Глава 25. РЕФОРМЫ ПАТРИАРХА ФИЛАРЕТА. ПОДГОТОВКА К НОВОМУ ПОХОДУ НА СМОЛЕНСК
Глава 25.
РЕФОРМЫ ПАТРИАРХА ФИЛАРЕТА.
ПОДГОТОВКА К НОВОМУ ПОХОДУ НА СМОЛЕНСК
Филарет вынужден был включиться в политическую борьбу сразу после возвращения из плена. Конфликт, расколовший к тому времени иноков Троице-Сергиева монастыря, требовал немедленного вмешательства лидера церкви. Дело в том, что за время Смуты пожары уничтожили в России огромное число религиозных книг. В 1615—1616 годах Печатный двор приступил к подготовке издания Требника и некоторых других богослужебных изданий. Естественно, появилась необходимость исправить ошибки, допущенные писцами при многократном копировании. По поручению царя корректировкой текста занимался архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, которому помогали монах Арсений Глухой и священник Иван Наседка. Задело они взялись с большим усердием. Для внесения правок была использована лучшая по тому времени система филологической критики, разработанная Максимом Греком. Работу удалось выполнить в положенный срок, однако дальше дело застопорилось…
Как это часто бывает в подобных случаях, предложенные Дионисием исправления понравились далеко не всем. Ревнители «святой русской старины» уже тогда воспринимали в штыки любое изменение в религиозных книгах, вне зависимости от мотивов корректировки. Партию недовольных монахов возглавил троицкий головщик[60] Логин. Он обладал весьма скудными познаниями в «божественной философии», зато хорошо умел плести интриги и знал, куда и кому следует пожаловаться, чтобы делу дали нужный ход. Получив донос Логина, власти арестовали Дионисия и его коллег. Троицкого архимандрита допрашивали вначале на Патриаршем подворье у митрополита Ионы, а затем и в келье инокини Марфы в Вознесенском монастыре. Исправления она посчитала еретическими, и вскоре Священный собор 1618 года подтвердил мнение державной монахини. Дионисия решили заточить в Кирилле-Белозерской обители, но, поскольку в стране было неспокойно, его временно поместили в московском Новоспасском монастыре.
В таком состоянии застал это дело вернувшийся из Польши Филарет и сразу вмешался в ситуацию. Для старшего Романова троицкий архимандрит не был рядовым служителем церкви. Филарет хорошо помнил, когда и с какой целью назначал на этот пост Дионисия Гермоген. В те дни расхождения по политическим вопросам между Патриаршим двором и Семибоярщиной успели проявиться в полную силу, а потому должность троицкого архимандрита приобрела особое значение для партии патриотов.
Гермогену и Филарету в тот момент, как воздух, нужен был внемосковский агитационный центр, возглавляемый умным и верным соратником. Надо признать, Дионисий блестяще оправдал надежды лидеров партии. Руководимый им монастырь после ареста Гермогена и пленения Филарета стал главным источником патриотической пропаганды. Троицкие монахи оказали неоценимую помощь освободительному движению. Полтора года они были его организаторами и финансистами. В это время Дионисий неустанно боролся за объединение всех патриотических групп. Именно ему удалось в самый решительный момент помирить вождей двух земских ополчений, склонить их к созданию того самого триумвирата Трубецкой—Минин—Пожарский, который в 1612 году привел объединенную армию к окончательной победе в битве за Кремль и Китай-город. Затем, в январе—феврале 1613 года, подворье Троицкого монастыря стало координационным центром романовской партии. Именно там сторонники Михаила приняли решение о повторном выдвижении его кандидатуры в цари.
Филарет не имел обыкновения предавать верных союзников. Едва ознакомившись с делами, он созвал новый Священный собор. Много часов шли прения. Кроме русских иерархов в них выступал иерусалимский патриарх Феофан, приехавший в Москву поучаствовать в наречении Филарета. Он безоговорочно поддержал Дионисия, объявив, что в доводах и исправлениях троицкого архимандрита нет ничего ошибочного или еретического. Чтобы подкрепить эти слова Феофана, Филарет попросил того по возвращении в Иерусалим «держать совет со вселенскими патриархами» и «выписать из греческих книг древних переводов, как там написано»{167}. Феофан исполнил просьбу Романова и вскоре прислал нужную справку.
Характерно, что после оправдания Дионисия Филарет не начал преследовать его противников, а продолжал вести церковную реформу, что называется, «без резких движений». Наступление на ревнителей московской старины шло медленно и аккуратно почти 14 лет, и лишь в 1633 году патриарх повелел конфисковать Уставы, выпущенные при Василии Шуйском. Причина — их издавал «вор и бражник» Логин, который многие «статьи напечатал не по апостольскому и не по отеческому преданию, а своим самовольством»{168}. Таким образом, Филарет не только провел через Священный собор решения, по направлению и новизне сопоставимые со знаменитой реформой Никона, но и сумел избежать при этом даже малейших намеков на раскол.
Еще важнее была начатая патриархом реформа государственного управления. В июле 1619 года руководство Освященного собора явилось во дворец к царю, чтобы обсудить состояние дел в России. Сразу после этой встречи Филарет разослал по городам грамоты, в которых возложил вину за неполадки в стране на «сильных людей». Он предложил обсудить ситуацию с боярским произволом на Земском соборе. В своих речах перед делегатами Михаил и Филарет обещали «о Московском государстве промышляти, чтобы во всем поправити, чтобы все люди нашего государства, по Божией милости и нашим царским призрением жили в покое и радости»{169}. Земский собор 1619 года утвердил предложение патриарха об организации Сыскного приказа, работникам которого «на сильных людей во всяких обидах велели сыскивати…». Программа борьбы со злоупотреблениями властью получила исключительную популярность в народе.
Во главе Сыскного приказа Филарет поставил одного из своих ближайших родственников, князя Ивана Черкасского. Вскоре тот приобрел в народе ту же репутацию справедливого и неподкупного судьи, которая была при Грозном у Алексея Адашева. Новое ведомство не ограничивалось пассивным ожиданием жалоб на бояр и дьяков. По собственной инициативе оно вызывало из провинций выборных представителей, «которые бы умели росказать обиды»{170}. Начав борьбу против злоупотреблений, Филарет постепенно подводил российскую знать к мысли, что закон един для всех и отныне его нарушителей станут преследовать, невзирая на лица. В первой половине 1620-х годов патриарх отнял у аристократов незаконно присвоенные казенные земли. В числе «пострадавших» оказались и близкие к династии фамилии. Так, у племянника инокини Марфы, дворецкого Бориса Салтыкова, Филарет отобрал вологодское поместье в 800 четвертей.
Однако это стало лишь началом коренных перемен. Чтобы лучше понять истинную цель реформ патриарха, рассмотрим вкратце историю доромановского развития российской аристократии. При первых потомках Даниила[61] всеми делами в государстве заправляло нетитулованное боярство. После подчинения Москвой княжеств Северо-Восточной Руси потомки местных династий — князья Суздальские, Ярославские, Ростовские и Стародубские — пополнили Боярскую думу и стали управлять страной совместно со своей близкой родней, великими князьями из династии Калиты. Наконец в XV веке на московской службе появились члены знатных литовских фамилий: Патрикеевы, Щенятевы, Голицыны, Куракины и другие. Иван III был первым великим князем, поставившим во главе своей Думы представителя Гедиминовичей. С этого момента окончательно сложился тот «трехслойный аристократический пирог», который стал одной из причин возникновения Русской Смуты. В центре его находилась боярская группировка, которую Иван IV считал самой опасной противницей своей власти, — суздальская знать.
Ее представители ощущали себя «братией» московских царей, а не их слугами. А потому князья Рюриковичи сильнее других сопротивлялись установлению самодержавных порядков. Именно против суздальской знати были в первую очередь направлены репрессии Грозного. Однако даже опричные казни не смогли сломить могущества Рюриковичей. Борис Годунов подошел к проблеме с другой стороны. За время правления страной он уничтожил главную привилегию суздальской знати — службу по княжеским спискам. Эта мера дала нужный эффект — она привела к разобщению уцелевших Рюриковичей. Однако у каждой медали есть оборотная сторона. К тому времени, как падение династии Шуйских поставило страну перед необходимостью выбрать себе монарха, ведущие позиции в Думе заняли выходцы из Литвы — князья Гедиминовичи, без колебаний ступившие на путь предательства интересов России. Имея устойчивое большинство в Семибоярщине, они стали основными виновниками приглашения на царство королевича Владислава.
Затеянная реформа управления не была личной прихотью Филарета. После возвращения из плена старший Романов встал во главе партии патриотов, созданной им еще в 1610 году совместно с тогдашним патриархом Гермогеном. У этой партии за последнее десятилетие накопилась масса претензий к лидерам Думы. И то, что партийные интересы совпали в данном случае с династическими, а на все это наложились еще и личные антипатии Филарета, стало лишь дополнительным стимулом для решительных действий. В свое время Мстиславский «со товарищи» помогли Борису Годунову расправиться с родом Романовых. Затем они отказали в помощи Большому посольству и тем обрекли Филарета на многолетний плен. С согласия возглавивших Семибоярщину Гедиминовичей поляки бросили в тюрьму и замучили тогдашнего главу патриотов, патриарха Гермогена. Естественно, Филарет не мог оставить эти действия безнаказанными.
Однако вел он себя осторожно и шел к цели постепенно. Будучи опытным политиком, старший Романов понимал, к каким катастрофическим последствиям может привести раздор с могущественной аристократией. Прошло почти три года, прежде чем Филарет завершил подготовку ко второй части операции и принялся проводить в жизнь меры, направленные на ограничение власти Гедиминовичей. Сигналом к наступлению на литовскую знать стала кончина главы Думы Федора Мстиславского, случившаяся в 1622 году. Князь Федор умер бездетным, и потому его удельное княжество было ликвидировано. Кремлевское подворье Мстиславского не перешло к новому лидеру Думы, как обычно случалось ранее. Вместо этого царь и патриарх отдали эту землю Пушкарскому приказу. Вскоре там появился склад артиллерийских орудий.
На место Мстиславского Филарет назначил вернувшегося в 1620 году из польского плена Ивана Пуговку Шуйского. Последний в своем роду, князь Иван не зря носил такое несерьезное прозвище. Личностью он был бесцветной, инициативы не проявлял. Неудивительно, что под его руководством Дума вскоре потеряла влияние на государственные дела. Вырвав из рук Гедиминовичей главный боярский пост, Филарет завершил разгром их клана без особых помех. В1624 году после неудачной попытки местнического спора с Пуговкой Шуйским попал в немилость видный член Семибоярщины Иван Голицын. С подачи отца-патриарха царь приказал у этого князя «…за его непослушание и измену поместья и вотчины отписать на себя, государя, и поместья в роздачу роздать, а вотчины ведать во Дворце; а за ним оставить в Арзамасе из вотчины его одно село, которое поменши, а его и его жену сослать с приставом в Пермь»{171}. Еще один лидер литовской знати, Дмитрий Трубецкой, в январе 1625 года отправился на воеводство в Тобольск, что, по сути, мало отличалось от опалы. Однако в этом городе бывший глава правительства прожил всего около месяца. После смерти князя ему на смену прибыл двоюродный брат, Алексей Трубецкой, остававшийся в Сибири до 1630 года. Лучший воевода Семибоярщины князь Иван Куракин попал в опалу еще в 1615 году, до возвращения Филарета из плена. Несмотря на дефицит опытных военных кадров, патриарх о нем не вспомнил и на службу не вернул. Куракин умер в ссылке в 1632 году.
Влияние Думы на дела после 1622 года неуклонно снижалось. В государственных указах все реже встречалась формула «царь указал и бояре приговорили», ее заменила другая — «царь и патриарх указали». Много реже можно было увидеть «царь указал» или «патриарх указал». Документы же, изданные «по боярскому приговору», в 1623—1632 годы практически исчезают из оборота. С падением роли Думы центр управления страной все больше перемещался в приказы. Из кого же состоял чиновный люд раннего романовского периода? Многие историки отмечают, что важнейшую роль в приказах при Филарете играли дьяки, сделавшие карьеру в Тушине. Обычно это объясняют так: основная масса московских чиновников при Семибоярщине служила полякам. После освобождения Москвы эти деятели разбежались из города, боясь мести казаков. На их должности заступили те тушинские дьяки, что служили в земском правительстве Ляпунова, а затем — при триумвирате Трубецкого, Пожарского и Минина. Иногда звучит и другой довод: Филарет Романов сам долгое время был «воровским патриархом», а потому протаскивал в приказы друзей и соратников.
Думаю, причина успешной карьеры тушинцев в другом… Петр Третьяков, Федор Шушерин, Иван Грамотин, Семой Заборовский, Нехороший Лопухин, Федор Апраксин и другие дьяки, сделавшие карьеру при первом Романове, пришли на службу к Лжедмитрию II из идейных соображений. Все они были врагами аристократии. Каждый явился в тушинский лагерь, желая бороться против «злых бояр». Именно такие люди были нужны Филарету, чтобы обуздать родовую знать, заставить ее служить интересам страны и династии.
В результате проводимых патриархом реформ власть сосредоточилась в руках новой группы служилой аристократии, основу которой составили близкие к династии фамилии. В первых рядах правящего круга были родственники Романовых: Черкасские, Салтыковы, Морозовы, Шереметевы, Одоевские, Львовы и Стрешневы. Существенную долю составляли герои освободительного движения: Пожарские, Шеины и другие. Влияние новых аристократов было связано не с думскими постами, а с работой в приказах. Самые важные из них, Приказ Большой казны и Стрелецкий приказ, долгое время возглавлял Иван Черкасский. В его руках находился также Аптекарский приказ, который заботился о здоровье и безопасности членов царской фамилии. Высшие приказные должности занимали и другие сановники Михаила: Ямской приказ долгое время возглавлял Борис Лыков, Дмитрий Пожарский больше семи лет ведал Разбойным приказом, Федор Шереметев — Посольским.
Показателем особой близости к династии было участие в семейных мероприятиях Романовых, на которых боярам предписывалось вести себя «без чинов». Важнейшим из таких событий явилось венчание царя Михаила и Марии Долгорукой, состоявшееся в сентябре 1623 года. Принадлежность к иноческому чину не позволяла Филарету сидеть на царской свадьбе «в отца место», и патриарх уступил свое кресло брату. Роль тысяцкого досталась Ивану Черкасскому. В дружках у жениха были Дмитрий Черкасский и Дмитрий Пожарский, у невесты — Михаил Шеин и Роман Пожарский. Главными свахами у царя подвизались жена Дмитрия Черкасского и жена Данилы Долгорукова, со стороны невесты — жена Михаила Шеина и жена Романа Пожарского. Семейная жизнь Михаила с первой женой так и не успела наладиться. Мария Долгорукая занемогла еще во время венчания. В январе 1624 года она скончалась. На второй царской свадьбе, прошедшей в феврале 1626 года, новой была только невеста, Евдокия Стрешнева. Остальные — практически те же: Черкасские, Пожарские и Шеины. У Евдокии и Михаила родилось десять детей. Из троих сыновей до зрелого возраста дожил один только Алексей, из семи дочерей — три: Ирина, Анна и Татьяна.
Пока Михаил с помощью браков и деторождения укреплял положение династии, его отец развернул новый этап реформ. Теперь в сферу интересов Филарета попали торговля, промышленность и военное дело. С каждым годом патриарх все глубже втягивал в эту работу своего царственного сына. Михаил предпочитал держаться в тени отца, но незаметно для окружающих с каждым годом все лучше усваивал науку управления страной.
Еще с 1587 года английские купцы из Московской торговой компании получили право на беспошлинную торговлю в России. Однако касалось оно только оптовых операций и распространялось лишь на агентов Московской компании. При этом российские товары английские купцы имели право закупать только в царской казне, а все приобретенное в других странах тоже обязались продавать в казну. За время Смуты права англичан расширились, а ограничения — сузились.
Правительство Романовых сохранило за Московской компанией данные ранее привилегии, запретив только ввоз на территорию России табака и вывоз за границу шелка. Особо оговаривалось, что англичане должны поставлять в царскую казну ткани и прочие товары по тем же ценам, по которым они продаются в стране изготовления. Взамен купцам было разрешено свободно работать на внутреннем рынке оптовой торговли. Однако здесь англичан ждал неприятный сюрприз. Те же самые права получили и другие иностранные купцы. В результате очень скоро Московская компания вынуждена была делить русский оптовый рынок с голландцами и французами. Причем те откровенно теснили англичан, проникая во все новые ниши российской экономики. Такое обострение конкуренции в оптовой торговле вскоре привело к двум важным следствиям.
Во-первых, крупным рыночным игрокам пришлось конкурировать за каждого оптового покупателя, создавать привлекательные для него условия сотрудничества. Это благотворно сказалось на положении мелких и средних российских купцов, а равно и ремесленников. Таким образом, в выигрыше от решений правительства оказалось большинство жителей городского посада. Во-вторых, заграничный капитал вытеснял крупных российских торговцев в те районы страны, где иностранцам работать запрещалось, — в Сибирь и на Дальний Восток. В результате освоение этих территорий резко ускорилось. Одно за другим на новых землях возводились русские поселения: Красноярск (в 1628 году), Братский острог (в 1631 году), Якутск (в 1632 году). В 1643 году, еще при жизни Михаила Романова, первопроходцы вышли к устью Амура и Охотскому морю.
Если же задуматься о причинах, побудивших патриарха создать благоприятные для иностранцев условия работы в России… Скорее всего, их тоже две. Во-первых, при прежних царях крупными торговыми операциями активно занималась боярская верхушка. В ее обогащении Филарет заинтересован не был. Во-вторых, еще недавно купцы-патриоты львиную долю капиталов отдавали на нужды ополчения, а потом — на оборону страны от поляков. Большие деньги сохранились в основном у шкурников и предателей. Прижимая на европейской территории страны крупный отечественный капитал, патриарх создавал условия для восстановления хозяйств купцов-патриотов. Богачей же он вынуждал рисковать, вкладывая деньги в нарождающиеся мануфактуры или занимаясь освоением Сибири.
О том, что привилегии иностранцам не были мерами по удушению всего крупного капитала России, можно судить по льготам, которые при первом Романове получили верхи московского купечества. Гостиная и Суконная сотни, активно участвовавшие в выдвижении кандидатуры Михаила на Земском соборе 1613 года, были освобождены от посадского тягла, от уплаты мыта на внутренних границах и от побора за переезд мостов. Романовы разрешили им владеть вотчинами и ездить по торговым делам за рубеж. Судить московских купцов могли теперь только царь и казначеи, но никак не воеводы и приказные судьи.
Везде, где возникала такая возможность, Филарет старался достичь максимально эффективного сочетания рыночных механизмов и государственного регулирования. Яркая иллюстрация тому — преобразование в конце 1620-х годов хлебного рынка России. В обстановке Тридцатилетней войны цены на зерно в Европе резко повысились. Швеция, а затем и другие страны изъявили желание закупать русский хлеб. В 1628 году начались продажи крупных партий зерна в Европу. Внутри России закупки осуществляла казна. Затем хлеб свозили в Архангельск, где от царского имени заключали сделки с иноземными купцами, преимущественно с голландцами. Благодаря устойчивому спросу за границей землевладельцы получили стимул к росту производства. Посевные площади в стране существенно расширились. А в случае неурожая вывоз зерна, естественно, запрещался. Таким образом, правительству удавалось избегать массового голода даже в «тощие» годы.
В отличие от многих других государственных дел вопросами промышленного развития страны Михаил занимался с удовольствием, и потому начатые при Филарете работы по поиску различных руд, а также по строительству мануфактур и заводов были не только продолжены, но и существенно усилены после его смерти. Особенно активно в России пытались найти золотую и серебряную руду. Все годы Смуты шел интенсивный отток денег за рубеж, и теперь недостаток монеты сильно затруднял развитие российской экономики. В 1626 году власти пригласили в страну английского горного инженера Бульмерра, про которого было известно, что он «своим ремеслом и разумом знает и умеет находить руду золотую и серебряную и медную и дорогое каменье, места такие знает достаточно»{172}. Два года спустя из Вены в Россию приехали еще два рудознатца — Фриче и Герольд. Экспедиции во главе с иноземцами обследовали обширные территории: от Соликамска до Северной Двины, Мезени, Печоры, Канина Носа, Югорского Шара и Енисейска.
Чтобы можно было снабжать армию новым оружием, государство поощряло и субсидировало отечественную металлургию. В конце 1620-х годов голландец Андрей Виниус нашел железную руду в районе Тулы и тут же получил от Михаила Романова жалованную грамоту, освобождающую строящиеся предприятия от любых оброков и платежей в казну сроком на десять лет. Помимо этого царское правительство выделяло Виниусу ежегодную субсидию три тысячи рублей в счет будущих поставок. Это дало ему возможность построить большие доменные печи по лучшим европейским образцам. На железоделательных предприятиях трудились иностранные мастера и русские рабочие. Через четыре года тульские заводы поставили в казну первые 144 пуда железа. Спустя некоторое время излишки продукции стали поступать на свободный рынок.
За границу по указу царя Михаила выезжали люди, нанимавшие иностранцев для устройства медеплавильных предприятий. Российские представители заверяли мастеров из Саксонии и Брауншвейга, что «им меди делать в Московском государстве много»{173}. Вскоре вблизи месторождения в районе Соли Камской с помощью иностранцев был построен Пыскорский завод, ставший первым медеплавильным предприятием в России. Приглашая мастеров из-за рубежа, царь вменял им в обязанность подготовку русских учеников, посвященных во все секреты профессии. Поначалу звали в основном специалистов по горному делу, металлургов и пушкарей. Однако вскоре в Москву стали приезжать мастера бархатного и часового дела, каменщики, живописцы, всякого рода ремесленники. Русские находили себе учителей в самых различных областях и сферах производства. В последние годы царствования Михаила служилых иноземцев в Москве проживало уже больше тысячи. В это время они основали ту самую Немецкую слободу на Кукуе, в которую позже любил ездить молодой Петр I.
После окончания Смуты Россия была крайне ослаблена в военном отношении. Поместное землевладение оказалось разоренным, большинство дворян не имело возможности выходить на службу «конно и оружно». Городская экономика лежала в руинах, и посадским жителям не из чего было платить тягло. Торговля тоже находилась в упадке. Основной военный налог, «стрелецкие деньги», собирался с большим трудом… Но по мере того, как улучшалось положение в экономике, руководство страны все чаще задумывалось о реформе армии. Близился срок окончания Деулинского перемирия, пришла пора готовиться к борьбе за возвращение утраченных земель. А между тем, по состоянию на 1628 год, в стране числилось лишь 59 тысяч ратников. Из них «полевая часть» армии, та, которую можно было вывести в поход, не превышала 20 тысяч человек. Примерно половину из них требовалось держать на южной границе для отражения крымских набегов. Чтобы отвоевать у Польши Смоленск, необходимо было увеличить общую численность войск как минимум до 90 тысяч человек.
Требовались русской армии и структурные изменения. Европейские страны к этому времени уже перешли от феодальных ополчений к регулярным войскам, состоящим из профессионалов-наемников. Главной боевой силой армии стала пехота, вооруженная современным холодным и огнестрельным оружием, умеющая держать строй и маневрировать на поле боя. Правительство учло требования времени. Во второй половине 1620-х годов было принято решение о создании по иноземному образцу солдатских, рейтарских и драгунских полков. Трудностей было много… Не хватало современного оружия — правительство с 1627 года организовало его закупки в Англии, Дании, Голландии и Швеции. Пушки за границей почти не покупали, делали свои. Зато наняли голландского мастера, владеющего современной техникой литья железных ядер.
Для обучения войск новой тактике боя нужны были знающие офицеры — царь и патриарх пригласили на службу иностранцев. Как обычно бывает в подобных случаях, новое дело продвигалось медленно. К формированию двух первых солдатских полков власти смогли приступить лишь в начале 1630 года. Сразу возникли сложности с набором рядового состава. Согласно разосланным по городам грамотам, в солдатскую службу воеводам полагалось принимать беспоместных «детей боярских», которые были бы «собой добры и молоды и в службу годились»{174}. Однако за полгода, с апреля по сентябрь 1630 года, их записалось всего 60 человек.
Процесс тормозил один важный психологический момент. Когда «дети боярские» являлись на смотр «с пищалью», они все же формально оставались в составе дворянского ополчения.
А переход в солдаты был для них серьезной потерей статуса. Ведь служба в «пешцах» традиционно считалась уделом «черного люда». Ситуация с набором быстро наладилась, когда власти объявили о найме в солдаты казаков и иных «вольных охочих людей». Для них условия оплаты (пять рублей в год плюс один алтын в день кормовых) оказались приемлемыми. Вакансии в обоих полках довольно быстро заполнились. Но поскольку время поджимало, в Швецию и Голландию в начале 1631 года выехали полковники русской службы Индрик ван Дам и Александр Лесли с приказом навербовать четыре полка солдат из иностранных наемников. Миссия закончилась успешно.
Таким образом, к началу Смоленского похода 1632—1634 годов в распоряжении царских воевод было шесть полков иноземного строя. В стадии формирования находился еще один — рейтарский. С его комплектованием проблем не возникло. В тяжелую кавалерию «дети боярские» шли охотно, ведь в их представлении это был «традиционно дворянский» род войск. В рейтарском полку по штату состояло две тысячи конных бойцов. Он делился на 12 рот во главе с ротмистрами. Рейтары были хорошо вооружены. Бойцу выдавали из казны шашку, карабин, два пистолета и латы. Каждый из пехотных полков имел 1600 солдат. В нем было 8 рот по 200 человек, в том числе 120 мушкетеров и 80 пикинеров. Затем, уже в ходе войны, из русских новобранцев сформировали еще два солдатских и один драгунский полк. Драгуны могли сражаться как в пешем, так и в конном строю. Их численность была определена в 1600 человек при 12 малых пушках. Таким образом, перед самой войной и в ходе ее были сформированы десять полков иноземного строя, общей численностью около 17 тысяч человек.
В общем, к моменту окончания Деулинского перемирия русское правительство смогло создать достаточно сильную и неплохо вооруженную полевую армии, способную к «стройному» бою. Однако у новых полков было несколько существенных недостатков, которые в дальнейшем оказали негативное влияние на ход и исход военного столкновения с войсками Речи Посполитой. Во-первых, большинство солдат, драгун и рейтар не прошло достаточного военного обучения. Они не имели опыта ведения войны в линейном строю. Во-вторых, в армии имелись проблемы с командным составом: роты и полки возглавляли иностранцы, больше заинтересованные в жалованье и добыче, чем в победе царя над королем. Русские солдаты офицерам не доверяли. Слишком свежо было воспоминание об измене иностранцев под Клушином. Высший командный состав не имел навыков ведения войны «по-европейски», воеводы не представляли, как можно совместить линейную тактику пехоты с боевыми приемами дворянской конницы. Советоваться с европейскими офицерами многие считали зазорным и даже опасным. А ну как изменит иноземец? Расплачивайся потом головой за его подсказки…
Нельзя утверждать, чтобы правительство Романовых не понимало этих проблем. Чтобы сгладить противоречия, оно выдвинуло на военные посты, связанные с подготовкой армии и изучением театра боевых действий, именно тех полководцев, которых планировало задействовать в Смоленском походе. Так, князь Дмитрий Пожарский в 1628 году стал воеводой в Великом Новгороде, а боярин Михаил Шеин в это же время возглавил Пушкарский приказ. Подготовкой новых полков вместе с иноземными офицерами занимались Дмитрий Черкасский и Борис Лыков. Последние двое первоначально планировались на посты главных воевод.
Еще большее внимание царь и патриарх уделяли дипломатическому обеспечению войны. Россия готовилась нанести удар в тот момент, когда Европа была расколота надвое Тридцатилетней войной. Союзу католических стран противостояла коалиция Франции, Швеции, Дании и нескольких германских княжеств. У России имелся тайный договор со Швецией о совместных действиях против Польши. Турция в это время была связана тяжелой войной с Ираном, и Романовы рассчитывали на ее дружественный нейтралитет. Были у них основания надеяться и на то, что существенную часть вражеской армии свяжут боями войска Крымского ханства.
И поначалу все шло даже лучше, чем ожидали царь и патриарх. Срок Деулинского перемирия истекал 1 июня 1632 года, и именно на это время Москва планировала начало кампании. Подготовка шла полным ходом. Войска на «литовском рубеже» начали сосредотачиваться еще предшествующим летом. В июне 1631 года Михаил Романов назначил главных воевод: Дмитрия Черкасского и Бориса Лыкова. В общем, к тому моменту, когда в апреле 1632 года скончался Сигизмунд III, для похода все было готово. Однако войска к Смоленску не выступили. Князь Лыков затеял местнический спор с Черкасским, заявив царю, что служит 40 лет и «лет с тридцати ходит своим набатом[62], а не за чужим набатом и не в товарищах»{175}, а потому вторым воеводой в поход отправляться не хочет.
Романовы не поощряли местничества. Царь не принял челобитной Лыкова. Со строптивца «за бесчестие» главного воеводы взыскали штраф 1200 рублей. Но и Черкасского царь с патриархом от командования отстранили. Романовы посчитали его виновным в том, что скрывал конфликт до последнего, а не доложил о нем царю. Итак, «первый комплект» командиров отправился в отставку еще до начала похода. Вместо них 23 апреля 1632 года на ведущие армейские должности были назначены Михаил Шеин и Дмитрий Пожарский.
Однако эта пара не зря была запасной. У каждого имелся существенный изъян, который мог стать причиной провала. Шеин прославился лишь стойкой обороной, он был типичным «генералом Ни-Шагу-Назад». Существовала вероятность, что крупные наступательные операции окажутся ему не по зубам. Пожарского же с каждым годом все чаще валила с ног «черная немочь». Трезво оценив возраст и самочувствие, князь Дмитрий отказался от назначения по состоянию здоровья. Воевода не перестраховывался. Еще до того, как армия выступила в поход, очередной приступ болезни надолго уложил Пожарского в постель. Вместо него в товарищи Шеину назначили Артемия Измайлова. Оба получили наказ собираться с полками в Можайске и Вязьме, затем занять Дорогобуж и уже оттуда идти к Смоленску.
Но тут вмешалось еще одно обстоятельство. В южные пределы России вторглась 20-тысячная Крымская орда. Причем, вопреки довоенным расчетам, в походе кроме татар и ногайцев участвовали турецкие янычары с «огненным боем». Все лето в южных уездах шли сражения. В целом их ход был благоприятен для России. Но никто не мог поручиться, что хан не введет в бой свежие силы. Лишь к концу августа в Москву сообщили, что «большие орды» отошли в степи. Однако, несмотря на упущенное время, правительство считало, что шансы на победу еще не утрачены. В стане врага по-прежнему царило «бескоролевье». Союзник России, Густав Адольф, вел успешные бои в Германии, вынуждая поляков держать крупные силы на северных и западных границах. В этих условиях 10 сентября 1632 года русские войска получили приказ начать боевые действия против Речи Посполитой.