Оттеснение пролетариата с завоеванных позиций в февральский период

Оттеснение пролетариата с завоеванных позиций в февральский период

В нисходящем развитии революции важнейшую роль сыграл двухмесячный период непосредственно после февральской революции, который Маркс назвал «февральским периодом» и который характеризовался решающей перегруппировкой классовых сил, подготовившей учреждение буржуазной республики. То, что на это потребовалось всего два месяца, свидетельствовало о крайней непрочности позиций, завоеванных пролетариатом в февральские дни.

Главным источником его слабости были господствовавшие в рабочих массах иллюзии о возможности мирного социального переустройства общества в сотрудничестве с республиканской буржуазией — иллюзии, от которых пролетариат мог освободить лишь ряд поражений. Эти мелкобуржуазные иллюзии поддерживались всей обстановкой первых недель революции, когда в стране воцарилась атмосфера сентиментального примирения противоположных классовых интересов, дополняемого проповедью классового сотрудничества. Англичанка баронесса Род писала родным из Парижа: «Мы все надеваем грубые башмаки, ходим без зонтиков и стараемся, насколько возможно, походить на наших пролетариев». Повсюду распевали популярное двустишие: «Долой шляпу перед картузом! На колени перед рабочим!»

Доверие пролетариата к буржуазии укреплялось еще более присутствием в правительстве Луи Блана и Альбера; это присутствие «совершенно парализовало революционные действия рабочего класса, на роль представителей которого они претендовали»[401].

Тем более предательской была политика министров-социалистов, что они утаивали от рабочих масс свои разногласия с буржуазно-республиканскими министрами и сознательно покрывали их враждебные пролетариату замыслы. Луи Блан уже в момент принятия решения о создании Люксембургской комиссии ясно понимал, как признавался он в своих мемуарах, что «вместо министерства, имеющего… действительную власть, средства для действия», ему предлагают «открытие бурной школы», где он должен будет «читать курс лекций о голоде перед голодным народом!»[402] Тем не менее Луи Блан согласился участвовать в этом обмане рабочих. Впоследствии он оправдывал свое согласие желанием избежать гражданской войны[403]. На деле его соглашательская политика не только не избавила рабочих от гражданской войны, а, наоборот, поставила в ней рабочий класс в иаихудшие условия, обрекшие его на неслыханно тяжкое поражение.

Чтобы изменить соотношение сил и оттеснить пролетариат с завоеванных им позиций, Временное правительство старалось расколоть его ряды. Замысел этот учитывал возможности, заложенные в самой структуре тогдашнего рабочего класса. Наиболее сознательной и сплоченной его частью продолжали оставаться квалифицированные ремесленные рабочие, у которых издавна существовали компаньонажи и общества сопротивления. По боевому духу и растущему классовому сознанию к передовым пролетариям можно было отнести и прослойку квалифицированных рабочих индустриального типа — машиностроителей и железнодорожников. С другой стороны, в Париже множился чернорабочий люд и различный подсобный персонал в промышленности и торговле, массу которого составлял пришлый элемент из провинции. Наконец, условия жизни огромного столичного города, в котором шел процесс разорения мелких хозяйчиков и в который острая нужда гнала разнообразный люд без определенных занятий из провинции, — эти условия создавали многочисленный люмпен-пролетариат из самых разнообразных элементов парижской улицы.

Намерение Временного правительства оторвать от рабочего класса и противопоставить ему люмпен-пролетарские элементы обнаруживают декреты от 25 и 26 февраля, предусматривавшие создание в Париже добровольческой «мобильной национальной гвардии» из 24 батальонов по тысяче человек в каждом. Молодых людей в возрасте от 16 до 30 лет правительство соблазняло высоким денежным вознаграждением, в 6 раз превышавшим солдатское, блестящим обмундированием, выборностью командного состава. Идея эта была подсказана Ламартину генералом Июльской монархии Дюбургом, авантюристом с тонким реалистическим чутьем [404].

Проект «мобильной гвардии» убивал сразу двух зайцев. Во-первых, эта мера помогла быстрому созданию вооруженной силы, которой так не хватало Временному правительству в первые дни революции, тогда как парижские рабочие были почти поголовно вооружены и получили все права участия в национальной гвардии. Временное правительство не могло положиться и на новую столичную полицию, которую создал М. Коссидьер, давний деятель республиканского движения и активный участник февральских боев, захвативший префектуру полиции и ставший ее главой. Полицейские силы Коссидьера, сформированные им из числа баррикадных бойцов и участников тайных обществ, не признавали над собой власти Временного правительства, они именовали себя «автономной силой революции», «монтаньярами». Но, кроме того, созданием «мобильной гвардии» правительство рассчитывало использовать против революционных сил парижского пролетариата деклассированные элементы и безработную рабочую молодежь.

С расчетами на раскол рабочих рядов было связано и решение Временного правительства от 26 февраля о создании в Париже общественных работ для безработных. Предоставление безработным работы диктовалось необходимостью ослабить социальную напряженность в столице и укрепить доверие рабочих масс к Временному правительству.

Но и здесь также преследовались скрытые цели. Министр общественных работ Мари, ярый враг социализма, вскоре дал этим общественным работам для безработных название «национальных мастерских» — то самое название, каким в луиблановских проектах «организации труда» именовались производительные ассоциации, поддерживаемые государством. На деле «национальные мастерские» для безработных, организованные в 1848 г. в Париже, а затем на средства местных муниципалитетов в Лионе, Марселе, Лилле, Нанте и некоторых других городах, не имели ничего общего с производительными ассоциациями.

В парижских «национальных мастерских» рабочие занимались главным образом планировкой улиц и площадей, посадкой деревьев на бульварах, земляными работами для железнодорожного и вокзального строительства и т. д. Плохой организацией труда в этих «мастерских» стремились дискредитировать не только луиблановские проекты, но и идеи социализма вообще. В «мастерских» вводилась оплата независимо от квалификации и производительности труда работника: 2 фр. за рабочий день и 1–1¹/₂ фр. при отсутствии работы. Надеялись, что рабочие «национальных мастерских» станут спорой правительства в борьбе с революционными и социалистическими устремлениями передовых рабочих и их организаций. С этой целью «национальным мастерским» была придана военизированная структура — занятые в них безработные сводились в «отделения», «бригады», «взводы» и ставились под начало реакционно настроенных инженеров во главе с правительственным комиссаром «национальных мастерских» и его штабом.

После февральской революции происходила быстрая перестройка господствующего класса. Революция не встретила никакого сопротивления со стороны старого административного аппарата. Чиновничество всех рангов, прокуроры и генералы Июльской монархии заявили о своей готовности служить республике. Церковь и духовенство также поспешили выразить согласие с новым режимом. Многие орлеанистские и легитимистские политиканы «признали» республику и срочно перекрасились в республиканцев.

Политическую мимикрию монархической буржуазии облегчала и новая международная обстановка — развитие революции в Германии, Австрии и других странах Европы сопровождалось лицемерной «миролюбивой» внешней политикой Временного правительства. Оно ограничилось пышными декларациями о том, что Французская республика сочувствует освободительным движениям других наций, готова помочь им и в принципе не признает реакционных венских трактатов 1815 г. Но Ламартин тут же успокоил реакционные державы Европы заявлением, что Французская республика не намерена вести революционных войн или революционной пропаганды в соседних государствах. Конфиденциально же Ламартин заверил царя Николая I, с которым стремился завязать дружеские отношения, а также прусского короля, римского папу и английское правительство, что Франция не посягает на их политические порядки и что Французская республика не окажет никакой помощи революционным и национально-освободительным движениям в других странах. Это соответствовало действительности. Единственным прогрессивным актом Временного правительства в этой области, имевшим международное значение, было принятие в апреле 1848 г. закона об отмене рабства во французских колониях.

Организация сил пролетариата во многом тормозилась влиянием на него мелкобуржуазной идеологии и мелкобуржуазных иллюзий.

Большую роль в формировании политического сознания масс играла деятельность демократических клубов и демократическая пресса. По данным официальной статистики, в Париже в первые месяцы революции выходило около 160 газет самых различных направлений. По тем же данным, в столице к концу марта 1848 г. насчитывалось 146 клубов, а в течение следующих трех месяцев их число удвоилось. Большинство этих клубов не имело ясного политического лица и какой-либо оформленной организации. Возникло немало буржуазных клубов, в том числе и прятавших под республиканской личиной свою монархическую платформу. Среди демократических клубов наиболее влиятельными в массах были Клуб революции, руководимый А. Барбесом, Собрие, М. Дюфрессом и Э. Торе, Центральное республиканское общество, возглавляемое О. Бланки, клуб «Друзей народа» Распайля, «Центральное братское общество» Э. Кабе, а также возродившееся в 1848 г. революционно-демократическое «Общество прав человека и гражданина», руководимое левыми деятелями тайных обществ времен Июльской монархии Н. Лебоном, Вилленом и другими.

Пьер Жозеф Прудон

Клубы объединяли политически активные слои мелкой буржуазии и передовую часть рабочего класса. Руководящая роль в клубах принадлежала мелкобуржуазной интеллигенции. Клубные демократы и социалисты проповедовали в разных вариантах идеи солидарности и сотрудничества классов в достижении идеалов свободы, равенства, братства и социальной справедливости.

Эта клубная пропаганда еще более усиливала влияние в массах иллюзий мелкобуржуазного утопического социализма. Глава фурьеристов Консидеран уверял теперь, что «все республиканцы стали социалистами», и ждал от Временного правительства помощи в организации фаланг для «сотрудничества труда, капитала и таланта». П. Леру и Ж. Ламенне превозносили любовь к ближнему и всеобщее примирение. Прудон после некоторых колебаний стал резко критиковать Временное правительство и Луи Блана за попытки решать социальный вопрос методами политической демократии, способной, по его мнению, лишь разжечь классовые противоречия. Прудон противопоставлял этому свой план «экономического сотрудничества» буржуазии, пролетариата и мелких собственников путем организации «эквивалентного обмена» товаров и труда через «меновой банк».

Развенчать такие рецепты классового сотрудничества не была способна и большая часть коммунистических клубов 1848 г. Коммунистическая пропаганда не отходила от господствовавшей линии надклассового социализма, с ней созвучны были и проекты «икарийских поселений» Кабе, и выдвигавшийся Дезами в 1848 г. проект «банка труда» для освобождения пролетариата с помощью кредита. Ту же линию развивал и Роберт Оуэн, приехавший в конце марта 1848 г. в Париж, чтобы призвать французов и Временное правительство приступить к созданию оуэнистских кооперативных коммунистических ассоциаций.

Все эти виднейшие теоретики утопического коммунизма возлагали надежды на мирную пропаганду своих идей и на успехи создаваемых Люксембургской комиссией производительных ассоциаций. Вдохновляясь такими перспективами, Кабе и Дезами призывали к созданию общего фронта демократии, который должен толкать влево Временное правительство и весь ход революции.

При этом не ставился вопрос о самостоятельной организации пролетарских и коммунистических сил, без чего расплывчатый демократический фронт мог привести лишь к растворению пролетариата в мелкобуржуазной демократии.

Тем большее значение приобретала в февральский период деятельность О. Бланки и его Центрального республиканского общества, ставшего центром сплочения, организации и просвещения наиболее передовых революционных элементов пролетариата.

Бланки. Портрет работы жены

Центральное республиканское общество насчитывало к концу весны 3 тыс. человек, преимущественно рабочих.

О. Бланки критиковал иллюзии февральской революции, он доказывал, что республика 1848 г. ничего не изменила в системе капиталистического гнета и эксплуатации: «Изменилась форма, но сущность сохранилась. Тот же строй привилегий, не убавилось ни камешка, лишь прибавились фразы и флаги»[405]. Бланки разоблачал предательскую сущность проповедей доверия к буржуазии и Временному правительству. Он показывал, что буржуазно-республиканское правительство действует в сговоре с реакцией, а демократические деятели 1848 г., хотя и рядятся в монтаньярскую тогу, в действительности являются лишь «карикатурой на Жиронду». Бланки и его сторонники требовали вооружения пролетариата и демократизации национальной гвардии, чистки государственного аппарата от реакционных чиновников, неограниченных демократических свобод для рабочих, в том числе права стачек и коалиций. В противовес благотворительным «национальным мастерским» Бланки требовал государственных пособий для всех безработных и их вооружения наряду с работающими рабочими.

Приобретали значение также перемены в тактике Бланки и бланкистов в февральский период. Победоносные действия пролетариата и трудового населения Парижа в февральские дни воочию показали Бланки решающую роль масс в революции. Вечером 26 февраля Бланки энергично отклонил предложения некоторых своих сторонников о немедленном новом вооруженном восстании для свержения буржуазного Временного правительства.

Учитывая всю силу иллюзий в массах, Бланки доказывал необходимость сосредоточить усилия революционных коммунистов на скорейшем завоевании поддержки масс. Он говорил: «У нас … народ и клубы, где мы его организуем по-революционному, как некогда его организовали якобинцы. Найдем в себе достаточно благоразумия, чтобы подождать еще несколько дней, и революция будет принадлежать нам!.. Нам нужны широкие народные массы, предместья, пылающие в огне восстания, нам нужно новое 10 августа»[406]. Создание Центрального республиканского общества должно было помочь решению этой задачи.

Все же прогресс тактических идей Бланки не имел прочного идейно-теоретического основания. Бланки был по-прежнему далек от понимания закономерностей исторического развития и классовой борьбы пролетариата. Как и большинство социалистов, бланкисты принимали февральскую революцию за начало социалистического переворота. Дальнейшее развитие революции 1848 г. рисовалось им наподобие того, как было в Великой французской революции, — быстро нарастающий и непрерывный подъем вплоть до образования революционной диктатуры. Бланки по-прежнему не понимал необходимости длительной подготовки масс к социалистической революции. Он не имел программы таких экономических, социальных и политических требований, в борьбе за которые могла бы формироваться и закаляться армия этой революции.

Бланкисты не заботились об укреплении классовых организаций пролетариата и продолжали уповать на возможность решить вопрос одним ударом со стороны инициативного революционного меньшинства — смелым выступлением решительной группы революционеров, которой достаточно приобрести общее сочувствие масс, чтобы захватить власть и учредить революционную диктатуру. Узкие сектантские представления о революционном процессе делали непрочным отход Бланки от заговорщической тактики, так как сохранялась вся идейная почва для возврата к этой тактике при новом повороте событий.

Это же лишало Бланки настойчивости в постановке вопроса о едином фронте левых демократических сил. Между тем мелкобуржуазные демократы Клуба революции во главе с Барбесом, установив тесные связи с Ледрю-Ролленом и Луи Бланом, проводили настойчиво изоляционистскую линию в отношении Бланки. С помощью фондов министерства внутренних дел было создано для противодействия Бланки и его сторонникам федеративное объединение политических клубов — Клуб клубов. Изоляция революционных пролетарских сил способствовала ослаблению позиций рабочего класса в течение февральского периода.

Раскалывание пролетариата совершалось не только через демократические клубы, оно было связано и с деятельностью Люксембургской комиссии. Люксембургский дворец стал видным центром пропаганды социалистических идей. Отчеты о заседаниях Люксембургской комиссии и произносимые в ней речи печатались не только в демократической прессе, их вынужден был публиковать официальный орган французского правительства газета «Монитёр универсель», которая читалась по всей Франции и за границей.

Но социалистические идеи об освобождении пролетариата преподносились в Люксембургском дворце сквозь призму теорий надклассового «государственного социализма».

На пленарных заседаниях Люксембургской комиссии, состоявшей из представителей от рабочих и предпринимателей и ряда приглашенных буржуазных экономистов и социалистических теоретиков (К. Пеккёр, Ф. Видаль, П. Леру, В. Консидеран), Луи Блан излагал свои идеи «организации труда» и постепенного перехода к социализму путем классового сотрудничества пролетариата и буржуазии и создания с помощью государства производительных ассоциаций, объединяющих рабочих и предпринимателей. Он проповедовал солидарность и общность их интересов, призывал к доверию Временному правительству и к терпеливому ожиданию грядущих социальных реформ. «Слишком большое нетерпение с вашей стороны, слишком большая поспешность с нашей могут лишь все испортить»[407], — говорил Луи Блан рабочим.

Те же идеи лежали в основе посреднической деятельности, которую Люксембургская комиссия развернула при разборе трудовых конфликтов между рабочими и предпринимателями.

Число таких конфликтов в февральский период было довольно велико. В первые дни революции произошли стихийные выступления рабочих в Париже и ряде промышленных центров страны. В текстильных районах — Реймсе, Сен-Кантене, Руане, и др. — имели место случаи разрушения машин и фабрик. В Лионе рабочие громили те монастыри, которые завели у себя шелковые мастерские, применявшие дешевый труд сирот-детей. В угольных бассейнах департаментов Нор и Луары на многих шахтах горняки прогнали управляющих и инженеров, выбирали «временные правительства» шахт и требовали от угольных компаний назначения новых управляющих из числа кандидатов, рекомендуемых рабочими[408]. На предприятиях Парижского района прокатилась волна забастовок с требованиями ограничения рабочего дня и улучшения условий труда.

Компромиссные решения конфликтов между рабочими и предпринимателями, практиковавшиеся Люксембургской комиссией, вполне соответствовали стремлению буржуазии и Временного правительства успокоить рабочий класс. Люксембургская комиссия проявила также инициативу в организации нескольких десятков производительных ассоциаций, которым правительство и парижский муниципалитет предоставили заказы и выдавали ссуды. Ассоциации эти объединяли главным образом ремесленных рабочих, страдавших от безработицы. Так были созданы очень крупная ассоциация портных, занявшая помещение бывшей долговой тюрьмы Клиши, ассоциации рабочих седельщиков, прядильщиков и др.

Весьма существенной стороной деятельности Люксембургской комиссии было то, что она вызвала к жизни своеобразный институт рабочих делегатов, вносивший организованность в рабочую массу. Эти 699 делегатов — по 3 человека от каждой профессии — были выбраны соответствующими рабочими на собраниях на площадях и на крупных предприятиях столицы. Проводившиеся с этой целью сотни рабочих собраний положили начало первой массовой организации парижских рабочих, которая в условиях революции неизбежно принимала не только профессиональный, но и политический характер.

Первоначально путем жеребьевки был образован временный комитет люксембургских делегатов, а в конце марта 1848 г. его сменил выборный «Центральный комитет рабочих делегатов департамента Сены», имевший свое бюро[409]. Комитет этот рассматривал себя выразителем требований всего парижского рабочего класса в его взаимоотношениях с предпринимателями, с общественными и административными органами и государством.

«Центральный комитет рабочих делегатов» добивался в первую очередь введения единообразных тарифов заработной платы для рабочих всех профессий и признания этих тарифов предпринимателями. Вместе с тем «Центральный комитет рабочих делегатов» стремился также усилить свое влияние на политическое развитие страны, на политику Временного правительства. Вдохновляясь идеями луиблановской «организации труда», «Центральный комитет рабочих делегатов» ставил задачей добиться ее скорейшего осуществления. Путь к этому он видел в создании во всех отраслях промышленности крупных ассоциативных предприятий, руководимых самими рабочими делегатами. Такие предприятия, по мысли люксембургских делегатов, должны были служить эффективным средством противодействия попыткам предпринимателей бороться с рабочим движением оружием безработицы и голода, закрывая предприятия во время экономического кризиса.

Опорой Люксембургской комиссии были преимущественно слои квалифицированных рабочих ремесленного типа. Временное правительство надеялось оградить от их влияния менее организованных, неквалифицированных рабочих, которые преобладали в «национальных мастерских». Но по мере углубления экономического кризиса и роста безработицы среди ремесленных рабочих последние вынуждены были сами все чаще прибегать к работе в «национальных мастерских» и привносили в ряды занятых там работников понимание солидарности рабочих во имя общих интересов борьбы за «социальную республику».

В гораздо большей степени буржуазии в февральский период удалось разъединить рабочий класс и мелкую буржуазию. В разрушении февральского союза между этими классами большую роль сыграла капитулянтская политика Временного правительства в отношении крупного капитала и крупного землевладения. Республиканская группировка «Насиональ» проникнута была острым классовым страхом перед рабочим движением, яростным антикоммунизмом и антисоциализмом. Буржуазные члены Временного правительства рассматривали обещания, данные пролетариату в социальной области, как вынужденные временные уступки, они не намеревались всерьез разрабатывать программу социальных реформ в пользу рабочего класса. Но и в отношении мелкой буржуазии и крестьянства буржуазные республиканцы не имели конструктивной социально-экономической программы. Буржуазные республиканцы не могли ничего противопоставить традиционной экономической и финансово-налоговой системе Июльской монархии, обеспечивавшей господство финансовой аристократии и крупной буржуазии.

Между тем развитие революции немедленно столкнуло Временное правительство с этими вопросами. Февральская революция, вызвав у буржуазии страх перед революционными устремлениями рабочего класса, породила биржевую, банковскую и денежную панику[410]. Эта паника не могла не подействовать на буржуазный кредит, на все производство и обращение. Маркс отмечал, что «революционный кризис усилил кризис торговый»[411]. Обострило течение экономического кризиса и намеренное свертывание промышленниками производства с целью противостоять требованиям рабочих и бороться с ними посредством искусственного увеличения безработицы, вместе с тем провоцируя рабочие массы на выступления против республики. Лилльские фабриканты Туссен, Шартрио, Дютуа уволили в марте 1848 г. половину своих рабочих, в Руане предприниматели в знак протеста против установленных комиссаром Временного правительства новых ставок заработной платы закрывали предприятия, либо переводили их на сокращенную неделю[412].

В результате углубления экономического кризиса государственные финансы быстро пришли в полное расстройство. Вкладчики изымали свои вклады из банков и сберегательных касс, многие банки обанкротились. Угроза банкротства нависла над главной цитаделью финансовой аристократии — Французским банком. Его акции упали в цене на ¹/₄, толпы людей повсюду осаждали кассы банка, требуя обмена его банкнот на звонкую монету.

Все обстоятельства позволяли Временному правительству осуществить революционные мероприятия в отношении банковской и налоговой системы, доставшейся республике в наследство от Июльской монархии, и одним ударом подорвать позиции финансовой аристократии. Опасаясь таких мер, некоторые финансисты предпочитали советовать правительству приостановить уплату процентов по государственным займам и принудить богатейших парижских капиталистов «добровольно» подписаться на новый заем.

Но Временное правительство и его министры финансов — банкир Гудшо и вскоре сменивший его Гарнье-Пажес — решительно отвергли всякое посягательство на капиталы крупных собственников и банкиров. В этом стремлении спасти от банкротства финансовую аристократию ярко проявилась политическая немощь буржуазных республиканцев и здесь же сказалась теснейшая связь торговой и промышленной буржуазии с банковским капиталом, придававшая всему французскому капитализму того времени резко выраженные ростовщические черты.

Для успокоения держателей государственных займов правительство досрочно выплатило им очередные проценты. Банкноты Французского банка были объявлены обязательными к приему населением по их нарицательной стоимости вместо звонкой монеты, Частные провинциальные банки были подчинены Французскому банку и превращены в его отделения, что еще более усиливало зависимость мелкой буржуазии от финансовой аристократии. Для получения от Французского банка ссуды правительство отдало ему в залог государственные леса.

И тем не менее правительство не получило от буржуазии ожидаемой финансовой помощи. Выпущенный новый «национальный» государственный 5 %-ный заем провалился, едва собрав по подписке 400 тыс. фр. Только трудящиеся вручили Временному правительству свои добровольные патриотические пожертвования на сумму в 1 млн. фр., собранные по крохам, путем отчислений рабочими однодневного заработка и пожертвований государству женами и дочерьми рабочих своих свадебных подарков и украшений. Веря в искренность намерений Временного правительства, парижские рабочие изъявили готовность «пожертвовать республике три месяца голода» и терпеливо дожидаться в течение этого срока обещанного решения социального вопроса.

Парализованное боязнью всякого посягательства на интересы капиталистов, Временное правительство в поисках выхода из острой финансовой нужды пошло по пути увеличения налогового обложения мелких собственников. Тяготы экономического и финансового кризиса были переложены на них. Самым пагубным для революции и республики было принятое 17 марта Временным правительством по предложению Гарнье-Пажеса решение увеличить на один год на 45 % все прямые налоги, падающие на земельных собственников. Новый 45-сантимный налог (каждый франк старых налогов увеличивался на 45 сантимов) падал своей тяжестью главным образом на плечи миллионов мелких и парцелльных крестьян.

Негодование крестьянства по поводу добавочного 45-сантимного налога было тем более сильным, что февральская революция взметнула волну крестьянских надежд на улучшение своей участи. Революция развязала новую активность крестьян в борьбе против помещиков, землевладельческой буржуазии и ростовщиков Начиная с февральских дней этими движениями были охвачены многие районы мелкого земледелия и половнической аренды в департаментах центральной, восточной, западной и южной Франции[413]. С криками «Да здравствует свобода, да здравствует республика!» крестьяне лесных районов явочным порядком восстанавливали право пользования государственными и помещичьими лесами. Крестьянская беднота повсюду принялась восстанавливать старинное право использования общинных угодий и бывших общинных земель. В Эльзасе и в районах Верхней Гаронны и Верхних Пиренеев вскоре после февральской революции вспыхнула крестьянская жакерия, расправлявшаяся с ненавистными кровососами-ростовщиками. В районах крупного помещичьего и буржуазного землевладения крестьяне отказывались платить высокие арендные платежи за землю.

Новый 45 — сантимный налог не только клал конец этим крестьянским надеждам, он посеял в крестьянстве ненависть к республике, которая лишь ухудшила их положение. Крупные землевладельцы, монархисты и клерикалы умело использовали недовольство и возмущение крестьян. С помощью католического духовенства они натравливали крестьян на парижскую демократию и рабочий класс, клеветнически обвиняя их в том, будто они-то и заставили правительство ввести 45-сантимный налог, чтобы за счет сельского населения содержать «парижских бездельников».

В действительности же парижские революционные рабочие и демократы всего решительнее протестовали против 45-сантимного налога на крестьян. Наибольшую тревогу по поводу этого налога проявило бланкистское Центральное республиканское общество. «Мы считали это мероприятие смертным приговором республике», — вспоминал впоследствии Бланки. Его клуб принял резолюцию, выдвигавшую требование о возврате крупными землевладельцами-дворянами «эмигрантского миллиарда» 1825 г.

Эти протесты и предложения встретили противодействие не только правого большинства Временного правительства, но и Ледрю-Роллена, Луи Блана, Флокона и Альбера, оказавшихся и на сей раз игрушкой в руках буржуазии. На заседаниях правительства они протестовали против законопроекта о 45-сантимном налоге, но затем капитулировали перед большинством и прикрыли своим авторитетом контрреволюционный характер налоговой политики Временного правительства. Снова проявилось свойственное мелкобуржуазным демократам и социалистам «отвращение к классовой борьбе, мечтания о том, чтобы обойтись без нее, стремление сгладить и примирить, притупить острые углы» [414]. Это обрекало на бессилие все попытки Ледрю-Роллена и Луи Блана противодействовать политике правого большинства Временного правительства. Между тем оба лидера мелкобуржуазной демократии ясно отдавали себе отчет в опасных последствиях политического курса правых республиканцев и вчерашних монархистов.

Тревога Ледрю-Роллена отразилась довольно внятно в мартовских циркулярах министра внутренних дел комиссарам Временного правительства, которые были посланы в провинцию Для внедрения новых республиканских порядков и подготовки выборов в Учредительное собрание. В ряде таких циркуляров, составленных при активном участии писательницы Жорж Санд, Ледрю-Роллен внушал комиссарам «якобинские» идеи. Им напоминалось, что правительство Июльской монархии «развратило все разветвления администрации» и потому «исполнители его воли не могут служить народу». Комиссарам предлагалось «во всем руководствоваться правилом: повсюду новые и, по возможности, вышедшие из народа люди»; комиссарам давалось задание «поставить во главе каждого округа, каждого муниципалитета хороших и решительных людей»[415]. Однако весь этот показной «якобинизм» шел насмарку, когда Ледрю-Роллен в тех же циркулярах предписывал комиссарам Временного правительства «действовать с особой осмотрительностью», «не затрагивать достойных уважения интересов», «дать миру пример умеренности после блестящей победы» [416].

В соответствии с этой установкой Ледрю-Роллен и подбирал своих «комиссаров». Они вербовались из бесцветных буржуазных и мелкобуржуазных республиканских деятелей, из активистов Клуба революции и Клуба клубов, но в их ряды не допускались более решительные левые республиканцы, а тем более революционные социалисты и коммунисты. Не удивительно, что подобные «революционные вожди народа» оказывались совершенно неспособными существенно изменить состав провинциальной и муниципальной администрации. Передвижка политической власти в провинции происходила главным образом в сторону приобщения к кругам местных нотаблей лиц либеральных профессий, а также негоциантов и промышленников средней руки. При этом старые буржуазные круги, связанные с землевладением, отнюдь не утрачивали своего руководящего влияния в делах провинциальной администрации, а нередко влияние это сохраняла и землевладельческая знать[417].

Буржуазия и помещики, рассчитывая на политическую отсталость провинции и особенно впервые получивших избирательное право народных масс, всячески торопили Временное правительство с проведением выборов в Учредительное собрание. С этим совпадало намерение самих буржуазных республиканцев поскорее разделаться с «социальной республикой» февральских дней, сбросить с республики ее антибуржуазную личину.

Временное правительство, несмотря на возражения Ауи Блана и Ледрю-Роллена, поспешило назначить выборы в Учредительное собрание на 9 апреля. Напротив, парижская демократия, революционные клубы и демократическая пресса настаивали на отсрочке выборов для политического просвещения народа. Клуб Бланки первым начал кампанию за отсрочку выборов. В двух петициях Центрального республиканского общества Временному правительству, от 6 марта и 14 марта, Бланки требовал не только отсрочки выборов, но и «посылки в департаменты граждан, уполномоченных просветить сельское население». «Народ не знает правды, надо, чтобы он ее узнал. Это дело не одного дня и не одного месяца… Надо, чтобы свет проник всюду, в самые маленькие, бедные деревушки, надо, чтобы согнутые рабством трудящиеся разогнули спины и поднялись из того состояния прострации и отупения, в котором держат их под своей пятой господствующие касты. Не говорите, что наши страхи напрасны. Если выборы состоятся теперь, они будут реакционными»[418].

Было ясно, что исход борьбы вокруг сроков выборов в Учредительное собрание решится не в стенах правительства, а на улицах Парижа, силой давления рабочих масс. Тем не менее лидеры мелкобуржуазной демократии не хотели опираться на борьбу масс, все расчеты их парализовались паническим страхом перед революционными силами пролетариата. Вследствие этого потуги Ледрю-Роллена и Луи Блана усилить свои позиции во Временном правительстве и изменить его политику вырождались в серию закулисных интриг и обрывались всякий раз, когда на сцену выходили рабочие массы.

Примером был исход 100-тысячной народной демонстрации в Париже 17 марта, требовавшей отсрочки выборов в Учредительное собрание. Накануне состоялась демонстрация протеста буржуазных батальонов национальной гвардии, так называемых «меховых шапок», бунтовавших против распоряжения Ледрю-Роллена о лишении их прежних привилегий. Выступившие 17 марта рабочие Парижа потребовали решительного отпора этой вылазке реакционной буржуазии и вместе с тем отсрочки выборов в Учредительное собрание до 31 мая. Демонстрация была организована демократическими клубами при активном участии люксембургских делегатов, действовавших по наущению Луи Блана. Работники «национальных мастерских» в демонстрации не участвовали. Клуб Бланки считал такую небольшую отсрочку выборов недостаточной, тем не менее бланкисты приняли активное участие в демонстрации, и, возможно, они рассчитывали в случае ее успеха, опираясь на рабочие массы, произвести чистку правительства от враждебных народу правых буржуазных элементов. Но Луи Блан и Ледрю-Роллен, вместо того чтобы самим опереться на силу народной демонстрации, в решительный момент были охвачены испугом перед активностью революционных пролетарских сил. Они использовали все свое влияние на массы, чтобы укрепить их доверие к Временному правительству и отвести от него бурю рабочего негодования. Им это удалось, и демонстрация закончилась незначительной уступкой Временного правительства, согласившегося отсрочить выборы в Учредительное собрание на две недели, до 23 апреля.

Исход демонстрации 17 марта послужил сигналом к новой лихорадочной мобилизации сил реакции в стране. Возникли новые буржуазные политические клубы и избирательные организации. Консолидация буржуазного лагеря заметно обгоняла мобилизацию сил демократии. К тому же реакции удалось руками Ледрю-Роллена и его приспешников углубить раскол этих сил.

Растущее влияние Бланки и попытки бланкистов противопоставить буржуазии объединение революционных элементов вызвали тревогу и злобу Временного правительства. В недрах возглавлявшегося Ледрю-Ролленом министерства внутренних дел был сфабрикован фальшивый документ о показаниях, будто бы данных Бланки в 1839 г. на следствии по делу о восстании «Общества времен года». В этом документе, опубликованном редактором одного из журналов — Ташеро, Бланки представал как предатель, якобы выдавший Июльской монархии своих товарищей и всю организацию тайного революционного «Общества времен года», одним из руководителей которого он был.

«Документ Ташеро» был ярким примером той подлой клеветы, к которой всегда прибегала и прибегает реакция, чтобы дискредитировать революционных вождей трудящихся. Хорошо рассчитанная клевета принесла немало ущерба Бланки и революционным коммунистам. Многие мелкобуржуазные демократы ухватились за грязные намеки «документа Ташеро» и начали травлю Бланки. Клеветникам удалось вызнать замешательство даже в Центральном республиканском обществе, из которого вышла часть неустойчивых членов. После этого некоторые коммунисты стали группировать свои силы вне клубов и принялись восстанавливать старые тайные общества.

Действия реакции облегчали активизацию контрреволюционных сил буржуазии, от правых республиканцев до монархистов и клерикалов, которые подняли голову и усиливали травлю парижской демократии и революционных рабочих. Последствия этого нашли яркое выражение в исходе новой рабочей демонстрации в Париже 16 апреля 1848 г.

Люксембургские делегаты и демократические клубы готовили новую демонстрацию, чтобы добиться от Временного правительства ускорения осуществления обещанных социальных реформ. Буржуазные министры рассчитывали использовать новое выступление парижских рабочих, чтобы посеять панику среди буржуазии и мелкой буржуазии и получить предлог для возвращения в столицу войск, выведенных из нее после победы февральской революции. С этой целью в буржуазных кварталах Парижа распространялись слухи о «коммунистическом заговоре» в столице, о готовящейся будто бы попытке Бланки захватить власть.

Еще более показательны были конспирации и судорожные метания мелкобуржуазных министров. В предшествующие 1 апреля дни Ледрю-Роллен договаривался тайком с Луи Бланом, Флоконом и Коссидьером об организации выступления с целью отсрочки выборов в Учредительное собрание и вывода из правительства наиболее консервативных республиканских министров. Но в день рабочей демонстрации Ледрю-Роллена охватил страх; он переметнулся к Ламартину и Маррасту, сыграв роль послушной марионетки в руках буржуазно-республиканских министров.

В то время как безоружные рабочие собрались на Марсовом поле для выборов своих офицеров национальной гвардии и устроили патриотический денежный сбор, чтобы вручить его Временному правительству, Ледрю-Роллен в качестве министра внутренних дел отдал приказ о всеобщем сборе буржуазных батальонов национальной гвардии, заранее вооруженных Временным правительством. Когда рабочая демонстрация направилась к городской Ратуше, она была встречена шеренгами национальных гвардейцев и мобильной гвардии, исступленно кричавших демонстрантам: «Долой коммунистов! Долой Бланки, Кабе, Распайля, Луи Блана!»

Демонстрация 16 апреля, непродуманно и плохо организованная, была сорвана, а выделенная рабочими делегация даже не была принята Временным правительством. Рабочие вынуждены были разойтись, потерпев первое после начала революции открытое поражение. Оно явилось сигналом для разнузданного контрнаступления буржуазной реакции. В Париже развернулись антикоммунистические и антирабочие уличные выступления, бесчинства буржуазных национальных гвардейцев, пытавшихся разогнать коммунистические клубы. Используя свой успех, Временное правительство организовало 20 апреля под видом Праздника братства в столице военную манифестацию, в которой вместе с национальной гвардией участвовали введенные в Париж войска.

Весьма ясно дальнейшее поражение демократических сил обнаружили результаты выборов в Учредительное собрание, происходивших 23 и 24 апреля в атмосфере развернувшегося повсеместно наступления реакции. В провинции решающее значение приобрели голоса отсталых крестьянских масс, впервые призванных к избирательным урнам и голосовавших под непосредственным влиянием недовольства «республикой 45 сантимов» и под воздействием мощной клерикальной и буржуазной пропаганды против демократов и социалистов.

В крупных городах и Париже поражение революционной демократии также было бесспорно. На исход выборов в городах повлиял и раскол демократических сил, не сумевших выступить перед избирателями единым фронтом. Так, в Париже на выборах в Учредительное собрание конкурировали между собой список кандидатов демократических клубов и список, выдвинутый люксембургскими рабочими делегатами. Из 34 кандидатов первого списка оказались избранными только 6 человек, в числе которых было 4 члена Временного правительства — Луи Блан, Флокон, Ледрю-Роллен и Альбер. Из 23 кандидатов второго списка были избраны лишь 3 умереннейших деятеля ремесленных компаньонажей. Виднейшие революционные демократы и коммунисты Бланки, Дезами, Кабе, Распайль, Савари и др. не прошли в Учредительное собрание, не собрав необходимого числа голосов.

В целом победу в стране одержали буржуазные республиканцы, получившие около 500 из 880 мест Учредительного собрания. Около 80 избранных депутатов принадлежали к мелкобуржуазным демократам, преимущественно направления газеты «Реформ». В Собрание оказались избранными около 300 монархистов, на две трети — орлеанистов. Тогда как преобладающее большинство республиканцев составляли новые люди, впервые избиравшиеся депутатами, среди монархистов преобладали бывшие депутаты парламентов Июльской монархии, так что в Учредительное собрание попали многие опытные политиканы, лидеры орлеанистского и клерикально-легитимистского лагеря.

Острое разочарование в исходе выборов в Учредительное собрание охватило рабочих и передовые демократические элементы. В ряде промышленных центров это привело к политическим волнениям и локальным социальным взрывам. Особенно серьезный характер носили события в Лиможе и Руане, где противоречия труда и капитала были весьма обострены. Рабочие Лиможа потребовали уничтожить протоколы выборов, как фальсифицированные, разоружили буржуазию и захватили префектуру. В течение двух недель город управлялся комитетом, сформированным из рабочих и демократов, пока присланные войска не восстановили «законного порядка». В Руане произошел первый после февральской революции случай открытой вооруженной борьбы. Руанские рабочие, возмущенные провалом своих кандидатов и избранием в Учредительное собрание некоторых фабрикантов — злейших эксплуататоров руанского пролетариата, обвинили власти в подтасовке итогов голосования и подняли восстание. Оно было жестоко подавлено войсками и буржуазной национальной гвардией города, при этом было убито и ранено около 100 рабочих, их жен и детей.