной скорби никого не разжалобишь.
Необходимо громко заявить американцам, что покинутые двадцать лет назад жалкие островки и кокосовые пальмы — единственные и незаменимые. Неколебимая преданность своему атоллу должна выражаться иначе, не молитвами и жалобами.
— Нельзя покидать могилы предков. Души обретут покой, лишь когда наши дети будут снова играть возле них. Предки не переносят разлуки…
Для Джуды эта причина была более чем убедительной. Но вряд ли она возымеет действие в Вашингтоне.
— Надо настаивать на своих законных правах!
Тодд попросил Джуду в мельчайших подробностях рассказать ему, при каких обстоятельствах он согласился уступить Бикини американцам. Был подписан договор? Нет, все решилось устно. Американцы оказали ему, на какой срок «перемещают» островитян? Нет. Военный губернатор просто сказал: «Мы должны на время поставить в лагуне военные корабли». На сколько месяцев? Коммодор сказал: «Корабли будут выведены, как только мы закончим работу». И добавил: «И вы сможете вернуться». «Начальник бамбуков никогда не говорил, что мы больше не увидим своей земли! Собрался совет. От имени алабов я объявил начальнику: „Мы согласны уехать, пока вы будете здесь трудиться на благо всего человечества". Никто из нас не помышлял, что изгнание затянется так надолго».
С тех пор как Бикини и Эниветок были включены в зону испытаний водородных бомб, правительство США делало вид, будто оба атолла аннексированы на одинаковых условиях. Полномочные власти стыдливо умалчивали о событиях 1946 г., никто не вспоминал о цирковом номере вице-адмирала Блэнди, а датой «исхода» бикинийцев считалось время эвакуации жителей Эниветока. Подобная «забывчивость» вполне устраивала попечителей Тихоокеанских территорий.
Но вышла осечка. С помощью великовозрастного скаута, явившегося голубем мира в стаю перелетных птиц, бикинийские алабы решили восстановить истину. История Бикини должна рассматриваться отдельно от Эниветока, который реквизировали на неопределенный срок. Бикини был «одолжен» на кратковременное использование: в 1946 г. ВМС Соединенных Штатов не заявляли о намерении завладеть им окончательно.
— Не надо ждать, пока за вами приедут. Возьмите инициативу в свои руки, — убеждал Тодд. — Мы вместе напишем петицию.
Оставалось узнать, в какие двери стучаться. Полигон находился в руках военных, а просители — «перемещенное население» — подпадали под юрисдикцию гражданской администрации. Соединенные Штаты разбили всю Микронезию на районы. Верховный комиссариат по делам подопечных территорий находился на Сайпане (Марианские острова). Военные базы не входили ни в один из этих районов. Администрация Маршалловых островов размещалась на атолле Маджуро, примерно в 200 километрах от Кили.
«Столичный» остров притягивал возможностью заработать. Около двух тысяч островитян теснились на обочине аэродрома, лепились на берегу лагуны в наспех сколоченных хижинах. Оторванные от родных мест, они пытались сохранить названия своих островов хотя бы в именах, которые они давали общим баракам: «Дом Арно», «Дом Уджаэ», «Дом Аилинглапалапа»…
У Тодда был на Маджуро знакомый — Джек Тобин, работавший консультантом-этнографом при управляющем Маршалловыми островами. Тобин был горячим сторонником изменения политики помощи перемещенному населению; он слал в правительственные инстанции рапорты, в которых указывал на необходимость помогать островитянам устраиваться на новом месте, а не сбрасывать им продовольствие в чрезвычайных случаях. К бикинийцам, утверждал Тобин, не следует относиться как к балласту, а надо помочь им освоить новую землю; Кили — не приют для инвалидов.
«Мы не собираемся превратить молодых островитян в образцовых американцев. Пусть они сохраняют свою собственную культуру, но необходимо улучшить условия жизни на коралловых островах. Полагаю, что прежде всего следует облегчить их общение с американскими властями. Языковой барьер остается в этом смысле существенным препятствием. Мэр Кили — Джуда — не говорит по-английски. Алаб Лоре Кеджибуки, который, по всей видимости, сменит его на этом посту, тоже не знает языка».
Тобин пытался добиться разрешения для детей Кили продолжать учебу в маджурской школе после того, как они освоят азы грамоты на своем островке. Приезд Тодда был как нельзя кстати: он сможет давать первые уроки английского местной детворе.
Тодд отправил с торговым судном адресованное верховному комиссару письмо бикинийского совета. В послании говорилось, что обитатели Кили не намерены признать этот остров своей новой родиной и никогда не откажутся от своих законных прав на Бикини. Им хотелось бы знать дату возвращения, если только это не идет вразрез с благом человечества и установлением мира на земле. В отдельной записке Тодд просил этнографа поддержать их просьбу.
Тобин сообщил, что американское правительство проводит исследования с целью установить, пригоден ли Бикини для нормальной жизни. В настоящий момент оно ждет заключения биологов, которые должны сообщить, не таят ли его флора и фауна опасности для людей, пока же Пентагон не может подвергать риску подрастающее поколение.
Наконец после долгих месяцев ожидания пришел и официальный ответ. Тодд перевел его Джуде. Верховный комиссар Уильям Норвуд, ссылаясь на доклад Комиссии по атомной энергии, чьи эксперты пришли к выводу: человек может жить на главном острове атолла Бикини, — полагал, что репатриация не за горами. Правда, конкретной даты он не указывал. Но эмбарго по крайней мере было снято.
* * *
Минул сезон штормов; в небе над Кили испытывали ракеты; движение судов в этом районе было запрещено. Потом приехали покупатели копры и привезли съестные припасы. Верховный комиссар по-прежнему молчал, а Бикини был по-прежнему скрыт облаком Либокры.
Однажды в воскресенье Джосиа, как обычно, созвал прихожан в церковь, колотя железкой по пустому баллону. Глядя на него, Тодд подумал: хорошо бы иметь набат, чей звон разносился бы на тысячи километров.
Он смотрел, как его новые друзья, принарядившись по случаю праздника, теснились у церкви. Внезапно он поймал себя на мысли, что машинально пересчитывает их. Вдруг его осенило:
— Сколько вас было при отъезде с Бикини? — вскочив с места, спросил американец алаба Килона.
— Сейчас нас почти в два раза больше. Но раньше мы жили на двадцати семи островах атолла. А тут один остров должен прокормить нас всех.
— Так вот что надо внушать правительству! — вскричал Тодд. — Кили слишком мал, чтобы кормить вас. Этот довод возымеет действие.
«Их дело правое», — повторял Тодд. Этот маленький народ победит, если проявит твердость и упорство. И хотя он понимал, что предстоит борьба мухи против американского слона, он выступал на стороне островитян.