8

8

— Приготовиться назавтра к эвакуации. Погрузка в полдень!

Сутки — более чем достаточный срок для американского солдата, чтобы эвакуировать базу. За это время американец готов начать новую жизнь за 5 тысяч километров от родного штата. Ничего не надо брать с собой, даже зубную щетку: в месте приземления его ждет стандартный эквивалент оставленного. Вещами надлежит пользоваться, как бумажной салфеткой: утерся — смял — выбросил.

Только вот ведь какое дело: предки бикинийцев не были покорителями Дикого Запада. Переезд под звон набата для них равнозначен пожару. Они любили отмечать каждое событие. Как можно уезжать, не попрощавшись с островом, хотя он и был тюрьмой для них?

Не в первый и не в последний раз их вынуждали собирать пожитки в лихорадочной спешке. Правда, сейчас они сами стремились скорее покинуть негостеприимную землю.

Военные были довольны доставшимся им человеческим грузом, не пассажиры, а мечта — прибитые и довольные. Спустя двадцать с лишним лет жены некоторых офицеров авиабазы будут вспоминать, презрительно оттопырив губы: «До чего ж вялы эти люди!»

Загляните в историю: все переселенцы вялы и пассивны. Разве у них есть выбор?

На рассвете каждый островитянин свернул циновку, на которой он провел столько голодных ночей или маялся животом. Матери увязывали кастрюли, кухонные принадлежности. Не было времени снять крыши и разобрать водопроводные трубы.

— Мы не бросим пироги, — заявили алабы. Они выбрали семь самых вместительных лодок, и несколько рыбаков тут же разобрали их на части. Все спешили: предстояло совершить еще одно важное дело, без которого никак нельзя было уезжать.

Островитяне собрались под травяной крышей своей маленькой церкви.

— Пусть молодые не забудут, что в марте тысяча девятьсот сорок восьмого года к нам пришло избавление, — со значением произнес Джуда. — Да пребудем и дальше все вместе, дабы вкусить радостные дни, как вместе мы пережили горькие времена на Ронгерике.

Когда в назначенный час судно вошло в лагуну, островитяне были в ладу со своей совестью. Они умели быть благодарными при любых обстоятельствах.

От берега отчалили в сумерках. Высыпав на палубу, кочевники поневоле смотрели на закат, багровым пламенем освещавший остров. Дивное зрелище. Теперь, когда смертельная опасность позади, козни Либокры им не страшны. Багровый закат наполнял душу радостью. Пологий берег незаметно переходил в гладь лагуны, темная его кромка становилась почти неразличимой. Только пальмы, как в театре теней, резкими силуэтами вырисовывались на пурпурном «заднике» неба и отражались в чуть подрагивающей воде.

— Завтра солнце поднимется над Бикини, — сказал алаб Килон, бросая за борт пустой кокосовый орех. В душе мелькнула надежда: что, если к рассвету этот хрупкий вестник донесет течением до любимой лагуны? Кто знает…

Растянувшись на циновке, он сам поплыл вслед за убаюкивающей мечтой.

Остров Кваджалейн, формой похожий на полумесяц, во время войны получил название «Утес».

На месте недавних боев кое-где привились пальмы. У них был ненатуральный вид, словно деревья доставили из Голливуда со склада декораций, чтобы скрыть от взоров женского персонала базы выжженную землю в пятнах проказы.

Любимых подопечных американского флага встречали на пирсе с оркестром; все важные «шишки» держали под козырек. Приказано было произвести на присутствовавших здесь маршалльцев со всех островов благоприятное впечатление. Простые люди обожают церемонии и, наоборот, терпеть не могут быстро собираться и отправляться за тридевять земель неведомо куда. Больше улыбок — пресвитерианская сдержанность и строгость угнетающе действуют на них. Ладно, улыбки будут в неограниченном количестве.

Командующий базой надел на шею Джуде гирлянду живых цветов; офицеры гарнизона проделали то же самое с одиннадцатью остальными алабами знаменитого атолла. Спектакль для бедных был разыгран по всем правилам искусства. Вновь прибывшие, обрадованные таким вниманием, смущенно улыбались и жмурились. «Словно коты, которых чешут за ухом», — произнес шепотом кто-то из американцев. Ссыльных гостей повели в отведенные им покои.

Шагая вдоль взлетно-посадочной полосы, они увидели на берегу океана палаточный лагерь с семьями маршалльцев.

— Тоже переселенцы? — обеспокоенно осведомился алаб Килон.

— Нет, это добровольцы, завербованные агентами бюро по найму. Чернорабочие на базе. Тут люди со всех концов архипелага…О’кей, а вот мы и пришли на Бикини-стрит!

«Улица Бикини» состояла из двух параллельно вытянутых рядов по пятнадцать бараков в каждом.

Поселок напоминал гибрид летнего лагеря и бидонвилля. В каждом жилище был дощатый пол, стены из шифера и брезентовая крыша. Зато под каждой крышей горела настоящая электрическая лампочка. Бикинийцам до той поры не случалось продлевать короткий день (тьма быстро наступает в тропиках) с помощью искусственного солнца, восходящего в жилище после окончания работы. Вечерами они собирались в доме только для того, чтобы помечтать в темноте или коснуться чьей-нибудь руки, отгоняя прочь страхи ночи. По крайней мере так поступали их предки.

Первые несколько ночей в лагере на Кваджалейне лампочки оставляли гореть всю ночь, чтобы отгонять злых духов. Но очень скоро они поняли, что слепящий надоедливый свет лишал их таинства ночи. (Горящая круглосуточно лампочка в тюремных камерах сама по себе делает жизнь заключенных невыносимой.) Джуда собрал совет, и тот установил предельный час, до которого под крышей мог гореть огонь.

Заседания проходили теперь в старом окладе, где администрация высвободила им угол, отодвинув ящики. Этот угол ангара служил бикинийцам то актовым залом, то школой, то часовней.

Старики и сильно ослабевшие в гостях у старухи Либокры совсем не покидали Бикини-стрит. Остальные питались в столовой для чернорабочих-островитян.

Начальник сдержал слово: желающие подзаработать были приняты на поденную работу. Самых крепких отправили на стройку, других зачислили дворниками, прислугами, прачками, подавальщицами в столовых. Нашлось даже место служки в церкви при базе.

Впервые в жизни заработанные деньги можно было тратить не на еду. Женщины, прислуживавшие американцам, смогли купить ткани и сшить себе цветастые платья в гавайском стиле.

Молодежь нашла товарищей по играм в других лагерях. Они лакомились кока-колой, сахарными леденцами и мороженым, старательно выдували пузыри жевательных резинок, и те с треском лопались. Родители радовались, что их дети находятся среди своих.

Власти собрали все население в старом складе.

— Отдыхайте и набирайтесь сил, — посоветовал главный «бамбук», приветствуя их.

Врачи и медперсонал базы с удовлетворением отмечали улучшение состояния здоровья бикинийцев. Остальные рабочие считали их любимчиками начальства. Но учителя, преподавшие островитянам наглядный урок демократии, оказывались в растерянности, а то и просто приходили в негодование от поведения своих любимых учеников.

— Странные люди, — качали головой менторы. — Сегодня они веселы, а завтра тоскуют. То дружно работают, то сидят с отсутствующим видом.

Рабочие? То они вкалывают по целым дням «ряду, дружно напевая, то вдруг вовсе не являются на работу: их обнаруживают лежащими в палатках.

Школьники? Целую неделю прилежно учатся, все уроки знают назубок, наперебой тянут руку отвечать., А в иные дни невозможно добиться от класса внимания. Дети забывают грифельные доски и являются с пустыми руками и невыученными уроками.

Впрочем, вскоре обнаружилась закономерность. «Отсутствующие» дни следовали за вечерами, когда ссыльные посещали армейский кинематограф.

Раз в неделю бикинийцы вместе с остальными маршалльцами отправлялись семьями в кинотеатр на открытом воздухе. В программе фигурировали вестерны, музыкальные комедии или боевики о «нацистах Тихого океана»; зрители расстилали циновки прямо на земле и садились, поджав ноги. Детишки расползались в разные стороны.

Кадры с изображениями Нового Света и сопровождавшая их загадочная словесная мишура подавляли воображение. Возбужденные островитяне возвращались домой. Когда они закрывали глаза, перед их мысленным взором вертелись и ослепительно сверкали сполохи Манхэттена. Выходит, обитатели самой богатой в мире страны ложатся спать, не выключив света… Наутро дети не могли прогнать наваждение.

Близилось рождество. Начальство, не дожидаясь 25 декабря, поручило штатному Деду Морозу вручить подарки заранее. Переселенцы получили игрушки; девочкам раздали кукол с платиновыми волосами, похожих на блондинок из кинофильмов, чьи манеры изумляли местных женщин. Однако подарки почему-то не пользовались успехом. Маленькие бикинийки, вместо того чтобы баюкать кукол, откладывали их в сторону. Приглядевшись, воспитатели поняли, почему девочки не желают нянчить целлулоидные создания: они таскали на своих хрупких плечах живых братишек и сестренок. Дети на атоллах сызмальства приучены заботиться о малышах.

На воскресное богослужение прихожане приходили с грудными детьми. Если кто-то из них начинал пищать, ближайшая девочка успокаивала его или выносила наружу. Дети, как родившиеся в семье, так и внебрачные, воспитывались с одинаковой любовью. Семья матери охотно и с гордостью принимала под свой кров каждого новорожденного. В языке островитян вообще отсутствовало такое понятие, как «незаконнорожденный».

Солдаты тихонько подталкивали друг друга локтем, Указывая на «дикарей», которые, держась за руки, прогуливались по вечерам у океана, где легкий бриз щекотал ноздри. Народ Джуды не стеснялся публичного изъявления взаимной любви.

Да, «бамбуки-американы» были шокированы реакцией своих подопечных. Поначалу их естественное любопытство они принимали за непомерное восхищение. Но островитяне скоро оставили в покое «игрушки» чуждой им цивилизации, справедливо решив, что их образ жизни совсем не хуже.

Губернатор сказал, что для усиления их контактов с президентом Соединенных Штатов бикинийцам не мешало бы иметь во главе общины не наследственного иройджа, а представителя, избранного большинством голосов. Островитянам объяснили механизм демократических выборов и попросили назвать кандидатов. Все единодушно указали на Джуду.

Простая формальность, но сколько веселья было в день выборов, когда в ангаре установили урны и избирательные кабинки! Бикинийцев заводили через одну дверь и после того, как они опускали бюллетень, исполнив тем самым свой гражданский долг, выводили через другую. Такой порядок вызвал море смеха у молодых демократов. Каждый раз, как кто-то, проголосовав, пытался вернуться через первую дверь, остальные избиратели хватались за бока.

Двадцать лет спустя калифорнийские хиппи, ученики Герберта Маркузе и Вильгельма Рейча[8], с восторгом увидят в бикинийской общине пример сообщества без детской игры в выборную демократию, сообщества, где нет ни богатых, ни бедных, где все принадлежит общине, где самый ловкий отдает на общее благо свою ловкость, а самый удачливый — свое везенье. Но это произойдет только через двадцать лет. А в 1948 г. американцы слишком гордились техническим превосходством своей страны и тем преимуществом, которое оно предоставляет, чтобы не реагировать на чужую культуру.

В фильмах учебной программы переселенцам показывали небоскребы, авианосцы, хромированные автомобили и холодильники. Из всего этого явствовало, что у простого рабочего завода Форда больше добра, чем у самого иройдж-лап-лапа.

— Происходит закономерный процесс: они начинают сомневаться в эффективности «кокосовой цивилизации», — докладывали офицеры связи верховному комиссару.

Действительно, островная молодежь, привлеченная новыми и необычными вещами, задавала вопросы. Но ответы взрослых заставляли их задумываться над образом жизни «бамбуков». Одна из фраз Джуды быстро облетела Бикини-стрит. Посмотрев фильм о жизни обитателей большого города, иройдж заметил:

— Они не знают, как приготовлена их еда, и не видят Матери (океана)!

Особую тревогу вызывали ковбойские вестерны. Конечно, индейцы, которых показывали на экране, были свирепы. Но белые уничтожили их всех без разбора. Бикинийцы сделали из этого следующий вывод: «Вот что случается с теми, кто отказывается добровольно отдать свою землю американским пионерам во имя блага всего человечества».

Логическая связь была очевидной. Зрелище угнетающе действовало на островитян. Они мало говорили об этом. Лишь однажды вечером жена спросила Джуду:

— А что стало с женами и детьми вождей индейцев? Их никогда не видно.

Джуда тяжело вздохнул:

— Что бывает с женами, мужья которых погибают в бою?..

Алабов коробило от расточительства, впервые представшего перед ними в таком масштабе. Они видели, как военнослужащие швыряли в воду слегка надкушенные фрукты и едва отпитые банки с пивом.

Когда прошло первое потрясение, вид небоскребов, вопреки прогнозам армейских психологов, стал отталкивающе действовать на островитян. Ослепленные и оглушенные асфальтово-неоновым царством, они мечтали насладиться покоем маршалльской деревни, безбрежной гладью океана. До чего же хорошо выйти поутру вдвоем-втроем на пироге с балансиром в океан, а после обеда отдохнуть под тенью зонтикообразной пальмы, подставив лицо прохладному ветерку!

Сытые и одетые, они теперь мечтали об одном-единственном атолле на свете, где люди живут счастливо, а после смерти незримо остаются среди своих потомков.

Пребывание на Кваджалейне должно было длиться не больше двух месяцев, а уже пошел пятый.

Вкус «американской воды», как они называли ледяную воду из холодильников, в большом количестве потребляемую на базе, начал отдавать горечью. Джуда в самых дипломатичных выражениях пытался напомнить дорогим хозяевам, что никакие удобства не заставят их забыть о родном острове.

— Мы доверили вам свой атолл, чтобы «белая магия» осчастливила всех людей на свете. Но мы любим Бикини. Простите, но это сильнее нас!