И пошел брат на брата… Михаил Лускатов

И пошел брат на брата…

Михаил Лускатов

«Государь, брат мой!» – так начинал, согласно этикету, свои письма Наполеон к европейским монархам, в том числе и к Александру I. По условиям Тильзитского мира Александр признавал в Наполеоне законного монарха, равного себе и всем другим, правившим тогда в Европе. Пункт не самый обременительный для русского императора, но важный для Наполеона – формально признавалась легитимность его власти. Это была одна из множества ступенек его фантастического восхождения перед лицом изумленного человечества. Теперь он стал настоящим, а не фальшивым или самозванным «братом» среди других «братьев»[1].

Впрочем, Наполеон уже говорил, что скоро его царствующий дом станет самым старым в Европе, слишком слабыми ему казались европейские монархии, и он был готов уже взять на себя роль старшего меж европейских братьев – передвигать, тасовать и ранжировать европейских герцогов, курфюрстов и королей, как ранжировал своих оловянных солдатиков другой европейский исполин – Фридрих Великий, тень которого еще не сошла с лица Европы. Не случайно одним из самых дорогих трофеев Наполеона после его разгрома Пруссии была шпага Старого Фрица, над которой Наполеон благоговейно медитировал, словно ожидая от Фридриха потустороннего благословения своих собственных великих замыслов. Только великий может понять великого.

Надо сказать, что и главный антагонист Наполеона, русский царь, также укреплял свой дух возвращением тени Фридриха, призывая его на свою сторону в противостоянии с Наполеоном, в союзе с тогдашним королем Пруссии Фридрихом-Вильгельмом III, который, увы, ничем не напоминал своего великого предка. Высмеивая прусского короля, Наполеон говорил, что в Пруссии есть только один настоящий мужчина – это жена Фридриха-Вильгельма, Луиза Августа Вильгельмина Амалия. И это вовсе не означало, что прусская королева чем-то напоминала мужчину – она была совершенно очаровательной женщиной, чем и пользовалась как оружием, в том числе и в своей внешнеполитической деятельности.

Фридрих-Вильгельм виделся Наполеону настолько ничтожным правителем, что он не придавал тогдашней Пруссии никакого значения в раскладе политических карт в Европе. Более того, Наполеон собирался ликвидировать Пруссию как суверенное государство. Ни Фридрих-Вильгельм, ни Пруссия Наполеону не были нужны. Однако Пруссия была нужна «брату» Александру как ресурс в противостоянии «большому брату» – императору французов, королю Италии, медиатору, протектору и прочая, и прочая… Русский царь настаивал на сохранении Пруссии на карте Европы. Наполеон великодушно согласился со своим русским «братом» в такой мелочи[2]. Так само существование Пруссии как суверенного государства уже второй раз со времен Семилетней войны было спасено рукою российских монархов.

Поражение в войне 1806 года не только поставило Пруссию на грань существования. Оно самым страшным образом унизило дух пруссаков, так возвышенный до того Фридрихом Великим. Дадим слово самому Наполеону: «Солдаты! Вы оправдали мои ожидания… Одна из первых военных держав Европы… уничтожена. В продолжение семи дней мы дали четыре битвы и одно генеральное сражение… Мы взяли 60 000 человек в плен, захватили 65 знамен и в том числе гвардии прусского короля, 600 орудий, три крепости, более 20 генералов… все области прусской монархии до реки Одер находятся в наших руках». Знаменитые наполеоновские бюллетени писали: «Эта большая и прекрасная прусская армия исчезла, как осенний туман при восходе солнца. От нее не осталось ничего». Фридрих-Вильгельм бежал в Восточную Пруссию. В те дни Наполеон говорил о дворе прусского короля: «Я настолько унижу эту дворцовую знать, что ей придется просить подаяние»[3]. Что тут еще добавишь?!

Чем залечить такую душевную травму страдающей и поверженной во прах прусской душе? Присоединиться к сильному. И все лето 1812 года прусские солдаты уже не бегут от неприятеля, забыв об отдыхе, как в 1806-м, а бодро идут по дороге от Тильзита на Ригу под сенью французских знамен. Вот такая метаморфоза для выживания! Все же верили тогда, а более всех сам Наполеон, что он сможет завоевать и Россию, и Индию, и весь мир – почему бы не поучаствовать. Верили и пруссаки.

Однако, когда зима, Барклай иль русский Бог начали убеждать Европу в обратном, хотя никто еще не мог предположить, что завоеванная Наполеоном Вселенная будет представлять собой в конечном счете лишь крошечный остров в океане, именно пруссаки дали себя убедить в этом первыми. Когда после похода в Россию начала закатываться звезда Наполеона, и от него стали отворачиваться австрийцы, саксонцы, баварцы и даже неаполитанцы во главе с оказавшимся таким неблагодарным зятем Наполеона… Но первыми были пруссаки. Любая душа будет болезненно переносить такие стремительные перемены бывших друзей во врагов и обратно. Этот комплекс в конечном счете сформировал в пруссаках такую ненависть к Наполеону, какой не испытывала ни одна европейская нация, даже Россия, пострадавшая от французского императора более всего. Только прусские генералы настаивали на том, что Наполеона, их несостоявшегося господина, следует непременно расстрелять. Но… тем не менее при спасительной поддержке России и благодаря своей немецкой практичности Пруссия, делая правильные выводы из своего поражения 1806 года, отменила крепостное право, упразднила рекрутчину, провела многие реформы в духе реформ французских и вышла из эпохи наполеоновских войн окрепшим сильным государством, сумевшим впоследствии послужить ядром для объединения всей Германии.

Известно, что Екатерина Великая растила своих внуков, Александра и Константина, но прежде всего Александра, с уверенностью, что им придется играть важнейшую роль на европейской политической арене. И Александр на своем поприще руководителя великой державы сумел стать отличным профессионалом. Но предвидел ли он когда-нибудь, что ему назначено будет противостоять очередному завоевателю мира? Вряд ли. И тем не менее нельзя не признать, что Александр оказался на высоте своего положения. Он ни на минуту не изменил своей исторической роли. Молодой, обаятельный, с душой, умом, с чувством прекрасного, любимец общества, несравненный обольститель душ, европеец до мозга костей – какую восхитительную жизнь мог он прожить в балах и удовольствиях, в окружении красивых дам и вещей! Так, собственно, и жила тогдашняя европейская элита. Однако же он положил огромные военные и дипломатические усилия в своем противостоянии с Наполеоном, был готов в критические моменты «отпустить бороду и отступить до Камчатки», но не складывать рук и оружия в деле обуздания нескончаемых притязаний французского императора, даже когда против одной России выступила практически вся континентальная Европа.

Словно сама природа назначила Александра быть удерживающей Наполеона силой. Это стало смыслом его жизни и диктовало все поступки и решения – государственные, военные, политические – начиная с 1805 года и кончая Венским конгрессом, когда Европа, избавившись от тирании Наполеона Бонапарта, получила устройство, которое в основных своих чертах соответствовало отчасти утопическим, но гармонично сбалансированным практическим опытом взглядам Александра I. После этого, словно почувствовав, что его историческая миссия исполнена, Александр становится менее энергичен, теряет интерес к делам, отворачивается от мира сего и погружается в мистику. Государственная машина России словно перестает чувствовать бразды царского управления, и дела катятся сами по себе, по инерции, отдаются всецело во власть чиновничества, которое всегда было инструментом власти в России, но почти никогда не несло в себе властного, волевого импульса. А ведь Александр еще молод, ему нет сорока, он ничем не болен! Но чувство уже свершенного дела, ради которого явился в мир, очевидно, было очень сильным и доминирующим. И не оставляло его.

Говорят, что Александр был самым последовательным и непримиримым противником Наполеона без достаточных на то объективных причин, что России и Франции делить было нечего – только будто бы потому, что Александр не мог простить Наполеону намеков на возможную причастность его к смерти своего отца, императора Павла I. Делить России и Франции, конечно же, было нечего. Жаль, что так не думал сам Наполеон. Подзуживать против России Турцию, восстанавливать против России Польшу – эти игры Наполеон получил как политическое наследство еще со времен королевской Франции. Кроме того, ему и самому нравилось делить и перекраивать Европу, еще лучше – весь мир, чувствуя себя великаном среди почти ручных августейших карликов тогдашней Европы. Однако Александр был человеком крупного государственного и международного масштаба и, будучи благородным и умным человеком, обладал прекрасным чувством меры, и таким малозначительным поводом для правителя великой империи, как обида на малоприятные намеки личного свойства, никак не объяснить тех титанических затрат и усилий, которые потребовалось свершить в этом великом противостоянии девятнадцатого века. Слишком несоразмерен этим усилиям[4] был бы повод.

Выдвигалось много понятных и материалистических причин противостояния России и Франции. Например, во взгляде на континентальную блокаду и повышение ввозных пошлин в России на французские товары. На баланс сил на Балканах и в Средиземноморье. На размещение французских войск в той же самой Пруссии. На Польшу. Как же, если сфера жизненных интересов императора французов составляет весь мир, то, конечно, сюда и Польша попадает, хотя находится на границе России, а никак не Франции. Но Польша может дать солдат, чтобы помочь завоевать Россию для того, чтобы Россия дала солдат, чтобы помочь завоевать Индию, которая тоже сможет дать солдат…

Тем не менее ясно было одно – Александр не покорился Наполеону. Все бы ничего, но это путало планы Бонапарта, а этого он снести не мог. Все было уже просчитано – Россия отдает свою экономическую мощь на нужды Наполеона. Россия кормит его армию, Россия дает десятки тысяч своих солдат. Вся Европа и Россия во главе с Францией и Наполеоном идет в Индию. Индия дает продовольствие и своих солдат (при этом автоматически падает Британия), чтобы всем вместе идти покорять Китай и что там еще попадется на пути до края Вселенной. Россия капризничает? Россия не хочет? Тем хуже для России, ее «влечет рок». Вопрос войны предрешен, хотя война со стороны Наполеона носит, как он сам говорил, «политический» характер, ничего личного.

Но русский царь не внемлет – не так, оказывается, Лагарпом был воспитан. Слова на царя не действуют, хотя ему и намекали, что если не будет слушаться, то может отправиться по тому же пути, по которому ушел и его отец, очень тонко намекали. Роковым образом Александр стоял на пути Наполеона и не хотел не только пойти вместе на край Вселенной, но даже просто посторониться. Война была предрешена[5].

И вот уже начиная с весны 1812 года, вся Европа пришла в движение. Это было похоже на Великое переселение народов. В Германию и Польшу шли войска из Испании, Италии, Франции, с Балкан. Это были французы (меньшая часть большой западноевропейской орды), а также испанцы, португальцы, голландцы, бельгийцы, корсиканцы, югославы, поляки, итальянцы, пьемонтцы и неаполитанцы, датчане, швейцарцы, австрийцы, пруссаки, баварцы, саксонцы, вюртембержцы, вестфальцы и представители множества других мелких германских княжеств, герцогств и курфюршеств. Среди сонма лиц можно было увидеть смуглые и даже черные физиономии выходцев из Египта и Африки. Наполеон как никто умел использовать доступные ему человеческие и материальные ресурсы. Все это называлось Великой армией. Много раз разные авторы пытались сосчитать эту беспрецедентную на тот момент военную силу, не поддающуюся точному подсчету. Большинство авторов (в том числе и французских) насчитывает в рядах Великой армии к моменту вторжения в Россию около 600 000 человек. Первый эшелон вторжения включал около 450 000 человек и около 1300 артиллерийских орудий, а всего в течение кампании 1812 года границу с Россией перешло, по мнению некоторых авторов, около 720 000 вражеских солдат[6]. (Всего через несколько месяцев в обратную сторону русскую границу пересекли лишь несколько десятков тысяч человек.)

Наполеон как никогда тщательно готовился к этой войне. Войска заново обмундировывались и обувались. По ходу выдвижения в сторону России проводились смотры и учения. Были специально для этого случая сформированы десятки обозных батальонов, которые везли продовольствие и все необходимое для ведения боевых действий. Построены тысячи повозок грузоподъемностью в полторы тысячи килограмм (что равняется грузоподъемности знаменитых советских грузовиков «полуторок» времен Великой Отечественной войны!). Увеличены артиллерийские и инженерные парки. Продовольствие и воинское снаряжение продвигалось к русским границам не только в конных обозах, но и сплавлялось по европейским рекам и вдоль северного побережья Европы. Огромные запасы складировались в городах и крепостях Восточной Европы, прежде всего в Варшаве, Модлине, Торне, Данциге и Кенигсберге. Войска были снабжены большим количеством походных мельниц, что позволяло производить хлеб непосредственно в боевых частях. В промежутках наступающих по дорогам воинских колонн и вдоль них гнались огромные стада закупленного и реквизированного крупного рогатого скота, которые должны были кормить солдат Великой армии. Помимо обоза непосредственно в наступающих войсках имелось в повозках и солдатских ранцах продовольствия на 24 дня…

Весьма надеялся Наполеон на участие в общем деле армий Швеции и Османской империи. Увы, турки буквально перед самым вторжением дипломатическими усилиями Михаила Илларионовича Кутузова заключили мир и вышли из войны с Россией, а Бернадот, ставший правителем Швеции, и вовсе показал себя противником Наполеона. Император французов очень гневался в связи с этим, но на планы его это не повлияло. Кроме того, он планировал (и осуществил это) на захваченных западных территориях России сформировать дополнительные польские и литовские полки.

Непосредственно войскам вторжения противостояли со стороны России три Западные армии, насчитывавшие около 210 000 человек, да впоследствии могли подойти освободившиеся войска Дунайской армии и корпус из Финляндии – вместе около 78 000 человек. В тылу были солдаты из запасных батальонов и рекруты в резервных батальонах и рекрутских депо. О равенстве сил не могло быть и речи. Такого нашествия Россия не видела со времен Чингисхана.

Но с самого начала вторжение не заладилось. Даже в ближайшем окружении Наполеона были против вторжения и пытались отговорить императора от новой большой войны. Накануне перехода границы во время рекогносцировки Наполеон упал с лошади, что многими было сочтено за дурной знак. При всей тщательности подготовки похода самим Наполеоном и его блестящим штабом во главе с маршалом Бертье в походных колоннах происходило много беспорядков. Плохо доставлялось продовольствие, и некоторые части уже в самом начале войны голодали. Было много больных и отставших обессиленных солдат. Настроение у большинства было подавленное, солдаты впадали в депрессию от одного только вида бескрайних просторов России. Автор знаменитых мемуаров барон Марбо отмечал особенно сильную депрессию среди баварских войск, это усиливало болезни и смертность. Солдаты жаловались на недостаток воды и плохой климат. Это удивительно, потому что время было самое благодатное – разгар лета. Осенью 1806 года во время польской кампании погодно-климатические условия на театре боевых действий были значительно хуже, наполеоновские солдаты утопали в грязи, часто голодали из-за трудностей с продовольствием, но дух их не падал. Даже во время Египетского похода не было такой подавленности, а уж Египет по климату, ландшафту и нравам населения, казалось бы, мог вогнать в стресс кого угодно.

Дороги, по которым шли наступающие полки Наполеона, были полны отставших и даже умерших от перенапряжения солдат, поломанными и застрявшими в грязи повозками, многие из которых оказались слишком тяжелы для грунтовых российских дорог. Конный падеж приобрел невиданные масштабы. Если части, шедшие во главе наступающих колонн, успевали разграбить продовольствие и ценности в округе, то шедшим позади не доставалось ничего – ни хлеба для солдат, ни корма для коней. Масштабы вторжения были настолько беспрецедентно крупные, что вся эта движущаяся сила не поддавалась ни удовлетворительному обеспечению существующим на то время материально-техническим уровнем развития, ни управлению. Некоторых своих соратников Наполеону просто пришлось отстранить, в первую очередь своего брата Жерома и командира одного из корпусов генерала Жюно.

Наполеон рассчитывал провести эту кампанию быстро, навязать в приграничных областях генеральное сражение русским войскам, нанести им решительное поражение и на этом основании заключить выгодный для себя мир. Сильно углубляться на территорию России (вплоть до Москвы, как оно вышло) великий полководец не намеревался. Но и в военно-тактическом отношении все шло не так, как он рассчитывал.

Наполеон всегда умел обратиться к своим солдатам, это было его коньком – разгоряченная, темпераментная речь, идущая, казалось бы, от самого сердца. Накануне перехода российской границы он по обыкновению подготовил очередное воззвание. Вот оно[7]: «Солдаты, вторая польская война начата. Первая кончилась во Фридланде и Тильзите. В Тильзите Россия поклялась в вечном союзе с Францией и клялась вести войну с Англией. Она теперь нарушает свою клятву. Она не хочет дать никакого объяснения своего странного поведения, пока французские орлы не перейдут обратно через Рейн, оставляя на ее волю наших союзников. Рок влечет за собой Россию: ее судьбы должны совершиться. Считает ли она нас уже выродившимися? Разве мы уже не аустерлицкие солдаты? Она нас ставит перед выбором: бесчестье или война. Выбор не может вызвать сомнений. Итак, пойдем вперед, перейдем через Неман, внесем войну на ее территорию. Вторая польская война будет славной для французского оружия, как и первая[8]. Но мир, который мы заключим, будет обеспечен и положит конец гибельному влиянию, которое Россия уже 50 лет оказывает на дела Европы». Уже через несколько месяцев правомерно было задаться вопросом: «Ну и кого же влек за собой рок?»

На обращение Наполеона Александр ответил своим обращением: «Из давнего времени примечали МЫ неприязненные против России поступки Французского Императора, но всегда кроткими и миролюбивыми способами надеялись отклонить оные. Наконец, видя беспрестанное возобновление явных оскорблений, при всем НАШЕМ желании сохранить тишину, принуждены МЫ были ополчиться и собрать войска НАШИ; но и тогда, ласкаясь еще примирением, оставались в пределах НАШЕЙ Империи, не нарушая мира, а быв токмо готовыми к обороне. Все сии меры кротости и миролюбия не могли удержать желаемого НАМИ спокойствия. Французский Император нападением на войска НАШИ при Ковне открыл первый войну. И так, видя его никакими средствами не преклонного к миру, не остается НАМ ничего иного, как, призвав на помощь Свидетеля и Защитника правды, Всемогущего Творца небес, поставить силы НАШИ противу сил неприятельских. Не нужно МНЕ напоминать вождям, полководцам и воинам НАШИМ о их долге и храбрости. В них издревле течет громкая победами кровь славян. Воины! Вы защищаете веру, Отечество, свободу. Я с вами. На начинающего Бог. Александр».

Его слова были простыми, однако оказались пророческими.