«Республика буржуазных республиканцев»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Республика буржуазных республиканцев»

Вынужденная отставка Мак-Магона в 1879 г. и избрание президентом Жюля Греви знаменовали новый этап в истории Третьей республики. Угроза реставрации монархии, нависавшая в 70-е годы над страной, была отныне снята. Республиканский строй утвердился; ему больше не угрожала никакая опасность. Наступило новое время, время «республики республиканцев», когда уже никто не препятствовал, не мешал осуществлению давно возвещенной программы реформ. Народ, вынесший на своих плечах главную тяжесть борьбы за республику, с нетерпением ожидал широких демократических преобразований, обещанных республиканскими лидерами в дни острых схваток с монархистско-реакционными силами.

Отражением общественных настроений тех лет была огромная популярность в народе, в стране великого поэта Виктора Гюго. Избранный в январе 1876 г. сенатором, Гюго мужественно выступал против сил реакции, требовал амнистии коммунарам, отстаивал требования демократии. Празднование 80-летия Гюго в 1882 г. превратилось в грандиозную национальную демонстрацию.

Однако буржуазные республиканцы, достигнув власти, не обнаруживали торопливости в реализации ранее данных обещаний. Уже на пороге прихода к власти Леон Гамбетта дал понять, что правительственная политика республиканцев не будет полностью соответствовать их прежним обещаниям. «Я человек правительства, а не оппозиции, — говорил Гамбетта 7 января 1878 г. в Марселе, — чего я хочу, это — прихода к власти французской демократии, так как один год власти плодотворнее десяти лет героической оппозиции»[821]. Это было как бы предвосхищением последующей политики оппортунизма. Но Леон Гамбетта, самый влиятельный и популярный из буржуазных республиканцев, не был в их среде самым умеренным, и потому возглавляемая им группировка «республиканский союз» фактически осталась за пределами правительства.

Непосредственное руководство правительственным аппаратом оказалось в руках наиболее правой части умеренных республиканцев — так называемого «левого центра». Им поручил новый президент республики Жюль Греви формирование кабинета, и это соответствовало его собственным политическим настроениям. Люди разных, даже противоположных взглядов сходились на том, что отличительными чертами президента «республики республиканцев» была его личная честность и его … буржуазность. Правый историк Бенвилль писал, что Жюль Греви — это «само олицетворение умеренности, скромности и буржуазного благоразумия»[822]. Свидетель из противоположного лагеря бывший видный деятель Парижской Коммуны, руководитель партии бланкистов Эдуар Вайян подчеркивал у Греви ту же черту: «Его (Греви) буржуазность очевидна, огромна»[823].

Не удивительно поэтому, что президент поручил формирование правительства одному из самых консервативных и осторожных представителей умеренных республиканцев, Генри Ваддингтону. В предшествующем кабинете Дюфора Ваддингтон был министром иностранных дел и прославился на этом посту главным образом тем, что во время Берлинского конгресса 1878 г., к удивлению современников, более всего старался установить дружбу с Бисмарком: недаром князь Орлов писал, что французский министр иностранных дел — «англичанин по рожденью и вкусам и пруссак из страха»[824].

Конечно, не случайно, что, возглавив правительство, Ваддингтон попросил остаться на своем посту министра финансов, занимавшего ранее эту должность крупнейшего миллионера Леона Сэ.

Правительство Ваддингтона, находившееся у власти в течение десяти месяцев (февраль — декабрь 1879 г.), за это время успело провести лишь одну прогрессивную меру из многих обещанных в свое время буржуазными республиканцами — Правительство и парламент перенесли свое местопребывание из Версаля в Париж.

Неудовлетворенность народа правительственной политикой побудила Греви поручить руководство кабинетом более гибкому политику — Шарлю де Фрейсине, возглавлявшему во время войны вместе с Гамбетта штаб обороны в Туре и слывшему человеком, близким к левым кругам. Но Фрейсине, открыто не порывая, сумел незаметно отдалиться от Гамбетта и от левых. «Человек эллипсов и кривых», как его называли журналисты, мастер сглаживания острых углов, Фрейсине искал срединную, примиряющую линию. Возглавляемое им правительство, находившееся у власти целый год (сентябрь 1879 г. — сентябрь 1880 г.), что по тем временам во Франции было необычным, провело целый ряд реформ[825].

Фрейсине, ранее противившийся амнистии коммунарам, убедившись, что это требование, поддержанное всем народом, приобретает угрожающий характер, уже в июле внес в палату проект полной амнистии. В защиту амнистии в палате выступал Распайль, в сенате горячую речь произнес Виктор Гюго[826]. Герои Парижской Коммуны, внушавшие страх многим буржуа[827], вернулись на родину и заняли почетные места в рядах демократического движения. День взятия Бастилии-14 июля — был официально провозглашен национальным праздником республики. «Марсельеза» стала государственным гимном. Правительство объявило распущенными иезуитские общества, а другие религиозные конгрегации были поставлены под его контроль.

Законы, проведенные правительством Фрейсине, были встречены сочувственно народом. Это были внешне эффектные меры — вся Франция пела с воодушевлением «Марсельезу», вся страна с большим подъемом впервые отпраздновала 14 июля как национальный праздник. Беда была в другом — эти меры были недостаточны; они были лишь малой долей обещанной программы реформ, требований, выдвигаемых народом.

И следующее правительство — первое правительство Жюля Ферри (сентябрь 1880 г. — октябрь 1881 г.) было вынуждено продолжать буржуазно-демократические реформы. Были проведены через парламент законы о свободе собраний, закон о свободе печати, отменявший обязательные раньше денежные залоги для издания газет; была осуществлена широкая реформа народного образования. Министерство Ферри осуществило на практике роспуск религиозных конгрегаций, с которыми Фрейсине вел преимущественно словесную борьбу. Были приняты и проведены в жизнь законы об обязательном светском обучении детей от 7 до 13 лет, о светском среднем женском образовании и т. д.

Конечно, все эти реформы 1879–1881 гг. имели прогрессивное значение и способствовали в известной мере демократизации политического строя Третьей республики. Но они далеко не соответствовали ни ожиданиям народа, ни старой республиканской программе. Буржуазные республиканцы смогли прийти к власти лишь благодаря поддержке народа. В течение многих лет они обещали проведение широких реформ: демократизацию конституции, уничтожение верхней палаты, ликвидацию должности президента, широкое социальное законодательство, охрану интересов труда, изменение налоговой политики, отделение церкви от государства и т. п. Получив на выборах, благодаря поддержке народа, прочное большинство в парламенте и почувствовав себя вполне уверенно, буржуазные республиканцы сочли, что теперь следует строго дозировать осуществление программы реформ. Они намеренно, вполне обдуманно затягивали проведение реформ, ограничиваясь либо самыми необходимыми, либо второстепенными мерами, сопротивляясь, сколь возможно, осуществлению главных пунктов своей предвыборной программы. По свидетельству вполне авторитетного в этих вопросах Шарля Фрейсине, Жюль Ферри уже в период своего первого министерства был убежденным противником реформ. «Невозможно каждое утро делать революции, нельзя каждый день изобретать новости», — говорил Ферри[828]. Реформы, проведенные правительством Ферри, доказывали не его склонность к широким демократическим преобразованиям, как это утверждали его биографы-апологеты[829], они были вырваны у правительства пролетариатом, народом.

Программа буржуазных республиканцев, после того как они стали «партией власти» и перестали быть оппозицией, была уже совсем иной. «Не будем приносить наших интересов в жертву нашим симпатиям. Будем сильными и будем богатыми — вот цель, к которой должны мы стремиться», — говорил Жюль Ферри[830]. Это была в сущности перефразированная старая программа Гизо: «Обогащайтесь!», «Будем сильными и будем богатыми!» Эти призывы примерно одинаковы по содержанию.

Салтыков-Щедрин, посетивший как раз в эти годы Францию, метко и зло определил дух, господствующий «в республике республиканцев»: «…вместо проклятых вопросов, самая благонадежная каплунья мудрость!.. Теперь у него (французского буржуа. — Ред.) своя собственная республика, республика спроса и предложения, республика накопления богатства и блестящих торговых балансов, республика, в которой не будет ни „приключений“… ни горизонтов… Эта республика обеспечила ему все… обеспечила сытость, спокой и возможность собирать сокровища»[831].

Эта «республика накопления богатств» искала возможности собирать сокровища не только у себя дома, но и за морем Она вставала на путь энергичной колониальной экспансии. Весною 1881 г. правительство Жюля Ферри, действуя в интересах финансовых групп и опираясь на политическую и дипломатическую поддержку бисмарковской Германии, организовало военную экспедицию в Тунис. Поводом для нее послужили якобы имевшие место нападения воинственного племени крумиров на французских солдат, охранявших границы Алжира. Анри Рошфор был недалек от истины, когда на страницах своей газеты, в статье «Ищите крумиров» писал, что «крумиров выдумали, их нет … мы идем сражаться против невидимого врага» и что «правительство Ферри дало бы 30 тыс. фр. тому, кто показал бы хоть одного живого крумира»[832].

Тем не менее в апреле 1881 г. французские дивизии вторглись на территорию Туниса, вслед за тем 2 мая был высажен 8-тысячный десант под командованием генерала Бреара; не встречая сопротивления, французские войска окружили дворец бея, расположили против него две артиллерийские батареи, после чего генерал Бреар дал бею на подпись «договор о союзе». Бей, не дожидаясь истечения срока в несколько часов, предоставленного ему для перевода документа, поставил подпись под этим «договором». «Договор» в Бардо 12 мая 1881 г. устанавливал протекторат Франции над Тунисом[833].

Последовавшая за этим «договором о союзе и гарантиях» оккупация Туниса французскими войсками привела к восстанию туземных племен, заставивших французские войска втянуться в несправедливую длительную истребительную войну, стоившую и французской стороне весьма дорого — людские жертвы и материальные потери были велики.

Ближайшим внешнеполитическим последствием оккупации Туниса было, как и рассчитывал Бисмарк, подталкивавший Францию к захвату Туниса[834], резкое обострение франко-итальянских отношений. Заключенный еще в октябре 1879 г. союз между Германией и Австро-Венгрией, направленный против Франции и России, был теперь стараниями германской дипломатии расширен. Двойственный союз был превращен в Тройственный — к нему присоединилась Италия. 20 мая 1882 г. был заключен договор между Германией, Австро-Венгрией и Италией. И хотя германская пресса, маскируя истинную сущность, называла союз срединных монархий «лигой мира», в действительности образование Тройственного союза означало создание в Европе агрессивной военно-политической группировки держав, возглавляемой Германией[835].

Внешнеполитические позиции Франции заметно ухудшились.

На парламентских выборах 1881 г. республиканцы одержали полную победу над монархистами. Республиканцы получили 457 мест в палате депутатов против 90 мандатов разных монархистских группировок. Но на этих выборах против умеренных республиканцев выступали отделившиеся от них радикалы. Крайне левые, или радикалы, во главе со своим лидером Жоржем Клемансо (1841–1929) выдвинули требования старой республиканской программы, от которых практически отказались умеренные республиканцы, дополнив их рядом программных пунктов Рабочей партии. Главными требованиями радикалов на выборах 1881 г. были демократический пересмотр конституции, прогрессивно-подоходный налог, социальное страхование рабочих, отделение церкви от государства. В области внешней политики радикалы, прежде всего Клемансо — один из лучших ораторов палаты, решительно осуждали колониальную политику и требовали сосредоточения всех сил страны для предстоящей борьбы с Германией. Радикалов поддерживали средняя и мелкая буржуазия и часть рабочих, первоначально даже довольно значительная.

Поскольку на выборах 1881 г. из всех буржуазно-республиканских партий наибольшее число голосов получил «республиканский союз» Леона Гамбетта, ему было поручено сформировать кабинет.

Кабинет Гамбетта, впервые возглавившего правительство, еще до его образования прозвали «великим министерством». От него ожидали многого. Однако правительство знаменитого лидера республиканцев продержалось у власти всего 73 дня. Уже при формировании правительства (ноябрь 1881 г.) Гамбетта столкнулся с немалыми трудностями. Возглавляемая Жюлем Ферри «республиканская левая» и другие партии буржуазных республиканцев отказались от вхождения в состав правительства. Гамбетта должен был составить кабинет только из членов Республиканского союза. Предложенный Гамбетта проект пересмотра конституции не удовлетворил ни левых, ни правых. Палата отвергла проект, и Гамбетта должен был уйти в отставку[836]. Вскоре при обстоятельствах, все еще не вполне выясненных, он умер.

У мусорного ящика. Т. Стейнлен

В феврале 1883 г. к власти снова пришел Жюль Ферри. Второе правительство Ферри было одним из длительных — оно продержалось до апреля 1883 г. Считаясь с растущим общественным недовольством и настроениями палаты, правительство Ферри должно было пойти на некоторые реформы: был упразднен институт пожизненных сенаторов, был принят закон о свободе профессиональных союзов (1884 г.), была установлена выборность мэров. Но эти законы прогрессивного характера были проведены в палате главным образом усилиями левых парламентских групп, считавшихся с повышением политической температуры в стране.

Второе правительство Жюля Ферри начало свою деятельность в момент обострения экономических трудностей и социальных противоречий. Банкротство в январе 1882 г. банка «Юнион женераль» и последовавший за этим «великий крах» в банковском мире были лишь началом острого экономического кризиса, охватившего все отрасли хозяйства и затянувшегося на долгие месяцы[837].

Экономический кризис повлек за собой ухудшение положения трудящихся и, как следствие этого, подъем массового рабочего движения. В 1882 г. было зарегистрировано наибольшее число забастовок с начала Третьей республики-182; в них участвовало свыше 40 тыс. рабочих[838]. Несмотря на то, что большинство стачек закончилось поражением рабочих, в следующем, 1883 г. забастовочная борьба рабочих продолжалась с возрастающим упорством. Крупная, отличавшаяся большим ожесточением забастовка развернулась в 1884 г. на угольных копях Казимира Перье в Анзене. Правительство Ферри — впервые после подавления Коммуны — двинуло против бастующих войска. То же самое повторилось в 1886 г., когда снова была применена военная сила против бастующих горняков в Деказвилле[839]. Новый лозунг, выдвинутый Ферри, — «опасность слева» (в речи 14 октября 1883 г. в Гавре) — был направлен не столько против радикалов, как это нередко изображается в литературе, сколько против пролетариата, против «социальной опасности»[840].

Разрыв между буржуазными республиканцами, переходящими от саботажа реформ к консервативной политике и открытому применению репрессий, и рабочим классом, против которого направлялись удары карательной политики «республики республиканцев», становился все более полным.

Рабочие освобождались от иллюзий. Буржуазные республиканцы, в которых они видели в 70-х годах, в период борьбы против монархистов, своих Союзников, теперь предстали в истинном свете. «Оппортунизм (т. е. буржуазный республиканизм. — Ред.) все более и более разоблачается как воинствующий авангард реакции…», — писал в январе 1881 г. Эдуар Вайян [841]. Еще более резко выступала Луиза Мишель. «Враг — это Гамбетта!» — заявила она 17 декабря 1880 г., перефразируя старый лозунг Гамбетта — «клерикализм — вот враг!» Последующая политика сменявших друг друга правительств буржуазных республиканцев еще более способствовала освобождению рабочего класса от наивных иллюзий прежних лет.

Жюль Гед

Классовая зрелость пролетариата росла. Это проявлялось не только в подъеме массового рабочего движения, но и в распространении социалистических идей в пролетарской среде, в успехах Рабочей партии.

Возглавляемая Жюлем Гедом и Полем Лафаргом Рабочая партия стала первой во Франции пролетарской партией, открыто провозгласившей верность марксизму. Заслуги Геда и Лафарга в популяризации и пропаганде идей марксизма на французской почве в тот период были весьма велики. Гед не щадил себя: он отдавал себя целиком делу служения рабочему классу; живя в нужде, превозмогая болезни, он неутомимо выступал на сотнях рабочих собраний, терпеливо разъяснял рабочим их задачи, убеждал колеблющихся, приобщал к социализму все новые и новые слои пролетариев. Жюль Гед писал весной 1879 г. Марксу: «Перерубить канат, который удерживает еще наших трудящихся в фарватере радикализма или буржуазного якобинизма, и показать им всю никчемность полюбовных или мирных решений (кооперация, банк и т. д.) — таким должен быть и таким был наш двойной план, теперь быстро приближающийся к успешному завершению»[842].

И он, и его друзья проявляли огромную энергию для достижения этой цели. Рабочая партия росла количественно, но ее влияние было шире организационного охвата рабочих. Энгельс еще в мае 1880 г. писал Августу Бебелю: «И во Франции дела идут отлично. Наши коммунистические воззрения там повсюду прокладывают себе дорогу…»[843]. Отражением роста влияния партии был успех начавшей выходить в 1881 г. новой ежедневной газеты, издаваемой гедистами, «Ле ситуайен», тираж ее достигал 25 тыс. экземпляров[844].

Однако французскому рабочему движению были присущи и слабости. Главной из них была раздробленность рабочего движения, распадение его на соперничающие, порою даже враждующие организации.

В 1880 г. возвратившиеся во Францию после амнистии коммунары-бланкисты, примкнувшие первоначально к Рабочей партии, затем создали свою собственную партию — Центральный революционный комитет, возглавляемую после смерти в 1881 г. О. Бланки Эдуаром Вайяном. При несомненной преданности революционному делу и готовности идти ради него на жертвы бланкисты в то же время проявляли склонность к сектантству, обособлялись от Рабочей партии, оставались чужды марксизму. Позже часть бланкистов стала обнаруживать готовность к сотрудничеству с радикалами[845].

Поль Лафарг

Немало рабочих, в особенности ремесленных, и беднейшие слои городской мелкой буржуазии испытывали влияние анархистов. Часть анархистов в период борьбы с кооператорами-барберетистами входила в блок коллективистов. Принятие на Гаврском съезде в основном марксистской программы обострило разногласия и привело к размежеванию анархистов и марксистов. Анархисты организовали в 1882 г. ряд террористических покушений, значение которых было раздуто начатыми против них преследованиями. В 1883 г. правительство организовало процесс против анархистов и приговорило многих из участников анархистского движения, в том числе П. А. Кропоткина и Эмиля Готье, к разным срокам тюремного заключения[846]. Этот процесс лишь способствовал популярности анархистов.

Вне влияния Рабочей партии по-прежнему находились отдельные разрозненные, большей частью очень мелкие синдикаты — профессиональные союзы.

Наконец, в рядах самой Рабочей партии вскоре после ее создания развернулась острая внутренняя борьба. Как уже говорилось, Рабочая партия сложилась в 1879–1880 гг. как блок разных групп коллективистов, объединенных общей враждебностью к реформистскому направлению кооператоров-барберетистов. После победы коллективистов на Марсельском конгрессе 1879 г. и принятия партией в 1880 г. марксистской программы можно было ожидать, что руководящее ядро партии во главе с Гедом и Лафаргом обеспечит развитие партии в боевую, пролетарскую марксистскую партию. Старания Жюля Геда и Лафарга, несмотря на некоторую их склонность к сектантскому догматизму, были направлены к этому[847].

Однако в партии постепенно начали все громче раздаваться иные голоса. Часть коллективистов, блокировавшихся ранее сфранцузскими марксистами, выступила против них. Революционномарксистскому направлению в партии было противопоставлено иное — мелкобуржуазно-реформистское; его главными лидерами были бывшие сподвижники Бакунина Поль Брусе и деятель Парижской Коммуны Бенуа Малой. Брусе и Малой, отвергая идеи марксизма, в особенности Марксову теорию социалистической революции, проповедовали эклектические, путаные взгляды, заимствованные у Прудона, у Бакунина, у буржуазных радикалов. Постепенно в их шумных, крикливых выступлениях отчетливо определилось главное: они хотели превратить Рабочую партию в партию реформ, ограничить задачи рабочего класса практически достижимым в буржуазном обществе, встать на путь «осуществления идеалов по кускам»[848].

Эти утопистско-реформистские устремления в конце концов конкретизировались в идеях «муниципального социализма», провозглашенного бруссистами столбовой дорогой рабочего движения. Завоевание социалистами на местных выборах наибольшего числа мест в муниципалитетах объявлялось главной задачей рабочего класса. Естественно, что эта дезориентировавшая пролетариат идея встретила решительные возражения Геда и Лафарга, справедливо отвергавших и всю сумму реформистских взглядов, всю теорию и практику «поссибилизма».

Принципиальные разногласия, обостренные резкой взаимной полемикой, сделали неизбежным разрыв. На очередном конгрессе Рабочей партии в Сент-Этьенне в 1882 г. произошел раскол[849]. Гедисты, оказавшиеся в Сент-Этьенне в меньшинстве, открыли собственный конгресс в Роанне; они сохранили за партией старое наименование.

Сторонники Брусса и Малона, которых теперь стали обычно называть поссибилистами, создали организацию Революционносоциалистическая рабочая партия, федерация социалистических трудящихся Франции. Однако это громкое и длинное название ни в малой мере не соответствовало содержанию партии — она не была ни социалистической, ни революционной. Энгельс справедливо считал поссибилистов «хвостом радикальной буржуазной партии»[850].

Размежевание гедистов с их противниками в рабочем движении справа и слева — барберетистами, поссибилистами, анархистами — было неизбежно; марксизм должен был развенчать различные мелкобуржуазные идеи, имевшие распространение среди французских рабочих и тянувшие их назад. Без этой острой идейной борьбы было невозможно привести большинство рабочего класса к научному социализму. Но в то же время сама раздробленность организаций пролетариата, отражая определенные исторические условия, ослабляла действенную силу рабочего класса, ограничивала его возможности влиять на непролетарские слои трудящихся и в конечном счете определять общий ход политической борьбы. Мелкая буржуазия, весьма многочисленная во Франции, видя острую борьбу между рабочими организациями, шла не за рабочим классом, а за радикалами, отдавая им на выборах свои голоса.

Второе правительство Жюля Ферри, применяя политику кнута и пряника к трудящимся страны, все явственнее проявлявшим свое недовольство, пыталось в то же время отвлечь общественное внимание активной внешней политикой. Колониальные захваты приняли такой масштаб и проводились с такой энергией, каких не знала еще история Франции. Колониальная экспансия велась одновременно в ряде направлений. В Северной Африке были расширены владения в Алжире путем насильственного присоединения к этой французской колонии области Мцаба; была доведена до конца политика подчинения и закабаления Туниса. Одновременно продолжалось начатое еще раньше завоевание Западного Судана, земель, расположенных вдоль Нигера. С 1875 г. тянулась война против Дагомеи. В 1883 г. правительство Ферри возобновило агрессию против Мадагаскара; французский колониализм запустил свои щупальца в Конго, настойчиво и упорно стремился к территориальным завоеваниям в Северо-Восточной Африке, в частности в зоне побережья Баб-эль-Мандебского пролива.

Но главным предприятием правительства Ферри, «венцом» его колониальной политики была захватническая война в Индокитае. Хотя сам Жюль Ферри и пытался обосновать необходимость этой войны высокими мотивами — цивилизаторской якобы миссией, выполняемой Францией по велению истории[851], действительные мотивы заинтересованности правительства в этой войне были совершенно иные. Как это было установлено в свое время французской печатью, война в Тонкине отвечала интересам не только влиятельных финансовых групп и спекулянтов, но и самого премьер-министра, участвовавшего в закулисных финансовых операциях через посредство своего родственника, некоего Бовье-Шафура[852].

Как бы там ни было, но эта воина против народа Вьетнама, начатая в 1883 г. и переросшая вскоре в войну с Китаем, не только не принесла военных лавров французскому оружию, но развернулась крайне неудачно. Французские войска несли большие потери, солдаты гибли от тропической лихорадки; военные операции не приносили успеха. Война затягивалась; росли людские потери и материальный ущерб. 27–28 марта 1885 г. французская армия под командованием генерала Негрие потерпела поражение под Ланг-Сонгом и бежала с поля боя. Когда известие о Ланг-Сонге достигло Парижа, буря негодования, разразившаяся в палате, смела правительство Ферри. Вчера еще могущественный премьер по тайной лестнице, скрываясь, выбирался из палаты, чтобы не попасть в руки толпы, кипевшей яростью против презираемого всеми «Ферритонкинца», «Феррипруссака» [853].

Проходившие в октябре 1885 г. выборы в первом туре неожиданно дали перевес монархистски-реакционным партиям, объединившимся в блок — так называемый «консервативный союз». Это было возмездие за антидемократическую внутреннюю и авантюристическую внешнюю политику буржуазных умеренных республиканцев.

Опасность справа побудила республиканцев объединиться, и во втором туре они одержали победу над правыми монархистскими группами. Но впервые половину республиканских мест в палате завоевали радикалы, умножившие свою популярность благодаря резкой критике колониальной политики Ферри. В целом выборы 1885 г. свидетельствовали о широком общественном недовольстве политикой умеренных республиканцев.

В декабре 1885 г. президентом республики на новый срок был переизбран Жюль Греви. Правительства Фрейсине (январь-декабрь 1886 г.) и радикала Гобле (декабрь 1886 г. — май 1887 г.) были составлены из представителей обеих партий — умеренных республиканцев и правительственных радикалов. При отсутствии у обоих правительств положительной программы в вопросах внутренней политики общественным вниманием без труда овладел военный министр в правительствах Фрейсине и Гобле генерал Буланже, выдвинутый на этот пост Клемансо. Появление Буланже во главе военного министерства совпало по времени с резким ухудшением отношении с Германией.

Германия Бисмарка охотно поддерживала Францию в ее колониальных захватах. Эта политика обостряла колониальное соперничество Франции с Англией и Италией и усиливала международную изоляцию Франции. Когда же с падением правительства Ферри колониальная политика отошла на второй план, отношения Германии к Франции не замедлили измениться. Вместо франко-германской дружбы наступило резкое ухудшение отношений обеих держав. Провоцирующей стороной вновь выступала Германия. В конце 1886 г. в руководящих военных и политических кругах этой страны возобладало мнение, что международная обстановка, прежде всего обострение англо-русских противоречий и трудности, испытываемые Россией на Балканах, создает благоприятные условия для разжигания конфликта с Францией. Генерал Вальдерзее, руководитель генерального штаба, в декабре 1886 г. писал: «Основательно взвесив шансы, я считаю, что для нас было бы наилучшим спровоцировать войну против Франции» Примерно тех же мыслей придерживался и Бисмарк [854] [855].

С января 1887 г. инспирированная германским канцлером печать начала яростную кампанию против Франции. Военная тревога 1887 г. и связанный с нею острый европейский кризис вновь показали слабость международных позиций Франции. Франция сумела выйти из этого опасного для нее конфликта лишь благодаря позиции, занятой Россией; отказ России поддержать агрессивные замыслы Германии заставил Бисмарка отступить[856].

Военная тревога 1887 г. в немалой мере способствовала росту популярности генерала Буланже. Хотя сам Буланже не склонен был вести дело к войне, его словесная бравада и нападки на него германской прессы создали ему репутацию «генерала реванша». В короткий срок имя генерала стало одним из наиболее почитаемых в стране. Разразившийся осенью 1887 г. крупный политический скандал — президент Греви должен был досрочно покинуть свой пост вследствие обнаруженных в его окружении злоупотреблений — еще более способствовал популярности генерала.

В конце 1887–1888 — начале 1889 г. республика оказалась в состоянии острого кризиса. Буланжистское движение, т. е. движение сторонников генерала Буланже, быстро превратилось в грозную общественную силу, объединившую в своих рядах широкие разнородные социальные и политические слои, недовольные режимом и политикой буржуазных республиканцев. Буланжистский кризис был продолжением — в извращенных и уродливых формах — того политического кризиса, который нарастал во Франции с начала 80-х годов. Лафарг был прав, называя буланжистское движение «синдикатом недовольных» [857]. Но среди недовольных были общественные силы, которые хотели повернуть ход событий влево, и были силы, стремившиеся использовать генерала для восстановления монархии. Сам Буланже, рассчитывая обмануть и тех и других, вступил в тайную связь с орлеанистами и бонапартистами, получая от монархистских организаций деньги[858].

В январе 1889 г. буланжистский кризис достиг своей кульминации. Но в день, назначенный для переворота, у генерала не хватило решимости. Опасаясь ареста, Буланже бежал за границу. Раскрытие связей Буланже с монархистами также способствовало его дискредитации. Буланжистское движение еще быстрее, чем создалось, распалось и сошло с политической сцены.

Политический кризис конца 80-х годов скомпрометировал буржуазно-республиканские партии. На радикалах лежала ответственность за выдвижение Буланже и поддержку его на первом этапе движения. На умеренных республиканцев падала тень в связи со скандальной отставкой Жюля Греви. В начале 90-х годов разразился новый, еще более крупный скандал — крах Панамского общества, раскрывший коррупцию в среде буржуазных республиканцев [859]. Многие видные политические деятели из среды буржуазных республиканцев должны были сойти с политической сцены.

Единственной политической силой, усилившей свои позиции в стране, было социалистическое движение.

Празднование 100-летия Великой французской революции в 1889 г. подняло престиж рабочего класса и социалистов. Не погрязшие в интригах и злоупотреблениях буржуазные республиканцы, а социалисты, сохранившие чистыми руки, являлись наследниками революции. 14 июля 1889 г. в Париже открывался учредительный конгресс II Интернационала, на который возлагалось тогда так много надежд. В 1890 г. во исполнение решений Парижского конгресса 1 мая во многих городах рабочими были организованы внушительные демонстрации.

Еще более крупные первомайские демонстрации состоялись в 1891 г. В Фурми полиция открыла огонь по безоружным демонстрантам; было убито 10 и ранено 30 человек[860]. Расстрел в Фурми вызвал возмущение всей трудящейся Франции. На дополнительных выборах в парламент социалисты выдвинули кандидатом Поля Аафарга, находившегося в тюрьме за свои выступления в Фурми. Это была «кандидатура протеста». Острая избирательная борьба закончилась победой пролетариата, и Аафарг из тюрьмы проследовал в палату депутатов.

В 1892 г., когда правительство снова прибегло к вооруженной силе — на этот раз для подавления забастовки горняков в Кармо, — социалисты вновь выставили на дополнительных выборах своего кандидата от Кармо — им был Жан Жорес, и кандидат рабочих снова победил.

На парламентских выборах 1893 г. социалистические партии впервые добились крупного успеха. Они собрали более 700 тыс. голосов и провели в палату 30 депутатов, в том числе таких видных деятелей, как Жюль Гед, Эдуар Вайян и др. В палате к ним присоединились 20 депутатов из левых группировок, называвших себя «независимыми социалистами». Среди них были крупные ораторы — Жан Жорес, быстро завоевавший положение первого трибуна в палате, Александр Мильеран, Рене Вивиани и др. Социалистическая группа в парламенте насчитывала теперь 50 человек, она стала крупной силой[861].

Активизировалось в стране и массовое рабочее движение. В октябре 1886 г. на конгрессе в Лионе различные профессиональные организации — синдикаты объединились в федерацию синдикатов. Первоначально политическое влияние в федерации синдикатов принадлежало гедистам, и это, несмотря на некоторые их сектантские ошибки, сказывалось благотворно на ее деятельности.

С созданием федерации синдикатов забастовочная борьба рабочего класса приняла более организованные формы и стала проходить успешнее. Параллельно с организацией синдикатов по профессиональному признаку во Франции организовывались профессиональные объединения по территориальному признаку — биржи труда. Первая биржа труда была создана в Париже в 1887 г., вслед за тем были организованы биржи труда во многих провинциальных городах. В феврале 1892 г. представители 13 бирж труда на съезде в Сент-Этьенне постановили учредить федерацию бирж труда во Франции[862].

Забастовка строителей 1888 г.

Так возникли два профсоюзных объединения во Франции, во многом дублировавшие друг друга. Рядом с ними возникли и действовали и иные, более замкнутые, организации, например организация «Рыцарей труда», деятельность которой была впервые подробно освещена в одном из последних трудов Мориса Домманже[863].

Разобщенность синдикальных организаций, естественно, ослабляла их; и в федерации синдикатов, и в федерации бирж труда почти одновременно родилось желание объединить борьбу обеих профсоюзных организаций. В сентябре 1895 г. на конгрессе в Лиможе делегаты от обоих объединений и от 126 нефедерированных синдикатов постановили создать единую профсоюзную организацию — Всеобщую конфедерацию труда (ВКТ). Однако федерация бирж труда продолжала сохранять автономию.

Образование Всеобщей конфедерации труда, провозгласившей себя организацией, стоящей на позициях классовой борьбы и стремящейся к уничтожению капитализма, было крупным успехом французского рабочего движения. Но с самого начала в развитии этой сильной профессиональной организации стали играть большую роль анархо-синдикалистские элементы[864].

Объективные задачи борьбы требовали и объединения политических партий рабочего класса. Однако, несмотря на несомненное стремление рядовых рабочих к единству, политические организации рабочего класса в начале 90-х годов продолжали дробиться.

В 1890 г., в октябре, на конгрессе в Шательро партии поссибилистов от нее откололось ее левое, рабочее крыло во главе с бывшим участником Коммуны Жаном Аллеманом. Новая партия приняла название Рабочей революционно-социалистической партии и выступила внешне как крайне революционная партия. Не подлежит сомнению, что в рядах аллеманистов было немало рабочих, искренне стремившихся найти эффективные средства борьбы. Но программа партии — путаная и эклектичная — представляла собой противоречивое сочетание прудонистских и анархистских идей с некоторыми формулами, заимствованными из марксистской терминологии [865]. Идеи «прямого действия», всеобщей стачки, приоритета экономической борьбы над политической, подчеркнутое пренебрежение к «доктринам», пышно расцветшие в рядах аллеманистской партии, составили затем во многом основу теории и практики анархо-синдикалистов [866].

Гедисты, бланкисты, аллеманисты, «независимые социалисты», поссибилисты — пять соперничающих политических партий боролись за преобладающее влияние в рядах рабочего класса. Анархисты, разделенные в свою очередь на ряд группировок, также имели влияние на какие-то группы рабочего класса и городской мелкой буржуазии. Раздробленность сил пролетариата ослабляла его выступления, возможность его влияния на непролетарские слои трудящихся. Объединение и сплочение сил рабочего класса становилось важнейшей задачей дня.

Стачка. Т. Стейнлен. 1898 г.