«Немецкая кованая рать»
«Немецкая кованая рать»
Получив новые секретные инструкции в Выборге, 11 марта Делагарди выдвинулся по направлению к границе. В его войске, как сообщалось в отписке, было восемь тысяч всадников и четыре тысячи пехотинцев, собранных со всей Европы: «Свейския земли, и шкотцких, и дацких, и фрянцовских, и аглинских, и голанских, и борабанских и иных земель», не считая идущих из Нарвы и Ревеля[437]. Русские, впрочем, различий между иностранцами в те времена не делали и называли всех одним словом: «немцы».
Делагарди послал разведывать дорогу опытного и проверенного не в одном деле Христиерна Сомме, с которым воевал вместе в Нидерландах, придав ему отряд в две с половиной тысячи человек. Через две недели наемное войско подошло к русско-шведской границе, на другой стороне которой его поджидал царский воевода Иван Ододуров с небольшим отрядом в 300 человек[438]. На вопрос шведов о причинах малочисленности русского отряда Иван Ододуров ответил, что долгое время на границе стояло русское войско в 25 тысяч человек, но теперь они вынужденно отошли и «травятся» с поляками близ Копорья.
Иван Григорьевич Ододуров принадлежал к числу высших должностных лиц в окружении царя Василия, ему доверялись многие ответственные поручения. Сын боярский в начале царствования царя Василия, он вскоре стал стряпчим с ключом, а затем — постельничим царя[439]. О нем, как о самом ревностном служаке царя и его деятельном помощнике, упоминает автор доноса королевичу Владиславу, преподнося списочный состав главных «ушников» царя Василия: «Постельничей Иванис Григорьев сын Ододуров. А такова вора и на Москве нет. И по немец у Шуйского напросился, и немец к Москве привел». Не случайно в 1610 году Ододуров категорически отказался признать отречение царя Василия и не присягал Владиславу[440].
Делагарди, выслушав ответ Ододурова, усмехнулся и переглянулся с Сомме, который ответил ему понимающим взглядом: если бы у Скопина действительно было такое многочисленное войско, то он не сидел бы в Новгороде, осажденный четырехтысячным отрядом Кернозицкого, и не нанимал бы солдат по всей Европе. По сведениям шведов, у Скопина в Новгороде было всего три тысячи человек да еще две тысячи выслано по разным дорогам. Так что ответ Ододурова о существовании мощного русского войска в Копорье скорее следовало расценивать как тактическую хитрость, а не достоверную информацию, что вполне отвечало духу внешней политики царя Василия: изображать ситуацию не такой, какая она есть, а такой, какой должна быть в глазах извечной противницы России Швеции.
К крепости в Копорье пришлось идти самим наемникам. Чтобы узнать, как там обстоят дела, на разведку послали 200 всадников и 150 «пеших на железных лыжах» во главе с Хансом Бойе. Однако, несмотря на «немаловажность маленького замка», как оценили его шведы, взять Копорье, занятое сторонниками тушинцев, не удалось. Наемники отступили, памятуя, что главной их целью является Москва, и двинулись на соединение со Скопиным в Новгород.
Едва войска перешли границу и встретились с отрядом Ододурова, как послы Головин и Зиновьев тотчас отправили грамоты с сообщением об этом Скопину. Обрадованный Скопин немедленно известил о приходе военной помощи другие города, желая их приободрить. «Господину Семену Панфиивичу Михайло Шуйской челом бьет, — писал он в Каргополь. — Марта, господине, в 8 день писали ко мне, в Великий Новгород, столник и воевода Семен Васильевич Головин да диак Сыдавной Васильев с Иваном Огаревым, что они в Выборе с королевскими воеводами о ратных людех договорились, и крестным целованием укрепились, и записми розменились, и из Выбора ратных людей на рубеж выслали»[441]. В грамоте Скопин подробно извещал каргопольского воеводу и вместе с ним царя Василия, которому немедленно должна была быть переслана «отписка», что наемное войско вышло из Выборга 3 марта, послы вместе с «немецкими воеводами» отправились к границе 4 марта, а сам Скопин, как только «немецкие люди в Новгород придут, и яз с государевыми и с немецкими людми, прося у Бога милости, пойду ко государю к Москве тотчас».
Пока войска шли к Новгороду, Скопин неустанно просил в своих «отписках» о денежной помощи; он прекрасно понимал, что без денег наемники воевать не будут. Доносили ему и о секретных инструкциях, полученных главнокомандующим Делагарди от короля: в случае невыплаты жалованья требовать русские города Ям, Копорье и Ивангород.
30 марта 1609 года, «на пятой неделе Великого поста в пятницу»[442], наемное войско подошло к Новгороду. Как сообщал Скопин царю, «немецких ратных людей кованыя рати», то есть в панцирных доспехах, насчитывалось 15 тысяч человек. У некоторых исследователей названная Скопиным численность войска вызывает естественные сомнения[443]: в сражениях наемников с тушинским войском численность отрядов с обеих сторон не превышала пяти — семи тысяч человек. К тому же найти в раздираемой гражданской войной стране деньги для оплаты такого огромного наемного войска не представлялось возможным, да и редко какое из государств по тем временам было способно на это.
Так какова же была реальная численность войска? Шведские историки, опираясь на дипломатические документы, называют иную цифру наемников — пять тысяч. Это вполне согласуется с Выборгским договором: две тысячи конных и три тысячи пехотинцев. Примерно это же количество — четыре тысячи человек — называет и французский наемник Пьер Делавилль, прибывший в Россию вслед за корпусом Делагарди[444]. Правда, в Выборгском договоре указывалось, что помимо пяти тысяч наемников шведский король может прислать и еще, «сколько смогут нанять». Но Карл IX вовсе не собирался оплачивать наемников из своего кармана — как заметил И. О. Тюменцев, срок службы наемников шведской короне истекал в 1608 году, и шведский король ловко расплатился с ними в Выборге деньгами, присланными Скопиным-Шуйским из Новгорода. Шведское королевство и само в тот момент испытывало денежные трудности: Карл IX будет даже вынужден занять деньги у Делагарди.
Зачем же тогда Скопин указал в отписке неверную численность наемного войска, пришедшего в Россию? Видимо, для того, чтобы ввести в заблуждение тушинских предводителей, которые нередко перехватывали грамоты царских воевод. Намеренное преувеличение иноземного войска должно было посеять волнение среди сторонников Тушинского вора и, наоборот, укрепить дух сторонников царя Василия Шуйского. Если вспомнить ответ Ивана Ододурова о численности его отряда на границе, то такой прием, судя по всему, вовсе не был редкостью в те времена.
Осторожный Скопин, зная нравы наемников, прислал к Делагарди гонца с просьбой оставить все это разноязыкое войско за городом, самого же главнокомандующего со свитой он приглашал в город. Разрешить ввести наемников в богатый Новгород — все равно что привести козла в огород и надеяться, что он не станет есть капусту. Впрочем, в соответствии с этикетом и как гостеприимный хозяин, Скопин прислал из города почетный эскорт в количестве 1500 человек для командующего. Этот же эскорт, по-видимому, должен был удостовериться, что наемники действительно поставили лагерь за городом. Делагарди просьбу Скопина выполнил и въехал в Новгород без войска. Так состоялась первая встреча двух полководцев, которым больше года предстояло сражаться вместе.
Переговоры военачальники вели через нескольких переводчиков. В документах называются их имена: Арн Брук, Ханс Бранкель (русские называли его Анцы Брянкилев) — уроженец Москвы, состоявший на шведской службе; Эрик Андерссон (Ирик Андреев), Еран Бойе, — все они прибыли вместе с Делагарди[445]. По сведениям иностранцев, среди переводчиков был и русский по имени Димитрий, который когда-то был отправлен по указанию Бориса Годунова учиться в Западную Европу[446]. У Скопина толмачом состоял Ганс Флерих, немец по происхождению, находившийся в России на военной службе.
По отзывам современников, отношение самого Делагарди и остальных командиров к Скопину было вполне дружеским. Они по достоинству оценили его храбрость и мужество как воина, ум и здравомыслие как государственного мужа и полководца. «Сей Шуйский хотя был молод, ибо ему было не более 22-х лет, но, как говорят люди, которые его знали, был наделен отличными дарованиями души и тела, великим разумом не по летам, не имел недостатка в мужественном духе, и был прекрасной наружности»[447].
О доброжелательном отношении шведских военачальников к Скопину писал и смолянин, участвовавший в походе: «И с радостию приидоша к нему немцы неки, Яков Фунтусов и Виргов и многие немецкие полковники на помощь. И видя князя Михаила Васильевича бодра, и храбра, и премудра, и многою красотою от Господа одарена, и его доброумна, и приветна, наипаче возрадовашася и з болшим радением ему послужиша»[448]. Однако следует признать, что любовь и дружба шведов к Скопину будут требовать постоянного внимания с его стороны, материализованного в деньги, меха, ткани, дорогие подарки командирам.
Едва «немецкая кованая рать» дошла до Новгорода, фактически не принеся еще никакой пользы, даже не взяв маленькой крепости в Копорье, как сразу же потребовала оплаты. Это была традиционная уловка всех наемных войск того времени: требовать оплаты перед началом боя. «Приидоша же в Великий Новгород к боярину, ко князь Михаилу Васильевичу Шуйскому, Семен Васильевич Головин да дьяк Сыдавной Васильев, а с ними приидоша немцы конные и салдаты с воеводами, с Яковом Пунтусовым да с Иветгором (Эвертом Горном. — Н. П.), и начаша уговариватися об найму», — сообщает летописец[449]. Чтобы переговоры шли успешнее, Скопин преподнес Делагарди персидский булатный кинжал в золотых ножнах, украшенный камнями: «лалы, и с бирюзы, и с винисы», и серебряную уздечку, — все из конфискованных вещей убитого Михаила Татищева[450].
По условиям договора оплата начислялась помесячно с момента перехода границы и до Москвы, после освобождения Москвы — двойная. Так что наемники были заинтересованы не в активных боевых операциях, а в длительности похода, по принципу: «солдат спит — деньги идут». Поэтому Делагарди начал убеждать Скопина, что его «войско истощено походом» и ему нужно «отдохнуть в Новгороде, пока не высохнут дороги, полные грязи и тающего зимнего снега»[451]. А за это время царь мог бы утвердить подписанный в Выборге договор и скрепить его своей печатью. Рассуждения Делагарди и его поведение вполне подтверждали данную ему наемниками в московском походе кличку: «ленивый Якоб».
Однако и Скопин знал все возможные условия расчета с наемниками. В «Уставе» ясно говорилось об этом: «А по иным временам бывают что с такими людьми особо договор чинится в наймех… наперед на руки дата половина найму месячного, а иное бывает, что им целой месячной наем дается или болши наперед смотря по делу..»[452] А вот дела-то как раз и не было, ни в одном серьезном сражении наемники еще себя не показали, а Скопин рассчитывал как раз на активность наемников и потому приложил все усилия к тому, чтобы войска как можно скорее начали продвижение к Москве. Если бы он нашел все необходимые по договору деньги и выплатил их в Новгороде, то наемники вполне могли бы уйти за границу, так и не сделав ни одного выстрела. И Скопин предпочел выплачивать обещанное по частям, за конкретные действия наемной армии. Опасался Скопин и двухмесячного праздного стояния войска под Новгородом (раньше мая в тех краях дороги не просыхают) — оно могло стать гибельным для жителей Новгорода и его окрестностей. Дальнейшие события покажут, что опасения Скопина были совсем не беспочвенны. Но тогда, весной 1609 года, Скопин смог справиться с ситуацией.
5 апреля он подписал грамоту, подтверждающую передачу шведам города Корелы с уездом, а 15 апреля — «утвержденную грамоту» на Выборгский договор, скрепил их новгородской печатью и пообещал как можно скорее доставить в Москву на подтверждение царю[453]. Ну и самое главное для наемников: он пообещал им раздать пять тысяч рублей деньгами и три тысячи соболиными мехами, как только они выдвинутся по направлению к Москве.
Гонцы Скопина немедленно отправились к купцам Строгановым в Соликамск и в Вологду. «А что, господа, у вас у Соли Вычегоцкия государевы денежный казны есть в сборе, прошлого 116 и нынешнего 117 году (1608–1609 годы. — Н. П.), и вы б ту государеву казну прислали ко мне в Великий Новгород тотчас, не измотчав, по нынешнему по последнему зимнему пути», — писал к ним Скопин, сообщая о приходе «немецкой кованой рати»[454].
Строгановы собрали «государевы денежные доходы… с посаду и с уезду», прислали письмо в Пермь, приклеив к нему отписку Скопина, и попросили о сборе денег жителей Перми. Сейчас послать деньги легче, чем раньше, заметили Строгановы, «тогда, господа, дороги дале Вологды не было, а ныне дал Бог к Великому Новугороду с Вологды из Ярославля дорога чиста, ехати мочно, а начаемся Божии милости вскоре и к Москве дорога очистится»[455]. За особую помощь царь пожалует торговым людям Строгановым большие привилегии, в том числе почетное право писать себя «с вичем», то есть именоваться по отчеству.
Однако полученные от Скопина деньги и меха так и не заставили наемников выйти в путь по размокшим от снега русским дорогам: воины, как пишет Видекинд, были «недовольны» тем, что жалованье им не выплатили полностью. О деньгах, заплаченных как в Выборге, так и здесь, в Новгороде, было уже забыто. Если Скопин не рассчитается сейчас, передавал воеводе Якоб Делагарди, шведам придется пойти на крайние меры: захватить когда-то принадлежавшие Швеции города Ям, Копорье и Ивангород.
Можно представить, какую трудную задачу решал Скопин, уламывая самого Делагарди и его «псов войны» на единственную удачную битву, которая бы заставила многих одуматься и вернуться в царское войско[456]. Скопин потому и торговался с наемниками, как на базаре.
Но той самой удачной битвы пока не случилось, и Скопину вновь пришлось через гонцов уговаривать «немецкую рать» и изыскивать где только можно денег. «Чтобы привлечь сердца воинов, Скопин снова отсчитывает им 4000 рублей деньгами и 2000 рублей сукном (in panno) и в течение нескольких недель щедро посылает продовольствие из города», — пишет шведский историк[457]. Убедившись, что договор Скопиным все же выполняется, Делагарди согласился наконец выступить из Новгорода, тем более что кони наемного войска уже съели весь корм в городе и его окрестностях. «И начаша князь Михайла Васильевич збиратися идти на очищение Московского государства», — записал летописец.